| Проще говоря, эклектизм, которым проникнут дух Александрийского философа, тянет его к ознакомлению с христианской религией, из которой он думал что-нибудь заимствовать. По крайней мере об Аммоние Саксе, основателе неоплатонической философии, в которой вполне выразился дух Александрийской образованности 17 , мы знаем, что он внес в свое мировоззрение христианские идеи 18 , и таким образом не без основания можем предполагать, что александриец вследствие направления своей философской науки тянул в Александрийскую огласительную школу, где можно было ознакомиться с новой христианской религией. Итак созданное положением Александрии стремление к еклектизму благоприятствовало с одной стороны появлению в Александрийской огласительной школе язычников тем, что заставляло их идти сюда. Подобным же образом благоприятствовала этому Александрийская образованность и с обратной стороны, вызывая катехетов на уступку требованиям Александрийской веротерпимости и на допущение к слушанию своих бесед язычников. Пока христианская община в Александрии не была еще достаточно широка и пока на кафедре огласительной школы не явился в силу этого образованный александриец или, по крайней мере, проникнутый Александрийскою образованностию человек – так как образованные, как известно, стали обращаться позже народной массы, – до тех пор нет в христианской Александрийской школе язычников, в ней собираются только „верные“. Но при достаточном размножении членов Александрийской церкви и язычники появляются в качестве слушателей оглашений. Это факт. Хотя он не сложен, не определен и до того общ, что почти нельзя уловить рельефных деталей его, однако он, рефлектированный указанным нами способом, служит в некоторой степени подтверждением тому, что мы хотим высказать. Лишь только на кафедре Александрийской христианской школы явился такой, из среды Александровской образованности вышедший, катехет, он уже самым направлением последней, естественно, был приучен к кроткому, миролюбивому отношению к язычникам и потому доставляет им свободный вход в Александрийскую школу. |
| Emp., Pyrrh. I, 41–42). Не выручает ни практически медицинская критика суеверий и религиозного шарлатанства Цельсом в «Λγος ληθς» , ни тем более такие жизнерадостные летописцы философии, как Диоген Лаэртский . Но, в конечном итоге, все духовные метания эпохи имеют цель – поиск надежного психологического основания «здесь» и гарантированного убежища «там» (Э. Доддс). Для обоих пунктов поиска нет ничего невозможного. Но если знание о посмертном существовании, будучи достаточно общим представлением для религий древнего мира вообще, при этом фиксирует в сознании естественность неравенства в земной юдоли и неравенства после смерти, то раннее христианство выгодно отличается на этом фоне своим наивным призывом к равенству здесь и там. Простота этого взгляда привлекает, и новая религия очень быстро набирает адептов во всех социальных слоях общества. А подлинной теологией она становится после того, как в нее обращаются интеллектуалы. В Александрии – это Тит Флавий Климент (ок. 150 – после 210 гг.) и его логический последователь Ориген-христианин (185–254 гг.). За дело взялись профессионалы. Обратить религию в теологию – это значит создать с нуля письменную теорию всех ее частей – онтологию, гносеологию и эсхатологию со всеми входящими в них разделами. Параллельно с ними в Александрии развивается школьный неоплатонизм под руководством Аммония Саккаса (175–242 гг.). С теми же ментальными установками, только на проверенной основе греческой философской традиции. В эпоху отсутствия средств стремительной передачи информации требуется больше времени для формирования, формулирования и популяризации идеи, но и результат прочнее. Главное – найти точку опоры для утверждения истины. Климент, александрийский христианский пресвитер, рожденный в языческой семье, начинает с гносеологии, привлекая при ее структуризации стоическую, эпикурейскую и платоническую терминологию. Этим вопросам отведена II книга его фундаментального энциклопедического труда «Строматы». Первым основанием для познания является религиозная интуиция , сформулированная в термине «вера» (пистис). |
| Можно с достаточной долей вероятности предположить, что в Нитрии (понимая это монашеское поселение в широком смысле, то есть включающим в себя Келлии и Скит) св. Кирилл общался и с теми выдающимися подвижниками, которые позднее были причислены к так называемым оригенистам. Из них наиболее известным был, несомненно, Евагрий Понтийский (ум. 399) 582 . Один из самых образованных людей своего времени, глубокий мыслитель и строгий подвижник, он являлся не только автором аскетических и богословских сочинений, но и был весьма тонким экзегетом 583 . Феофил явно благоволил к нему и, как свидетельствует коптская редакция «Лавсаика», собрался даже сделать его епископом Тмуисским, но Евагрий, считая себя недостойным подобной высокой чести, на некоторое время удалился из Египта 584 . Своего племянника архиепископ, безусловно, мог поручить опеке столь выдающегося мужа, бывшего к тому же учеником обоих Макариев (Египетского и Александрийского). Единомышленниками и друзьями Евагрия являлись братья-подвижники, прозванные за высокий рост «длинными братьями», которые также славились святостью своей жизни. Одного из них, Аммония, Созомен характеризует так: «Говорят, что этот Аммоний достиг высоты любомудрия, мужественно побеждал удовольствие и самоугождение и был весьма учен, так что перечитал Оригена , Дидима и других духовных писателей, и от юности до кончины не вкушал ничего, бывшего на огне, кроме хлеба». Феофил и Аммония хотел рукоположить во епископа, но тот отсек себе ухо, чтобы избежать этой участи (за что и был прозван Безухим) 585 . Однако другого из «длинных братьев», Диоскора, Феофилу удалось приблизить к себе и сделать впоследствии епископом Гермополя. Подобная благосклонность Феофила к этим братьям-монахам позволяет думать, что и св. Кирилл не остался вне сферы влияния их. Пятилетнее пребывание будущего святителя в Нитрийской пустыне наложило, вне всякого сомнения, сильнейший отпечаток на всю личность и мировоззрение его. Можно вполне согласиться с суждением Т. Лященко: «Под сильным и благотворным влиянием скитской жизни не только окрепла воля св. Кирилла, но и завершилось его образование, а именно изучение Св. Писания» 586 . Прервано его пребывание здесь, вероятнее всего, разгоревшимися «оригенистскими спорами», начатыми еще в 70-х годах IV века непримиримым оппонентом Оригена св. Епифанием Кипрским 587 , к которому впоследствии присоединился и блж. Иероним, бывший дотоле почитателем александрийского богослова 588 . До Египта эти споры докатились позднее (в 399 г.) и обрели форму столкновения между «антропоморфитами» и «оригенистами». В основе данного столкновения лежала глубинная проблема понимания образа Божия в человеке 589 , но оно имело также евхаристический контекст и было связано с учением о молитве 590 . |
| В этом тексте представлено сочувственное и объективное изложение трагических событий этого времени. 350 Последние два десятилетия четвертого столетия кажутся нам чемто вроде золотого века Нитрии и Скита. Тем не менее, затаившийся демон взаимной зависти необразованных египетских монахов и как местных, так и иноземных – интеллектуалов время от времени поднимал голову: так, один старец вознегодовал, заметив небольшое послабление, которое было сделано для больного Арсения, – но ему тут же напомнили о том, что Арсений некогда оставил дворец, в то время как сам этот старик прежде был нищим сельским пастухом; 351 здесь можно вспомнить и один из рассказов о Евагрий, который хотел было вступить в диспут, проходивший в Келиях, но тут же был остановлен пресвитером: «Авва, все мы знаем, что у себя на родине ты мог бы стать епископом и руководить многими. Здесь же ты живешь как иноплеменник». 352 На деле, сам Феофил Александрийский убеждал Евагрия принять епископство 353 об этом говорится в коптском тексте (Тмуис); 354 на сирийском языке сохранилось и письмо, которое, возможно, было ответом Евагрия на это предложение. 355 (Коптский текст говорит о том, что он скрылся в Палестине, чтобы избегнуть посвящения; 356 построение хронологии существенно упростится, если мы предположим, что и он, и Палладий находились в Палеетине, когда Евагрий мирно отошел ко Господу). При предшественнике Феофила Тимофее (3815) Аммония, одного из Длинных братьев, стали разыскивать, чтобы сделать его епископом одного из египетских городов. Когда за ним пришли, он отрезал себе левое ухо и сказал пришедшим, что увечный человек не может стать епископом. Услышав в ответ обвинения в иудейском законничестве, он пригрозил отрезать себе и язык. 357 Его брат Диоскор был поставлен Феофилом епископом Даманхура (после Исидора) гдето между 391 и 394 годом. 358 Помимо того, что Феофил ставил монахов в епископы, он заигрывал с обитателями пустыни и находил им некое иное применение, порою явно душевредное. Исидор, Странноприимец Александрийский, нередко использовался им для поручений в других странах так, например, когда был неясен исход борьбы меж Феодосием и Максимом, Исидор был послан сразу с двумя вариантами писем от Феофила, в которых тот поздравлял победителя и которые были у него (у Исидора) похищены. |
| Сей последний, получив свое начало в философии Плотина (†270 г.), ученика Аммония Саккаса александрийского, – в философии, вместившей и объединившей в себе эманатические и теософические системы востока, и системы Платона, Аристотеля и стоиков, – начиная с IV века получает несколько иной характер . Тогда как Плотин и Порфирий, жившие ранее окончательной победы христианства над язычеством при Константине Великом , были решительными противниками суеверия, – у последователей их изыскание истины подчиняется все более и более интересам религиозным – теософическим и теургическим (Ямвлих и Прокл ). Из заклятого врага народных верований, философия, как бы в противовес всепобеждающей силе христианства, делается ancilla политеизма. Восстановить его во что бы то ни стало – такова безнадежная задача, которую ставит себе философия . С этих пор все в древнем язычестве кажется ей хорошим : самые странные суеверия, вызывания духов, чародейство, магия, заклинания богов, снотолкования и прорицания и пр. не только извиняются и терпятся ею, но даже сама она рекомендует и предается всему этому с лихорадочным жаром . Языческая религия, лишенная теперь права на существование, а потому принужденная отказаться от совершения своих обрядов 16 укрывалась теперь под защитой философии, других наук, имевших за собой такоф блестящее прошлое в Александрии. Древний языческий политеизм, слившись с восточною теософией и теургией, равно как с мистериями египтян, мог таким образом свободно, на некоторое время, существовать под чужим именем – философии мудрости. – В таком именно виде изображает состояние языческого политеизма и современной философии мудрости вообще св. Кирилл в своих проповедях (h. р. 4, ϒ’. 460). Так, язычники, одержимые недугом многобожия и объюродевшие от идольских наваждений, воздают почитание дереву и камню; даже философы и астрономы, изучающие подсолнечную и определяющие сущность мира, покланяются тварям (h. р. 6, у, р. 504 – δ, р. 508): «Они включают в число богов даже таких, которые не имеют человеческого вида, приписывая им члены свиньи и собаки (Ibid.)-, признают тяготеющий над жизнью и действиями человека неотвратимый фатум (Ibid. |
| Очевидно, и эти историки одинаково с нами понимали эту заметку Сократа. Итак, св. Кирилл вероятно по собственному желанию и по желанию народа посылает к Оресту депутацию с предложением мира. „Но Орест отверг дружбу епископа“, говорит Сократ. Что же Кирилл? Заговорила ли в нем приписываемая ему гордость? Нет. Он сам идет к Оресту с евангелием, как символом мира в руках 641 , думая, что такая крайняя степень смирения и всепрощения смягчить гордого, озлобленного префекта. Неужели же и в этом поступке мы имеем право видеть св. Кирилла таким, каким его изображают враждебно настроенные против него авторы? Где же здесь гордость, где честолюбие, где властолюбие, надменность и пр.? Но вот и в этой области жизни св. Кирилла историки передают такой факт, который для многих исследователей дает основание делать самые неблагоприятные для св. Кирилла выводы. Исполненное христианского смирения, всепрощения и любви отношение св. Кирилла к Оресту было непонятно для некоторой части нитрийских монахов. Они видели, что такое отношение только еще больше питает заносчивость и спесь гордого римлянина – Ореста. Им обидно было за своего любимого архиепископа, за его унижение перед недостойным префектом. И вот, они решили открыто выступить на защиту надлежащих отношений между светской и духовной властью в Александрии, на защиту св. Кирилла; а гордому префекту они решились в лице сказать, кто – он и чего он достоин, чтобы он больше не превозносился перед их возлюбленным, не в меру, по их понятиям, смиренным архиепископом. Около 500 таких монахов прибыли в Александрию и, встретившись с проезжающим мимо на колеснице Орестом, окружили его, начали поносить его разными оскорбительными именами: жертвоприносителем, язычником и т. п.. Орест, оправдываясь, заявляет, что он – христианин. Телохранители его в страхе разбежались. Злоба монахов разгоралась все сильнее и сильнее. Один из них – Аммоний бросает в голову префекта камень. Но вот, сбежавшиеся жители города, освобождают Ореста от монахов. „Аммония же схватили и представили к префекту, который на основании законов всенародно подверг его наказанию и дотоле мучил, пока тот не умер“. |
| Является общепринятым осторожно высказанное предположение Евсевия кесарийского 19 , что, говоря о последнем своем учителе, Климент разумел Пантена. Но кто были другие пять его учителей? В попытках подставить под неопределенные обозначения александрийским катихитом его учителей определенные имена христианских и даже языческих писателей 20 недостатка никогда не было. Серьезное возражение против них Цан 21 находит в категорическом заявлении Климента, что ο κ γραφον ο πρεσβ τεροι 22 . «Пресвитеры не писали». Это такой же характерный факт, как я отмеченный нами выше – умолчание Климентом александрийским , Иринеем лионским , Иустином Философом , Лукианом Самосатским об именах их учителей, и он имеет свои параллели не только на почве христианства. Из истории античной философии мы знаем ряд мыслителей, которые ничего не писали. Таковы: Фалес, Сократ, Пиррон, Аркесилай, Карнеад, Мусоний, Руф, Эпиктет 23 –мыслители, оставившие крупный след в истории. Относительно эпохи, к которой принадлежит Климент, у нас есть драгоценное свидетельство Лонгина. Последний в предисловии к своему сочинению Περ τ λους, говоря о современных ему философах, пишет: «одни [из них] и письменно стремились изложить свое учение, предоставив [и] потомкам пользоваться их помощью: другие достаточным считали для себя помочь своим современникам усвоить их мнения» 24 . Из последних Лонгин называет платоников Аммония, Оригена , Феодота и Еввула, стоиков Ермина, Лисимаха, Афинея и Мусония, перипатетиков Аммония и Птолемея. Распределяя философов своего времени по этим двум группам: писавших и не писавших, Лонгин руководится не такой упрощенной схемой: писал, – следовательно, относится к первой категории; не писал,–следовательно, относится ко второй. Платоники Ориген и Еввул, перипатетики Аммоний и Птолемей писали и оставили после себя сочинения. Лонгин сообщает об этом и однако относит их к категории не писавших. Среди сочинений не писавших философов были не только ποι αατα κα λ γοι πιδειχτικο , сохранившиеся, по догадке Лонгипа (ομαι), вопреки желанию авторов, вероятно, благодаря усердию их учеников, первых слушателей этих поэм и слов, но и целые трактаты, напр., Оригена –«О демонах», или Еввула – «О Филиве и Горгии». Лонгин все это отмечает. но с оговоркой: «хотя кое-что и писано некоторыми из этих [философов].... однако было бы ошибочным считать их вместе с теми, которые писали, потому что они только случайно занялись таким трудом и не имели властного побуждения писать». Трудно объяснять факт, от которого вы отделены не только громадным периодом времени, но и скудостью источников. Но прежде всего заслуживает глубокого внимания то, что философы, о которых Лонгин говорит, как будто о не писавших, принадлежали к различным школам, и что с целой группой таких же не писавших мыслителей мы встречаемся и на христианской почве. |
| Первый из них: о скольких учителях здесь говорит Климент? Текст оставляет вне всякого сомнения, что речь идет о шести 5 . Однако, эта очевидная истина разделяется далеко не всеми. Иногда говорят о семи учителях Климента 6 , чаще же всего–о пяти 7 . Следующий вопрос: имена учителей. Климент не называет их. Так точно поступают не только Ириней лионский 8 , Иустин Философ 9 , но даже Лукиан самосатский 10 . В жизни, в миросозерцании этих четырех писателей их учителя оставили глубокий след, и однако,–вернее будет сказать,–и потому имена их не названы. Благоговейная преданность препятствует ученику назвать имя учителя, препятствует потому, что она боится профанации и толпы, которая–народная или интеллигентская, 11 безразлично–обычно так беспощадна бывает к чужим святыням. Особенно интересно отметить этот факт умолчания имени учителя у Лукиана Самосатского, которого, в свою очередь, нельзя заподозрить в бережном отношении к -чужим «святая святых». С другой стороны, образ поведения учителя, его осторожность в выборе учеников, его осторожность в сообщении им своих мыслей побуждали достойного ученика с тем большим чувством деликатности отнестись ко всему, что касалось учителя, а также и к той завесе таинственности, которою намеренно отделял себя учитель от внешнего мира. Аммоний Саккас был сильный философский ум; тем не менее он может похвалиться только именами своих учеников: Еренния, Оригена старшего, Оригена младшего, Лонгина, Олимпия александрийского и Плотина 12 , отнюдь же не их количеством, и Плотин пришел к нему только после того, как он побывал уже у το ς κατ τ ν λεξανδρε αν ε δοκιμο σι и обманулся в своих надеждах 13 . Данная эпоха была по преимуществу эпохой религиозных устремлений 14 , и учитель являлся не только авторитетным мыслителем, но и вдохновенным пророком, святым 15 . Плотин под пером Порфирия так же творит чудеса 16 , как совершает их и Апполоний тианский под пером ритора Филострата или его источников. Уроки учителя не только δ γματα, но и μυστ ρια. В отношении же к последним древность установила строго определенную линию поведения: они и хранятся, и передаются втайне. Еренний, Ориген младший и Плотин, вероятно, уже после смерти своего учителя 17 , дают обет, к счастью, нарушенный ими: μηδ ν κκαλ κτειν τ ν μμων ου δογμ των, т. е. ничего не писать, и не разглашать таким образом перед всеми учения Аммония. Еренний первый нарушил обет, за ним скоро последовал и Ориген , но Плотин в течение значительного периода времени, в течение целых десяти лет, ничего не писал, а ограничивался одними беседами с учениками, на которых он излагал мысли учителя 18 . Факт чрезвычайно выразительный и характерный для данной эпохи. Группа учеников философа дает обет, каким связаны были и все адепты различных мистирийных культов. |
| В Иеронимовом мартирологе имя Немесион фигурирует под неск. датами, иногда в числе др. Александрийских мучеников: под 5 сент. оно передано как Немосат (Nemosatus) с указанием «в Египте» (MartHieron. P. 489; MartHieron. Comment. P. 490); под 8 сент. мученик упоминается вместе с Арионом, Аммонием, Петринием, Севинием, Деметрием и др. 40 мучениками (MartHieron. P. 495); под 10 сент. содержится память Н., Аммония, Ориона, Геросия и др. 806 мучеников (MartHieron. P. 499), под 9 нояб.- Н. и Деметрия, без указания места мученической кончины (MartHieron. P. 592). В Сирийском мартирологе 411 г. под 10 сент. обозначена память Н., священника, и 17 др. мучеников без указания места кончины (Un Martyrologe et douze ménologes syriaques/Éd. F. Nau. Tournhout, 1974. P. 20. (PO; T. 10. Fasc. 1)). В зап. «исторических» мартирологах IX в. Н. также поминается под разными датами. Флор Лионский поместил имя этого святого и др. мучеников, пострадавших в Александрии при имп. Деции, под 20 февр. В календарной заметке сказано, что Н., подобно Христу, был сопричтен к разбойникам (см.: Quentin. 1908. P. 294-295; Dubois J., Renaud G. Édition pratique des martyrologes de Bède, de l " Anonyme lyonnais et de Florus. P., 1976. P. 36-37). Адон Вьеннский заимствовал у Флора имена Александрийских мучеников, распределив дни их памяти по дням в дек. Память Н. содержится в Мартирологе Адона Вьеннского под 19 дек. ( Dubois J., Renaud G. Le Martyrologe d " Adon: Ses deux familles, ses trois recentions: Texte et comment. P., 1984. Р. 420). В сказании, составленном на основе лат. перевода «Церковной истории» Евсевия ( Rufin. Hist. eccl. VI 41), выполненного Руфином Аквилейским, содержится историческая неточность: Н. предстал на допрос перед судьей Эмилианом, под к-рым следует понимать префекта Египта с 253 г., при имп. Валериане (253-260). Узуард сократил сказание Адона о Н. и также поместил память мученика с заметкой о нем под 19 дек. (MartUsuard. 1965. P. 361). В 80-х гг. XVI в. кард. Ц. Бароний внес в Римский мартиролог под тем же числом память Н. (MartRom. P. 592), однако в совр. редакции Римского мартиролога Н. упоминается под 10 сент. (MartRom (Vat.). P. 479). |
| Александрийская школа при Оригене стала институтом, регулярно выпускавшим идейно значимые тексты. В доме богатого мецената Амвросия для него работали семь скорописцев, а также группа переписчиков и каллиграфов. Будучи мирянином, он получил право по средам и пятницам выступать на церковных собраниях с проповедью. При этом Ориген , как сообщает историк Евсевий Кесарийский , «упорно вел жизнь самого строгого философа, то упражняя себя в посте, то строго отмеривая время сна … Всего важнее считал он соблюдение евангельских слов Христа: не иметь ни двух хитонов, ни обуви» (Церковная история, VI. 3. 9). Познания Оригена в греческой философии были столь широки, что возник даже миф об Оригене -язычнике, давший в XIX в. жизнь «теории двух Оригенов». Миф этот вырос из рассказа Порфирия, в котором Ориген , составивший кружок учеников эзотерической школы Аммония Саккаса с Плотином и Гереннием, характеризуется как философ скорее светский. Однако анализ источников показывает, что речь здесь идет о дидаскале христианской Александрийской школы. Традиции Дидаскалиона были перенесены Оригеном и в Кесарию Палестинскую, где он поселился после того, как покинул свой родной город. Вероятно, туда же переместилась и его библиотека, благодаря которой Кесария стала местом рождения христианской историографии. Здесь перед нами встает вопрос о причинах изгнания Оригена из Александрии, последовавшего за его конфликтом с епископом Димитрием в 231 г. по Р. Х. Сам конфликт носил характер дисциплинарного прецедента. Нет никаких данных, позволяющих согласиться с Евсевием в том, что Димитрий начал завидовать своему ставленнику. Димитрий ни до, ни после того не блистал как церковный оратор, но приобрел известность как последовательный сторонник укрепления власти епископа. Между тем он закрывал глаза на многие аспекты деятельности Оригена, расходившиеся с древней церковной практикой: позволил ему проповедовать с амвона и не осудил за самооскопление, которое дидаскал предпринял из ревности к аскетизму ввиду того, что он был вынужден все время находиться среди множества людей обоего пола. Но когда в 228 г. по Р. Х., проезжая через Палестину, Ориген принял там пресвитерский сан (на что он не имел права, причинив себе увечье), Димитрий увидел в этом явное беззаконие. Дело приобрело резонанс: осудив дидаскала на Поместном Соборе, епископ написал об этом в энциклике и получил поддержку Предстоятелей всех Церквей, кроме палестинских, финикийских, аравийских, ахейских и понтийских. |
|
|
