| В частности, в разделе 3.2.1 (с. 48–53) автор, прослеживая истоки монофелитской догматики, обращается к обсуждению концепции «частной природы» (μερικ φσις), впервые появляющейся в неоплатонических комментариях к произведениям Аристотеля и непосредственно связанной с вопросом об онтологическом статусе общих понятий. По мнению В.Μ. Лурье, упомянутая концепция была разработана Аммонием Александрийским, сыном Гермия (VI в.), а затем заимствована его учениками – видными христианскими богословами Иоанном Филопоном и Боэцием. На этом основании автор совершает краткий экскурс в учение самого Аммония, чтобы яснее обрисовать как саму концепцию «частной сущности», так и то влияние, которое она могла иметь на христианское богословие. —671— Этот небольшой экскурс, представляющий собой первую в отечественной литературе попытку сформулировать позицию александрийской неоплатонической школы по проблеме универсалий, заслуживает самого пристального внимания и обсуждения, тем более что выводы автора, на наш взгляд, зачастую оказываются поспешными. Итак, на с. 49 В.Μ. Лурье, обращаясь к рассмотрению концепции «частной природы», говорит о ней как о своеобразном новшестве в теории категорий, возникшем в философской школе Аммония Александрийского. И хотя соответствующий термин появляется уже у Порфирия в IV в., новым онтологическим смыслом, по словам автора, его наделил именно Аммоний. Последний якобы установил различие между «частной сущностью» (μερικ οσα) и «ипостасью» (τις νθρωπος), при этом первую он полагал «ипостасью без ипостасных особенностей», а вторую отождествлял с единичной вещью. Приписывая Аммонию подобное воззрение, автор не задумывается, к каким неразрешимым с точки зрения платоника противоречиям оно ведёт. В самом деле, если частная сущность есть та же самая общая сущность, но только заключённая в каждом конкретном индивиде, то очевидно, что она представляет собой размноженный по числу единичных вещей дубликат общей сущности (καθλου οσα). Понятно, что такой дубликат будет одинаковым у всех единичных вещей данного вида, так что частная сущность окажется чем-то вроде универсалии. И действительно, страницей ниже В. Μ. Лурье пишет: «частная сущность... – тип универсалии». Не говоря уже о том, что приравнивание частного к общему было бы явным противоречием для платоника, каковым был Аммоний Александрийский, да и для любого, кто знаком с платоновской теорией идей, объяснять причастность единичной вещи общему через размножение этого общего в частном просто немыслимо. Вспомним 1-ю часть платоновского «Парменида», в которой говорится о приобщении вещей к идеям. Среди возможных способов этого приобщения упомянут и такой, при котором каждая единичная вещь |
| Господь есть Премудрость; посему, не было премудрости, произведшей Премудрость; «Аз бех , — говорит Она, — о нейже радовашеся» (Притч.8:30). Христос есть Истина; а сказано: «благословен Бог истины» (2Ездр.4:40). Здесь низлагает Дионисий и Савеллия и Ария, и доказывает, что обе эти ереси — равны в нечестии; потому что Отец Слова — не Слово, и сущее от Отца — не тварь, но собственное рождение Его сущности; а также, изшедшее Слово — не Отец; и опять, Слово сие — не одно из многих, но единственный, истинный и преискренний по естеству Отчий Сын, и ныне сущий во Отце и вечно и неотдельно от Него сущий. Таким образом, Господь есть Премудрость и Истина, и не второй после иной премудрости, но единственный, Тот самый, Кем Отец все сотворил; и Им привел Он в бытие многоразличные сущности сотворенных вещей; чрез Него дает познавать Себя, кому хочет; Им производится и совершается промышление о всем. И Дионисий знал только это одно Божие Слово. 26. Итак, из этого открывается, что послание его к Евфранору и Аммонию писано с другою мыслию, по особому смотрению; это доказывает и оправдание его. И действительно, при низложении Савеллиева безумия убедителен этот образ речи, — так что желающий скорее изобличить еретиков должен начинать не с указаний на Божество Слова, и именно — что Сын есть Слово и Премудрость и Сила, и «Аз и Отец едино есма» (Ин.10:30), — чтобы еретики, перетолковав прекрасно сказанное, не обратили этого в предлог к бесстыдному своему упорству, когда услышат: «Аз и Отец едино есма,... и видевый Мене, виде Отца» (Ин.10:30, 14:9); но, как и сделал Дионисий, должен выставлять сперва сказанное о Спасителе по-человечески, а именно, что Он жаждал, утомлялся, что Он есть лоза, что Он молился и пострадал. В какой мере уничижительны эти речения, в такой же мере доказывается ими, что не Отец сделался человеком. Ибо, когда Господь именуется лозою, — необходимо быть и делателю, и когда Он молился, быть послушающему Его, и когда просил, — быть дающему. Подобные указания всего удобнее обнаруживают безумие савеллиан; потому что иной — молящийся, а иной — послушающий, иное — лоза, а иное — делатель. |
| Дионисий и Григорий, несмотря на то, что воззрение Оригеново на Троицу больше, чем кто-либо другой, знали и усвоили себе, несмотря на то, что, подобно ему, столь же строго и резко разграничивали ипостаси в Божестве, когда потребовали обстоятельства, стали учить с не меньшей твердостью и положительностью об их единосущии, конечно, без противоречия и насилия своим прежним убеждениям. Это сейчас мы увидим 713 . § 110. Св. Дионисий александрийский Святой Дионисий, как известно, был свидетелем настолько быстрого и широкого распространения савеллианизма в Пентаполе, что оно, как казалось, угрожало опасностью совершенному прекращению в церквах проповеди о Сыне Божием 714 . Не могши оставаться равнодушным к этому гибельному злу, поражавшему не только простых верующих, но и епископов, он, по словам св. Афанасия, так поступал в отношении к еретикам, как поступает в некоторых случаях врач, употребляя против болезни такого рода средства, которые со стороны могут показаться не пригодными 715 , а по свидетельству Василия великого , вследствие увлечения своей ревностью, даже заходил в сем случае слишком далеко, ставши поступать так, как тот садовник, который, начав выпрямлять кривизну молодого растения, но не соблюдая при этом умеренности в разгибе, не останавливается на середине и перегибает стебель в противную сторону 716 . Этим объясняется та особенная резкость, с какой Дионисий в своем письме к савеллианцам Аммонию и Евфранору пытался изобразить ипостасное отличие Сына от Отца, чтобы показать, что Отец не есть тоже, что Сын. Здесь он, чтобы нагляднее представить то различие, какое существует между Отцом и Сыном, сравнивал Их, то с источником и истекающей из него и отличной от него по своему виду и имени рекой, то с семенем или корнем и произрастающим из него, хотя однородным, но в то же время отличным от него по виду растением, то с человеком – отцом и происшедшим из него, хотя единоестественным, но по своему виду инаковым, сыном, то со светом первоисточным и светом от него возжженным, хотя однородным, но по виду от него отличным 717 . |
| Не стоит сбрасывать со счетов и фактор борьбы за место главы Александрийской школы, развернувшейся после смерти Аммония (ок. 518 г.), и недолгого руководства ею математиком Евтокием. Двумя наиболее вероятными претендентами на это место были некогда весьма близкий к Аммонию редактор его лекций Иоанн Филопон и победивший в конечном счете в этой борьбе язычник Олимпиодор. Вполне вероятно, что именно борьба за место главы школы, что означало и определенную программу, побудила Филопона более четко сформулировать особенности своей мысли в отличие от своего конкурента. По крайней мере первый полемический трактат, направленный против доминировавшего доселе в школе проклианско-аммониевского неоплатонизма, был написан Филопоном примерно в это время (трактат был выпущен в 529 г.). Таким образом, мы можем говорить о целой совокупности факторов, повлиявших на появление революционного «проекта» Филопона в том виде, в каком он был осуществлен. Тут и специфика научного метода Филопона, о которой говорит Вильдберг, и христианская вера, ставшая для Филопона с какого-то момента вдохновляющим фактором в его творчестве, и борьба за место главы школы, и утверждение в ней новой, христианской по своим предпосылкам философии (при сохранении традиционной философской методологии), и, наконец, сосредоточенность Филопона на физике и космологии при почти полном отсутствии теоретического интереса к проблемам этики, аскетики и мистики. Не последнюю роль в проявлении «проекта» Филопона, очевидно, сыграл его личный «бойцовский» характер, стремление отделить истинное от ложного, несмотря ни на какие авторитеты. Именно этот характер, самостоятельность мысли проявились и впоследствии, когда Филопон писал уже чисто богословские сочинения, из-за которых заслужил славу еретика не только у халкидонитов, но и у большинства монофизитов. Именно этот боевой дух Филопона, очевидно, помешал ему стать во главе школы в решительный момент, так как мог испугать тех, от кого зависело его назначение, в частности монофизитского патриарха Александрии Тимофея IV (517–535), который, как и христианские власти Александрии, предпочел тогда Филопону вполне традиционного и консервативного в смысле традиций школы язычника Олимпиодора [xxv] . |
| Посему, и арианам, если бы имели здравый ум, должно было бы — подобно сему рассуждать и думать об Епископе. «Вся права разумевающим, и права обретающим разум» (Притч.8:9). Поелику же, не научившись вере вселенской Церкви, впали они в нечестие, и ослепившись уже умом, почитают правое стропотным, и свет именуют тьмою, а тьму почитают светом; то, к большему осуждению еретиков, необходимо нужно представить места из других Дионисиевых посланий и причину их написания. Ибо, из этих посланий почерпнув сведения, и мы так рассуждаем и пишем об этом муже. 13. Предлог же, по которому написал он другие послания, есть следующий. Когда Епископ Дионисий узнал о бывшем в Пентаполе, и по благочестивой ревности, как сказал я выше, против Савеллиевой ереси написал послание к Евфранору и Аммонию: тогда некоторые из братий той Церкви, правомудрствуя, но не спросив Дионисия, чтобы от него самого узнать, почему написал он, пошли в Рим и обвиняли его пред соименным ему Дионисием, Епископом Римским. И Римский Епископ, услышав об этом, написал вместе и против держащихся Савеллиевых мнений, и против мудрствующих тоже, что утверждал Арий и за что извержен он из Церкви. И он говорит, что равно, хотя и противоположно одно другому, нечестие — и Савеллиево и тех, которые утверждают, что Слово Божие есть тварь и произведение, и что Оно создано. Писал он и к Дионисию (Александрийскому), извещая, — в чем обвиняли его. На это Дионисий скоро дал ответ, и книги свои надписал: «обличение и оправдание». Заметь в этом ненавистный образ действования христоборцев, и как они, к стыду своему, действовали против себя. Поелику Дионисий, Епископ Римский, писал и против тех, которые утверждают, что Сын Божий — тварь и произведение: то этим показывается, что не ныне в первый раз, но издревле всеми предаваема была анафеме ересь христоборных ариан. Потом, поелику Дионисий, Епископ Александрийский, оправдывается в рассуждении послания, какое написал он; то оказывается, что он не так думал, как они говорят, и вовсе не имел Ариева зловерия. |
| Посему, и арианам, если бы имели здравый ум, должно было бы – подобно сему рассуждать и думать об Епископе. «Вся права разумевающим, и права обретающим разум» ( Притч.8:9 ). Поскольку же, не научившись вере вселенской Церкви, впали они в нечестие, и ослепившись уже умом, почитают правое стропотным, и свет именуют тьмою, а тьму почитают светом; то, к большему осуждению еретиков, необходимо нужно представить места из других Дионисиевых посланий и причину их написания. Ибо, из этих посланий почерпнув сведения, и мы так рассуждаем и пишем об этом муже. 13. Предлог же, по которому написал он другие послания, есть следующий. Когда Епископ Дионисий узнал о бывшем в Пентаполе, и по благочестивой ревности, как сказал я выше, против Савеллиевой ереси написал послание к Евфранору и Аммонию: тогда некоторые из братий той Церкви, правомудрствуя, но не спросив Дионисия, чтобы от него самого узнать, почему написал он, пошли в Рим и обвиняли его пред соименным ему Дионисием, Епископом Римским. И Римский Епископ, услышав об этом, написал вместе и против держащихся Савеллиевых мнений, и против мудрствующих тоже, что утверждал Арий и за что извержен он из Церкви. И он говорит, что равно, хотя и противоположно одно другому, нечестие – и Савеллиево и тех, которые утверждают, что Слово Божие есть тварь и произведение, и что Оно создано. Писал он и к Дионисию (Александрийскому), извещая, – в чем обвиняли его. На это Дионисий скоро дал ответ, и книги свои надписал: «обличение и оправдание». Заметь в этом ненавистный образ действования христоборцев, и как они, к стыду своему, действовали против себя. Поскольку Дионисий, Епископ Римский, писал и против тех, которые утверждают, что Сын Божий – тварь и произведение: то этим показывается, что не ныне в первый раз, но издревле всеми предаваема была анафеме ересь христоборных ариан. Потом, поскольку Дионисий, Епископ Александрийский, оправдывается в рассуждении послания, какое написал он; то оказывается, что он не так думал, как они говорят, и вовсе не имел Ариева зловерия. |
| Так неправильно выражался св. Дионисий в письме своем к Аммонию и Евфранору. Благодаря своей горячности и желанию победить антихристианскую ересь Савеллия, он сам впал в крайность и отчасти послужил невольным виновником нового богословского движения в церкви, еще более опасного и вредного, чем страшившее его савеллианство. Не считая себя вправе судить знаменитого отца церкви, мы предоставляем этот суд человеку вполне авторитетному в этом деле, тоже знаменитому отцу и учителю церкви – св. Василию Великому , архиепископу Кесарийскому. В письме к Максиму философу, который просил прислать ему сочинения Дионисия александрийского , св. Василий Великий писал: „не все хвалю у Дионисия, иное же и вовсе отметаю, потому что, сколько мне известно, он почти первый снабдил людей семенами этого нечестия, – говорю об учении аномеев 340 . И причиною тому я считаю не лукавое его намерение, а сильное желание оспорить Савеллия…. В сильной борьбе с нечестием ливиянина, сам того не замечая, он был увлечен своею чрезмерною ревностию в противоположное зло. Достаточно было бы доказать ему только, что Сын и Отец не одно и тоже Лицо, и удовлетвориться такою победой над хулителем, – а он, чтобы во всей очевидности и с избытком одержать верх, утверждает не только различие ипостаси, но и разность сущности, постепенность могущества, различие славы; а от этого произошло то, что он одно зло обменил на другое, и сам уклонился от правого учения“ 341 . Из этого отзыва видно, что св. Дионисий не желал уклоняться от древнего церковного учения, что все грубые аналогии и неверные выражения он употребил с единственною целью поразить савеллианство, и что поэтому он повинен только в сознательном выборе неудачного полемического приема 342 . Но если св. Дионисий повинен только в неосмотрительности, то некоторые из его, не в меру ревностных, учеников и почитателей, повторявших за ним все его резкие выражения, виновны уже прямо в распространении ереси. Эти ученики и почитатели св. Дионисия, не понимая всей глубины христианского учения о Сыне Божием и Его отношении к Богу Отцу, однакож считали себя вправе вмешаться в полемику с савеллианами, и, якобы защищая православное различение Божеских Лиц, утверждали, что Сын есть ποημα и κτσμα Отца, – и таким образом постепенно пролагали дорогу арианству. Сами по себе, они никогда бы ничего не сделали, – но зато, если бы во главе их стал способный, влиятельный и решительный человек, который бы захотел опереться на них, эти мнимые защитники православия представляли собою страшную силу для жившего и дышавшего софистическими и диалектическими спорами греческого востока. Такой человек явился не скоро, спустя почти пятьдесят лет по смерти св. Дионисия. Это был александрийский пресвитер Арий. |
| ХРИСТИАНИН Ребенка крестили в раннем детстве, и воспитание он получил великолепное. Даже отца он удивлял живостью ума и интересом к Священному Писанию. Когда отца забрали, он хотел идти за ним. Матери пришлось прятать сыновьи одежды, чтобы его удержать. Отцу он писал и побуждал его к стойкости. Это первое письмо служит вступлением к одному из замечательнейших его произведений, «Увещанию мученикам». Было ему тогда семнадцать лет. Пылкий и зрелый не по годам, он в этом письме сказался весь. После казни Леонида имущество его было конфисковано, и семья впала в нищету. Мать — вдова с семью детьми, Ориген — старший. Семье стала помогать богатая александрийская христианка, но она была под влиянием некоего гностика по имени Павел, и Ориген отверг эту помощь. Сохранить чистоту веры, полагал он, вот первейшее жизненное благо. Ориген целиком предается учению и аскезе. Заметив его рвение и раннюю зрелость ума, епископ Димитрий решился — невзирая на молодость и неопытность — доверить ему наставление тех, кто готовился принять крещение в тогдашней александрийской катехизической школе. Это подстегнуло рвение Оригена: он до предела ограничил свои потребности, на время полностью отрешился от светской культуры и распродал манускрипты греческих авторов, которые у него скопились во множестве. Он вел суровую жизнь аскета. Однако и этого ему было мало. ЮНЫЙ НАСТАВНИК В школе юного наставника окружали миловидные египтянки, приуготовлявшиеся к крещению. Его талант, его молодость не могли не пленять столь пылких и чувствительных слушательниц. Видимо, опасаясь быть им в соблазн, он снова принял крайнее, героическое решение — по доброй воле стал «скопцом для Царствия Небесного». Успех Оригена становился все громче. Язычники и еретики поспешали на его уроки, многие из них были искушены в философии и мирских науках. Чтобы спорить с ними, Ориген пошел в слушатели к Аммонию Сакку, преподававшему платоническую философию, и снова взялся за труды Платона и его последователей. Как видно по одному из позднейших писем, александрийского педагога жестоко критиковали, но аскет был нечувствителен к урону самолюбия и не оставил курса. |
| Эти братья дружили с «великим страннопреемцем» Исидором, который имел несчастье обратить на себя несправедливый гнев Феофила, александрийского архиепископа, по делу, в котором Бог и совесть оправдывали поведение Исидора. Феофил был злым гением своего века. Он обладал громадными богословскими познаниями и авторитет его, как ученого, был весьма высок. Его церковная деятельность была длинным рядом злодеяний. Феофил был мстителен, честолюбив и корыстолюбив и для удовлетворения сих страстей употреблял хитрость, лесть, насилие, клевету, подкуп и прочие недозволенные средства. Клирики его не любили. Епископов он притеснял. Церковное имущество присваивал себе. Исидор Пелусиот называл Феофила «пламенным другом драгоценных камней, усердным почитателем золота». Пользуясь в Константинополе уважением, Феофил всегда принимал сильное участие в замещении Александрийской префектуры. Феофилу шпионы усердно (за деньги) доносили, что делается в императорском дворце и в среде высшей столичной знати. Палладий называет Феофила «христианским фараоном» Египта. Вражда между Исидором и Феофилом возникла из-за корыстолюбия последнего, которое было безмерно. Исидор, по просьбе одной женщины, не заявил Феофилу, что от нее получил сумму денег для раздачи бедным. Деньги были розданы без участия Феофила, которому ничего не досталось. Во второй раз Исидор не подтвердил ложного показания, которого требовал от него Феофил, чтобы присвоить себе наследство, предназначенное через его сестру в пользу церкви. Исидор был предан суду Феофилом, но не за эти поступки. «Долгим» братьям приказано было подтвердить взведенные на Исидора Феофилом клеветы. Но «Долгие» монахи сказали, что «не знают в Египте человека более достойного», чем Исидор. Исидор, все-таки осужденный, должен был искать спасения от преследований мстительного Феофила и ненадолго нашел покой в Нитрийском ските у Долгих братьев. Они старались испросить ему прощения у Феофила, но сие не удалось. Феофил обвинил Долгих братьев в ереси Оригена , в оригенизме 27 , заковал в цепи, а Аммонию избил лицо до крови, заключил несчастных иноков в тюрьму, а потом, выпустив их по настоянию любившего их народа, отправил в места их суровых подвигов. |
| Это и заставило его написать к Дионисию римскому ответное сочинение под заглавием: λεγχος κα απολογα, в котором представлены им самые удовлетворительные ответы на все означенные пункты обвинения. На первый пункт обвинения, будто Дионисий учил, что Бог не всегда был Отцом, и Сын не всегда был Сыном, потому что было время, когда не было Сына, получившего свое бытие только впоследствии, он отвечал указанием на то, что это совершенно опровергается его учением о Сыне, как о вечной премудрости и силе Божией, и как о вечном сиянии от вечного света. «Как сияние от вечного Света,– говорит он,– Сын, конечно, и Сам вечен. Если всегда есть свет, то ясно, что всегда есть и сияние... Если есть солнце, то есть луч, есть день. Если же нет ничего этого, то трудно сказать, что есть и солнце. Поэтому, если бы солнце было вечно, то и день никогда бы не прекращался. А так как этого теперь нет, то с появлением солнца начинается день, а с прекращением его света оканчивается. Но Бог есть свет вечный, никогда не начинавшийся и никогда не престающий. Следовательно перед Ним и с Ним вечно есть и Его проявляющее сияние, безначальное и присносущное, а это и есть премудрость, которая говорит: „Тогда я была при Нем художницею и была радостью всякий день, веселясь пред лицом Его во все время“ ( Притч.8:30 )... Итак есть вечный Сын вечного Отца, Свет от Света. Если есть родитель, то есть и чадо; а если бы не было чада, то почему и чьим Он мог бы быть родителем» 727 . Наконец, по поводу того обвинительного пункта, будто Дионисий учил, что Сын есть один из сотворенных и не единосущен Отцу, он замечал, что хотя выражение: Сын единосущен Богу (μοοσιον εναι τω Θεω) нигде не находил и не читал в священных писаниях, но с этим он не разногласит, что видно из многих его рассуждений в письме к Аммонию и Евфранору, о которых умолчали его противники 729 . Подробнее развивая свою мысль, какой было проникнуто его письмо к Аммонию и Евфранору, он в одном из посланий к Дионисию римскому писал, между прочим, следующее: «Сказано прежде, что Бог есть источник всех благ, река же из него изливающаяся надписывается Сын, потому что Слово есть излияние ума и, говоря по-человечески, источается из сердца устами. |
|
|
