| Это было 27-го декабря, спустя год по воскресении Христа. На его смерть жалостно смотрели с горы Елеонской Пресвятая Матерь Божья с другими христианами и молились за него. Тело св. Стефана убийцы бросили невдалеке, в пустую яму на съедение зверям, но звери не коснулись до него и христиане тайно взяли его оттуда ночью и честно похоронили его в одном селении. Через 400 без малого лет св. мощи его найдены нетленными и привезены в Царь-Град. От Гефсиманской пещеры на восход солнечный узкая, извилистая дорожка поднимается на гору Масличную или Елеонскую. На самой вершине ее издали виднеется между масличными деревьями небольшая башня, – это турецкая молельня, построенная на том месте, откуда вознесся на небо Господь наш Иисус Христос. После Своего воскресения из мертвых, Спаситель пробыл 40 дней на земле. В это время Он много раз являлся Своим ученикам, уверил их в Своем воскресении и учил их. В последний раз Он явился им на 40-й день, когда они собрались вместе в Иерусалиме и дал им повеление идти по всем странам мира, всех учить вере христианской и крестить тех, которые уверуют в Него. – «Кто уверует, – сказал Он, – и примет крещение, тот будет спасен, а кто не уверует, тот будет осужден навек». Потом Он обещал скоро послать на них с неба Духа Святого, велел им ожидать Его, а до того времени не расходиться из Иерусалима. После того повел их всех на гору Елеоновскую и здесь на вершине ее поднял руки Свои и благословил их. Ученики поклонились Ему до земли, Спаситель же стал отступать от них и возноситься на небо. Светлое облако скрыло Его из виду их, а они долго смотрели вслед вознесшегося Господа. Тогда явились перед ними два человека в белых одеяниях, – это были ангелы, – и сказали им: «мужи! что вы смотрите на небо? Этот Иисус, Который от вас вознесся на небо, (опять) придет (на землю) таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо». Это значит, что Христос придет на землю во второй раз, когда настанет конец свету, чтобы судить всех людей, и живых и мертвых, которые тогда воскреснут из мертвых. Ученики Христовы воротились с горы Елеонской в Иерусалим с великою радостью, вместе жили там, славя и благодаря Бога, и ожидали, когда сойдет на них Дух Святой, обещанный Христом. |
| В 11 ри от Химедзи — Гинзан (Куцигана-я [?]), где еще во времена сеогунов и теперь добывают золото, серебро и свинец. До последнего времени здесь работали нанятые японским правительством 17 человек французов, — прожили здесь двенадцать лет; теперь тут — ни одного иностранца; японцы сами все поняли и переняли в свои руки. На руднике работают европейские машины; роют в земле руду — в главном руднике — уже мили на три внутри. К сожалению, некогда было останавливаться, чтобы сходить взглянуть на работы, — всего 2 чё от Куциганая (где 300 домов — больше рудокопы; у самых рудников домов 100 — служащих и тоже рудокопов); успел только добыть небольшие образчики руд. В деревне Тациваки (80 домов), 3 ри от Гинзан, у мия — довольно замечательное кеяки: 3 полных моих обхвата и один фут толщины. В 4 1/2 ри от Гинзан — Такеда-маци — 600 домов, бывший некогда крепостью (которой и доселе есть следы) удельного князя Акабоси, 15 ман коку. При Тайкоо это княжество уничтожено. В 10 1/2 ри от Гинзан и в 21 1/2 от Химедзи в Еномия (Сикукан-эки) — 280 домов, остановились на ночлег, проехавши сегодня 26 1/2 ри. Дорога все время была очень хорошая, с небольшими кое-где подъемами, — шла по ущелью, у реки, которая идет от Химедзи. Селения довольно частые, но больших очень нет, — местность не позволяет раскинуться. Поля, где возможно обработать превосходные, почти все виднеется пшеница и ячмень; под рис только что приготовляют. Работают на быках и коровах, которых поэтому здесь виднеется довольно много, — но все в руках людей, или в хлевах. Из плодов вчера и сегодня везде виднеется бива, но далеко не такая крупная, как в Кагосима. — Сегодня, чем дальше идешь, тем больше вступаешь в полосу шелковичного червя, — уже множество тутовицы по сторонам дороги. — Изредка слышится и излюбленный мною в прошлом году крик фазана. 23 мая/4 июня 1882. Воскресенье. На пути из Окаяма в Танго. Минеяма (Танго). В начале пятого утра были разбужены хозяевами, уже сварившими к этому времени завтрак (не везде так точно исполняют просьбу «разбудить пораньше», как по этой дороге), и в семь часов утра уже были в Тоеока, — 4 1/2 ри от нашего ночлега Еномия. |
| Синод наш видит не далее своего носа; он не думает о вселенскости православия. Это муравейник, который прилежно работает для себя и в своем лесу. На обратном пути с Фавора в Назарет проводник обратил мое внимание на один камень и холм, обделанный террасообразно, на левой стороне от дороги, в долине, между двумя первыми возвышениями, сквозь кои виднеется Малый Аэрмон (За этими возвышениями, спустя несколько пространства дороги к Назарету, следуют другие два возвышения, между коими виднеется тот же Аэрмон, а из дальнейших окраин Назаретских холмов эта гора уже не видна). Камень лежит почти у самой дороги и, по уверению проводника, имеет вид двух горбов верблюда, хотя я не заметил большего сходства с этими горбами: этому камню будто поклонялись в древности жители Тира, построенного на ближнем холме. Холм не велик и загроможден кучей развалин, поросших густой травой. Я видел только цистерну и небольшой кусок колонны. Что это за Тир? Не древняя ли Тирса? Не отсюда ли жители перешли на гору и основали Назарет? 298 Назарет постройкой домов превосходит все деревни галилейские и приближается к Вифлеему. Домы все каменные, высокие, с плоскими крышами каменными, в каждом доме непременно устроены по фасадам два большие окна, разделенные одним тонким столбцем. Назарет еще отстраивается после разорений. Домы мусселима и шейха, – православного христианина, у которого я остановился, даже очень изрядны и просторны. В моей квартире три чистых и больших комнаты с потолками деревянными, выкрашенными разноцветными красками, и с деревянными затворами в окнах вместо оконниц. Жители Назарета одеваются опрятнее и богаче жителей других городов. Все девицы и женщины, кроме рубахи, носят разноцветные туники с разрезанными полами и распашною грудью; а на голове род шапочки, повитой сзади длинным шелковым узким покровом, который, будучи передернут через пояс на спине, спускается почти до самых пят. А спереди, по обеим сторонам лица, около ушей, от верха головы до подбородка, все они носят большие монеты серебряные, чисто начисто вычищенные и весьма плотно одна к другой принизанные, так что этот убор кажется несколько похожим на металлические белые поддержки кивера наших кавалеристов, или как бы на два обруча, окаймляющие лицо. |
| Файл : Скит преподобного Харитона Ucnobeдhuka4.jpg Материал из Азбука паломники Справа - часть келейного корпуса, за ним виднеется купол Николаевского храма История файла Нажмите на дату/время, чтобы увидеть версию файла от того времени. Дата/время Миниатюра Размеры Участник Примечание текущий 1015 × 673 (283 Кб) Справа - часть келейного корпуса, за ним виднеется купол Николаевского храма Вы не можете перезаписать этот файл. Использование файла Следующая страница использует этот файл: Метаданные Файл содержит дополнительные данные, обычно добавляемые цифровыми камерами или сканерами. Если файл после создания редактировался, то некоторые параметры могут не соответствовать текущему изображению. Производитель камеры NIKON CORPORATION Модель камеры NIKON D50 Время экспозиции 1/250 с (0,004) Число диафрагмы f/8 Оригинальные дата и время 10:58, 24 ноября 2008 Фокусное расстояние 17 мм Ориентация кадра Нормальная Горизонтальное разрешение 135 точек на дюйм Вертикальное разрешение 135 точек на дюйм Программное обеспечение Adobe Photoshop CS Windows Дата и время изменения файла 13:11, 5 января 2009 Порядок размещения компонент Y и C CO-sited Программа экспозиции Программный режим (нормальный) Версия Exif 2.21 Дата и время оцифровки 10:58, 24 ноября 2008 Конфигурация цветовых компонентов Глубина цвета после сжатия 4 Компенсация экспозиции −0,66666666666667 Минимальное число диафрагмы 3 APEX (f/2,83) Режим замера экспозиции Матричный Источник света Неизвестно Статус вспышки Вспышка не срабатывала Доли секунд времени изменения файла 10 Доли секунд оригинального времени 10 Доли секунд времени оцифровки 10 Поддерживаемая версия FlashPix 1 Цветовое пространство sRGB Тип сенсора Однокристальный матричный цветной сенсор Источник файла Цифровой фотоаппарат Тип сцены Изображение сфотографировано напрямую Дополнительная обработка Не производилась Режим выбора экспозиции Автоматическая экспозиция Баланс белого Автоматический баланс белого Коэффициент цифрового увеличения (цифровой зум) 1 Эквивалентное фокусное расстояние (для 35 мм плёнки) 25 мм Тип сцены при съёмке Стандартный Повышение яркости Нет Контрастность Нормальная Насыщенность Нормальная Резкость Нормальная Расстояние до объекта съёмки Неизвестно Поддерживаемая версия FlashPix 1 Ширина изображения 1015 пикс. Высота изображения 673 пикс. Дата последнего изменения метаданных 15:11, 5 января 2009 Навигация Персональные инструменты Пространства имён русский Просмотры Портал Навигация Инструменты |
| Из толпы, головой выше всех, выделяется фигура странника с длинными волосами, опаленным лицом и мрачным взглядом. Огромный, сухой, странно равнодушный, он легко прокладывает себе дорогу в толпе, наклоняется, подымает на плечи “порченую”, которая судорожно бьется у него в руках, и, раздвигая поток человеческих тел, несет ее навстречу иконе… Пронеся несколько саженей, он кидает свою ношу на землю, склоняется над нею, и живой поток смыкается, покрывая обоих… Еще один подавленный крик… Ряды фонарей, крестов, хоругвей уже далеко впереди… Кругом только мерный топот и гул неудержимого, как стихия, человеческого потока. В клубах кадильного дыма, в волне торжественного пения, колыхаясь и сверкая на солнце, икона плывет в воздухе над этим океаном обнаженных голов, – над подавленным, строптивым воплем “одержимой”… Пение, все такое же стройное, все тише, все мягче расплывается в воздухе, я сквозь редеющий топот уже вновь пробивается ласковый шорох и шелест придорожных берез… Молодая женщина лежит в пыли, на дороге. Она тихо вздрагивает и как-то по-детски плачет… Любопытные заглядывают через плечи родственников, сомкнувшихся вокруг “порченой”, а странник, такой же равнодушный и мрачный, опять прокладывает себе путь вперед, ближе к иконе… Жарко… Как-то сразу я чувствую и зной, и то, что котомка невыносимо отдавила мне плечи, и всю трудность пути за этою быстро уносящеюся толпой. Андрей Иванович остановился и смотрел вправо. Там, с крутого обрыва, виднеется гладкая излучина Оки. Река лежит среди сырых и парящих от зноя лугов, светлая, ровная. Оттуда, снизу, так и манит, так и веет свежестью и прохладой. – Вот что, – решает Андрей Иванович, – надо купаться! – Далеко, милые, отстанете, – дружелюбно говорит какая-то богомолка, торопливо пробегающая мимо нас, но мы решаемся и быстро спускаемся по обрыву, поросшему орешником. Тихий берег. Гребень обрыва скрыл от нас толпу с ее говором и движением. По временам на этом гребне мелькают цветные фигуры, в одиночку и парами, все реже и реже. Река плещет в каменистый берег. Вправо, верстах в десяти, из-за реющего тумана виднеются строения и церкви Канавина. На нашей стороне, дымя высокими трубами, бесшумно работает завод. После суетливого речного движения Волга ее соседка Ока производит странное впечатление. Как здесь тихо! Далеко, на той стороне, вдоль песков, скользит парусная лодка. Под горой (“яром”, как здесь называют) по берегу движется темное пятно. Это бурлаки, которых вы почти уже не встретите по Волге, ведут бечевой небольшую барку. Пятно будто стоит на месте, и только после долгих промежутков видно, что оно становится меньше, все удаляясь вверх по реке. Дрянной окский пароходишко пробегает из Нижнего, гулко шлепая колесами среди пустынных берегов. На палубе никого не видно, даже на трапе пусто. Только, затерявшись у штурвала, виднеется одинокая фигура лоцмана. III |
| Консул в Нагасаки советовал нам по дороге осмотреть замечательные места Японии: Осака, Киото, Нагоя. Кто едет в Японию первый раз и не намерен оставаться в ней долго, тому, конечно, обязательно осмотреть все это, особенно японскую Москву – Киото, где наиболее характерно раскрывается японская жизнь и нравы. Но мы решили ехать прямо в Тоокео. Для осмотра необходимы по крайней мере два дня, а нам нужно было торопиться, пора было уже кончать свое скитание. С другой стороны, перспектива опять идти на буксире за каким-нибудь гидом, ничего хорошенько не понимая, была далеко не привлекательна, тем более, что потом придется, может быть, —116— не раз здесь побывать и тогда уже без гида все понимать и осмотреть. Мы взяли билеты прямо в Тоокео. В шесть часов вечера отходил поезд, поэтому в полчаса шестого мы были уже на станции. Станция, конечно, ничего особенного не представляет. В зале для пассажиров посредине стол, заваленный газетами, конечно, японскими. Около него несколько молодых японцев (или по крайней мере казавшихся на наш европейский глаз молодыми) читало газеты, преуморительно бормоча вслух несколько нараспев. Публика больше в халатах и в «гета» (обувь, что-то вроде скамеечек деревянных, которые прикрепляются к ногам ремнем или бечевкой). Какая-то бабушка с чернеными зубами 656 принесла на спине своего внучка, в маленьком разноцветном халатике и вязаной шапочке. Здесь дети вообще очень милы, в своих пестрых халатах с широкими рукавами, которые чуть не тащатся по земле, они очень напоминают бабочек. Головы у девочек острижены в скобку, а на затылке выбрито гуменце. Пояс при этом широчайший и яркого цвета. Взрослые носят цвета более скромные, больше черный и темно-синий, также серый. Длинный до пят халат с широкими рукавами перехватывается поясом шириной вершка в два или в три; он обматывается около туловища раза три или четыре. Женщины сверх того привешивают к поясу на спине что-то такое непонятное, не то подушку, не то просто кусок материи, свернутый в несколько раз. Это непонятное прибавление обычно бывает с узорами, и, по-видимому, служит предметом щегольства. Волосы страшно намащены и причесываются весьма замысловато. Мужчины вообще одеты солиднее и проще, молодые люди не все даже имеют шелковый пояс, опоясаны просто белым, холщевым. У каждого за поясом виднеется мешочек с табаком и миниатюрная трубочка, у некоторых сверх того виднеется цепочка от часов: это уже европейское нововведение. Некоторые были и в полном европейском костюме, который, по правде сказать, всегда на |
| Наконец, когда отъехали довольно далеко от берега, действительно показался тюлень – один, другой, третий, вероятно, целое стадо; они высовывали свою круглую голову с сонными глазами на поверхность воды и тотчас снова погружались в воду. Иногда из воды высовывалась страшная голова моржа, словно с удивлением смотрела на смелую лодку и скоро скрывалась под водою. Над нами с пронзительным, неприятным криком по временам пролетали чайки; пролетят – и снова все смолкнет, только мерные удары весел о воду нарушают сонную тишину, которая царит сейчас здесь. М, Ив-ич, по обыкновению, волнуется: ему кажется, что тюлени опрокинут нашу лодку, и мы все пойдем ко дну. Напрасно матрос убеждает его, что тюлени, хотя и могли бы опрокинуть лодку, близко к ней не подойдут и потому совершенно безопасны, М. И-ич мысленно прощается со светом, развлекая своею нервностью товарищей, начинающих впадать в грустно-тоскливое настроение – первый признак приближающейся морской болезни. Но до Троицкой спасательной станции уже не далеко. Виднеется берег, на котором возвышается маяк, а около него раскинулись постройки и приспособление для спасение утопающих, преимущественно – поморов рыболовов, застигнутых врасплох на своих утлых лодках рассвирепевшим морем, разбивающим вдребезги их примитивные суда. Мы сошли по каким-то доскам, брошенным на воду и образующим род моста, на берег, покрытый какими-то рыболовными сетями особого устройства, именно, приспособленными для ловли больших рыб. Берег пустынный и мрачный, кругом виднеется одно только угрюмое, слегка волнующееся море, на котором кое-где белеются лодки поморов, широко, словно крылья, раскинувшие паруса и дожидающиеся попутного ветра. На берегу нас встретил монах угрюмого вида, показал нам различные спасательные приборы и объяснил назначение зданий. Здесь мы узнали, что лодка, ехавшая впереди с о. настоятелем и другими духовными особами, была на спасательной станции и отправилась далее на Кирилловские тони, куда о. настоятель просил и нас приехать и откуда все вместе мы должны были отправиться в Анзерский Голгофо-Распятский скит, главная цель нашего сегодняшнего путешествие. |
| Особенного ничего не представляет. Широкая улица, идущая вдоль несколько наискось налево — разделяет город на Симо и Камаци; средина города — против Губернского Правления (кенче); квартира катихизатора также почти на середине, — и здесь самое удобное место для Церкви, если только можно будет найти свободный подходящий участок земли и не будет очень дорого (цена земли в лучших местах, по сказанию христиан, за цубо 3 ен, что применительно к нынешним тоокейским ценам не особенно дорого). Город тянется вдоль рейда узко-длинною полукруглою полосою; плоские, невысокие горы замыкают его. Замечательных по архитектуре зданий нет, если не считать таковыми кенче, сайбан, построенные, как обычно теперь, по-иностранному. Такой же архитектуры (иностранной) и госпиталь, замечательный разве тем, что его выстроила секта Иккоосиу и подарила Правительству. Храм Иккоосиу — огромный, также виднеется среди города, и проповеди в нем каждое утро и вечер; собираются человек по 200 слушать. Эта секта еще не совсем вымерла. Особенно усиливаются они в Сацума, куда до последнего времени (гоиссин) не имели входа вследствие того, что когда-то бонза их секты провел Хидеёси с войском в Кагосима. — От княжеских зданий остались одни каменные стены; нынешний князь живет за городом, по взморью, в бывшем Бесео, а Симидзу Сабуро, его отец, знаменитый европейский ненавистник, убийца Ричардсона, живет на горе, по направлению Симомаци. Против города на рейде виднеется во всей своей красе остров Сакура-дзима, 7 японских миль в окружности, пятнадцатью деревнями на нем, с не совсем еще угасшим вулканом и со множеством горячих ключей. Вернувшись к восьми часам в квартиру катихизатора, нашли христиан, пришедших — кто мог — человек 12. Стефан Иваки тоже оказался здесь; по-видимому ни на что живое уже не годный старик, притом же и креститься еще не научившийся. После обедни сказана была проповедь о необходимости молитвы для последования Христу (в Евангелии было: Аз есмь путь…) В половине десятого простился с христианами здесь, чтобы вновь повидаться с каждым в его доме. |
| 2) Весьма видное место среди картин этого рода занимает, бесспорно, картина художника венецианской школы Паоло Веронезе. Картина последнего нарисована в 1573г. и Веронезе часто возвращался к этому предмету, который давал широкий простор для его смелого и любящего блеск гения. Его картина изображает разрушенное здание римской архитектуры с колоннами, часть которого покрыта тростником и которая служила в качестве стойла. Под крышей этого навеса с правой стороны от зрителя сидит на некотором возвышении Пресвятая Дева, держа на руках Младенца, который принимает поклонение от трех восточных мудрецов. Первый из них преклоняет перед Ним колена, второй стоит в том же положении позади Его, а с левой стороны по отношению к зрителю стоит третий волхв. Луч света, в котором порхают несколько крылатых херувимов, падает на Младенца; а вверху виднеется еще группа младенцев – ангелов. Позади волхвов стоит их свита, причем некоторые приносят дары, а другие присматривают за конями и верблюдами. Несколько поселян смотрят с развалим на Божественного Младенца, а справа виднеется еще чья-то фигура с несколькими собаками. Тут же стоят вол и осел; пред Младенцем находится ягненок, который по-видимому представляет собой приношение от пастуха. 18 3) Чрезвычайно изящное произведение представляет собой картина Дюрера. Пресвятая Дева, немного склонив голову па сторону (как это часто видим в картинах Дюрера), сидит, прислонившись к проломанному камню стены какого-то разрушенного здания. Лицо ее преисполнено радости. Божественный Младенец чрезвычайной красоты простирает свои руки к старому седовласому волхву, который становится на колена и склоняет свою голову перед Ним со сложенными руками и с выражением блаженного удивления па своем лице. Он поднес свои дары, которые держит Иосиф, смотрящий на эту сцену через плечо Пресвятой Девы. Второй волхв держит кубок, который он принести в дар, но останавливается, чтобы подождать третьего, который держит свой украшенный перьями шлем в руках и преклоняет колена, но по-видимому слишком объят страхом, чтобы подойти ближе. Этот волхв есть эфиоп, хотя лицо у него белое. В отдалении на одной стороне вместе с другими членами свиты человек держит какое-то приношение в руках. По другую сторону два пастуха. На небе вверху сверкает таинственная звезда и три младенца-ангела поют: «Слава в вышних Богу». Один из волов, голова которого просовывается из-за загороди, нежно трется своей головой о престарелого Иосифа, и глаза его смотрят так торжественно, как будто и он отчасти уразумел совершившуюся перед ним Божественную тайну. Дюрер написал и еще интересную картину в 1500 году для Фридриха Мудрого, которая одинаково замечательна, хотя и отличается иной композицией. |
| Из толпы, головой выше всех, выделяется фигура странника с длинными волосами, опаленным лицом и мрачным взглядом. Огромный, сухой, странно равнодушный, он легко прокладывает себе дорогу в толпе, наклоняется, подымает на плечи «порченую», которая судорожно бьется у него в руках, и, раздвигая поток человеческих тел, несет ее навстречу иконе… Пронеся несколько саженей , он кидает свою ношу на землю, склоняется над нею, и живой поток смыкается, покрывая обоих… Еще один подавленный крик… Ряды фонарей, крестов, хоругвей уже далеко впереди… Кругом только мерный топот и гул неудержимого, как стихия, человеческого потока. В клубах кадильного дыма, в волне торжественного пения, колыхаясь и сверкая на солнце, икона плывет в воздухе над этим океаном обнаженных голов, – над подавленным, строптивым воплем «одержимой»… Пение, все такое же стройное, все тише, все мягче расплывается в воздухе, и сквозь редеющий топот уже вновь пробивается ласковый шорох и шелест придорожных берез… Молодая женщина лежит в пыли, на дороге. Она тихо вздрагивает и как-то по-детски плачет… Любопытные заглядывают через плечи родственников, сомкнувшихся вокруг «порченой», а странник, такой же равнодушный и мрачный, опять прокладывает себе путь вперед, ближе к иконе… Жарко… Как-то сразу я чувствую и зной, и то, что котомка невыносимо отдавила мне плечи, и всю трудность пути за этою быстро уносящеюся толпой. Андрей Иванович остановился и смотрел вправо. Там, с крутого обрыва, виднеется гладкая излучина Оки. Река лежит среди сырых и парящих от зноя лугов, светлая, ровная. Оттуда, снизу, так и манит, так и веет свежестью и прохладой. – Вот что, – решает Андрей Иванович, – надо купаться! – Далеко, милые, отстанете, – дружелюбно говорит какая-то богомолка, торопливо пробегающая мимо нас, но мы решаемся и быстро спускаемся по обрыву, поросшему орешником. Тихий берег. Гребень обрыва скрыл от нас толпу с ее говором и движением. По временам на этом гребне мелькают цветные фигуры, в одиночку и парами, все реже и реже. Река плещет в каменистый берег. Вправо, верстах в десяти, из-за реющего тумана виднеются строения и церкви Канавина. На нашей стороне, дымя высокими трубами, бесшумно работает завод. После суетливого речного движения Волги ее соседка Ока производит странное впечатление. Как здесь тихо! Далеко, на той стороне, вдоль песков, скользит парусная лодка. Под горой («яром», как здесь называют) по берегу движется темное пятно. Это бурлаки, которых вы почти уже не встретите по Волге, ведут бечевой небольшую барку. Пятно будто стоит на месте, и только после долгих промежутков видно, что оно становится меньше, все удаляясь вверх по реке. Дрянной окский пароходишко пробегает из Нижнего, гулко шлепая колесами среди пустынных берегов. На палубе никого не видно, даже на трапе пусто. Только, затерявшись у штурвала, виднеется одинокая фигура лоцмана. |
|
|
