| И, исполняя в течение многих лет, – лично или при помощи служащих в академии, – цензурные обязанности, Платон привык считать себя доверенным и вполне законным цензором. Привык он и к праву собственной цензуры: «проповеди, например, высокопреосвященнейшего Платона, архиепископа московского и калужского» выходили в свет «по его дозволенно». Зато всякое ограничение новыми цензурными учреждениями его полномочий, хотя бы вытекавшее из буквы устава, он склонен был принимать, как личную обиду, и протестовал. Еще когда существовали (1796–1802 г.г.) смешанные комитеты из светских и духовных лиц, Платон готов был уличать их в притязаниях на слишком большую роль. В 1801 году он жаловался митрополиту Амвросию: цензура столько предпринимает что в одной книге напечатала: «с дозволения св. синода и с одобрения цензуры», как бы одно дозволение синода не довольно было: да еще кому? Архиепископу Могилевскому. Итак мы бедные епископы и старики в своих сочинениях должны ожидать одобрения от ребят, да еще и лапков (светских) 79 . И все таки пока действовали смешанные комитеты, вообще пока цензура еще не кристаллизовалась, не было и пререканий Платона, как автора и вместе цензора, – с этими инстанциями Но устав 1804 года уже подробно назвал те учреждения, которым предоставлялось право собственной цензуры. О праве личной цензуры в нем уже нет речи. А потому, не далее, как через два месяца после его издания, у Платона вышло недоразумение с светской цензурой. Возвратившись из поездки в Киев, он хотел напечатать сто экземпляров «Описания» этого путешествия в гражданской типографии. Но светская цензура рекомендовала автору опустить или переменить некоторые выражения о веротерпимости 80 и о злоупотреблениях начальства в городах. Платон ответил протестом, хотя пассивного характера. Чрез викария Августина он отправил записку, поручая передать ее цензору Невзорову; «но скажите, добавлял он, что она ему дается приватно, и, кому хочет, показать может. Но никак не с тем, чтобы ее вносить в журнал, ежели вздумают: ибо она никем не подписана и потому в приказный акт вносима быть не должна. А могут они в журнале только записать, что я свое сочинение в цензуру отдать не согласен; а потому и печатать его более не намерен 81 . Описание путешествия вышло лишь в 1813 г. |
| Поэтому, оставляя под сомнением все вышеприведенные случаи, в которых стараются видеть указание на христианскую веру Константина, переходим к Миланскому эдикту веротерпимости, изданному в июне 313 г. Эдикт этот приводят почти сходно Лактанций и Евсевий. Содержание его следующее: «Мы, императоры Константин и Лициний, заботясь о благе и пользе подданных, установили относительно богопочитания, чтобы и христианам, и всем дана была полная свобода жить в той вере, в какой кто хочет, чтобы небесное божество было благорасположено к нам и ко всем, которые находятся под властию нашей… Определяем, чтобы христианам возвращены были конфискованные в казну или частным лицам отданные имущества, также чтобы были вновь отданы места их собраний. Частные лица должны быть удовлетворены за это из государственных средств» 24 . Вообще в силу этого эдикта христианство объявлено равноправным с язычеством, и уничтожены все Диоклетиановы постановления против христиан. По содержанию близок с этим эдиктом и акт 324 г., когда после победы над Лицинием Константин признал христианство единой истинной верой, а язычество заблуждением, хотя и последнее объявлено терпимым. «Для сохранения мира я постановил, чтобы и те, которые еще остаются в заблуждении язычества, пользовались таким же спокойствием, как и правоверные. Пусть и те, которые удаляются от послушания Богу, пользуются, если хотят, своими посвященными лжи храмами» 25 . Константин обращается лишь с увещанием к язычникам, чтобы они приняли христианство, и запрещает поклонение некоторым богам и частные жертвоприношения. В кодексе Феодосиевом можно находить правительственные распоряжения и предписания касательно язычества вплоть до самой смерти Константина (337): из них видим, что язычники имели свои храмы, жрецов, поступали в государственную службу и т. д. Лучшим свидетельством того, что по отношению к христианству в Константине следует различать государственного мужа от обыкновенного человека, стремящегося по влечению сердца к разрешению религиозной загадки, служит воздвигнутый при нем памятник по случаю политического события первостепенной важности. Мы разумеем триумфальную арку в Риме, воздвигнутую римским сенатом в честь Константина после одержанной им блистательной победы над Максенцием близ Мильвийского моста 26 . Этот величественный памятник, наскоро построенный и украшенный частью рельефами из прежних памятников (триумфальная арка Траяна), между прочим, в посвятительной надписи заключает в себе известное выражение «Instinctu divinitatis» вместо личного бога, а над этими словами открыто древнейшее выражение, впоследствии исправленное: «Nutu I. О. М.» (т.е. по внушению Юпитера, величайшего и прекрасного). Что касается украшений триумфальной арки, архитектурных и других художественных подробностей, то ни единой черты христианства в них не найдено. В общем здесь представлены, во-первых, языческие жертвоприношения (медальоны), во-вторых, исторические сцены, относящиеся к царствованию Траяна 27 . |
| И она — стала политической! Чем больше воспитатели и радио славили Сталина, тем верней угадала она в нём виновника всех несчастий. И, неподдавшаяся уголовникам, она теперь увлекла за собою их! Во дворе стояла стандартная гипсовая статуя Сталина. На ней стали появляться издевательские и неприличные надписи. (Малолетки любят спорт! — важно только правильно их направить.) Администрация подкрашивает статую, устанавливает слежку, сообщает и в МГБ. А надписи всё появляются, и ребята хохочут. Наконец, в одно утро голову статуи нашли отбитой, перевёрнутой и в пустоте её — кал. Террористический акт! Приехали гебисты. Начались по всем их правилам допросы и угрозы: “Выдайте банду террористов, иначе всех расстреляем за террор!” (А ничего дивного, подумаешь, полторы сотни детей расстрелять. Если б Сам узнал — он бы и сам распорядился.) Неизвестно, устояли бы малолетки или дрогнули, но Зоя Лещева объявила: — Это сделала всё я одна! А на что другое годится голова папаши? И её судили. И присудили к высшей мере , безо всякого смеха. Но, из-за недопустимой гуманности закона о возвращённой смертной казни (1950), расстрелять 14-летнюю вроде не полагалось. И потому дали ей десятку (удивительно, что не двадцать пять). До восемнадцати лет она была в обычных лагерях, с восемнадцати — в Особых. За прямоту и язык был у неё и второй лагерный срок и, кажется, третий. Освободились уже и родители Зои и братья, а Зоя всё сидела. Да здравствует наша веротерпимость! Да здравствуют дети, хозяева коммунизма! Отзовись та страна, которая так любила бы своих детей, как мы своих! Глава 18. Музы в ГУЛАГе Принято говорить, что всё возможно в ГУЛАГе. Самая чернейшая низость, и любой оборот предательства, дико-неожиданная встреча, и любовь на склоне пропасти — всё возможно. Но если с сияющими глазами станут вам рассказывать, что кто-то перевоспитался казёнными средствами через КВЧ, — уверенно отвечайте: брехня! Перевоспитываются в ГУЛАГе все, перевоспитываются под влиянием друг друга и обстоятельств, перевоспитываются в разных направлениях, — но ни один ещё малолетка, а тем более взрослый не перевоспитался от средств КВЧ. |
| И все это с уверениями в ежедневном материнском «о добре общем» попечении. Власть была достигнута переворотом не во имя права, не лицом династии, неправильно устраненным, как при воцарении Елизаветы, была захватом, а не возвратом права. Казалось бы, такой акт нуждался в оправдании, с ним надобно было как-нибудь примирить общество. Екатерина не делает ни того, ни другого: оправдывать приобретенную власть значило бы напрашиваться на сомнение в правильности ее приобретения; стараться примирить с ней общество значило бы заискивать у противников, выпрашивать у них то, что уже было взято, наводить на мысль о ненужности случившегося, в том и другом случае ронять авторитет власти. «Наказ» был систематическим изложением начал, которые заявлялись в манифестах и указах первых лет, приступом к исполнению наиторжествениейшего обещания, данного в манифесте 6 июля 1762 г., установить государственные учреждения, в которых управление шло бы по точным и постоянным законам. Многое в нем по новизне предметов могло показаться большинству читателей невразумительным, иное – неожиданным. Сам автор предвидел, что некоторые, прочитав «Наказ», скажут: не всяк его поймет. Непривычным к политическому размышлению умам нелегко было усвоить и объединить четыре определения политической свободы, одно отрицательное и три положительных. Государственная вольность по «Наказу»: 1) не в том состоит, чтобы делать все, что кому угодно, 2) состоит в возможности делать то, чего каждому надлежит хотеть, и в отсутствии принуждения делать то, чего хотеть не должно, 3) она есть право все то делать, что законы дозволяют, и 4) есть спокойствие духа в гражданине, происходящее от уверенности в своей безопасности. Русские умы впервые призывались рассуждать о государственной вольности, о веротерпимости, о вреде пытки, об ограничении конфискаций, о равенстве граждан, о самом понятии гражданина – о предметах, о которых рассуждать дотоле не считалось делом простых людей, – а те, чье это было дело, рассуждали о том очень мало. Всего более должны были поразить русского читателя те статьи «Наказа», где власть определяет самое себя, свое назначение и отношение к подданным. Слова сами по себе не могут составлять преступления по оскорблению величества; в самодержавии благополучие правления состоит отчасти в кротком и снисходительном правлении; великое несчастье для государства, когда никто не смеет свободно высказывать своего мнения; есть случаи, где власть должна ограничивать себя пределами, ею же самою себе положенными; лучше, чтобы государь только ободрял и одни законы угрожали; самодержавство разрушается, когда государь свои мечты ставит выше законов; льстецы твердят владыкам, что народы для них сотворены, «но мы думаем и за славу себе вменяем сказать, что мы сотворены для нашего народа, и по сей причине мы обязаны говорить о вещах так, как они быть должны». |
| В 1869 г. в Англии вышел «Акт веротерпимости», благодаря которому баптисты стали пользоваться покровительством правительства вместе с другими раскольниками. В 1905 г. в Лондоне был создан «Всемирный союз баптистов», центр которого находится в Вашингтоне. Целью его было распространение баптизма по всему земному шару. В настоящее время во всем мире насчитывается более 30 миллионов баптистов, 25 миллионов из которых проживают в США. В результате войн с Турцией Россия утвердилась на северных берегах Черного моря. К ней были присоединены области на юге Украины, включающие Крым, а также Херсонскую, Таврическую, Екатеринославскую губернии. Для освоения новых земель правительство Екатерины II решило заселить окраины страны иностранными переселенцами – колонистами. Среди переселенцев были, в основном, меннониты и лютеране из Данцига и прилегающих к нему прусских владений. В 1787 г. Екатерина издала указ, в котором перечислялись все льготы иностранцам, в том числе предоставление свободы исповедания меннонитам и освобождение их от военной службы. Таким образом на Юге России образовалось большое число меннонитских колоний, в тех же местах селились и крестьяне – малороссы. Так, баптизм проникает в Россию, распространяясь по многим регионам Империи. Современный баптизм в своем менталитете и вероучении в основном американского происхождения. Камнем преткновения для отпавших, в том числе и в баптизм, будет вопрос о Таинствах. Более всех остальных они заостряют внимание на Таинстве Крещения. При этом, Крещение для них является всего лишь символом. Крещение – обет доброй совести и факт принятие в членство конфессии, Причастие – воспоминание о Тайной Вечере, а евхаристические Хлеб и Вино 31 – также лишь символы Тела и Крови Христа. Пятидесятники и харизматы учат примерно так же, с одной прибавкой – крещение «духом святым» в их понимании. В том, что в их конфессиях эти сакраментальные действия являются только символами, с ними стоит согласиться. Нет у протестантов и неопротестантов Таинств. |
| Сознание Мухаммедом своей миссии. Веротерпимость к многобожникам. Дружественные отношения между Мухаммедом и христианами. Влияние сношений с Аббиссинией в учении о Милостивом. Отношение Мухаммеда к иудеям. Признание их веры и книг. Понятно, что если Мухаммед был настойчив в такой проповеди, которая была встречена с негодованием его соотечественниками, вооружила их против него, подвергла его непрерывному ряду страданий, опасениям за свою жизнь и довела до положения жалкого изгнанника, то он находился под влиянием воодушевлявшего его вдохновения и под впечатлением наплыва высших, религиозных идей. Сомневаться в искренности его и приписывать ему какие-либо честолюбивые планы решительно нет оснований. С другой стороны, мы ошиблись бы, если бы увидали в нем только такого твердого и стойкого в своем убеждении проповедника. Нужно находиться под действительным влиянием сверхъестественной силы, чтобы не поддаться на его месте искушениям, сомнениям и колебаниям. Как обыкновенный человек он постоянно, при усиливающемся давлении совне, впадает в малодушие, мучается, скорбит, готов отказаться от своего дела и приписать его диавольским навождениям; а потом с одинаковым малодушием успокоивает себя или каким-нибудь воспоминанием, или просто минутным настроением. Эта-то уверенность, с одной стороны, и сомнения в себе, с другой, проходят чрез все меккские „откровения“ Мухаммеда. Потому эти откровения особенно важны в психологическом отношении. По ним мы легко можем проследить постепенный рост уверенности Мухаммеда в своем посланничестве. Все мусульманские биографы Мухаммеда и толковники Корана говорят, что это было первое откровение, данное Мухаммеду во время первого явления ему Ангела Гавриила. Как завершение того психического процесса, которым Мухаммед пришел к убеждению в своем посланничестве, и как первый акт в этой деятельности, приведенные слова свидетельствуют о полной уверенности Мухаммеда в самом себе. Но самая форма этой уверенности показывает, что она дается Мухаммеду такими впечатлениями, на которые он отвечает рассуждением с самим собою. |
| Скажут, что теперь два главные начальства идут рука об руку – так, но всё же здесь два начальства, два ниже нисходящие и довольно перепутанные ведомства, и не в природе вещей, чтобы они действовали как одно – доказательств искать бы не долго. Графу Протасову, 18 ноября 1845 г. 2980 (конфиденциально). Я уже привык, да это и необходимо, уведомлять Ваше Сиятельство о мелочных даже наших Виленских обстоятельствах – без сего, при здешней разладице, они обыкновенно доходили бы к вам в превратном виде. Вам известно: о неблагонадёжном нынешнем составе здешнего Римско-Католического епархиального начальства, о неблагонамеренных его действиях вообще, об усилиях фанатизировать народ в особенности. Для сей последней цели употребляют здесь преимущественно богослужение пред Остробрамскою иконою Божией Матери. Его весьма усилили в настоящем году, а ещё более в истекшую неделю, празднуемую ежегодно. Преосвященный Цывинский служил в начале и конце недели, и служение сопровождалось музыкою и двусмысленными проповедями. Стечение народа всякое утро и вечер было необыкновенное, так что улица наполнена была на пространстве каких двухсот сажень. Чтобы хотя несколько парализировать внушения Римско-Католического духовенства, я разрешил ректору семинарии, дабы семинаристы, при следовании на прогулку чрез Острую-браму, пропели пред иконою Божией Матери Под Твою милость прибегаем, Богородице Дево. Это совершилось вчера, со всем подобающим приличием и благоговением, – разумеется, в то время, когда не было никакого Римско-Католического богослужения. Надеюсь, что этот акт веротерпимости и религиозного дружелюбия с нашей стороны заслужит справедливую похвалу образованнейшего класса и подействует благодетельным образом на массу, озадачив самое их духовенство. Я хотел было напечатать в местных газетах прилагаемую при сем статью, но после раздумал. Лучше себя не связывать, дабы впоследствии поступить, как окажется полезнейшим по обстоятельствам. Прошу Ваше Сиятельство быть покойным; я позволю по временам петь эту молитву только тогда, если буду вполне уверен в пользе этой меры и в отсутствии всяких неудобств. Я завёл у себя правильную раздачу по субботам посильной милостыни многочисленным, в нынешнее трудное время, здешним нищим. Вчера на первый раз собралось их более полутораста. Да поможет мне Бог ! Дал бы Он, чтобы я имел более надежды на искреннее участие здешних властей. Я ещё не участвую здесь ни в каких благотворительных заведениях и даже боюсь требовать – при теперешних недоумениях меня могут поставить в фальшивое положение, из которого после трудно и выйти. – Правда, и забыл – я посещал в начале октября оба здешние детские приюта – пожертвовал для них сто рублей серебром, одарил детей гостинцами, назначил в оные для безмездного преподавания Закона Божия почётнейших протоиереев, а для пения лучших певчих, и, как хвалилась губернаторша, вывел её из затруднения в содержании сих заведений – по моему примеру, начали жертвовать обильно и другие. |
| И, исполняя в течении многих лет, – лично или при помощи служащих в академии, – цензурные обязанности, Платон привык считать себя доверенным и вполне законным цензором. Привык он и к праву собственной цензуры: „проповеди, напр., Высокопреосвященнейшего Платона, архиепископа московского и калужского выходили в свет „по его дозволению“. Зато всякое ограничение новыми цензурными учреждениями его полномочий, хотя бы вытекавшее из буквы устава, он склонен был принимать, как личную обиду, и протестовал. Еще когда существовали (1796–1802) смешанные комитеты из светских и духовных лиц, Платон готов был —695— уличать их в притязательности на слишком большую роль. В 1801 году он жаловался митр. Амвросию: цензура столько предпринимает, что в одной книге напечатала: „с дозволения Святейшего Синода и с одобрения цензуры“, как бы одно дозволение Синода не довольно было: да еще кому? Архиепископу Могилевскому. Итак, мы бедные епископы и старики в своих сочинениях должны ожидать одобрения от ребят, да еще и лаиков (светских) 1309 . И все-таки пока действовали смешанные комитеты, вообще пока цензура еще не кристаллизовалась, не было и пререканий Платона, как автора и вместе цензора, – с этими инстанциями. Но устав о цензуре 1804 года уже подробно назвал те учреждения, которым предоставлялось право собственной цензуры. О праве личной цензуры в нем уже нет речи. А потому, не далее, как через два месяца, у Платона вышло недоразумение с светской цензурой. Возвратившись из поездки в Киев, митрополит хотел напечатать сто экземпляров „Описания“ этого путешествия в гражданской типографии. Но светская цензура потребовала от автора опустить или переменить некоторые выражения о веротерпимости 1310 и о злоупотреблениях начальства в городах. Платон ответил протестом, хотя пассивного характера. Чрез викария Августина он отправил записку, поручая передать ее цензору Невзорову; „но скажите, добавлял он, что она ему дается приватно, и кому хочет показать может. Но никак не с тем, чтобы ее взносить в журналы, ежели вздумают: ибо она никем не подписана и потому в приказный акт вносима быть не должна. А могут они в журнале только записать, что я свое сочинение в цензуру отдать не согласен; а потому и печатать его более не намерен 1311 . Описание путешествия вышло лишь в 1813 году. |
| Циркуляр министра внутренних дел, единственный пока правительственный акт, опубликованный после обнародования указа 17 апреля, разъясняет далее, что свободное отправление общественных богомолений допускается лишь в том случае, если «эти последние не заключают в себе нарушения действующих и поныне постановлений, определяющих недозволенное публичное оказательство раскола». «Если в отдельных случаях, – говорится в циркуляре, – проявление верований будет сопряжено с опасностью для общественной нравственности и спокойствия... или же выразится в совращении православных», то необходимые мероприятия со стороны подлежащих административных властей должны заключаться «в пресечении и преследовании на основании уголовных законов, точно определенных, отдельных преступных деяний». Чтобы новая веротерпимость, ограниченная по существу, дарующая не свободу совести, а лишь некоторые привилегии признанным государством инословным и иноверческим исповеданиям и отдельным религиозным общинам, не осталась лишь на бумаге, представляется существенно важным, чтобы Министерство Юстиции без замедления выполнило наложенную на него обязанность согласовать действующий уголовный закон с принципами веротерпимости, ибо лишь точно определенные юридические нормы в состоянии до известной степени гарантировать в будущем свободу вероисповедания и устранить в этой области «административное усмотрение», широкое применение которого может сделать мертвой буквой всякий указ. И, конечно, важно, чтобы эти нормы были выработаны не под углом узкой точки зрения исключительно полицейской охраны господствующей религии, а в целях дарования возможного равноправия всем религиозным обществам. С этой точки зрения должен быть уничтожен в нашем законодательстве, прежде всего пресловутый «термин» публичное доказательство, несовместимый с понятием элементарной свободы совести. Столь же важным в данный момент является рациональное разрешение вопроса о так называемом совращении. Этот вопрос, выдвинутый текущей действительностью, неизбежно вытекает из сознания каждого верующего, что исповедуемое им учение является непреложной истиной и что проповедь этой истины составляет нравственную обязанность верующего. Поэтому с понятием свободы совести неминуемо связывается право на религиозную пропаганду, и если государство, признавая истину лишь за господствующим вероучением, авторизует его своею властью пытается гарантировать его неприкосновенность полицейскими мерами, предоставляет только господствующему вероучению исключительное право на религиозную пропаганду, охраняя эту монополию такими средствами, как духовная цензура, полицейская поддержка миссионерской проповеди и пр., то в жизни конфликты неизбежны, и эти конфликты должны тяжело отзываться на последователях вероучений менее привилегированных, – учений терпимых, но неравноправных. |
| В мире природном, в царстве кесаря, царят насилие и принуждение. Мир духовный, Царство Божье, есть порядок свободы. Насилие никого не может спасти, потому что спасение предполагает акт свободы, спасение есть просветление свободы изнутри. История христианства полна насилий, но эта история не принадлежит духовному миру, не связана с сокровенной историей христианства, она принадлежит внешней социальной истории человечества, она определяется состоянием природного человека. Если средневековое христианство полно кровавых насилий, то повинно в этом не христианство, а то варварскоё природное человечество, которое с таким трудом проходило свой путь христианизации. То, что обыкновенно ставится в вину католической церкви, должно было бы быть поставлено в вину варварству человеческой природы. Но вопрос о религиозной свободе не есть исторический вопрос, это есть вопрос самого существа христианской веры. И вот с точки зрения существа христианской веры, веротерпимость не есть терпимость к человеческим заблуждениям и ложным верованиям, а есть любовно-бережное отношение ко всякой человеческой душе, к ее внутренней духовной жизни, к ее индивидуальному пути. Человеческая душа приходит к Богу сложными и многообразными путями, тяжкими страданиями, трагическим опытом жизни, борением духа. Человек проходит путь испытаний, изживает свой неповторимо индивидуальный опыт. Никто не смеет сказать, что он обладает полнотой Истины, а другой находится целиком во тьме. Плерома 64 находится лишь в Боге, мы же вмещаем лишь те или иные стороны истины, воспринимаем лишь отдельные лучи света. Отрицание свободы религиозной совести, насилие и грубость в отношении к религиозной жизни человека есть механизация и материализация религиозной жизни, есть отрицание духа и духовной жизни, ибо дух и духовная жизнь есть свобода. Восстание и бунт человека новой истории против насилия в делах веры и религии, против уподобления жизни духовной жизни государственной есть праведное восстание и праведный бунт. Это восстание и бунт могут порождать и порождают ложные и роковые последствия, могут обозначать отпадение от веры, но в них есть внутренний момент истины, истины о свободе. |
|
|
