| Во-вторых, на границах появляется новый, весьма многочисленный и воинственный народ – готы. Весь III в. прошел в войнах; роковой датой здесь нужно считать 274 г., когда император Аврелиан уступил готам для поселения Дакию. Здесь в IV в. готы приняли арианский толк христианства усилиями рукоположенного Евсевием епископа Ульфилы 763 . Век спустя, под давлением пришедших с Урала гуннов, до миллиона готов (из них 200 тыс. вооруженных) переправились через Дунай и были приняты императором Валентом на римскую службу 764 . Это были готы защитника христианства Фритегерна. Алчность и вероломство римских чиновников и военных привели к мятежу, и в 378 г. император Валент гибнет вместе с восточными легионами в грандиозном сражении при Андрианополе. Император Запада Грациан послал на помощь войско и флот; опоздав к сражению, он начал мирные переговоры и убедил готов поселиться в Паноннии; затем военачальник Феодосий был провозглашен Грацианом императором Восточной Римской Империи специально для улаживания «готского вопроса». Это был роковой выбор, ибо насколько политика Феодосия (379–395) была успешна в краткосрочной перспективе, настолько губительной были ее обнаружившиеся лишь спустя некоторое время последствия. Нужно понимать, что непрестанные и далеко не всегда успешные для готов войны с Империей привели к тому, что готы стали самыми распространенными рабами как в Италии, так и во Фракии, так что любое готское нашествие извне вызывало также и восстание рабов, стремившихся соединиться со своими свободными соплеменниками. Феодосий не только не разорвал этого порочного круга, но, напротив, усугубил ситуацию до почти непоправимого состояния. С тем чтобы обезопасить себя от готов ариан Фритегерна, он приглашает поселиться в империи и язычника Атанариха – лютого врага Фритегерна и христианства как такового. Если до Феодосия германцы селились в Империи на правах федеративного народа, т.е. не имели права не только занимать высшие военные должности в Империи, но даже командовать теми войсками, которые они были обязаны выставлять по требованию Империи, то начиная с Феодосия сам императорский двор становится наполнен германцами. |
| Тесная связь имени и носителя его вызывает появление обычаев, употребляющихся против злоупотребления именем. Андриан распределяет эти обычаи на следующие четыре группы: 1. ребенку дают вырасти без имени и называют его именем впервые после зрелости; 2. стараются скрыть имя (псевдонимы у индейцев , в Вандименовой земле , или имена называют только тихо, и дают прикрывающее имя (Deckname): эсты , Рейнский Пфальц (Rheinpfalz)). Отсюда у многих народов строгие запрещения спрашивать кого-нибудь об имени и мучительное замешательство, если вопрос последовал; более 3. два или более имени; 4. изменение имен, особенно при болезнях. Не должно быть называемо также имя умершего , иначе он перевернется (gestört, обеспокоится). Отсюда подробнейшие и мучительнейшие постановления относительно давания имени в Китае . Они доказывают крайнюю строгость, с которой избегают имен скончавшихся. Это же опасение раздражить мертвых через называние их имени подтверждается далее для различных частей света, и даются примеры, как и у Нюропа, распространенности этого обычая. Отсюда же запрещение называть имена животных. Боязнь назвать болезни и тем привлечь их себе на шею заставляет называть их ласкательными именами (Kosenamen). VI. Обычаи, происшедшие на почве представлений о власти имен Вышеизложенные общие обзоры было бы по расцветить конкретными данными, являющими обычаи в их естественном виде. Начнем с табу на имена . – Всякому известно то более или менее неловкое чувство, когда те или другие вещи – священные или неприличные – называют «своими именами». Это непосредственная данная сознания, эта стыдливость имен несомненно сродственна с безусловными императивами сознания древнего, вовсе запрещавшими называть соответственные вещи. Результатом такого чувства является антономасия . Китоним (κυθνυμος – nomen habens occultandum, Stephanus), как и иероним (ιερνυμος – sacrinominis, Steph.), оказываются подвергнутыми лексическому табу. Создается ряд эвфемистических гетеронимов (τερνυμα), ведущий к явлению полионимии (πολυνωμα – multitudo nominum, Stephan.) или даже миронимии 104 (μυρνυμος – infinita nomina habens, Stephan.). Взять бы хоть русский язык. Нежелание назвать лихоманку или лихорадку «своим именем» родило для нее прозвания, а иногда и ласкательные вроде: лихоманища, трясуха (трясýчка), гне- туха (гнетучка), кумóха (от кума? ком?), китюха (тетка, тетюха), желтуха, бледнуха, ломовая, мáяльница, знобуха, трепуха; лихáчка, лиходейка, зноблка, ворогýша, кума, мачиха, тетка, комошедша, добрава, добруха, дрянща, матýхна, летучка, трясье, трясавца, трясовица, невея, синя, легкая, безыменная , листопадная; калужск(ая) губ(ерния) – дедюха, симбирск(ая губерния) – добруха, пермск(ая губерния) – низовая, вятск(ая губерния) – подруга, казанск(ая губерния) – студенка, лихоимка и т.д. 105 |
| если первая половина описываемого периода вся наполнена этим сдвигом и борьбой старых воззрений и вкусов с новыми, то вторая половина первого периода второй эпохи, являясь продолжением и развитием тех сдвигов, которые так характерны для третьей и последней четверти XVII в., имеет одинаковую с первой половиной характеристику: углубление и дальнейшее развитие иноземного польско-украинского стиля многоголосного хорового богослужебного пения и все большую секуляризацию этого священного искусства. Переходим к рассмотрению второй половины первого периода. Глава 2. Вторая половина первого периода Общая характеристика второй половины первого периода второй эпохи в истории богослужебного пения Русской Православной Церкви. – Памятники. – Основание Санкт-Петербурга и перенесение в него центра русской жизни. – Судьба Государевых певчих дьяков. Судьба Патриарших певчих дьяков. – Богослужебное пение у старообрядцев и его значение для истории богослужебного пения Русской Православной Церкви. – Две богослужебно-певческих традиции: московская и петербургская. – Время царствования императриц. – Печатание богослужебных нотных певческих книг, его подготовка и осуществление. Его значение для всего богослужебного пения Русской Церкви. Общая характеристика второй половины первого периода второй эпохи в истории богослужебного пения Русской Православной Церкви. Если первая половина первого периода во второй эпохе истории богослужебного пения Православной Русской Церкви, совпавшая со второй половиной XVII в., представляла собой переходное время, время борьбы новых веяний, противоречащих древнерусской, многовековой традиции, – то первая половина XVII в. характеризуется окончательным закреплением этих новых веяний. Решающее значение в этом процессе имело основание Петром I Санкт-Петербурга и перенесение в него столицы России. Вместе с перемещением центра государственной жизни и государственного управления после сметри патриарха Андриана (1700) переместился и административный центр русской церковной жизни. А вместе с тем наступил и полный перелом во всем укладе русской жизни. Прошло еще едва четверть века, как коренным образом изменился и весь прежний административный строй Русской Церкви. Было упразднено патриаршество; вместо него был учрежден коллективный орган – Святейший Правительствующий Синод. |
| В 1949 году батюшка вместе со своей церковной общиной переехал в США. Там он стал основателем знаменитого центра православной духовности в Америке — Ново-Дивеевского Успенского женского монастыря в Спринг-Вэлли (штат Нью-Йорк). Овдовев, отец Андриан принял монашество в феврале 1968 года с именем Андрей. С марта 1968-го он — епископ Роклендский, викарий Нью-Йоркской епархии. С 1973-го — архиепископ. Скончался о Боге владыка Андрей в 1978 году в основанной им Ново-Дивеевской обители. Внук о. Андриана, Богдан Рымаренко, родился в Праге во время штурма города войсками Советской армии в 1945 году; незадолго до этого его отец погиб под бомбами в Берлине. Богдан вырос в Европе, женился, у него родилась дочка. Однако ребенок трагически погиб в младенчестве. Больше детей в семье Богдана быть не могло. И тогда всю свою дальнейшую жизнь он посвятил помощи детям-сиротам, стал сотрудником фонда «Hope & Home…». Естественно, что при его украинском происхождении ему поручили руководить проектами в Украине, Белоруссии, Молдове. Галина Посталюк, удивительным образом сочетающая в себе женскую красоту, душевность, обаяние с исключительной способностью к практической деятельности и энергией, стала руководителем украинского проекта «Hope & Home…» с момента его реализации в Украине. Сегодня уже сотни детей знают ее как родного, заботливого и любящего их человека. Нельзя не упомянуть создателя организации — сэра Марка Кука (виделся я с ним раза два-три). В свое время, будучи полковником британской армии, командующим английским контингентом миротворческих сил на Балканах, он стал свидетелем разрушения в результате боевых действий интерната для сирот. Скрывавшимся в подвале перепуганным малышам он лично пообещал восстановить их дом. Но сделать это было непросто. Марк демобилизовался и основал благотворительную организацию, целью которой стало оказание помощи детям-сиротам в обретении ими ДОМА. Благотворительная организация «Hope & Home for children» распространила свою деятельность на десятки стран со сложной социальной обстановкой; преимущественно на страны третьего мира и постсоветские республики. Главным направлением деятельности фонда в Украине стала помощь в организации детских домов семейного типа. На средства фонда приобреталось жилье, отсутствие которого — главная проблема при организации ДДСТ, а также оборудование и инвентарь. После чего ДДСТ уже официально регистрировался и входил в районную структуру системы народного образования (по новому законодательству — в систему Управлений по делам семьи и молодежи). Но и в дальнейшем организация «Hope & Home…» курирует созданные при ее участии семьи, оказывает помощь в социальной реабилитации детей, их лечении и образовании. В последние годы интенсивно развивается новое направление — работа с молодыми матерями по предотвращению случаев оставления ими детьми после рождения. В 2008 году фонд отмечает десятилетие своей официальной деятельности на территории Украины. |
| 25 Это обстоятельство, по нашему мнению, сильнее всего говорит против принадлежности похвального слова Клименту. Прибавим к этому, что по заглавию оно не приписывается ему ни в одном списке; к сочинениям же Климента отнесено главным образом, кажется, на основании сходства его в слоге с другими похвальными словами того же писателя, которое (сходство) легко объясняется влиянием Климента, как знаменитого в то время церковного витии, на современных ему и следовавших за ним писателей. Само собою разумеется, что, при таком положении дела, Похвальное Слово, как составленное на основании письменных материалов, должно быть отнесено к числу источников второстепенных (для истории Кирилла и Мефодия). 26 Ти (Кирилл и Мефодий) чисто цркви и светообразьно жито предаста, в западних же странах Паноньстех и Моравсках странах яко слнцы вспявша. Похв. Слово по списку Усп. Соб. XII в. 27 В предисловии к изд. им Житию и Похв. Слову Кириллу. Избор Югослав. Достопамятностей. 1851 г. 31 Вот полное заглавие слова: В тои же день (Ген. 23. Мак. Четь-Мин.) слово на принесение мощем Преславнаго Климента, историческую имуще беседу, яко Христовою помощию в 4 (описка вместо 6-ти) 300 и 69 лето изыскавшим его любезно и верно, яко изо инех бо в Понте восиа. 34 Что рассматриваемый памятник тотчас же должен бы сделаться известным в Риме, об этом свидетельствуют те радостные ощущения и та любознательность, какая возбуждена была в жителях Рима в отношении к мощам св. Климента, по принесении их туда Славянскими Апостолами. В Житии Кирилла говорится: «Дошьдшоу ему в Рим, изыде сам Апостолик Андриан, с вьсеми гражданы, свеще носеще, яко и светаго Клемента мощи носещу мученика и папы Римьска, И абие Бог чюдеса преславнаа сьтвори тоу... Римляне же не престааху идуще к нему, (Кириллу), и възпрашающе его о вьсем, и сказание сугубо и трьгубо приимааху от него». В Италианской легенде прибавлено к сказанному в Славянском Житии: «Папа Адриан и весь народ Римский, радуясь и ликуя возносил вликое благодарение и хвалу Богу, который спустя столь долгое время возвратил им, во дни их, святого и апостольского мужа (т. |
| Итак, первохристианские художники на первом плане ставили в своих работах не верность истории, а правильную передачу самой идеи, содержания библейского сказания, которое, конечно, может иметь не одну художественную форму, а несколько, различающихся не только в деталях. Авторитетный Шöневольф сделал замечание о древне-христианских изображениях воскресения Спасителя, которое можно вполне применить ко всем созданиям первохристианского искусства: «текст (св. Писание) не иллюстрируется древнехристианским искусством. Из всей истории пасхальной оно берет различные темы (стража у гроба, шествие жен ко гробу, сцена с Фомой, явления Христа), но в частностях господствует полная свобода. Буквы повествований не придерживаются» 66 . Облекая евангельское повествование о воскресении Спасителя в художественную форму, авторы описанных нами диптихов прежде всего должны были заботиться о том, чтобы передать известную евангельскую схему события. Христос воскрес из гроба. Если бы они хотели быть историчными вполне, конечно – им нужно было бы представить часть сада Иосифа Аримафейского и пещеру в скале с приваленным или отваленным камнем. Однако такой гроб был совершенно неизвестен и чужд представлениям не только не бывших никогда в св. земле, но и тем, кто сам созерцал св. пещеру. Почему так? Да, потому, что в такой конструкции св. гроба современники наших диптихов не могли видеть. Известно, какую страшную ненависть питали некоторые римские императоры ко св. земле вообще и к св. гробу Христа особенно: при императоре Андриане св. пещера была совершенно засыпана, и над ней выстроено капище Зевса… В таком виде св. место продолжало оставаться приблизительно до 326 года, когда первый христианский император очищает св. пещеру и придает ей вид монолита. Вот этот монолит-часовню и знали современники диптихов за гроб, из которого воскрес Спаситель, знали по личным впечатлениям и рассказам паломников. С таким анахронизмом мы и должны бы были иметь дело на диптихах. Однако художники совсем отказываются от правильной исторической перспективы: они придают всей композиции античный характер, от одежды Спасителя до подробностей обстановки, – самый гроб у них также не пещера в саду состоятельного иудея в Иерусалиме, но квадратный монолит-гробница, какой был хорошо известен эллинистам. Стиль композиции художниками вполне выдержан, и мы не можем упрекать их в неисторичности, потому – что историчность не нужна им, они преследуют цели не исторические, а богословские, и вся их композиция получает символическую отчасти окраску. |
| В послужных списках генералов, штаб- и оберофицеров войска Донского за 1788–1790 гг. числилось Харланов 1-й, Рудаков 2-й, Гущин 3-й, Болдырев 4-й и 6-й, Быкадоров 5-й, Поздеев 6-й, Фомин 8-й, Денисов 29-й, Попов 16-й, 43-й и даже 49-й, всего свыше пятидесяти фамилий с цифровым индексом. Такое количество однофамильцев не было случайным совпадением. В нем закономерно отражалось засилье узкой группы старшинских семей на всех войсковых должностях. В 1812 г. в войне с Наполеоном приняло участие все взрослое мужское население донских станиц от 18 до 65 лет. В марте 1812 г. в действующей армии было 35 казачьих полков и 2 конноартиллерийские роты. Несколько позже в армию прибыло еще 5 полков. Наконец, по всеобщему ополчению, объявленному 26 июля 1812 г., в донских станицах и хуторах было собрано и прибыло в Тушино к фельдмаршалу Кутузову еще 26 полков и батарея В некоторых полках деды воевали вместе с сыновьями и внуками. Малолетки и старики шли на войну добровольно. Народный энтузиазм и воля к победе были беспредельны. Но даже в этот момент всеобщего патриотического подъема донское дворянство не поступилось своими привилегиями и не пропустило на командные должности ни одного простого казака. Об этом красноречиво свидетельствуют цифровые добавления к большинству фамилий казачьих офицеров, принимавших участие в кампании 1812 г. Среди полковых командиров в действующей армии и в ополчении только 21 старшина не имел «дубликата» с цифровым индексом: Арканцев, Барабанщиков, Извалов, Киреев, Лащилин, Луковкин, Мелентьев, Пантилеев, Рубашкин, Тацын, Чикалев и др. Свыше пятидесяти старших офицеров и генералов (не считая многочисленных есаулов и сотников, чьи имена попадали в рапорты только эпизодически) носили «нумированные» фамилии. Первое место среди них занимали представители двух наиболее плодовитых семейств Иловайские (3-й, 4-й, 5-й, 8-й, 9-й, 10-й, 11-й, и 12-й) и Грековы (1-й, 3-й, 4-й, 5-й, 8-й; и 17-й). Во главе полков стояли Астахов 4-й, Андрианов 1-й, 2-й и 3-й, Аггеев 2-й и 3-й, Белошродцев 1-й, Власов 2-й и 3-й, Гревцов 1-й, Ежов 1-й и 9-й, Исаев 2-й, Карпов 2-й, Киселев 2-й, Кошкин 1-й, Краснов 3-й, Мельников 5-й, Платов 4-й и 5-й, Поздеев 8-й, Попов 3-й, 13-й и 16-й, Слюсарев 1-й и 2-й, Сулин 9-й, Сысоев 3-й, Ребриков 3-й, Ягодин 2-й. Отсутствие в списке полковых командиров ряда промежуточных номеров (первых семи Поздеевых или первых восьми Сулиных) не означает, что их не было на офицерских должностях вовсе. Большинство из них занимали средние и низшие офицерские должности, и их арифметические фамилии создавали путаницу на более низких армейских уровнях. Совмещение в списках Грекова 1-го и Грекова 17-го, Иловайского 3-го и 12-го говорит о том, что при распределении прибыльных нарядов на формирование полков донская аристократия пустила в дело все семейные ресурсы, вручив полковничьи полномочия и совсем молодым офицерам, и обветшавшим патриархам. |
| — Уж верно, ваша милость, сеньор дон Дьего де Миранда, почитает меня за человека вздорного и помешанного? Впрочем, в этом не было бы ничего удивительного, ибо поступки мои дают к тому довольно оснований. Но со всем тем я бы хотел, чтобы ваша милость признала, что я не такой помешанный и полоумный, каким, должно думать, кажусь. Любо глядеть, как на широкой арене в присутствии самого короля смелый рыцарь наносит разъяренному быку смертельный удар; любо глядеть, как рыцарь, в блестящие доспехи облаченный, перед взорами дам следует к месту веселого состязания; любо глядеть на всех рыцарей, которые военными и прочими тому подобными упражнениями развлекают и потешают двор своего государя и служат, так сказать, к его чести, но выше всех рыцарь странствующий, который в пустынях, в дебрях, на распутьях, в лесах и на горах — всюду ищет опасных приключений в надежде на их счастливый и благополучный исход, единственно ради того, чтобы стяжать славу громкую и непреходящую. Повторяю: странствующий рыцарь, в каком-нибудь безлюдном месте подающий руку помощи вдовице, выше придворного рыцаря, ухаживающего за девою городскою. У каждого рыцаря свои обязанности: пусть рыцарь придворный служит дамам, своим нарядом придает двору своего короля еще больше блеску, рыцарей бедных потчует роскошными яствами, затевает состязания, поощряет турниры, обнаруживает великодушие и щедрость, показывается во всем своем великолепии, а самое главное — пусть он будет добрым христианином, и тогда он исполнит непременный свой долг; рыцарь же странствующий пусть проникает в самые глухие уголки мира, блуждает в непроходимых дебрях, показывает чудеса храбрости, в пустынных местах, в разгар лета, терпит жгучие лучи солнца, зимою — бешеный ветер и жестокий мороз; да не пугают его львы, да не устрашают чудища, да не ужасают андриаки, ибо главная и прямая его обязанность в том именно и состоит, что за первыми он должен охотиться, на вторых нападать и одолевать всех без изъятья. А как и мне тоже выпало на долю вступить в ряды рыцарства странствующего, то и не могу я не совершать всего того, что, по разумению моему, входит в круг моих обязанностей, и вот почему нападение на львов, на которых я ныне напал, я почел прямым своим долгом, хотя и сознавал, что это из ряду вон выходящее безрассудство, ибо мне хорошо известно, что такое храбрость, а именно: это такая добродетель, которая находится между двумя порочными крайностями, каковы суть трусость и безрассудство. Однако ж наименьшим злом будет, если храбрец поднимется и досягнет до безрассудства, чем если он унизится и досягнет до трусости, и насколько легче расточителю стать щедрым, нежели скупцу, настолько же легче безрассудному превратиться в истинного храбреца, нежели трусу возвыситься до истинной храбрости. И вы мне поверьте, сеньор дон Дьего: коли дело идет о приключениях, то уж тут лучше пересолить, чем недосолить, ибо гораздо лучше звучит: «Такой-то рыцарь безрассуден и дерзновенен», нежели: «Такой-то рыцарь малодушен и труслив». |
| Собранный из других (τρων), как говорит Типикон Руссика, или иных (λλων) уставов, как указывает в надписании Типикон Иверского монастыря, святогорский Устав в самом тексте подтверждает свое надписание и указывает самые источники по именам. Так называемые Типиконы левого хора (κ το Τυπικο το ριστερο χορο стр. 34:116) и правого (Τνμη το δεξιο χορο Τυπικο стр. 116), неизвестный (ν δ τρω Τυπικ стр. 35), Большой Типикон Андрианополита (ν τ μεγλω Τυπικ το νδριανοπολτου стр. 67) и Типик лавры (ν τ για λαρα το γου θανασου стр. 48) – вот те другие или иные уставы, выдержки которых можно видеть, напр., в Иверском Типиконе. Эти-то выдержки, указывая на эклективность святогорского Устава, в то же время объясняют нам, между прочим, и то обстоятельство, почему этот Устав далеко ушел в развитии своей обрядовой стороны, осложнил их на столько, что основной текст иерусалимского Устава в нем, благодаря этим особенностям, едва заметен. Таким образом, сходство с иерусалимским Уставом, на котором как на краеугольном камне создался нынешний святогорский Устав, осложнение его особенностями местной святогорской практики, взятой из местных афонских уставов, развитая обрядность, церемониальность и торжественность служб, особенно триодных, для того, чтобы придать богослужению большую торжественность и величие – вот характеристические и существенные особенности позднейшего и современного святогорского Устава. Профессор Мансветов напрасно считает Типикон 1577 года за «первое печатное издание греческого Устава» (Церк. Уста», стр. 249), потому что первое издание его в собственном смысле было сделано именно в 1545 голу. Греческий Типикон этого издания мы видели в библиотеке Лавры св. Афанасия Афонского в единственном экземпляре, но, по указанию архимандрита иерусалимской миссия Антонина (заметк. поклонника св. горы. Киев. 1864 г. стр. 170), Типиком этого издания в двух экземплярах хранится в настоящее время в библиотеке Афонского Фялофеевского монастыря. Так как об этом первенце венецианской печати церковных Уставов в библиографии нет никаких сведений, то мы считаем необходимым сообщить несколько небезынтересных данных. |
| Некоторые выражения, встречающиеся в документах этого периода, пожалуй, могут служить основанием для заключения, что по этому предмету был издан особый указ. Но с другой стороны, эти выражения едва ли нужно принимать в слишком строгом смысле, и Мелитон, например, говоря в одном месте о «новых декретах», в другом месте употребляет термин «инструкции». 19 И последний термин, вероятно, и есть правильный, так как вообще правители провинций в своих отношениях к христианам руководились императорскими инструкциями (mandata). Эти инструкции, как было показано раньше, могли подлежать различному истолкованию, смотря по личному усмотрению правителя или общему тону царствующего императора. Происшедшее в царствование Марка Аврелия общее оживление религиозности в языческом мире естественно должно было повести к более строгому и последовательному истолкованию инструкций, особенно, если скоро стало известным, что император не против такого отношения к христианам. Но возникает еще вопрос: не произведено ли было Марком Аврелием изменения в самых инструкциях правителям? Нейман полагает, что раньше в инструкциях был пункт, которым запрещалось разыскивать христиан, и что теперь этот пункт был отменен императором. В подтверждение своего предположения он ссылается на описанный выше образ действия Пудента, – но довод едва ли удовлетворительный. Можно конечно думать, что такой пункт и был внесен в инструкции, дававшиеся правителям Андрианом и Антонином Пием; но тот самый факт, что правители разных провинций действовали по отношению к христианам весьма различно, скорее пожалуй указывает на то, что это разнообразие в действии продолжало существовать в течение всего этого столетия и что императоры не делали в этом отношении ничего больше, как только отвечали своими рескриптами на вопросы, предлагавшиеся им их наместниками в провинциях. В общих инструкциях, дававшихся наместникам или правителям провинций, на них возлагалась обязанность разыскивать и наказывать кощунников и святотатцев и пр. В таком случае все дело зависело от того, как эти наместники смотрели на христиан. Если последние признавались ими как святотатцы и даже прямо безбожники, то значит, на них лежала обязанность преследовать их, и наоборот. Но даже и в первом случае правители могли или логически приводить в исполнение свои инструкции, или соблюдать рескрипты Траяна и Адриана, которыми запрещено было разыскивать христиан. При Марке Аврелии, в виду его враждебного отношения к христианам, естественно правители строго держались логического образа действия, и потому гонение на христиан становилось неизбежным. |
|
|
