| Что было сделано? Издано несколько летописей, коими нельзя было пользоваться по отсутствию всякой отчетливости. Написано несколько историй, удовлетворявших потребностям своего времени; но они не помогали, а увеличивали работу, приводя ученого в сомнение своими прибавлениями и заставляя отыскивать их источники. Объяснено несколько древних памятников, но без необходимых строгих доказательств. Положено прочное основание разрешению одного вопроса – о происхождении Руси, – и Шлецер только что указал, как надо приниматься за летописи, напечатав первую часть своих толкований из Нестора. Вот в каком положении находились до Карамзина приготовительные труды для русской истории. Прибавьте наконец, что сам он не имел классического образования, не знал древних языков и не занимался никогда исторической критикой. Если бы Карамзин в 1803 году сказал знаменитому Шлецеру, что он намерен писать русскую историю, с каким негодованием великий критик прервал бы его смиренное объявление и изрек ему суд! С какой язвительной улыбкой изъявил бы он после пред своею братией сострадание о русском невежестве! И все ученые, пожав плечами, воскликнули бы за ним в один голос, что предприятие дерзко, безрассудно невозможно и доказывает только совершенное отсутствие в русских писателях понятий о требованиях современной науки, неготовности их к ученым трудам. Как не согласиться с такими справедливыми отзывами? Карамзину надо было бы запереть все библиотеки, и ... и мы не имели бы «Истории государства Российского» вследствие самых основательных причин и самых убедительных доказательств! Правда – намерение писать русскую историю в 1803 году было дерзко и ни с чем несообразно, неисполнимо; успех точно казался невероятным, – но разве вероятнее был успех Суворову, когда он понесся на измаильские стены или пошел брать Очаков? Разве Петру, после Нарвского поражения, вероятнее была Полтавская победа?.. Это дух всей русской истории, это дух всей русской жизни, это дух не Карамзина, не Ломоносова, не Петра, не Суворова – это дух русского человека, тот самый дух, пред которым понижаются Альпийские горы, заравниваются кавказские пропасти, которого ничто не устрашает, которому нигде не бывает препон, тот дух, который мы, ученые, полуученые и больше всего недоученые, всеми силами погасить стараемся в латинских формах и немецких формулах и который, однако ж, все еще жив, потому что живущ, а Бог милостив. |
| Хотел Паганель видеть или он того не хотел, но спустя некоторое время ему, чтобы не прослыть слепцом, пришлось согласиться с Джоном Манглсом. — Ну наконец-то вы увидели, — сказал капитан. — Да, да, вижу совершенно ясно. Как! Это и есть прославленный Тенерифский пик? — пренебрежительно сказал географ. — Он самый. — А мне кажется, будто это не очень высокая гора. — Однако она возвышается на одиннадцать тысяч футов над уровнем моря. — Но Монблан куда выше! — Возможно, но когда вам придется взбираться на нее, то она покажется вам очень и очень высокой! — Взбираться? Взбираться на Тенерифский пик? К чему это, дорогой капитан, после Гумбольдта и Бонплана? Гениальный Гумбольдт поднялся на эту гору и так подробно описал ее, что тут уж ничего не прибавишь. Он отметил пять зон: зону виноградников, зону лавров, зону сосен, зону альпийских вересков и, наконец, бесплодную зону. Гумбольдт добрался до наивысшей точки Тенерифского пика, где некуда было даже сесть. С вершины горы перед его взором расстилалось пространство, равное четверти всей Испании. Затем он спустился в жерло вулкана до самого дна этого потухшего кратера. Спрашивается: что остается мне делать на этой горе после такого великого человека? — Действительно, после него вам новых открытий не сделать, — согласился Джон Манглс. — А жаль, вам будет очень скучно в Тенерифском порту в ожидании прихода судна. Там рассчитывать на какие-либо развлечения нечего. — Конечно, рассчитывать придется только на самого себя, — смеясь, ответил Паганель. — Но скажите, дорогой Манглс, разве на островах Зеленого Мыса нет удобных стоянок? — Конечно, есть. В Вила-Прая очень легко сесть на пароход, идущий обратно в Европу. — А кроме того, имеется еще одно преимущество, — заметил Паганель, — острова Зеленого Мыса расположены вблизи Сенегала, где я встречу соотечественников. Я знаю, эту группу островов считают малоинтересной, пустынной, да и климат там нездоровый. Но для географа все представляет интерес. Уметь видеть — это наука. Есть люди, которые не умеют видеть, — путешествуя, они обогащаются свежими впечатлениями не больше, чем улитки. Но, поверьте мне, я не принадлежу к их числу. |
| «Генерал-майор князь Багратион! Хороша прежняя операция, мне жаль, что я Вас тронул из Нови… Между прочим, Ваш друг Милорадович колол штыками конницу, и иные последовали примеру» (2 мая 1799 года, из Тортоны). «Никто лутче не выполнит желаемого, как Ваше Сиятельство. Христос с вами!» (22 мая 1799г., из Турина). Он не скрывает восторга перед молодецкой удалью Багратиона и лукаво подзадоривает его рассказом о подвиге не менее доблестного Милорадовича. Пущай соревнуются! Надо ли говорить, что ответная преданность Багратиона и Милорадовича Суворову границ не имела. Так на всю жизнь они и остались учениками непобедимого генералиссимуса, и оба погибли, защищая Отечество. Их на это благословил Суворов – по-петровски служить, не щадя живота своего. Бой на берегу Треббии длился три дня. Под палящим солнцем армия Макдональда сражалась упорно. Багратион писал Суворову: «Люди мои до высочайшей степени ослабели в силах, число их уменьшалось каждую минуту от непрерывного огня. Последний запас моих гренадер пустил я в бой; ружья худо стреляли, замки и полки у них запеклись накипом от пороха». И все-таки решающую атаку на французские позиции начал Багратион! Горячий, но хладнокровный, он сумел ударить по-суворовски, «с фурией» (как в свое время писал Суворов о русской атаке из отбитого у турок Туртукая). Альпийский поход стал для Багратиона еще более серьезным испытанием. Там он был правой рукой Суворова, приближенным к нему генералом. В 4 часа утра 10 сентября авангард под командованием Багратиона выступил из Таверно, начав таким образом Швейцарский поход. В составе авангардного корпуса Багратиона было два егерских полка, четыре гренадерских батальона и казачья часть. Сен-Готардский перевал перекрывали войска генерала Лекурба, признанного мастера горной войны. Нужно было обойти Сен-Готард и ударить по французам с фланга. Эту задачу Суворов возложил на авангард Багратиона. Багратион атаковал Лекурба у Айроло. Французы спешно отступали к Сен-Готарду, русский авангард преследовал их. Часть войск, по плану Суворова, Багратион двинул в горы для обхода левого фланга французов. Преодолев утесы, войска неожиданно обрушились на Лекурба одновременно с атакой по фронту главных русских сил. Сен-Готард был пройден. Лекурб, отступив, занял неприступные высоты за Чертовым мостом. И снова применив обходной маневр, войска Суворова успешно атаковали Лекурба и овладели Чертовым мостом. |
| «Домека, — догадка, — лживка, — — лукавка, — краснословка, — краткомолвка, — немогузнайка! От немогузнайки много, много беды!» В начале 1806 года, в доме князя Петра Ивановича Багратиона, я всякое утро, в его кабинете, занимался составлением в целое рассказов его, о его службе и о сражениях: на Линии с черкесами, с турками, в Польше, в Италии и Швейцарии, и о прочем. — По обыкновению своему, князь приходил ко мне утром, садился пить свой крепкий кофе, и слушал то, что я написал из рассказанного им накануне. Раз вдруг он меня спрашивает; — А это что у вас за тетрадь? — Что вы писали?… Я. Это мои записки об Италиянской и Швейцарской войне. Князь. Прочтите! Я начал читать, и когда дошел до входа войск наших в альпийские горы, коснулся и того, что наши ратники будто бы не хотели идти, князь Петр Иванович бросил курить трубку, вскочил с канапе, и не давая мне времени дочитать, с сердцем спрашивал: — От кого вы слышали эту безбожную ложь? От кого слышали? — Говорите, сударь! Я. Выслушайте, князь, все до конца; увидеть изволите, что это только вступление, молва, происшедшая от неизвестных людей; а вот и опровержение этой лжи. — И я прочел все, что слышал тогда от многих, бывших при том самовидцами, — и поверял слышанное, расспрашивая, в 1805 году, оставшихся в живых служащих в 6м егерском полку гд офицеров и стариков-ратников. Князь. Так, да не совсем так, а похоже. И рассказал мне все то, что я выше написал. Дополнения 1) Доставалось тогда (в 1806 г.) и Макку, и Вейн-Ротеру, известным австрийским генералам. Макк, в 1805 году, командуя армиею в 70 тысяч человек, двинул ее слишком далеко вперед, к Ульму; расставил по частям, и после нескольких частных сшибок, сдал ее тут же, почти без выстрела, в плен Наполеону, по тайному (сказывали ) с ним соглашению. — Вейн-Ротер, того же года, в ноябре месяце, был генерал-квартирмейстером при нашем государе императоре. Лишь принц Фердинанд, с 19ю тысячами австрийских войск, и генерал Кин-Майер, с 9ю тысячами, не вошли в состав этого бесчестного плана. Первый отступал на восток, к Богемии; а последний присоединился к авангарду нашему. |
| Народные предания называют медведя человеком в шкуре, рассказывают о похищении медведями женщин. Гербы и названия многих европейских городов – швейцарского Берна, Берлина, Ярославля, Перми напоминают о медвежьем культе. И то, что все мы в детстве не обходимся без плюшевого мишки – тоже туманное воспоминание древнего и страшного обряда, творившегося в пещерах Европы неандертальскими охотниками. Почему именно медведь привлек внимание неандертальца и стал для него символом Высшего Бога трудно сказать. Скорее всего имела значение сила зверя, его вызывающая ужас мощь. Может быть, как предполагают авторы «Археологического словаря» Уорвик Брей и Дэвид Трамп, медведь стал основным соперником человека в борьбе за редкие сухие пещеры с южной диспозицией, в которых можно было пережить долгие суровые зимы плейстоцена. Но, как бы там ни было «медведь… занял исключительное место во всем восприятии палеоантропа» . Фаллический культ, связанный с медвежьим и зафиксированный для Зальцзофена, еще более убеждает в том, что медведю поклонялись не как охотничьему трофею и не с магическими целями привлечения новых животных в охотничьи сети, но ради самой жизни, ради соединения с Богом, символом которого стал для неандертальца его могучий сосед по альпийским пещерам. В 1939 году в Италии на горе Чирчео, высящейся над Тирренским морем на полпути от Неаполя к Риму в пещере Гуаттари (Guattari) палеоантрополог А. Л. Бланк нашел человеческий череп мустъерского времени, являвшийся объектом культа, типологически близкого медвежьему. В пещере, также недоступной из-за завалов и потому сохранившей в непотревоженном виде следы древней культуры, ученый обнаружил залу, по углам которой были сложены кости зубров и оленей – остатки ритуальных трапез, а в центре, в круге из камней, на боку лежал череп неандертальца с искусственно расширенным затылочным отверстием (см. рисунок). Человеческий череп в круге из камней – находка в пещере горы Чирчео. На рисунке ясно видно искусственно расширенное затылочное отверстие черепа. |
| В трактире «Венца», где я живу, не садится за стол менее тридцати человек французов и англичан, между которыми бывают жаркие споры о теперешних обстоятельствах Франции. Сегодни за ужином бедный италиянский музыкант играл на арфе и пел. Англичане набросали ему целую тарелку серебряных денег и хотели, чтобы он рассказал нам спою историю. «Слушайте», – сказал он и запел: Я в бедности на свет родился И в бедности воспитан был, Отца в младенчестве лишился И в свете сиротою жил. Но бог, искусный в песнопеньи, Меня, сиротку, полюбил, Явился мне во сновиденьи И арфу с ласкою вручил; Открыл за тайну, как струною С сердцами можно говорить И томной, жалкою игрою Всех добрых в жалость приводить. Я арфу взял – ударил в струны; Смотрю – и в сердце горя нет!.. Тому не надобно Фортуны, Кто с Фебом в дружестве живет! «Вот вам моя история, государи мои!– сказал он по-французски 81 , – я странствую по свету и везде нахожу людей, умеющих ценить таланты». – «Браво! браво!» – закричали англичане и бросили ему еще несколько талеров. – Завтра думаю отправиться к Альпийским горам. Чемодан свой оставлю здесь, а с собою возьму только теплый сертук, половину белья своего, записную книжку и карандаш. Тун, в 10 часов вечера В два часа пополудни выехал я из Берна и в шесть часов приехал в городок Тун, лежащий на берегу большого озера. Дорогою видел я везде веселых поселян, собирающих плоды с богатых полей своих. Между ними заметил я много таких, у которых висели под бородою превеликие зобы. Здесь остановился я в трактире «Фрейгофе»; заказав ужин, бродил по городу и всходил на здешнюю высокую колокольню, откуда видны многие цепи гор и все обширное Тунское озеро. Завтра разбудят, меня в четыре часа. В это время отходит отсюда почтовая лодка, на которой перееду через озеро. Тунское озеро, 5 часов утра Темнота ночи мало-помалу исчезает. Горы открываются минута от минуты яснее. Все дымится! Тонкие облака тумана носятся вокруг нашей лодки. Влага проницает сквозь мое платье, и сон смыкает глаза мои. Добродушный швейцар подает мне черный мешок, который должен служить мне вместо пуховой подушки. Величественная натура! Прости слабому! На несколько часов отвращает он взор свой от твоего великолепия. |
| Суворов предугадывал это и поэтому с величайшим неудовольствием отнесся к распоряжению Придворного военного совета и с горестью расстался с Италией, жители которой неутешно плакали по нему, как будто предчувствуя возвращение своих прежних бедствий. Ни они, ни Суворов не ошиблись: Французы начали торжествовать с той самой минуты, как предписания Венского совета были исполнены. Массена напал на Корсакова и Готца прежде, чем успел соединиться с ними Суворов. И этому соединению также помешал Венский совет: Суворов, дойдя с величайшей поспешностью до Беллицоны, не нашел снаряжения, которое ему было необходимо для перехода через Альпийские горы и которое Австрия обещала непременно приготовить для него. Пять дней ожидал он выполнения этого обещания, и — напрасно! Ни полторы тысячи мулов , на которых надо было перевозить снаряды и припасы, ни эти самые припасы для снабжения войска не подвозились, и фельдмаршал, будучи не в состоянии сдерживать больше свое нетерпение, перешел Альпы и перевез снаряды и запасы, какие он смог собрать, на казацких лошадях, которых было около полутора тысяч в его войске. Утомленные необычным походом, воины, дойдя до середины высочайших гор Европы, увидели самую неприступную из них, Сен-Готард, и услышали приказ своего командующего взойти на нее. Сначала этот приказ показался им невыполнимым; их мужество поколебалось, и тихий, невнятный ропот пробежал по толпе, окружавшей героя. Он понял, что происходило в сердцах его храбрых товарищей, и в ту же минуту разрешил их сомнение. «Братцы! — закричал он солдатам, — ройте мне яму: здесь похороните меня, не могу пережить своей славы, вы не Русские, вы мне уже не дети! Мне ничего не остается, кроме смерти». Милые читатели! Вы как Русские можете понять, какое действие произвели эти слова на наших солдат. Они устыдились своей минутной слабости и в восторге, и слезах закричали: «С нами Бог! Отец наш Суворов! Веди нас!» С этой минуты они уже не боялись опасностей, которые встречались почти на каждом шагу в этом трудном походе. |
| Отец, после трогательного прощанья с дочерью, оставил её в Иерусалиме и удалился к язычникам, где он пропал без вести. По приказанию патриарха Ювенала, Сусанна приставлена была на служение к нищим сестрам, а св. Нину отдали в услужение и обучение к старице Ниофоре, армянке по происхождению. Эта последняя говорила ей: «Сила твоя равна силе львице, рев которой громче рева всех других четвероногих; ты уподобляешься орлице, которая парит в воздухе выше самого орла; охватывая взором весь мир, она видит и познает добычу и схватывает ее с распростертыми крыльями. Вот твое будущее назначение, и я тебя научу ему. В грузинском городе Мцхете находится хитон Господа нашего Иисуса. Иди туда». Но прежде путешествия в Грузию св. Нина прожила несколько времени в Греции. Здесь она удостоилась особенного небесного явления и получила приказание «идти в северную сторону, где жатвы много, а нет деятелей». На пути своем она пришла к озеру Топоровань (Фаравна) в холодную альпийскую страну, где горы даже летом покрыты снегом. Здесь она прожила двое суток у пастухов из Грузии, которые сказали ей, что, следуя течению реки, выходящей из озера, она придёт в большой город Мцхет, где почитают богов и властвуют цари. Во время долгого пути она увидела следующий сон. К ней подошел муж, дал ей книгу и сказал: «отнеси это к языческому царю в Мцхете». Он открыл книгу; в ней была печать Иисуса Христа и десять римскими буквами обозначенных изречений, которые гласили следующее: I. Где будет проповедано евангелие сие в целом мире, там будет сказано о жене сей. II. Нет мужского пола, ни женского, ибо все вы одно во Христе Иисусе. III. Идите и научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Св. Духа. IV. Свет к просвещению язычников и слава народа Твоего Израиля. V. Идите по всему миру и проповедуйте евангелие всей твари. VI. Принимающий вас принимает Меня, а принимающий Меня принимает пославшего Меня. VII. Мария была возлюблена Господом, ибо она внимала истине слов Его. VIII. Не бойтесь убивающих тело, душу же не могущих убить. |
| Это самый популярный и наиболее дорогой и трудоемкий тип рокария. В основу закладывают любой строительный мусор, грунт из-под фундамента и т. п. Максимальная высота – до 2 м, иначе уход за растениями будет затруднен. По поверхности горки распределяют плодородный слой почвы. Места для укладки камней покрывают продырявленной плёнкой. На высоких горках, занимающих значительную площадь, можно использовать крупные камни, на небольших – мелкие, не нарушающие гармонию размеров. В любом случае подбор камней для рокария — важнейшая часть работы, ведь красивый по форме и цвету камень — залог красоты рокария. Очень интересны камни с трещинами и выемками, в которые можно высаживать мелкие, оригинальные растения, а также большие плоские камни. В самом процессе строительства горки заложены дальнейшие трудности по ее содержанию. Многолетние сорняки — бич таких горок. Ведь в «теле» горы хорошо разрастаются их корневища, пронизывая всю почву, уходят под камни, где становятся малодоступными для садовника. Кроме того, склоны горок быстро пересыхают, и высаженные здесь растения требуют постоянного полива. После того как горка будет построена, следует снять её план, чтобы на его основе сделать проект посадок. В целом горка — это царство низких, изящных растений. Ранней весной (конец апреля — начало мая) здесь хороши мелкие луковичные, но их не должно быть много. Среди камней яркими пятнами вспыхивают куртины сон-травы и жёлтой крупки. Позднее, в конце мая, зацветают сиреневая астра альпийская, голубые ирисы. Весь сезон на теневой горке привлекательны листья папоротников. Но наиболее богатое разноцветие — в середине лета. Цветут колокольчики, разнообразные очитки и т. д. Около камня под его защитой можно высадить эдельвейс. Большинство горок устраивают на открытых солнечных местах, поэтому высаживать на них следует светолюбивые виды. Горки в тени — это особый случай, и ассортимент для них должен подбираться соответственно из теневыносливых лесных видов. Рокарии-террасы Террасированные склоны — один из наиболее часто применяемых типов рокария. Ступени террасы — узкие (типа лестницы, шириной 25–30 см) или широкие (до 2 м) строятся по склону или около каменного забора, по краю участка. Глубина их не должна быть меньше 25 см, каждая ступень состоит из нижнего дренажного слоя (щебень, керамзит и т. п.) и верхнего — плодородной почвы. Ступени имеют подпорную стенку. |
| И вот уже видится пророку Бог не уничтожительным камнепадом, а скалой, спасительной твердыней. (цур) – «скала», «крепость». Ягве – скала Израиля, крепость народа Божия. Полоненный и пораженный народ не хочет знать своего Бога иным. Но как видеть Бога таким, когда вокруг все разорено?... Один меценат объявил конкурс на лучшую картину, изображающую покой, умиротворение. Лучшими оказались две. На одной художник изобразил альпийские луга. Умиротворенный ландшафт с умилительным домиком, пасущийся скот, горы и речку – все дышало миром, покоем, тишиной. Душа рассматривающего картину умиротворялась, упорядочивалась. На другой картине было изображено бушующее море, жуткое и губительное, волны которого разбивались о скалу. Из одной расщелины скалы виднелась веточка, на которой сидела птичка. Она очищала свой клювик, ей не было дела до смертоносных волн. Приз был отдан написавшему вторую картину художнику. Ягве... скала моя! Только на ней нашел покой и опору, как та птичка, наш пророк. Только в Боге успокаивается душа моя 115 , – так мог вместе с псалмопевцем воскликнуть и он. Но покой Аввакум еще не обрел. Нотки напряженного недоумения все не оставляют его душу. Ты, Ягве, скала моя, – ну почему же все не так, как быть должно?... Так и хочется приз отдать первой картине. Но альпийских лугов все еще нет, все еще бушует море. Слова пророка Аввакума в двенадцатом стихе по-разному переводятся древними переводчиками и, соответственно, по-разному толкуются святыми отцами. Блж. Иероним переводит: Господи! Ты для суда поставил его, и утвердил его крепким, чтобы сделать орудием наказания. Выражается та же мысль, что Навуходоносор дан иудеям для суда и сделан орудием наказания, а вот слово (цур) относится не к Богу, как у синодальных и других европейских переводчиков, а к Навуходоносору. Бог утвердил его, Навуходоносора, крепким. Крепость от Бога, но дается не для спасения иудеям, а Навуходоносору для их наказания. Согласно блж. Иерониму, это следует понимать «или в том смысле, что Навуходоносор возьмет верх над Иудою, или в том, что диавол возобладает над верующими, чтобы наказать их» 116 . |
|
|
