| После того жена воздвигла свои козни и направила их против праведника; также и рабы и друзья, из которых одни плевали ему в лицо, как сам он говорит: «не удерживаются плевать пред лицем моим» (Иов.30:10), другие нападали на него. Он изгнан был из своего дома, и местом жительства его сделалась навозная куча, где ото всюду стекались к нему рои червей, где этот адамант обливался кровью и гноем, и взяв черепок, соскабливал гной, сделавшись палачом для себя. Страдания следовали за страданиями, мучения были невыносимые; ночь была тяжелее дня, а день ужаснее ночи, как сам он говорит: «Когда ложусь, то говорю: «когда-то встану?», а вечер длится, и я ворочаюсь досыта до самого рассвета» (Иов. 7:4). Во всем были для него утесы и скалы; утешающих — ни одного, а оскорбляющих — множество. И, однако среди такой бури и волн, поистине невыносимых, он всему противостоял мужественно и непоколебимо. А причиной этому было именно то, о чем я говорил, т.е., что он ожидал бедности, когда еще был богат; когда был здоров, он ожидал болезни; когда был отцом многих детей, ожидал вдруг сделаться бездетным. Этот страх он всегда чувствовал, это беспокойство он всегда питал, зная свойство дел человеческих и размышляя об их скоротечности. Потому и говорил он: «и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне» (Иов. 3:25). Своими помыслами он всегда обращался к нему, ожидая, предчувствуя, предощущая; поэтому, когда бедствие наступило, оно не смутило его: «Нет мне мира... , — говорит он, — нет отрады: постигло несчастье» (Иов. 3:26). Не сказал: ни умиряюсь, ниже умолкаю, но: «Нет мне мира» , во времени прошедшем: хотя дела мои располагали меня к высокомерию, но ожидание скорбей, не позволяло мне успокоится; хотя чрезвычайное благоденствие побуждало к роскоши, но беспокойство, внушаемое ожидаемым, отгоняло беспечность; хотя настоящее принуждало к наслаждению, но забота об ожидаемом пресекала его. Поэтому, увидев совершившимся на деле то, о чем он часто помышлял, он переносил это мужественно; увидев давно обдуманные и ожиданием предыспытанные подвиги, он не смутился. |
| Рабов твоих моления к Богу направи, мучениче,/яже от желания всея души тебе принесохом,/и твою память почитающих пресветлую от бед и напастей избавляй твоими к Богу молитвами. Горение огненное благодушно претерпел еси Христа ради,/Егоже любовию оградився,/в сердцы твоем утверждение крепкое приял еси и Царствие получил еси./Темже не забывай нас, тя любовию почитающих,/венценосче Богомудре Георгие. Иже мудростию Божия Духа агарян посрамивый/и терпением огненныя смерти Христа прославивый – и о отечествии своем присно Богу молящийся, Георгий мученик преславный,/песньми Божественными от нас да воспоется достойно. Богородичен: Егоже Отец прежде денницы роди/и из Тебе напоследок за ны, неблагодарныя, воплощься/яко Младенца на руку носила еси, Дево Богородице,/Того с мученики моли, о иже верою восхваляющих Тя. Светилен мученика. Подобен: Со ученики взыдем: Яко благовонный цвет в удолиях/и яко древо при источницех вод,/светло возсия добродетельми и страданьми мученик Георгий./Темже облагоухавшеся душею, светлым лицем к нему воззовем:/радуйся, страдальцев печать и верных заступление. Слава, и ныне, Богородичен: Тя Даниил преднаписует гору несекомую,/из неяже пречестный камень отсечеся кроме рук человеческих/и сокруши идольскую прелесть всю./И приведошася вслед Тебе в воню мира Твоего мучеников лицы,/с нимиже о нас молися, Пречистая Дево, Мати Марие. На хвалитех стихиры, глас 4. Подобен: Свыше званный: Свыше зван быв Вышним промыслом,/егда тя Божественное желание распали,/тогда вся в житии сем презрел еси/и Бога совершити повеления потщался еси,/не бояся прещения мучителей,/ни прельщаяся сладостию маловременных,/но желая непреходных благ,/яже и радуяся восприял еси в Царствии Христа Бога нашего,/Егоже моли спасти и просветити души наша. Свыше укрепляемь силою Духа,/егда тя беззаконнии в темницу ввергоша,/тогда ты показался еси, яко адамант твердый,/готов терпети муки доблественне и мудре Христа проповедати/и яко раб верный надежду Нань возложити, еяже не погрешил еси,/но восприял еси с мученическими лики водворение/и увенчался еси от Христа Бога нашего,/Егоже моли спасти и просветити души наша. |
| После неожиданной погибели Урвана, прислан был от царя, на его место, другой (игемон) по имени Дион, и ему было сообщено о заключенной в темнице Христине. Он, выведши ее из темницы и представив ее на свой суд, сначала пытался ласкательством увлечь мученицу к богоотступничеству; когда же нашел ее непоколебимой в святой вере, долго мучил ее, подвергнув бичам, стругая железными когтями и паля огнем. Он приказал сильно разжечь железную сковороду, протянуть на ней обнаженную святую и вертеть, поливая кипящим маслом и смолою, принуждая ее поклониться идолу Аполлона, стоявшего там поблизости. Но мученица, как адамант пребывала тверда в постоянстве исповедания пресвятого имени Иисуса Христа. Идола же Аполлона своею молитвою она разрушила, и когда идол упал и обратился в прах, тогда и правитель Дион упал в землю и умер. Бес, обитавший в кумире, когда разрушилось его обиталище, унес душу своего ревностного служителя и водворил ее с собою в аду, а святую мученицу приняли опять оковы и темница. И не бесследно было страдание девы Христовой, потому что многие из народа, видя такие чудеса, славили Единого Бога Иисуса Христа, и уверовало в Него до трех тысяч душ, и приходили обращавшиеся к святой, содержавшейся не малое время в темнице, и она учила их, пока не прибыл в город Тир иной правитель, по имени Юлиан. Он, призвав святую к суду, также подверг ее различным мукам: сначала разожгли огромную печь и три дня раскаляли ее; потом бросили туда мученицу и закрыли, и пять дней пробыла там, в печи, святая отроковица Христина, не тронутая огнем, как в древности вавилонские отроки (Дан.3 гл.); как будто сидя в чертоге, пела она, славя Бога. Ибо с нею были ангелы Господни, орошая и прохлаждая печь, и с ее пением соединяли свое, так что воины, стоявшие на страже у печи, слышали голоса поющих. Когда, спустя пять дней, открыли печь, святая оказалась цела и невредима, ничуть не тронутая огнем, и прославлялся Бог христианский, а языческое нечестие посрамлялось. Игемон же, ослепленный сатанинскою злобою, не познал в этом Божией силы, но называл такое удивительное чудо волшебством. Желая во что бы то ни стало преодолеть непреодолимую, он призвал волхвов и кудесников, умеющих заговаривать всяких гадов, и приказал им своим чарами собрать множество змей, ехидн и скорпионов и всех их пустить на мученицу, чтобы они причинили ей смерть своими ядовитыми укусами. Когда же пустили гадов на святую, ни один из них не причинил ей вреда, хотя и ползали они вокруг и даже обвивались по ее телу. Около стоял главнейший из кудесников, который своим нашептыванием и хитростями поощрял гадов, чтобы они поражали укусами отроковицу. Но те, по Божию повелению, с силою устремились на своего чарователя и тотчас причинили ему смерть своими укусами. А святая сказала гадам: |
| Итак, Христос должен быть для нас и страшнее геенны, и вожделеннее царства небесного; и если мы заболеем, лучше остаться в болезни, нежели чрез освобождение от недуга впасть в нечестие. Если даже чародей и вылечил тебя, он больше причинил вреда, чем пользы. Он часто приносит пользу телу, которое все равно немного позднее должно умереть и сгнить, но причиняет вред бессмертной душе. Тому, кто не врач, лучше и не иметь лекарств. Тот, кто их не имеет, ни спасает, ни губит, а имеющий губит, не зная, как ими пользоваться, потому что спасение не в природе только лекарств, но и в искусстве того, кто их прилагает. Иметь, следовательно, название врача не значить быть врачом. Слышал ли ты повествование о Лазаре, как он всю свою жизнь боролся с голодом, болезнью и полным одиночеством, так что и самую жизнь кончил перед воротами богача, будучи презираем, испытывая голод и служа пищей для псов. Телом он ослабел до такой степени, что не мог даже отогнать собак, которые нападали на него и лизали раны. И однако он не искал заклинателя, не привешивал ладонок, не обращался к колдовству, не звал к себе чародеев, не делал и ничего другого запрещенного, но предпочитал лучше умереть среди таких зол, чем изменить хотя бы отчасти благочестию. Итак, когда он терпел столько бедствий и мужественно переносил их, какое же прощение будем иметь мы, если ради горячки или ран зовем в свой дом знахарей и чародеев? Многие часто хворают, но не имеют недостатка в необходимой пище, другие живут постоянно в крайней бедности, но пользуются здоровьем; Лазарь же был до такой степени обессилен, что не мог даже отогнать собак, а лежал как живой мертвец, видя, как те нападают на него, отогнать же их не имея сил, - так обессилели его члены, так были изнурены болезнью, так истощены испытанием. Если же каждое из этих бедствий само по себе невыносимо и ужасно, то, когда они соединены были вместе, не адамант ли был тот, кто терпел их? Если бы он терпел все это и был оставлен без всякой заботы, лежа в пустынной и необитаемой местности, то он не так бы чувствовал скорбь, потому что отсутствие кого бы то ни было другого заставило бы и невольно переносить приключившееся несчастье; но то обстоятельство, что он лежал на виду стольких людей, и при том благоденствующих, и ни от кого не удостаивался даже и малейшей заботы, делало чувство боли гораздо более острым. |
| 123. Не дивись, что когда приступаешь к добродетели, отвсюду источаются на тебя жестокие и сильные скорби; потому что и добродетелию не почитается та, совершение которой не сопровождается трудностию дела. Посему-то св. Иоанн (Колов или Пророк) сказал: «добродетели обычно встречать затруднения; она достойна порицания, когда привязана к покою». И блаж. Марк говорит: «всякая совершенная добродетель именуется крестом, когда исполняет заповедь Духа». Это Апостольское учение, что вси, хотящии жити в страхе Господнем и о Христе Иисусе, гоними будут (2 Тим. 3, 12). Господь же говорит: только кто погубит душу свою Мене ради, обрящет ю (Мф. 16, 25). Для того на первых порах предлагает Он тебе крест, чтоб ты прежде определил себя на крест, и потом уже послал душу свою идти вслед Его. 124. Ничто так не сильно, как отчаяние. Оно не знает, чтобы кто победил его десными ли то, или шуими. Когда человек в мысли своей лишит жизнь свою надежды, тогда нет ничего дерзостнее его. Никто из врагов не может противостать ему, и нет скорби, слух о которой привел бы в изнеможение мудрование его; потому что всякая приключающаяся скорбь легче смерти, а он подклонил главу, чтоб принять на себя смерть. 125. Надежда покоя во все времена заставляла людей забывать великое, благое и добродетели. И прежде нас и доныне, не от иного чего, но от сего именно люди изнемогают и не только не одерживают победы, но даже лишаются наилучшего. Посему скажем короче, что, если человек небрежет о Царстве Небесном, то разве по надежде малого здешнего утешения. Кто не знает, что птицы приближаются к сети, имея в виду покой? 126. Когда ум возревнует о добродетели, тогда и внешние чувства не уступают над собою победы иикаким трудностям. Когда сердце возревнует духом, тогда тело не печалится о скорбях, не приходит в боязнь и не сжимается от страха; ибо тогда ум, как адамант, своею твердостию противостоит в нем всем искушениям. Возревнуем же, – и отбежит от нас нерадение, порождающее леность. Ревность порождает отважность и придает душе победоносную силу. |
| Итак Ренан поступил неосторожно, когда для обоснования своего учения о первом, радостном периоде сослался на нагорную беседу: в этой последней, как видим, заключается и «мрачная часть», учение о страдании, что должно бы по мнению Ренана относиться уже ко второму периоду, – Иудейскому. Но допустим, что Христос на горе проповедовал только то, что привел у себя Ренан, т. е. о тесном пути и страдании не упоминал, и посмотрим, будет ли тогда христианство иметь характер «упоительного очарования» и земного веселья. Разберем сначала заповеди блаженства. Первое, что нас поражает в изречениях о блаженстве, – это самые образы, которыми Господь изображает духовное совершенство; образы эти – тяжелые и скорбные. Он говорит: «блаженны нищие», но кому не известно, что нищета – состояние, далекое от блаженства, пусть это будет даже нищета духовная, которую собственно и имеет в виду Господь: видеть свое падение и сознавать свои язвы не так то весело и приятно. Далее, «блаженны плачущие». И это тоже не радостное состояние. Ребенок понимает, что если кто плачет, значит ему тяжело; и не просто – тяжело, но нестерпимо тяжело, так что невмоготу стало и терпеть человеку. Спаситель, ублажая их, и добавил, что они «утешатся». Если «утешатся», значит настоящее положение их далеко неутешительное. Слушаем дальше: «блаженны изгнанные за правду..., блаженны, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня». Итак, за что же будут гнать и злословить? Конечно, не за хороводы, не за веселье и не за «земное упоение». Будут гнать за правду, т. е. за праведность, за добродетель; правда праведного обличает «мирскую» неправду; за это мир и мстит ему. «Что кажется страшнее таких наставлений, – замечает св. Иоанн Златоуст , – называть то вожделенным для человека, чего должно избегать по мнению других, т. е. нищенствовать, плакать, быть гонимому, слыть худым? Но он говорит об этом и убеждает в том не двух или десять, и не двадцать или сто, или тысячу человек, но убеждает весь мир. И многочисленное собрание народа, слушая столь тяжкие, трудные и противные общему понятию наставления, изумлялось. Особенно тяжела была заповедь о терпении злословия. Даже в опасностях есть много такого, что облегчает скорбь, например, сочувствие и одобрение других; но в злословии отнимается и самое утешение. Ибо переносить злословие не представляется ничем великим, хотя оно уязвляет подвижника более, нежели самые опасности. Многие удавились, не могши перенести худой о себе молвы. И Иов, этот адамант терпения, легко переносил потерю своего имущества, детей, здоровья. Когда же увидел друзей, порицаюших его и упрекающих в тайных грехах, то и этот мужественный столп поколебался и пришел в смятение» 124 . |
| Письмо 20. О борьбе с разленением и позывами на льготы. Опасно и минутное послабление. Желание льгот – первый враг трудов во спасение. Терпение – основа жития во спасение «Часто страдаю разленением и подпадаю позывам на льготы». – Трудись; трудящемуся же натурально желать отдыха. Однако ж и поблажать себе не должно. Извольте восставлять всегда радетельный о спасении, бодренный и внимательный помысл. Этот помысл и внутри и вне все у человека поставляет в должный строй, и научает его неленостно держаться в сем строе. Рождается он вместе со страхом Божиим, вместе с ним растет и им поддерживается. Чем выше жизнь, тем и он сильнее. Но зато тем опаснее потерять. И минутное послабление его опасно, тем более продолжительное. Потому-то и Господь сказал: «Всем глаголю: бдите» ( Мк. 13, 37 ). Помысл этот радетельный размножает труды и подвиги, с которыми соединено всегда большее или меньшее утомление. К чувству утомления всегда и прицепляется враг, чтобы подсечь ревность, внушая: «Видишь, сколько потрудился; дай себе льготу». – Об нас печется, – а между тем роет яму. Желание льгот – первый враг трудов во спасение: оно охватывает и душу и тело. Только склонись на него, как тысячи голосов подымутся из души и тела с предъявлениями прав на льготы и послабления, что поставляет человека-труженика в состояние искушения, из которого не выйдет он без борьбы. – И надо бороться и побороть: иначе расстроются все заведенные порядки в содевании спасения, внесется смятение в мысли и чувства, придет охлаждение, – и течение духовной жизни остановится. Затем пойдут позывы страстные, – от которых и до дел недалеко. Основа труженическому во спасение житию есть терпение. Терпение, в истинном своем виде, «не колеблется ни о едином же от сопротивных» ( Флп. 1, 28 ). Подобие ему – железо закаленное, адамант, утес среди волн. Но чтоб оно стало таким, ему должна предшествовать смерть внутренняя, или умертвие себе и всему, кроме Бога и Божественного. В ком это произошло, того что может поколебать? Как мертвый ничего не чувствует, так и он ничем не трогается из того, что поражает его совне. |
| Потому вдумайтесь мусульманский мир, кто стравливает наши народы, мелкими житейскими проблемами, но из малого делается великое, как и в простых человеческих отношениях, грязнем в мелочах, все более погружаясь в болото, которое рано или поздно когда перегниет, от жара воспламеняется. Так вдумаемся, кто наш общий враг, который делает нас уродами, и сталкивает лбами. Мало «Афганистана», мало «Чечни». Сегодня средства массовой информации, наркотики, одна молодежь на кладбище, не говоря о стариках, которые могли бы, еще, приносить плод. Владимир 22 декабря 2010, 15:38 4.С легкостью раздробили единый славянский народ, поделили «Кавказ», китайцы отрезают головы нашим соотечественникам, и тишина, но зато Чечня нам нужна, зададимся вопросом , кому нужна. Хотят самоуправления, флаг в руки, но ступишь с мечом на нашу землю, от меча и погибнешь, с миром придешь, с миром примем, как братьев. И нечего лицемерить о многонациональности нашего народа, живешь в нашей стране, стоишь у власти, будь православным, нет - живи как брат в своей стране, со своей верой, всяк человек лож, и я тож, тем более волки в овечьей шкуре. Потому осталось натравить мусульманский народ на наш народ, а потом и дело до китайцев дойдет . Но, как и юродству быть через одно лицо, отражая как в зеркале безумие человеческой мудрости, так и сегодня хаос всего мира под прикрытием внешнего благополучия, но надолго ли. Владимир 22 декабря 2010, 15:37 5.Небо не даст дождя, земля сгорит огнем, и раскроет свои недра, поглощая остатки воды, а золото выйдет на поверхность, но от золота не утолишь жажду, и не напитаешь тело. Даже волки, крутые наемники разбегутся, а ты человек любой национальности без ума (без Бога), останешься наедине с самим собой ограбленным и нищим во мраке тьмы, одиночества и безверия. Ранее чем предпринимать что либо, даже Государь благословлялся через предстоятелей Церкви, и даже самый неопытный и недостойный будет благословлять, благодать Святого Духа не отнимешь, ибо все в немощах, но в Церкви за такового, будет говорить Святой Дух, тогда и благодать Божия управит. Тогда развитие сценария может идти и более мягким путем к совершенству, ибо в силу своих похотей рождаем грех. И не соблазняйся, полководец со своих воинов и сегодня, и завтра спрашивает в двойне, если не более того. Воинам никогда не было легко, тем более воинам Бога в духовной брани. |
| Естество же Бога в смерти пребыло нетленным и силою бесстрастия сокрушило страдания наподобие света, который смешивается с тьмой. Ибо страдания тогда должны считаться поистине сильными, когда они, выдерживая борьбу с противоположными вещами, сами остаются тем, чем были. Но это смешение должно происходить не в воображении или в мысли, а в действительности. Итак, если существа взаимно противоположные, которые по присущей им силе могут оставаться нетленными и нечувствительными к страданиям, даже когда они смешиваются с другими существами, как, например, саламандра, которая может презирать пламя, и как адамант, когда по нему ударяют железом, — ибо все это, как мы сказали, не в воображении только или в мысли остается невосприимчивым к страданиям, — так вот, если саламандра, подвергаясь действию огня, остается невредимой, не претерпевая никакого ущерба от своего соприкосновения с огнем, если, говорю, материальные существа, по-видимому, не испытывают никакого изменения в своей субстанции, даже когда смешиваются с другими существами, производящими повреждение, но, напротив, остаются целыми и невредимыми и не лишаются ничего из своей сущности, — то какое препятствие или какое затруднение мы найдем в том, что нетленная сущность Бога остается бесстрастной, даже когда входит в соприкосновение с вещами, причиняющими страдание? 13. Не верь, о Феопомп, тому, что некоторые, как известно, искусно утверждают, именно что блаженнейший и нетленный — тот, кто ни сам не проявляет деятельности, ни другому не предоставляет действовать. Ибо, кто таков, тот страдает бессилием. Ибо, кто осмелится назвать того, кто не открывает пути к добродетели, не делает людей знающими, не научает других мудрости, не разумеет правого, не заботится о спасении душ, воздерживается от совершения добродетели, — кто, говорю, осмелится назвать такого блаженнейшим и высшим благом? Каким образом может статься, что блаженнейший и нетленный Бог не захотел вырвать корень злых помышлений или по присущей Ему благости изгладить как бы пожаром из душ смертоносные влечения? Ибо блаженнейший и нетленный тот, кто умерщвляет страдания, делает людей мудрыми, сообщает Божественное ведение и являет добродетель. |
| 3. Что за нужда мне много говорить от себя, когда можно обратиться к тем, которые были пленены унынием, и отсюда понять всю его силу? Впрочем, если тебе угодно, раскроем его сначала с другой стороны. Когда Адам совершил тот тяжкий грех и вместе с собой подверг осуждению весь человеческий род, тогда он был осужден на труд (Быт. 3); совершившая же больший грех, и настолько больший, что грех Адама по сравнению с этим может даже и не считаться грехом, — Адам, говорится, не прельстися, жена же прельстившися, в преступлении быстъ (1 Тим. 2,14), — эта, говорю, которая прельстилась и в преступлении быстъ, и приготовила как для самой себя, так и для мужа, смертоносный напиток, осуждается на великую печаль, потому что последняя может угнетать сильнее, чем труд. Умножая, говорится, умножу печали твоя, и воздыхания твоя: в печалях родиши чада (Быт. 3, 16). Нигде не назначается ей работа, нигде — пот и нигде — труд, но уныние и стенание, и проистекающее отсюда наказание, равносильное и трудам, и бесчисленным смертям, а вернее — даже и много тягостнее их. Впрочем, что хуже смерти? Не кажется ли она главным из людских бедствий, страшным и невыносимым, и достойным бесконечного плача? Не сказал ли Павел, что она — наказание за самое тяжкое беззаконие? Он сказал, что этому наказанию подвергаются те, кто недостойно приступает к Священным Таинствам и принимает участие в той страшной Трапезе, говоря так: сего ради в вас мнози немощни и недужливы, и спят доволни (1 Кор. 11, 30). И все законодатели не присуждают ли к этому наказанию тех, кто совершил самые ужасные злодеяния? И Бог в законе не наложил ли этого крайнего наказания на великих грешников? Не из-за страха ли перед смертью тот патриарх, победивший и саму природу, решился отдать свою собственную жену в жертву варварского сладострастия и египетской тирании, сам устраивал это деяние бесчестия и увещевал жену с ним притворствовать в этом тяжком и печальном деле? И он даже не стыдится указать причину такого притворства: будет, говорит, егда увидят тя, так блистающую юностью и обладающую красотой лица, убиют мя, тебе же снабдят. Рцы убо, яко сестра моя, да добро мне будет тебе ради, и будет жива душа моя, тебе ради (Быт. 12, 12-13). Видишь страх, видишь трепет, потрясающий эту высокую и любомудрую душу? Видишь адамант, сокрушенный страхом? Он лжет об ее происхождении, дает жене одно лицо вместо другого и делает агницу легко уловимой для волков, и что всего невыносимее для мужей, — именно видеть, что жена обесчещивается, лучше же — даже только подозревать ее, то самое, и даже еще более тяжкое (потому что в данном случае было не подозрение, но обесчещение, на которое дерзали самим делом), он не только видит, но и устраивает так, чтобы на него дерзнули, и это кажется ему и легким, и выносимым. Так страсть преодолевала страсть, страсть тяжкая побеждалась тягчайшей, и боязнь смерти одержала верх над ревностью. |
|
|
