| Раз Светлейший спросил молодого Я… «Я слышал, ты купил себе имение? А отцу своему купил ли?» — Я для себя купил, ваша светлость, а для отца еще нет! — «Купи и ему. Он стар; ему время на покой». И воля Светлейшего выполнена. Старик Я…, покровительствуемый князем, был аудитором и потом армии капитаном. Мало было молодому Я… быть подрядчиком для продовольствия госпиталей. Ему хотелось нажить капиталец порядочный, и нажить поскорее; и он получил винный откуп по трем губерниям. В одно время случился у него недостаток в деньгах, Настала крайняя ему нужда в них, необходимость. Он обратился к Попову. Этот, по приказанию Светлейшего, дал отношение N. Казенной Палате об отпуске Я… денег нескольких десятков тысяч рублей. Но Палата, руководствуясь законами, отказала в том, и отрапортовала Светлейшему. Тогда-то последовала членам Палаты своеручная записка от князя в двух коротких стихах о выдаче. После выразительно-убедительной этой записки деньги Я… были выданы. Содержание этой значительной записки, старики, здравствующие еще на свете, помнят, и с улыбкою качая головою, говорят: силен был Потемкин! VIII. Русские на горах Альпийских (быль) (Рассказ старого солдата. Быль) Сцена I Вид представляет время глубокой осени. Сумрачный вечер. Кругом высочайшие горы, покрытые в самом верху снегом. Местами видны водопады с высочайших гор. Слышен гром и местами блестит молния. Чуть слышен гул пушечных выстрелов. В средине горы покрыты тучами, а в иных местах туманом. В самой дали, на сев.-востоке, немного пониже верхушки высочайшей горы, чуть виден мелькающий огонек, и возле огня, в шляпе и в плаще, развеваемом ветром, отец русских воинов Александр Васильевич Суворов; из-за скал мимо его мелькают тянущиеся русские войска. Минуты три не слышно человеческого голоса. Потом начинает чуть-чуть слышаться вдали, в горах русская старинная заливная песня, без слов с рожком и бейным кларнетом, на голос стародавней песни: «на горах то горах, было высоких; во лесах лесах-то было, лесах темных, пролегала путь дороженька», — Минут чрез десять голос песни мало-помалу утихает. Во все это время эхо гор с перекатами тихо вторит грому пушечных выстрелов и песен. |
| И все же надо было идти дальше. «Не время отлеживаться, пора будить Джулию», – подумал он, но и сам прилег рядом с ней, сбоку, осторожно, чтоб не нарушить ее сна. Охваченный нежностью к девушке, он отвел от ее головы низко нависшие стебли мака, смахнул белого порхающего мотылька, намеревавшегося сесть на ее волосы. «Пускай еще немного поспит, – думал Иван, усаживаясь поудобнее на траве. – Еще немного – и надо будет идти. Идти вниз, в долину…» Над затуманенной громадой гор в спокойном вечернем небе тихо догорал широкий Медвежий хребет. По крутым его склонам все выше ползла сизая тень ночи, и все меньше становилось розового блеска на зубцах-вершинах. Вскоре они и вовсе погасли, хребет сразу поник и осел; серыми сумерками окутались горы, и на светлом еще небе прорезались первые звезды. Однако Иван уже не видел их – он уснул с последней мыслью: надо вставать. Разбудила его уже Джулия. Наверное, от холода она заворочалась, плотнее прижимаясь к нему, сонный Иван сразу почувствовал это и проснулся. Она обхватила его рукой и горячо зашептала незнакомые, чужие, но теперь очень понятные ему слова. Он обнял ее, и снова сомкнулись их губы… Было уже совсем темно. Похолодало. Черными в полнеба горбами высились ближние горы, вверху ярко горели редкие звезды; ветер стих совсем – даже не шелестели маки, только, не умолкая, ровно шумел, клокотал рядом поток. Все травы этого луга ночью запахли так сильно, что их аромат хмелем наполнял кровь. Земля, горы и небо дремали во тьме, а Иван, приподнявшись, склонился над девушкой и долго смотрел ей в лицо, какое-то другое теперь, не такое, как днем, – затаившееся, будто ночь, и точно слегка настороженное. В больших ее глазах мерцали темные зрачки, а в их глубине блестело несколько звезд. По ее лицу блуждали неясные ночные тени. Руки ее и ночью не теряли своей трепетной нежности и все гладили, ласкали его плечи, шею, затылок. – Джулия! – тихо позвал он, прижимая ее к себе. Она покорно отозвалась – тихо, с лаской и преданностью: – Иванио! – Ты не сердишься на меня? |
| У прекрасной девушки купил я корзинку черной вишни, хотя мелкой, однако ж отменно сладкой и вкусной, которая прохладила внутренний жар мой. Теперь, сидя в трактире за большим столом, дожидаюсь ужина. Гора Шейдек, 10 часов утра В пять часов утра пошел я из Гриндельвальда, мимо верхнего ледника, который показался мне еще лучше нижнего, потому что цвет пирамид его гораздо чище и голубее. Более четырех часов взбирался я на гору Шейдек, и с такою же трудностию, как вчера на Венгенальп. Горные ласточки порхали надо мною и пели печальные свои песни, а вдали слышно было блеяние стад. Цветы и травы курились ароматами вокруг меня и освежали увядающие силы мои. Я прошел мимо пирамидальной вершины Шрекгорна, высочайшей Альпийской горы, которая, по измерению г. Пфиффера, вышиною будет в 2400 сажен; а теперь возвышается передо мною грозный Веттергорн, который часто привлекает к себе громоносные облака и препоясывается их молниями. За два часа перед сим скатились с венца его две лавины, или кучи снегу, размягченного солнцем. Сперва услышал я великий треск (который заставил меня вздрогнуть), – а потом увидел две снежные массы, валящиеся с одного уступа горы на другой и наконец упавшие на землю с глухим шумом, подобным отдаленному грому, – причем на несколько сажен вверх поднялась снежная пыль. На горе Шейдеке нашел я пастухов, которые также потчевали меня творогом, сыром и густыми, ароматическими сливками. После такого легкого и здорового обеда сижу теперь на бугре горы и смотрю на скопище вечных снегов. Здесь вижу источник рек, орошающих наши долины; здесь запасная храмина натуры, храмина, из которой она во время засухи черпает воду для освежения жаждущей земли. И если бы сии снега могли вдруг растопиться, то второй потоп поглотил бы все живущее в нашем мире. Нельзя взирать без некоторого ужаса на сии концы земного творения, где нет никаких следов жизни – нет ни дерев, ни трав, – где меланхолическая пустота искони царствует. Иногда над дикими, мертвыми утесами является здесь величайшая из птиц – альпийский орел, которому бедные дикие козы служат нищею. Тщетно сии последние стараются спастись от него легкостию ног своих, прыгая с одной высоты на другую! Лютый враг гонится повсюду за своею добычею и наконец пригоняет ее на край бездны, где несчастная уже не находят для себя никакого пути. Тут сильным ударом крыла сшибает он ее в пропасть, и бедная коза, несмотря на все свое искусство в прыгании, неизбежно погибает. Орел извлекает ее оттуда в острых когтях своих. |
| Покинув хан Баб эл Уади и пройдя минут 20 по ущелью Уади Али, занимаемому дорогой, путники встречают посреди нескольких каменных дубов небольшие развалины мечети Али. Это место считается половиной дороги между Рамле и Иерусалимом. Ущелье здесь съуживается до степени теснины Масара. Сама дубовая роща называется Шейрет -Имам -Али. В развалинах есть небольшая цистерна, сохраняющая порядочную воду. По Олесницкому, рощу Сеида-Али можно отождествить с местом поражения левита Озы, который прикоснулся к Ковчегу Завета, при перенесении его, чтобы поддержать, и умер у самого Ковчега ( 2Цар. 6, 8 ). Мусульманское предание о Сеиде-Али, окаменевающем при взгляде на свою супругу прекрасную Мериам, по объяснению русского ученого, только подтверждает библейский рассказ. «Мериам, обращающая в мертвую статую мужа – это Ковчег Завета, недоступный человеческому прикосновению». Сеид –Али – это избранный еврейский народ, теряющий Ковчег Завета, который отходит от него к идолопоклонникам – филистимлянам (Олесницюй). Дорога, войдя в самые дебри Иудейских гор и постепенно поднимаясь, становится весьма живописной. Горы Иудеи не высоки, куполообразны, лишены грандиозных обрывов и утесов, но зато они не угнетают своим мрачным величием, как например горы Петры или Синая. Все подъемы и отлогости гор покрыты вечно зелёными кустарниками; местами среди них виднеются рощицы серозелёных диких маслин и лапчатолистных фиг. Самые верхушки горных куполов обыкновенно голы, но зато в глубине долинок и горных расселин кучится яркая зелень, оживлённая стаями многочисленных птиц. Если путник проезжает эти горы ночью, то ему слышатся постоянно жалобные крики шакалов, напоминающих стон или крик младенца, а порой унылые, дикие вопли, стоны и крики, которые испускают горные совы – эти мрачные духи горной дебри. В зелёных оазисах и на склонах гор, по веснам покрытых душистой альпийской травой, в тихие часы ночи верещат бесчисленные кузнечики, неумолчно поют цикады и взлетают, как блуждающие огоньки, красивые светляки Палестины. |
| Вершина горы — это то, что некоторые именуют высшей точкой души. Что касается нисходящего Духа Божия, то речь идет не о Лице Святого Духа, но о нетварных энергиях, соединяющихся с душой, достойной того, то есть освобожденной от уз, влекущих ее долу к греховной животности или к вздымающейся ввысь люциферианской гордости. Этот снег, падающий с неба, приносит человеку Божественность от Бога, и так достигается цель сотворения умных существ: одухотворение души, которая в свою очередь животворит и одухотворяет тело. Эта часть горы, покрытая снегом, то есть ум, коренным образом отличает человека от высших животных или от самой совершенной мыслящей машины, потому что именно падающий с неба снег — благодать Духа Святого — сообщает уму его главное свойство и, следовательно, человеку — печать избранничества: быть из земли, в которую Бог вдохнул дыхание жизни или Дух жизни (см. Быт 2:7). Это понятие о богочеловеческом характере ума не является достоянием исключительно христианского Востока. Его можно встретить у Мейстера Экхарта в смелой форме: “В душе есть часть нетварная и нетворимая, если бы вся душа была такой, она была бы нетварной и нетворимой, и это ум” 4 . Местонахождение души Оставим сейчас нашу альпийскую метафору и спросим: Где же находится душа в человеческом теле? На этот вопрос отвечали по-разному, наиболее удовлетворительный ответ, по-моему, таков: подобно крови, душа присутствует во всем теле. Между душой и кровью существует определенная связь. Когда течение крови прекращается (если, например, останавливается сердце) и кислород перестает поступать к разным органам, то человек умирает, это физическая смерть. Нечто похожее происходит и с душой: если она не оживотворяется Божественной благодатью — если снег растаял из-за потепления, вызванного страстями, и реки не текут более по склонам горы — тогда душа умирает, это духовная смерть, и хотя продолжается земная жизнь человека, можно сказать “животная”, но духовно он мертв. В Евангелии мы находим место, подтверждающее это, когда Христос говорит одному из Своих учеников, пожелавшему уйти, чтобы похоронить своего отца: Предоставь мертвым погребать своих мертвецов, а ты иди, благовествуй Царствие Божие (Лк 9:60). |
| И я останавливаюсь, чтобы перевести дух перед последним рывком. Здесь дно долины круто вздымается, склоны ее устремляются навстречу друг другу и, смыкаясь, образуют полукружие-амфитеатр. Войти в него непросто: впереди ежевичник, растение злое. Как колючая проволока. Тонкие и гибкие стебли, усеянные шипами, цепляются за одежду, режут руки. Старая вырубка кажется бесконечной, а нелюдимый дух гор изобретает новое препятствие. Глыбы песчаника, рябые и замшелые, похожие на немых языческих идолов, встают на пути плотными рядами. Взбираюсь наконец на водораздел - ровную возвышенную площадку, охватывающую подковой верховья Лючки. Вокруг толпятся сосны. Старые, надменные. Далеко внизу блестит Лючка. Кудрявится орешник. Мир двухцветен: зеленое и синее. Синего больше. Некоторые утверждают, что в семье горных сооружений нашей планеты Карпаты чуть ли не самые посредственные. Не могу с этим согласиться. Карпаты, конечно, горы скромные. Нет в их облике ни величия Памира, ни суровости Кавказа, ни декоративной дикости крымских скал. Но посмотрите: горные хребты встают один за другим бесконечными цепями. Разве не гигантские волны фантастического каменного моря застыли в стремительном беге из вечности в вечность? Первый вал тяжелый, густо-синий. За ним виднеется более светлый и легкий. Третий еще светлее, а последний, на горизонте, прозрачен и невесом, как воздух. И сходство это не случайно. Ведь горы рождаются в море. Карпаты относятся к последнему поколению горных систем на Земле. Людям не довелось увидеть их рождение. Со дна океана Тетис, занимавшего пространства нынешнего Старого света от современных Атлантики до Тихого океана, под гул вулканов поднялись голые скалистые острова. Они соединялись в цепи, образуя архипелаги. Внутренние водоемы мелели, высыхали, пока не исчез почти весь древний океан. Остались видимые нами сегодня сооружения Альпийской складчатости, среди них - Карпатские горы. Только спустя много миллионов лет после огненного катаклизма, изменившего лик Земли, на ней появятся люди. Расселяясь по планете, они увидят Карпаты — каменные валы заколдованного моря, неподвижные и вечные, будто остановившееся мгновение далекого прошлого. |
| Оканчиваю письмо уже в Раштадте , который находится в нескольких милях от Бадена. Завтра сажусь в дилижанс и буду через двое суток, а может быть и раньше, в Берне, где уже горы с снежными вершинами. Прощайте, почтенная маминька, до следующего письма. Обнимаю сестер и всех. Ваш Николай. Гоголь М. И., 23/11 августа 1836 25. М. И. ГОГОЛЬ. Женева. Август 23/11 Уже около недели, как я в Швейцарии; проехал лучшие швейцарские города: Берн, Базель, Лозанну и четвертого дня приехал в Женеву. Альпийские горы везде почти сопровождали меня. Ничего лучшего я не видывал. Из-за синих гор вдали показываются ледяные и снеговые вершины Альп. Во время захождения солнца снега Альп покрываются тонким розовым и огненным светом. Часто, когда солнце уже совсем скроется и всё уже темно, всё блестит, горы покрыты темным светом, Альпы одни сияют на небе как будто транспарантные. Передо мной Женевское озеро, которого воды кажутся бирюзового цвета, и Рона, которая здесь сливается с озером. Женева очень хороший город и называется уголком Парижа. Язык французский здесь самый чистый. Костюмы поселянок швейцарских так хороши, как вы себе вообразить не можете. В каждом кантоне или республике они переменяются. Совершенные картинки! Дороги везде почти живописны. В Италии я вряд ли буду в этом году, я думаю, что останусь всю осень и начало зимы в Женеве, если не поеду в Париж. Зимы здесь везде почти дурны, то есть они довольно теплы, но домы очень холодны. Печей нет: камины очень худы. Но впрочем в нынешнем году все предвещают теплую зиму. Как вы проводите время? уведомьте меня, какое у вас лето, хороши ли пчелы и жнива, которые, без сомнения, уже окончились, и что нового в нашей стороне? Адресуйте письма ко мне в Женеву или Лозанну всё равно, впрочем, лучше в Женеву. Надписывайте на письмах внизу: Poste restante . Прощайте, почтеннейшая маминька. Цалуя ваши ручки, остаюсь вечно вашим признательным сыном. Николай. Обнимая сестру и также Павла Осип , прошу их извинить меня перед племянником моим Колею, что не присылаю ему никакого гостинца. Посылки очень затруднительно отсюда пересылать. Погодину М. П., 22/10 сентября 1836 26. М. П. ПОГОДИНУ. Женева. Сентября 22/10 |
| Только в четыре года мы догадались нанять в помощь Сереже, который сидел с козявкой в декрете, няню. К пяти годам оформили-таки козявке инвалидность (а до этого убеждали себя, что обойдется). Я работала, не поднимая головы — нужны деньги, надо срочно все «вернуть, как было», и ненавидела себя на работе за то, что я не с ребенком в этот момент. И ненавидела себя дома за то, что нет сил и с козявкой поиграть, и я «ничего не делаю», не зарабатываю денег, ленюсь. От меня никакой пользы. Козявка пошла в школу в Германии. Ну, потому что в Германии считают, что абсолютно все козявки должны ходить в школу, иметь друзей, кататься на велике, учиться тому, чему они могут научиться, и радоваться каждому дню. И козявка ходила туда, и радовалась каждому дню, и каталась на специальном велике, и у нее появилась лучшая подруга, а потом и первая любовь. У нее появился айтрекер, и куча компьютерных игрушек, и возможность рисовать, и любимые учителя. И враги. И нелюбимые учителя. Жизнь у нее, короче, появилась, совершенно такая же, как у любого другого ребенка. Но у нас-то по-прежнему было горе в семье. Другое будущее А потом сразу произошло два события. Я пошла учиться фельденкрайзу (метод реабилитации Моше Фельденкрайза — Прим. ред.) и прочитала статью Петрановской. Фельденкрайзу я училась на острове на альпийском озере. Вокруг были горы, я приезжала туда одна, жила в гостинице при женском монастыре и три недели просто смотрела на горы и озеро. Нет, я все равно себя ненавидела за то, что не работаю, не играю с козявкой, а только трачу деньги на обучение реабилитации, и вот наверняка же ничего у меня не выйдет. Катя Шабуцкая с дочерью Но все-таки я смотрела на горы. И мираж той придуманной здоровой жизни козявки постепенно переставал быть таким уж важным. Вдруг важным и нужным стал этот покой, и смех ребенка, и смешные шутки мужа, и удовольствие от движения, и то, что вдруг прошла многолетняя боль в спине после аварии. Я стала лучше спать — после того, как по темному острову через кладбище под луной идешь к единственному месту, где дают вайфай, чтобы поговорить со своими — потом спишь, как младенец. |
| На юге, на Средиземном море, в 940 году жители Тулона и Фрежюса, атакованные армией из Фраксинета, спаслись бегством в горы. Мавры в Сен-Тропе нашли неожиданного союзника в лице Гуго, графа Прованского, предоставившего им свою защиту, в обмен на закрытие ими альпийских перевалов от его соперника, Беренджера, короля Ломбардии. Один из немногих писателей этой эпохи, чьи произведения дошли до наших дней, Лиутпранд сурово отчитал графа Прованского за его союз с захватчиками: «Как смеешь ты благочестивым людям нашим погибать и предлагать защиту мавританским негодяям! Хьюз, негодяй, ты, разве, не краснеешь, когда поддерживаешь тех, кто проливает нашу кровь и благоденствует за счет насилья? Что я могу сказать? Пусть молния разрушит тя, и разобьёт на тысячу кусков да погрузишься в вечный хаос!» После пятидесяти лет во Франции многие мавры, особенно те, кто жил на Лазурном берегу, начали подзабывать о джихаде, селились на Ривьере и женились на местных дамах, под влиянием которых начали ходить на мессы и даже обрабатывать землю, занятие, всегда считавшееся у арабов совершенно презренным. Но не все обращались к таким тихим занятиям. В горах, более подходящих к бедуинскому кодексу грабежа, многие другие жили, «требуя дани» (то есть грабя) от путешественников, пробиравшихся между Францией и Италией. Тех, у кого не было денег, чтобы заплатить, убивали на месте. «Число христиан, которых они убили, настолько велико, что только тот, кто записал их имена в книгу жизни, знает точно», – писал Лиутпранд. Из своего первоначального бастиона во Фраксинете мусульмане расползлись по всей юго-восточной Франции и большей части Италии и Швейцарии. В Ницце разместился арабский армейский корпус, Гренобль тоже попал в их руках, а в Пьемонте они даже дали (казалось бы, популярное) название Фраксинет деревне близ Казаля, у реки По. В Швейцарии они достигли города Сен-Галль, недалеко от Боденского озера, и оттуда, возможно, проникли на территорию нынешней Германии. Из Германии император священной Римской империи Оттон I (называемый «Великим») в 956 году направил посланника к Абд аль-Рахману III, который, как считалось (по крайней мере, Лиутпрандом), взял Фраксинет под свою защиту и просил его положить конец набегам джихада на Францию и Италию. Интересно, но мы не знаем, каков был ответ, потому что рассказ Лиутпранда о встрече заканчивается прямо на середине предложения. Но еще одна мусульманская база закрылась несколько лет спустя, когда сарацин изгнали с горы Сен-Бернар. |
| Суриков. Переход Суворова через Альпы В Урзерне французы потеряли 220 человек убитыми и пленными, оставили победителями три орудия, немало боеприпасов и запас провианта, которого корпусу Розенберга хватило на сутки. Розенберг подумывал о преследовании врага. Но на горы пал туман, темнело – и погоня по неизученной местности представлялась слишком рискованным предприятием. Если бы он знал о положении войск Суворова и Дерфельдена – новая атака на французов принесла бы русской армии решительную победу. Лекурбу было бы не просто избежать полного уничтожения. Войска Суворова расположились для ночного отдыха в районе деревни Госпиталь, откуда недавно отступили французы. Небольшой отряд под командованием генерал-майора Каменского Суворов спозаранку послал идти тихим маршем на левый берег Рейса, к Цумдорфу и Гешенену. В Гешенене отряд Каменского оказывался в тылу у французов, преграждавших дорогу армии Суворова у Чёртова моста. От воинов Каменского требовалась в тот день колоссальная выдержка, требовались упорство и выносливость, чтобы после трудного, скрытого перехода обрушиться на позиции противника, рассеять их и пуститься в преследование. Да, это был Архангелогородский мушкетёрский полк. Ему предстояло отличиться в бою за Чёртов мост. Молодой генерал Николай Михайлович Каменский был сыном старинного суворовского знакомца, графа Михаила Федотовича, с которым полководец так и не поделил победу при Козлуджах. К сыну недруга Суворов относился вполне уважительно, считал его храбрецом и героем, достойным великих дел. В 6 часов утра с основными силами выступил из Госпиталя и Суворов. С Розенбергом он соединился в районе Урзерна. Войска двинулись вниз по реке Рейсе. Вскоре идти пришлось по туннелю Урнер-Лох (урзернская дыра), пробитому в скалах, после чего узкая дорога по краю скалы проходила по Чёртову мосту, переброшенному через глубокую пропасть. Это впечатляющее сооружение состояло из двух арок общей длиной порядка тридцати метров. Первыми шли в наступление войска Розенберга и, раньше других – авангард Милорадовича. За ним – остальные войска Розенберга, а во вторую очередь – дивизия Дерфельдена. Бой начался при вступлении в туннель Урнер-Лох – три сотни французов с одной пушкой контролировали выход из туннеля. Сопротивление французов было преодолено с помощью фланговых движений: трёхсот героев, охотников славного полковника Трубникова, командовавшего батальоном в Орловском мушкетёрском полку Мансурова, послали в горы над Урнер-Лохом, других двухсот во главе с майором Тревогиным – через Рейсу, для угрозы тылу французов. Они пройдут по пояс в холодной воде, преодолевая сильное течение – и, карабкаясь и спускаясь по неприступным скалам, окажутся на левом берегу обрыва, во французском тылу. Вслед за отрядом Тревогина Суворов послал батальон полковника Свищова. |
|
|
