| Троице и кончив учением о будущем воскресении мертвых. В этой записке, небольшие отрывки из которой сохранились у Августина, Целестий в заключение говорит, что «относительно вопросов не догматического характера, о коих многие не разногласили, он ничего не высказал решительно, как автор какого-нибудь догмата, но предлагает на рассмотрение от источника пророков и апостолов, так что если у него, как человека, вкралась по неведению какая-нибудь ошибка, то пусть она исправится вашею мыслию». Что касается вопроса о крещении детей, то Целестий излагает свой взгляд на него так. «Дети должны быть крещены в оставление грехов, по правилу вселенской церкви и по мысли евангелия, потому что Господь установил, чтобы царство небесное было доступно только для крещенных; чего нельзя достигнуть силами природы, то по необходимости достигается по дару благодати. Но что дети должны быть крещаемы в оставление грехов, это мы сказали не потому, что признаем грех по передаче (ex traduce); это совершенно чуждо православной мысли, потому что грех совершается человеком, a не рождается с ним, он есть преступление воли, а не природы. Итак, мы признаем крещение детей в оставление грехов для того, чтобы не думали о нас, что мы различаем виды крещения; необходимо заранее оградить это, чтобы, по случаю таинства, не говорили, в оскорбление Творцу, что зло передается человеку по природе, прежде чем оно совершается человеком» 100 . Даже в таком очевидном отрицании всякой природной поврежденности Зосима не нашел ничего еретического. «Книжка Целестия, свидетельствует Августин, была объявлена Зосимою православною» 101 . В оправдание Зосимы Августин высказывает предположение, что Зосима потому признал книжку Целестия православною, что в ней Целестий обещал согласиться с мнением римского епископа и исправить то, что окажется в ней несогласно с учением римской церкви. Но дело в том, что Зосима не нашел в книжке Целестия ничего, требующего исправления. Он хотел только удостовериться в том, что Целестий говорит здесь искренно, и, уверившись в том, не нашел в его мыслях ничего, заслуживающего осуждения, как ересь. |
| Они послали соборные определения, вместе с особыми письмами от Аврелия и Августина, к императорам Феодосию и Гонорию и просили последних принять меры против Пелагия и Целестия; следствием этого ходатайства было издание эдикта 30 Апреля 418 года против пелагиан. От Зосимы не могли, конечно, скрыться эти сношения, и он, зная господствующее при дворе настроение, не захотел вступить в борьбу с властию и поспешил изменить отношение к пелагианам. Свидетельство пелагиан, что страх пред светскою властию заставил Зосиму изменить свои отношения к ним и свои убеждения, заслуживает полного вероятия, так как совершенно невероятно думать, что такой властный, уверенный в чистоте и непогрешимости своей веры человек, как Зосима, мог смиренно сознать свое заблуждение в вопросах религии и исправиться. Да он, как мы видели из его последнего высокомерного ответа африканским епископам, вовсе и не думал исправляться и менять убеждения. Итак, то, что случилось в Апреле 418 года, было вызвано не особенно чистыми мотивами, а случилось полное осуждение пелагианства Зосимою в том же духе, как оно было осуждено африканскими епископами. Зосима потребовал Целестия на новый суд и, так как Целестий не только не явился на суд, но и поспешно бежал из Рима (вот яснейшее доказательство его двусмысленности и притворства на первом суде и вообще во всех его жалобах на несправедливые преследования его со стороны противников), осудил его вместе с Пелагием самым решительным образом. Он подробно изложил все пелагианские положения, осудил их, как еретические, и разослал этот документ, известный под именем «окружного послания Зосимы», к предстоятелям церквей африканских, а также в Константинополь, Иерусалим, Фессалоники и другие восточные церкви 120 . Послание это не сохранилось до настоящего времени, что весьма странно в виду многочисленности экземпляров его и важности самого содержания его. Сохранилось лишь несколько отрывков из него и несколько указаний на заключавшиеся в нем мысли. Так, здесь Зосима привел выдержки из произнесенных Пелагием в Риме речей, сохранившиеся у Меркатора. |
| Монастырским послушанием батюшки была пасека и садовое хозяйство. Рассказывает А. М. Кушнир из г. Донецка: «По профессии я пчеловод, и, наверно, поэтому о. Зосима в разговоре со мной рассказал, что он тоже, в свое время, был, так сказать, пчеловодом, т. е. был на послушании на пасеке под руководством старшего пасечника. Но это не мешало ему относиться к своей работе творчески. Предварительно получив разрешение, он решил бороться с восковой молью путем постановки пчелиных рамок в монастырский ледник. Однако из этой затеи ничего не вышло. И это можно легко объяснить, так как все стадии восковой моли не переносят только достаточно низкие температуры, такие, как –10, –15 °С в течение 1–2 часов, а поскольку в леднике таких температур не могло быть, то из этого опыта ничего не получилось». Однажды с отцом Савватием произошел такой смешной случай. Приближалась большая служба, которую должен был возглавлять митрополит. И незадолго до его прихода отец Савватий убирал рой пчел с дороги, по которой должен будет пройти владыка. При этом он обращался к пчелкам с увещаниями: «Пчелочки, миленькие мои, залетайте, ведь скоро служба, здесь будет владыка идти...» Незаметно сзади подошел митрополит и услышал батюшкин разговор с пчелами. Когда батюшка его увидел, то оба они весело рассмеялись. И когда потом в алтаре, во время службы, несколько раз смотрели друг на друга, то невольно улыбались, вспоминая происшествие перед службой. Внутреннее монашеское делание в этот короткий период его жизни осталось сокровенным. Можно только предположить, что уже начало его монашеского пути было отмечено крестом скорбей – печатью особого избранничества Божьего. Во всяком случае, уже сам постригая в монашество, новопостриженных он предупреждал: «А теперь ждите: будут скорби, болезни, клевета. Побеждайте все козни врага терпением и смирением». Приходское служение. Александровка В конце декабря 1975 года отец Савватий получил назначение на должность настоятеля храма в честь святого благоверного князя Александра Невского в поселке Александровка Марьинского района Донецкой области. Иеромонах, блестящий выпускник |
| Кроме того, Зосима мог найти в Риме массу людей, лично знавших и Пелагия и Целестия и помнивших учение и речи их. Наконец и сам Целестий не скрывал пред ним, что он отвергает учение о поврежденности и греховности человеческой природы. По всему этому совершенно невозможно предполагать, что, оправдывая Целестия, Зосима не понимал сущности его лжеучения. Нет, он понимал его более, чем кто-либо другой; он не мог не знать, что сущность учения Целестия состоит в отрицании влияния греха Адама на природу человечества и в признании человеческой природы целостною и чистою, откуда уже само собой следует отрицание необходимости внутренней, содействующей благодати Божией, которую с такою силою защищали африканцы, и отрицание необходимости крещения детей в оставление грехов. Условность и двусмысленность уверений Целестия, что он не отрицает благодати и крещения детей, Зосиме были понятны более, чем кому-либо другому: ему был отлично известен подлинный смысл этих уверений, так как относительно крещения детей и сам Целестий не скрыл, что, по его мнению, крещение над детьми совершается не в оставление грехов. По всему этому на поведение Зосимы в деле Целестия нужно смотреть так же, как на поведение Пелагия на Диоспольском соборе: оно отличалось такою же лживостию и двусмысленностию. Если он предлагал Целестию осудить положения диакона Павлина, то это не значит, что и сам он осуждал их: он мог осуждать их в том же ложном смысле, в каком осудил их и Пелагий. В этом убеждает и самое поведение Зосимы на суде; он предлагает Целестию осудить положения Павлина, Целестий отказывается, Зосима же не находит в этом ничего странного и не считает необходимым выяснить отношение Целестия к этим положениям. Затем, скрытность и лживость Зосимы видны и из того, что в письме к африканцам по делу Целестия он, совершенно согласно с последним, считает догматически важным признавать только необходимость крещения детей и благодати; но не мог он не знать, что догматическое значение, и при том важнейшее, имеет и тот смысл, в каком понимаются эти предметы христианского вероучения. |
| Доблий же муж Зосима восперен советом быв, доблествене делу касатися начинает, совозставляет же и Германа. И купно на молитве сташа к Богу, еже споспешествовати в дело начатка и совершити начинаемое, и по молитве усердни на дело быша. И тако по времени емшеся трудов начаша дело, возградиша бо хлевины от сущих ту древес и двор устроиша, и ту в безмолвии упражняющеся. Пищу же себе имеяху от своих трудов, возделоваху бо землю, копающе мотыками и насевающе, и оттуду свой хлеб стяжаваху трудолюбцы. По времени же некоем Герман отыде на ону страну моря, некия ради потребы, и пребысть тамо и до весны. Зосим же один оста и приложи труды к трудом в непрестаемей молитве, и многа наветования прият от бесов. Овогда бо тому уныние влагающе, овогда клопоты воздвижуще, да пострашат его; овогда во образех дивиих зверей множество ему предсташа, стремлением свою ярость показующе. Святый же ухищрения тех ни во что же вмени быти: овогда бо им сопротивляшеся желанием будущих благ, овогда молитвою, и тако исчезаху от него и невидими бываху. В то же время, внегда сущу Герману на оной стране моря, найде искушение на преподобнаго сицево: зиме убо належащи, и еже име брашно в лете собрано сущо и уже скончавашеся; злу же делатели влагают тому скорбь и глад, нужду и безгодие смерти. Разумев же Зосима обстоима себе наветующими, рече в себе: «о Зосима, наша убо сия суть, еже жити Христу и еже умрети приобретение есть; обаче аще и умрети ми есть, но что ино велие сего, еже разрешитися сея облежащия дебелости и сродному (к родному) спастися (устремляться) и веселитися о Господе Бозе моем?» И тако отрази лукавых духов прилоги. Бог же, сего ради хотя прославити своего угодника, посла к нему мужа два незнаема, имуща с собою кережу (яко же обычай имут в примории живущии бремена имети во отхождениих зимных), полну хлебов и муки и масла, и вдаша преподобному, рекуще: «аще хощеши, емли от бремене сего и снедай, мы же, егда Господь повелит, тогда будем зде». Не успе же преподобный вопрошати я, откуду беша; они же явитися ему ктому не приложиша. |
| Но неужели, через пятьдесят и более лет беспрестанного умерщвления своей плоти, человек, созданный чтобы властвовать в мире, не в силах покорить себе земной своей оболочки действовать уже отдельно от нее, во всей полноте духа, повелевая стихиями и проникая в тайны будущего? Если плоть может постепенно обуять человека и, изгладив в нем мысль о назначении высоком, унижает его до подобия скота, то почему и ежечасно возвышающийся дух, при содействии благодати, сокрушением всего плотского, не может достигнуть силы сверхъестественной? Разительный пример сих двух столь противоположных состояний человечества, в себе одной показала на берегах Иордана знаменитая Мария Египетская. Бурно провела она в Александрии первые тридцать лет своей жизни, славясь красотою, утопая в наслаждениях чувственных. Для новых житейских дел отплыла она вместе с поклонниками в Иерусалим; там любопытство повлекло ее в храм на праздник Воздвижения, но волнение народное беспрестанно отдаляло ее от св. ворот. Тогда, тайный укор пробудился в ее сердце: не высшая ли сила препятствует ей за тяжкие грехи проникнуть в святилище? И сей первый укор был минутой ее обращения. С горькими слезами поклялась она загладить покаянием свою прежнюю жизнь и, поклонясь Св. гробу, укрылась по внушению сердца во глубину пустыни Аравийской за Иордан. Протекло около пятидесяти лет. Игумен Зосима, спасавшийся в одном из монастырей иорданских, в то время, когда вся братия на время поста расходилась по разным пустыням, был увлечен далеко за Иордан желанием обрести олицетворенный идеал совершенства иноческого, в каком-либо из забвенных отшельников. Много уже дней он скитался, когда, наконец, мелькнуло ему в отдалении подобие человеческого тела, совершенно иссохшего и опаленного солнцем, одетого лишь долгими сребристыми власами. Он устремился к бегущему, от него призраку и услышал жалобный голос: «Авва Зосима, я женщина! брось мне свою одежду и тогда приближься». Зосима узнал чудесную повесть жены египетской и пораженный ее смиренным рассказом дивился, где обрела она довольно силы для столь тяжкого испытания. |
| «Quae sententia contradictionis os confusione perfudit et omnem in malum conspirantem societatem ab invicem separavit» т. e. эта мысль, (что человек может быть без греха), посрамила лице противников и рассеяла дышащее злобой общество, писал Пелагий одному пресвитеру после Диоспольского собора, ясно намекая на то, что противники его действовали единодушно и сообща (De gest. Pelag. n. 54). Что касается личностей Героса и Лазаря, то о них папа Зосима высказал очень дурное мнение в письме к африканским епископам по делу Пелагия, назван их клеветниками, достойно лишенными своих кафедр. (См. Арр. р. 2. Т. X, S. August, oper. p. 2350); но с этим мнением нельзя согласиться. Проспер в Хронике называет Героса мужем святым, учеником блаж. Мартина, и замечает, что он совершенно невинно был изгнан народною толпою из своей епископии во Арлесе (Chon. an. 412). Бароний похвально отзывается о Лазаре (Annales, an. 417). Августин обоих называет святыми братьями и соепископами (De gest. Pel. и. 2, 39, 53); так же именуются они и отцами Карфагенского собора 416 года (Epist. 175, n. I, int. August.). Причиною несправедливого низложелия Героса и Лазаря было благосклонное отношение к ним начальника британских войск, Константина, провозгласившего себя в 407 г. императором. После поражения Константина вождями Гонория, Констанцием и Ульфилой, народ изгнал Героса и Лазаря, причем на место первого был поставлен пользовавшийся благосклонностию Констанция Патрокл, человек, совершенно недостойный епископского сана. Патрокл пользовался большим уважением со стороны папы Зосимы, как свидетельствуют письма последнего к нему (Migne, Patrol, lat. XX), но совершенно незаслуженно: Проспер в Хронике указывает на порочную жизнь и на симонию Патрокла, Бароний же на насильственную смерть Патрокла в 426 г. смотрел, как на справедливую кару неба. Вероятно под влиянием этого Патрокла Зосима и составил дурное мнение о Геросе и Лазаре. В упомянутом письме Зосима уверяет, что Лазарь преследовал своими клеветливыми обвинениями на многих соборах Бриция, еп. Туринского, за что и заслужил на Туринском соборе от Прокла Массилийского название клеветника, хотя впоследствии этим же Проклом был поставлен в епископа Аквенского. Но жизнь этого Бриция была далеко не безупречна и давала много поводов к обвинению его и к запрещению в священнослужении. Вероятно, Лазарь говорил против Бриция правду, но так как это не повело к осуждению последнего, то Патрокл Арелатский нашел здесь предлог утверждать, что Лазарь заслужил у Прокла название клеветника, и убедил в этом Зосиму. В актах Туринского собора ничего подобного не говорится. Кроме того, странно думать, что Прокл мог поставить Лазаря епископом, если он сам называл его ранее клеветником (см. Migne, Patr. lat. t. XX. p. 656). |
| Наконец, уже один тот факт, что Целестий немедленно поспешил в Рим, как только узнал о занятии римского престола Зосимою, красноречиво говорит за солидарность Зосимы с Целестием в антропологических вопросах. По всей вероятности, Зосима, подобно 18 итальянским епископам, изгнанным им в 418 году за пелагианские убеждения, сам был воспитан в Пелагианских воззрениях на спасение и природу человеческую. Но так как явно высказывать и защищать эти воззрения ему было невозможно по самому положению его, то он усиливался сначала по крайней мере оправдать своих единомышленников. Потом же, когда и это оказалось решительно невозможным, так как на сторону африканских епископов стала гражданская власть, он увидел себя вынужденным примкнуть к православным, рискуя в противном случае потерять кафедру и подвергнуться низложению. Здесь была явная измена своим прежним убеждениям, в чем впоследствии и обличали его пелагиане. «Римские клирики (с Зосимой во главе), писали пелагианские епископы, из страха пред правительством не постыдились допустить преступление измены; вопреки прежнему своему мнению, по которому на собрании они согласились с православным догматом, потом они провозгласили человеческую природу злою» 105 . Замечательно, что Августин защищает Зосиму от обвинений в измене прежним убеждениям. «Найдется ли, пишет Августин против указанного обвинения пелагиан, какое-нибудь послание или какое-нибудь рассуждение блаженной памяти Зосимы, которое бы внушало верить, что человек рождается без всякого порока природного (первородного) греха? Совершенно никогда он не говорил этого, совершенно никогда не писал». Это справедливо, но свидетельствует только о скрытности и осторожности Зосимы; пелагиане с равным правом могли спросить Августина, найдется ли у Зосимы, прежде его измены, какое-либо послание или какое-либо рассуждение в защиту поврежденности природы. Зосима просто воздерживался высказываться как за, так и против поврежденности природы; но отсюда ни Августин, ни Пелагиане не могли считать его своим. «Если же, продолжает Августин, Целестий выразил это учение в своем исповедании, впрочем как такое, о котором, по его призванию, он сомневаемся и желает поучиться, то Зосимою была одобрена не ложь догмата, а расположение исправиться, расположение в человеке острейшего ума, который мог бы принести много пользы, если бы исправился. Итак, исповедание Целестия было названо православным потому, что православной мысли свойственно не решать окончательно дела, но отвергать по разъяснении и обнаружении то, что она найдет противным истине». Августин забывает, что отрицание первородного греха выражено было Целестием в самой категорической форме, и что Зосима, если бы он не разделял этой мысли, должен бы был потребовать от Целестия столь же категорического отречения от этой мысли и осуждения ее. Очевидно, что заявление Целестия о желании поучиться у апостольского престола было просто льстивой уловкой. |
| Обретение мира сердечного в горе, скорбях и болезнях – этот дар не забывается спустя годы и десятилетия. Вспоминает Галина Ревякова: «В 1982 году у меня погиб муж на шахте. Я не могла справиться с неожиданным горем. Везде и всюду плакала, у меня появились галлюцинации – я везде видела мужа. Ходила я в храмы, молилась за мужа, но все продолжалось. Однажды моя соседка Лариса, Царствие ей Небесное, посоветовала мне поехать в Александровку к отцу Савватию. Когда я туда приехала, я плакала и рассказала отцу Савватию о своем горе. Отец Савватий прочитал надо мной молитвы, перекрестил и произнес: «Укрепи, Господи, рабу Божию Галину». Я сразу почувствовала Божию помощь. Отец Савватий сказал мне: «Перекрестись и поцелуй крест». Я крестилась наклонив голову. Он строгим голосом сказал мне: «Не ломай крест, и смотри, как нужно креститься». Показал мне...» Горе и скорбь заставили приехать в Александровку и рабу Божию Пелагею из города Макеевки: «...Конечно, как сказал батюшка при встрече, «не сама приехала, а Ангел Господень привел». С какой радостью, любовью он принимал, сам еще был молодой. Как он до тонкостей вникал в душу. Беседуя, старался осторожно расспрашивать. О себе что-то скажет, а я, грешница, боялась, стеснялась говорить о себе. От меня ушел муж, оставил двоих детей: 18 лет сыну и дочери 14 лет. Как мне было тяжело! Я никого не хотела видеть, старалась уединяться, особенно когда сына проводила в армию. И вот в это время Господь меня не оставил, направил через одну женщину к батюшке Зосиме, тогда его звали Савватий. Я каждое почти воскресенье вставала в 3 часа ночи, с молитвой выходила из квартиры и, можно сказать, бежала к первому троллейбусу в город. А там уже познакомилась со многими женщинами. И все мы с трудом, по молитвам батюшки, успевали на службу. Какое было это удовольствие, радость – быть на службе! Какая благодать была на душе! И на работе неделя была благополучной. Он меня в духовные чада благословил и, когда у меня были серьезные вопросы, всегда на правильный путь наставлял. |
| Патриарх Пимен поддержал его кандидатуру. И как батюшка ни отказывался, он все же вынужден был пройти все подготовительные инстанции. Были подготовлены все документы и даже уже куплены билеты на самолет из Москвы. Отец Савватий очень не хотел ехать в далекую Японию, и не из-за того, что он боялся трудностей. Он многим тогда сокрушенно говорил: «Как же я брошу свой народ? Ну чего же мне туда ехать, когда я здесь так нужен?» Однако, положившись на волю Божию, поздней осенью 1979 года он выехал в Москву. Неожиданно в этот самый момент он заболевает тяжелейшим воспалением легких. Поднялась громаднейшая температура. А тут еще выяснилось, что у него также очень больные ноги. Решение о назначении в Японию отменили. «Бог услышал мои молитвы», – говорил тогда отец Савватий. Уже в Александровне люди стали замечать случаи необычайной прозорливости отца Савватия. Вспоминает Мария Каун: «Когда отец Савватий служил в Александровке, я приезжала к нему раза четыре или пять из г. Тореза, где несла клиросное послушание в течение 18 лет. Когда умер мой отец в 1983 году, я дала деньги своему батюшке отцу Иоанну, чтобы поминал моего отца на заупокойных ектениях. В первую службу, как подала, внимательно вслушивалась, помянет ли он его или забудет. Во время пения я не услыхала, чтобы помянул, и сильно обиделась на него. А после литургии сказала ему о своей обиде. Он же, чтобы оправдаться, достал из кармана свой блокнотик и показал его мне, сказав, что поминал. После этого недели через две я поехала в Александровку к отцу Савватию. Зашла в храм. Вот он выходит из алтаря на проповедь и начинает ее такими словами: «Вот есть такие верующие, что дадут батюшке, чтоб поминал, и прислушиваются, помянет ли?» И как артист, наставил одно ухо, прислушался, затем другое ухо и гневно продолжает: «Ах, такий-сякий, гроши взяв и не помянув...» Ты дала – оно уже там! (показал пальцем на небо), и нечего прислушиваться и допытываться». Меня как огнем обожгло от стыда и его прозорливости... Еще когда батюшка служил в Александровке, жила в Торезе тайная монахиня в миру, матушка Онуфрия. |
|
|
