| повел армию на север – через Августодун (Отен), Трикасин (Труа) и затем в западном направлении на Конфлюэнтес (Кобленц) и далее на Колонию Агриппину, которая захвачена была франками. Изгнав варваров из Колонии (Кельна), Юлиан заключил с ними перемирие, чтобы дать передышку войскам, которые он отвел на зимние квартиры в Сеноны (Санс). Воспользовавшись малочисленностью отряда, зимовавшего в Сеноне, германцы попытались взять этот город, но Юлиан умело организовал защиту крепости, и после 30 дней бесплодной осады варвары отступили и ушли. Во все это время «магистр конницы Марцелл, находившийся поблизости, – по словам участника событий Аммиана Марцеллина, – не оказал помощи., хотя он был обязан в случае нападения на город, не будь там даже цезаря, поспешить на выручку» 156 . Констанций, узнав о том, что Марцелл не помог Юлиану в критический момент, уволил его от должности, тем самым опровергая слухи, что этот магистр, оставив Юлиана в опасном положении, действовал в угоду августу. Одержанные Юлианом успехи в войне с германцами укрепили его популярность в армии. Самым серьезным испытанием его полководческих способностей стало сражение с алеманнами при Аргенторате (Страсбурге), состоявшееся в 357 г. Римская армия, участвовавшая в этой битве, насчитывала всего 13 тысяч воинов. Против нее действовали троекратно превосходившие ее числом полчища алеманнов, предводительствуемые 7 королями во главе с Хонодомарием. Получив сведения о малочисленности римлян, варвары напали на их лагерь, разбитый под Аргенторатом. В течение долгого времени исход сражения висел на волоске. Германцам удалось обратить в бегство римскую конницу, но Юлиан сумел убедить кавалеристов остановиться: «Куда это, храбрецы, мы отступаем? Или вы не знаете, что бегство, которое никогда не приносит спасения, показывает только глупость тех, кто делает столь бесполезную попытку?» 157 . Устыдившись, всадники восстановили боевые ряды и почти все полегли в сражении с неприятелем, нанеся и ему значительные потери. |
| Этноним «склавены», «склавины», «славяне», «словени» известен из памятников начиная с VI столетия. Употреблялся ли он самими славянами уже в IV веке, сказать трудно, но его собственно славянское происхождение, его славяноязычная этимология очевидны, и, как кажется, при существовании разных интерпретаций первоначального значения этнонима, убедительна лишь одна из них – «словени» (отсюда современные «словаки» и «словенцы») значит «словесные», то есть наделенные даром речи, в отличие от соседей «немцев», «немых», речь которых, ставшая непонятной предкам славян, вероятно, уже во II тысячелетии до Р. X. уподоблялась таким образом невнятному бормотанию немых. В особых пояснениях нуждается этноним «анты»: изначально он принадлежал одному из ираноязычных аланских народов, который, однако, войдя в симбиоз с превосходившими его численно славянами, подвергся ими языковой ассимиляции, так что позже антами стали уже называть славяноязычный народ, аристократия которого имела аланские корни. «Анты, ил ас, – по словам Г. В. Вернадского, – пришли в регион Азова во время общей миграции аланов в первом и втором веках н.э. Позднее они были известны русским летописцам как асы или ясы (современные осетины) ... Группа славян, побежденная ас, могла получить имя своих новых правителей... Анты должны рассматриваться как славянское племя, контролируемое аланским кланом ас. Иными словами, анты были ассо-славянами» 301 . Поскольку слово анты (антес) встречается в греческих или латинских текстах, Г. В. Вернадский выводит трансформацию «ас» в «антес» из фонетических закономерностей греческого языка: «из первоначального «Ас» сначала могло быть сформировано множественное число «Антес», а затем вторичное производное, единственное число «Антас»» 302 . У Аммиана Марцеллина, писавшего о том, что аланы «подчинили себе в многочисленных победах соседние народы и распространили на них свое имя, как сделали это персы» 303 , Г. В. Вернадский находит веское подтверждение своей версии о переносе этнонима ираноязычного народа на одну из ветвей славян 304 . |
| Пройдя по степям северо-восточного Крыма, гунны под предводительством своего правителя, которого Иордан именует Баламбером, дошли до Перекопского перешейка и в 370-е гг. вторглись в пределы государства Германариха. У Аммиана Марцеллина нет упоминаний ни о воле, ни об олене, нет у него и географических деталей относительно места вторжения гуннов во владения готов. Он пишет только, что «гунны, пройдя через земли аланов, которые граничат с гревтунгами и обычно называются танаитами, произвели у них страшное истребление и опустошение, а с уцелевшими заключили союз и присоединили их к себе. При их содействии они смело прорвались внезапным нападением в обширные и плодородные земли Эрменериха, весьма воинственного царя, которого страшились соседние народы из-за его многочисленных и разнообразных военных подвигов» 336 . Организовать оборону своих владений Германарих не мог, отчасти потому, что остготы были слабее гуннов, вместе с которыми сражались подчинившиеся им аланы, отчасти же из-за своей дряхлости, к тому же он страдал от ран, которые ему нанесли за несколько лет до нашествия гуннов ударами в бок братья Сар и Амий, мстя ему за казнь своей сестры Сунильды, которая за супружескую измену по приказу Германариха была привязана к коням и разорвана на части. Но была еще одна причина слабости Остроготской империи: она оказалась рыхлым лоскутным образованием – зависевшие от готов славянские племена не оказали поддержки поработителям: в гуннах они увидели своих освободителей, и впоследствии, подобно аланам, многие из них влились в гуннскую орду. И все же остроготы и без зависевших от них народов ни числом, ни храбростью не уступали гуннам. Но те имели над ними серьезное техническое преимущество. Гуннские всадники мастерски владели луками, и, что еще важнее, они употребляли стремена, которые до них не применялись в европейских войнах. Готские всадники, подобно римским, не употребляя стремян, не могли делать резких поворотов, рискуя в этом случае упасть с коня, поэтому и у римлян и у воевавших с ними германцев основу вооруженных сил составляла пехота, тяжелая у одних и легкая у других, в то время как гунны все поголовно воевали на конях, малорослых, но стремительных, послушных и маневренных. Опираясь на стремена, гунн мог в любой момент сделать внезапную остановку и повернуться в любую сторону вместе с конем или, резко поворачиваясь в седле, без страха упасть со спины своей лошади, и, что еще важнее, сидя в седле он мог свободно действовать обеими руками, натягивая лук и поражая врагов стрелами. «Этим великолепным всадникам остготы могли противопоставить только дико потрясающих копьями пехотинцев, которые были прекрасной мишенью для лучников» 337 . |
| Феномен «дунайского арианства» далеко не единственная проблема в истории арианства, имеющая до сих пор много белых пятен и довольно далекая от своего окончательного разрешения. По-прежнему не ясны многие особенности мировоззрения самого Ария, не решены вопросы, связанные с выявлением вероучительных взглядов Евсевия Никомедийского, Евномия и их ближайших преемников, ведь не всегда можно отделить позицию самих ариан от ее интерпретации ортодоксальными авторами. Предметом дискуссии остается политика римских императоров, симпатизирующих арианству, и варварских королей-ариан. Вопросы, связанные с историей латинского арианства, занимают в этом отношении совершенно особое положение — в первую очередь потому, что сам феномен латинского арианства в течение целого ряда десятилетий оставался как бы «в тени» восточного, грекоязычного арианства, которое ассоциировалось с Александрией, Константинополем и греческим Ближним Востоком. Однако изучение идеологии латинского арианства необходимо. Хочется надеяться, что исследование Георгия Захарова сможет положить начало целой серии изысканий, которые помогли бы переосмыслить многие устоявшиеся стереотипы о богословских спорах эпохи первых двух Вселенских Соборов, когда христианская догматика находилась только на стадии своего становления. Впечатляет подбор и характер самых разных по своей жанровой принадлежности источников исследования Георгия Захарова. Это и произведения церковных историков (Сократа, Созомена, Феодорита), и данные римских историков-нехристиан (в частности, Аммиана Марцеллина), и акты Вселенских и Поместных Соборов, и агиографические памятники, не говоря уже о проповедях, письмах и данных императорского законодательства (в первую очередь — Кодекса Феодосия). Исследовательский метод автора рецензируемой монографии отличается особым историко-антропологическим уклоном, позволяющим преодолеть формализм в оценке богословских контроверсий и по-иному представить себе мироощущение их основных участников. Церковные соборы исследователь рассматривает исключительно в контексте условий места и времени, что во многом увеличивает ценность самой монографии. |
| [ 8 ] . Описание смерти Юлиана и его предсмертных речей содержится у римского историка-неоплатоника Аммиана Марцеллина, который участвовал в походе 363 г., а также в Похвальном Слове Ливания. Как показывает Аммиан, Юлиан хотел умереть смертью, достойной философа. Его предсмертными словами были: " Не горюю я и не скорблю, как можно бы подумать, потому что я проникнут общим убеждением философов, что дух выше тела... Я верю и в то, что боги небесные даровали смерть некоторым благочестивым людям как высшую награду " . [ 9 ] И Аммиан, и Ливаний сравнивают кончину Юлиана со смертью Сократа. Такое сопоставление, однако, является натяжкой. Как отмечает современный исследователь, " Сократ умирает смиренно, в надежде на переход к радостям вечной жизни. В противоположность этому Юлиан все время расхваливает сам себя, всякие свои заслуги, и государственные, и военные, и даже лично-моральные, чувствуя себя праведником, непогрешимой личностью и исключительным героем во всех делах. Ведет он себя в свой смертный час небывало надменно " . [ 10 ] Именно на эту надменность Юлиана, на его тщеславное желание уйти из жизни достойно философа, чтобы впоследствии быть причисленным к лику богов, указывает Григорий: Он лежал на берегу реки, тяжко страдая от раны. Поскольку же знал, что многие из удостоившихся славы прежде него, чтобы считали их сверх-человеками, при помощи неких ухищрений исчезали из среды людей и за то были признаны богами, [ 11 ] то он, плененный желанием этой славы и вместе с тем стыдясь самого рода смерти, которая была бесславной из-за его собственного безрассудства, что замышляет и что предпринимает? Неужели лукавство его не прекращается вместе с жизнью? Он покушается свое тело бросить в реку и для этого в качестве помощников употребляет некоторых верных ему людей, посвященных в его таинства. И если бы не кто-то из царских евнухов, почувствовавший, к чему идет дело, и объяснивший другим, не возгнушался злодеянием и не воспрепятствовал намерению, то, может быть, эта неудача дала бы неразумным еще одного бога. Так он царствовал, так управлял войском, так и разрешается от жизни! [ 12 ] |
| Будем же при обосновании права исходить из того высшего закона, который, будучи общим для всех веков, возник раньше, чем какой бы то ни было писаный закон, вернее, раньше, чем какое-либо государство вообще было основано [Перевод В.О. Горенштейна]. 8 De leg., 3, 37; 3, 48. Ср. в трактате «Об обязанностях» (Cic., De off., 3, 30): Справедливость светит сама по себе. 9 De leg., 3, 38; 3, 49. 10 Cic. De leg., 1. 42. 11 Cic. Top., 90: Когда же изучается справедливое и несправедливое, излагают виды справедливости. Они распадаются на два: по природе и установленное. Природная справедливость делится на две части: наделение каждому своего и право воздаяния (мести). Установление же справедливости троякое: одна часть — законная, другая — по соглашению (условная), третья — закрепленная древностью обычая. Говорят, что также справедливость троякая: одна относится к богам, другая к духам умерших, третья — к людям. Первая называется благочестием, вторая — почитанием, третья — справедливостью (iustitia aut aequitas). 12 Auct. ad Herenn., III, 3. 13 Cic. Top., 23. 14 Cic. Top., 3. 9. 15 Cic. De leg., 17. 16 Cic. De off., 3,17, 69–70. 17 Например, в речи Марка Порция Катона о родосцах (Gell., 6, 3, 36–42). 18 Cic. In Verr., 2.2.109. 19 Cic. Part. or., 136. 20 Cic. Brut., 145; 198; De orat., I, 242; Pro Caec., 57; 61; 65; 77; 80–81; 104; Pro Mur., 27. 21 Paul.14 ad Sab.: D. 1. 1. 11. 22 Ulp. 1 Inst.: D. 1. 1. 1 pr. 23 См., например, Gai., 3, 25; 3, 41 iniquitas iuris; 1, 84–85 iniquitas rei et inelegantia iuris; 3, 40; 4, 75; 4, 133: iniquum est. 24 D. 1, 2, 2, 12. 25 D. 15, 1, 32 pr (Ulp., 2 Disp.). 26 Strasb. Frg. I A. Seckel-Kübler, Jurisprudentia anteiustiniana, 6 Aufl., I, 496. 27 В тексте знаменитого историка Аммиана Марцеллина справедливость выступает источником вдохновения нового законодательства (Amm. Marc., 22, 6, 5: unde aequitate ipsa dictante lex est promulgata). 28 О. Ленель (SZ, 24, 416) находит в тексте рукописи место и возможность восстановить также указание на цитату из Сальвия Юлиана (юриста II в.), о котором говорится в первых строках фрагмента, дошедшего в Дигестах. |
| На одно тело разных мук больше, нежели сколько у него членов». 156 Юлиан приносил в жертву богам такое чрезвычайное множество волов, что даже язычники думали: не было бы в них недостатка в государстве, когда он возвратится с персидской войны: ut æstimaretur, si revertisset de Parthis, boves defuturos, – слова Аммиана Марцеллина. 158 Omnis apparatus militaris, qui postea est ductus in Germaniam a Maximiano, Alexandri fuit, et potissimus quidem per Armenios et Osdroenos et Parthos, et omnis generis hominum (Lamprid. cap. LX. pag. 479. in vit. Alexand. Sever). 159 Accepit (Probus) præterea sedecim millia tironum, quos omnes per diversas provincias sparsit… dicens, sentiendum esse, non videndum quum auxiliaribus barbaris Romanus iuvatur (Flav. Vopisc. cap. XIV. pag. 605 in vit. Probi). Тот же император поселил на Римских землях 100 т. Бастарнов, которые остались верными Империи; а другие, переселенные им народы, как то: Гепиды, Гавтунны и Вандалы возмутились, и в то время, как он занят был войною против бунтовщиков, напали с суши и с моря на провинцш Римские, и наделали много зла. – Facta pace cum Persis, ad Thracias rediit, et centum millia Bastarnarum in solo Rom. constituit, qui omnes fidem servaverunt. Sed quum et ex aliis gentibus plerosque pariter transtulisset, id est, ex Gepidis, Gauthunnis et Vandalis, illi omnes fidem fregerunt, et occupato bellis tyrannicis Probo, per totum pene orbem pedibus et navigando vagati sunt, nec parum molestiæ Rom. gloriæ intulerunt (ibidem cap. XVIII. pag. 606 et 607). 160 Слова пророческие: на един час, означают время непродолжительное и впрочем такое, которого большая или меньшая краткость зависела от воли и предназначения Божия. В пророчестве и сказано: дондеже скончаются глаголы Божия. 161 Cours d´étude pour l´instruction du prince de Parme par M. l´abbé de Condillac Tom. VII. pag. 287. edit. à Genève an. 1780. 162 Бл. Августин написал трактат в двадцати двух книгах de civitate Dei, именно с тою целию, чтобы опровергнуть клеветы язычников Римских, которые все бедствия Империи, взятие и разграбление Рима приписывали распространению Христианства и прекращению идолослужения. |
| А после скифов явились сарматы… Как показывает автор, Сарматия не завоевывала Скифию, она вырастала из нее. При этом, как отмечал Г. В. Вернадский , надо говорить о федерации сарматских племен, среди которых в черноморских степях появились язиги, роксоланы, сираки, аорсы, аланы. Эти племена возродили в Сарматии уже забытый местными скифами зороастризм, и поклонение огню-солнцу было воспринято восточнославянскими народами в виде перунизма. Надгробие сарматского всадника (Трифона) из Танаиса Впервые этот племенной конгломерат был назван Сарматией в III в. до н.э., много позднее это название распространилось на весь скифо-сарматский этнос, который складывался в нацию в результате кровопролитных сражений с Римом, ставшим в середине II в. до н.э. крупнейшей средиземноморской державой. И было за что сражаться. Как отмечает Л.Н. Гумилев, «когда римляне завоевали весь мир, т.е. то, что они считали всем миром, они усвоили это же самое понимание термина [“этнос”]. Это для них было просто и легко. Римляне – римские граждане, все остальные – либо провинциалы, завоеванные варвары, либо не завоеванные еще варвары; хотя, может быть, и не всегда дикари, но не римляне. Когда же Римская империя пала во время Великого переселения народов, то оказалось, что эта система не работает. Все народы оказались разными, очень друг на друга непохожими» . Н.М. Коняев спорит с древними историками, которые считали, что против Рима варварами был составлен заговор. Писатель называет это коалицией, в которую объединились сарматы, макроманы, квадры и другие племена и государства, стремящиеся избежать полного порабощения исключительной нацией. Это мы можем понять по перипетиям нашей истории. Но не порабощение, а неведомая сила подводила племена к тому, что они как будто сами собой сходили с исторической арены. Так в 25 году н.э. уже громко заявляют о себе аланы, их корни, как и других племен скифо-сарматского круга, размыты в авестийской древности. Н.М. Коняев склоняется к версии современных ученых, что первоначально аланы представляли собой не этнос, а социальный слой сарматского общества, ремеслом которого была война. Прежняя скифо-сарматская военная верхушка понесла сокрушительные потери в результате двухвекового противостояния римской экспансии. Писатель приводит сведения из исторических источников о внешности аланов, название которых происходит от древнеиранских слов “ариана”, “арии”, распространенных среди скифо-сарматских племен, указывающих не столько на этническую принадлежность, сколько на знатность. По утверждению древнеримского историка Аммиана Марцеллина «почти все аланы были высокого роста и красивого облика, волосы русоватые, взгляд если не свиреп, то все-таки грозен…» . |
| А вот такими были представлены историками набиравшие силу кочевники гунны: «Даже детские лица носят печать ужаса. Круглая маска, оканчивающаяся углом, круглый безобразный плоский нарост между щек, два отверстия, вырытые во лбу, в которых вовсе не видно глаз – вот наружность гуннов», – свидетельствовал гало-римский писатель, епископ Аполлинарий Сидоний . В книге показана не только сторона главных героев, но и их римских противников, писатель подробно, в хронологическом порядке рассказывает о великих римских императорах и военачальниках. Марк Аврелий, Юстиниан, Филипп Аравитянин и мн. др. – представлены в своих высших государственных и воинских достижениях. В период «солдатских императоров» выделился император Максимин, получивший титул «Величайший сармат», первый император из варваров. В истории он остался как талантливый реформатор, продолжатель преобразований своих знатных римских предшественников. После убийства императора Максимина (участь почти всех римских правителей) началась Скифская (Готская) война. В 242 г. коалиционное войско готов, аланов, карпов нанесло поражение римским войскам. Смешиваясь с аланами, готы (позже разделившиеся на антагонистические общности – остготов и вестготов) многое перенявшие у сарматов, создали мощное государственно-племенное образование и явили Риму противника, подобного Великой Сарматии. А в европейской части будущей России укреплялись племена гуннов, врезающиеся в тыл готам и т.д. Их великий предводитель Аттила в истории человечества считается вторым по значимости полководцем. Хотя, как не раз подчеркивает Н.М. Коняев, много в истории гуннов искажено. Заинтересованной римской стороной они представлены как завоеватели, на своем пути все истребляющие и опустошающие. Картина «исполнения Рока» с точки зрения уязвленной стороны настолько искажена, что поныне остаются многие вопросы. Как поспорить с таким безапелляционным утверждением Аммиана Марцеллина «Племя гуннов… превосходит всякую меру дикости». «Этот гибельный народ жесток, жаден, дик выше всякого описания и может называться варваром между варварами» – возмущается епископ Аполлинарий Сидоний. |
| Кулаковского стало довольно часто появляться на страницах этого журнала. В своих обыкновенно небольших статьях он преимущественно касался военного дела в Византии и отчасти фемного строя... Сделанный автором в 1906–1908 годах русский перевод Аммиана Марцеллина мог служить как бы введением в Историю Византии » 5 . Юлиан Андреевич действительно трудился над «Историей...» уединенно, «втихомолку, притом, хотя и в большом и богатом книжными собраниями, но все же провинциальном университете, и потому появление первого тома... было неожиданностью даже для Ф. И. Успенского, с которым он был в давних дружеских отношениях и который в то время сам был также занят подготовлением к изданию своей обширной “Истории Византии». В этом нельзя не видеть одного из проявлений той болезненной мнительности, которою страдал покойный и которая росла в нем с годами», – отмечал в некрологе друг Кулаковского, некогда занимавший высокий пост попечителя Киевского учебного округа, профессор А. Н. Деревицкий 6 . Как справедливо отметил А. Г. Грушевой в послесловии к первому переизданию трехтомника «Истории Византии», рецензии на первую в истории русского византиноведения общую историю Византии были заинтересованными и одновременно скептическими из-за большого числа отмечаемых рецензентами неточностей и недостатков 7 . А. А. Васильев начал рецензию с того, что «“История Византии», написанная русским ученым, давно уже являлась настоятельною необходимостью русской исторической науки... В России выходили монографии по отдельным вопросам. Не было написано у нас истории Византии и раньше. В. Г. Васильевский ее не дал. Ныне здравствующий патриарх современного византиноведения в России Ф. И. Успенский, по слухам, уже давно работает над историей Византии; но в свет она до сих пор не вышла» 8 . («Слухи» оказались верными – в 1913 г. в издательстве Брокгауз-Ефрон увидел свет первый том «Истории Византийской империи» академика Ф. И. Успенского.) А. Г. Грушевой уже осуществил подробный разбор рецензии Васильева на первый том «Истории...», и потому едва ли есть резон на этом подробно останавливаться. |
|
|
