| «Против Ария и Савеллия», 3. Ibid 7. «О Троице», I, 15. P.G. 39, 321 A. «Против Аполлинария», I, 10 и II. P.G. 39, 117, В. «Против Евномия», V; P.G. 46, 705, В. «О Троице», III, 1; Толков. 1 Петра 1, 1. Толков. Иова 10, 8; Толков. Пс. 23:17. P.G. 39, 1079 С; 1092 С; 1093 ВС; 1145 A; 1185 CD; 1597 D. Ibid. 288 A; 301 A; 1324 A; 1400 A; 1628. Ibid., 673 A; 1088 D; 1108 D; 1176 ВС; 1261 С; 1404 С. Leipoldt, Didymus der Blinde von Alexandria (Texte u. Untersuchungen 29, 3), Leipzig 1905, p. 72—73. Глава 7. Св. Кирилл Иерусалимский § 1. Жизнь и значение для богословской письменности Биографические данные о св. епископе Иерусалимском Кирилле достаточно скудны и вдобавок сбивчивы. Некоторые подробности его жизни неясны. Родился он около 313—315 г. в области иерусалимской. Образование его было достаточное и главным образом направлено было на изучение Священного Писания. Есть основания думать, что он был близок к монашеской среде, может быть, сам был иноком. Около 343—345 г. он был рукоположен в иереи св. Максимом Иерусалимским. Епископом он стал в 348 г., а не, как думали раньше, в 351. Это доказано трудами J. Mader’a. Кирилл становится преемником св. Максима, смерть коего имела место в 348 г. С вопросом об епископской хиротонии св. Кирилла не все ясно. Существуют в древней литературе два совершенно противоположных свидетельства. По одному, основывающемуся на «Хронике» блаж. Иеронима (написана в 349 г.), св. Кирилл был в то время близок с арианином Акакием, еп. Кесарии Палестинской. Этот последний предназначал Кирилла на иерусалимский престол, буде Кирилл откажется признать свое пресвитерское посвящение от Максима (!). Кирилл якобы на это пошел. Максим предназначал себе в преемники Ираклия. Основываясь, по-видимому, на этом свидетельстве, Руфин пишет: «Cyrillus post Maximum sacerdotio confusia jam ordinatione suscepto». Арианское рукоположение готовы защищать и историки Сократ и Созомен. Но с другой стороны, блаж. Феодорит считает св. Кирилла защитником апостольской веры и достойно посвященным во епископа. Точно так же и восточные епископы, собравшиеся в Константинополе в 382 г., пишут папе Дамасу о Кирилле, что он был «давно канонически посвящен епископами иерусалимской области». Наука, лишний раз принужденная отнестись с сугубой осторожностью к показаниям бл. Иеронима, пришла к выводу о законности епископской хиротонии иерусалимского епископа. |
| Такое предложение было неприятно императору, и Евдоксий хитро использовал этот момент. Он цинично заявил, что он согласен анафематствовать термин «аномиос,» если Василий согласится анафематствовать «омоусиос.» Честный Василий отказался. Тогда Констанций за несговорчивость отверг василиан и связал себя с цинично сговорчивыми акакианами. He без некоторой сценической искусственности во время этих дебатов объявляют радостное известие ο прибытии Урсакия и Валента с казавшимся невероятным известием o том, что все представители западного собора подписали наконец «Никское исповедание,» в котором нет ни «единосущия,» ни даже «подобосущия,» a только «подобие.» Констанций был в восторге от такого совпадения в общем результате западной половины «вселенского» собора с восточной. Оставалось только просмотреть текст и, может быть, его в чем-то отшлифовать. Снова начались очные ставки пред императором вождей двух партий. Беспринципная смелость Акакия и Евдоксия давала им победу в глазах императора. Оба они анафематствовали свое аномейство. От омиусиан потребовали также пожертвовать каким бы то ни было, прямым или косвенным, маневрированием термином «усиа.» После немалых споров омиусиане наконец сдались и подписали «Никскую веру.» Это случилось в вечерне-ночном заседании как раз в новогоднюю ночь на 1 января 360 г. Так получился после всей лукавой волокиты официальный результат искусственного «вселенского» собора в Арле-Селевкии. Императорский центр отныне с формальным правом предложил всем возглавителям церкви Востока и Запада объединиться на умолчании и об аномиос, и об омиусиос — всем стать омиями. B это «казенное» объединение входили разнородные элементы: и а) старые ариане Урсакий с Валентом и Георгий Александрийский, и b) надевшие овечью шкуру аномеи Евдоксий с Акакием, и с) многочисленные невольники на Западе и Востоке. Все должны были стать Такой результат, выжатый политическим давлением, не мог дать вселенской церкви догматического выздоровления и успокоения. Тем более что приближался момент быстрых смен на императорском троне со сценарием восстановления в империи даже язычества Юлианом Отступником. |
| В ту же эпоху Феодорит, епископ кирский, аскет, человек весьма строгих нравов, поставил двубрачного комита Иринея в епископа тирского. Когда по этому поводу возникли неблагоприятные толки (запрос от константинопольского клира), то Феодорит ссылался на то, что Ириней поставлен им по решению епископов финикийских, что рукоположил двубрачного он опираясь на существующие примеры: так, Александр анти-охийский, с высокоуважаемым Акакием верийским, рукоположил двубрачного Диогена, что блаженной памяти Праилий рукоположил Домнина кесарийского, что ввиду этих примеров Прокл константинопольский признал и одобрил (παινν) рукоположение Иринея,— факт, нужно прибавить, тем более веский, что для Прокла, давнего и жаркого противника Нестория, Ириней, верный друг Нестория, сопровождавший его даже в Ефес, ни в каком случае не мог быть persona grata, и, следовательно, согласие дано было независимо от каких-либо сторонних побуждений или личного пристрастия; наконец, первенствующие епископы понтииского диэцеза и все палестинские без всякого прекословия допустили поставление Иринея [epist. ПО]. Ограничения по вопросу о единобрачии шли параллельно с установившимися взглядами на целибат духовенства. Исходили обыкновенно из положения апостола, который требует, чтобы епископ был «единым жены муж» (I Тим. III:2), и рассматривали факты, которые могли быть выставляемы, как антитезы этого положения. Епископ должен быть единобрачен. Но единобрачие понималось, во первых, как противоположность бигамии в истинном смысле слова, bigamia vera simultanea, как в Ветхом Завете, где муж мог иметь двух разом законных жен, и у римлян, где муж, кроме законной жены, имел еще наложниц, или когда, имея жену, муж жил с женщиной легкого поведения (meretrices), во-вторых, как противоположность bigamia vera succesiva, когда вдовец вступал в новый брак, и, в-третьих, bigamia interpretativa, когда лицо безбрачное вступало в брак с вдовой.— Относительно первого не могло быть разногласий: оно было отвергаемо даже тогдашними государственными законами. |
| единственный, единородный) Сын, имеющий два естества, но не Ипостасию. но не [две] Ипостаси. Темже совершенна Того Бога и совершенна Человека воистинну проповедающе, Поэтому, провозглашая Его (т.е. родившегося от Девы Иисуса) как воистину совершенного Бога и совершенного Человека, Исповедуем Христа Бога нашего: исповедуем [Его] Христом, нашим Богом. Егоже моли, Мати безневестная, Его и моли, о, Мать, не бывшая невестой (т.е. не затронутая человеческим, плотским аспектом брака), Помиловатися душам нашим. да помилованы будут души наши. Подписавшись под вероизложением «восточных», Кирилл разъяснял, что можно говорить и об «одной природе», и о «двух природах»: главное – понимать единство божества и человечества как нерасторжимое, «ипостасное» (καθ’ πστασιν) и «природное» (φυσικ), а не как поверхностное «соприкосновение». Эта терминологическая нечеткость стала впоследствии причиной углубления недоразумений. Соперничество двух богословских направлений с особой силой развернулось в восточных провинциях, где были популярны труды Феодора Мопсуэстийского (главным образом его толкования на Библию ), чьим учеником считался Несторий. Особенно острой была ситуация в Эдессе, столице провинции Осроэна и центре сирийской книжности. Местный митрополит Раввула (ум. 435), бывший в Эфесе в составе антиохийской делегации, после собора резко ополчился на труды Феодора и предал их огню, за что удостоился похвал Кирилла Александрийского . Напротив, его преемник Ива Эдесский (435–447) оказался поклонником Феодора и полностью его реабилитировал. Споры перекинулись на соседнюю провинцию Первая Армения. Местные епископы во главе с митрополитом Акакием Мелитинским (около 370 – около 438), сторонником Кирилла, отправили делегацию в Константинополь к архиепископу Проклу (434–446) с запросом о православности творений Феодора. В ответном «Томосе 16 к армянам» (435/437 г.) Прокл сформулировал учение о Христе как «единой ипостаси воплощенного Бога Слова», удачно совмещавшее александрийский тезис о единстве Христа и Бога Сына с терминологически четким определением этого единства как «ипостаси». |
| Их признание скорее являлось проявлением лояльности к императорской власти, но не признаком достижения подлинного консенсуса. В то же время совершенно очевидно, что между епископами, выступавшими в роли реализаторов императорского проекта церковного объединения на Ариминском, Селевкийском и Константинопольском соборах, а именно между Урсакием, Герминием, Валентом, Гаем, Авксентием, Акакием, Евдоксием и Демофилом, существовали некие связи, позволявшие им координировать свои действия. Природа этих связей может быть интерпретирована двояко. С одной стороны, все эти епископы были так или иначе объединены вокруг персоны императора, и их координация могла осуществляться через него. Но с другой стороны, есть основания полагать, что связи между ними носили более личностный, и более давний и устойчивый характер, поскольку бóльшая часть этих епископов, в свое время входила в евсевианскую коалицию, направленную против свт. Афанасия. Кроме того, бóльшая их часть имела прямое или косвенное отношение к провозглашению в 357 г. второй сирмийской формулы: Урсакий, Валент и Герминий были ее редакторами, Евдоксий и Акакий вместе с рядом других епископов одобрили ее на Антиохийском соборе 358 г. В этой связи встает вопрос: может ли этот факт быть интерпретирован как подтверждение существования некой единой доктринальной партии, которая впоследствии на Аримино-Селевкийском соборе добилась всеобщего или почти всеобщего признания своего вероучения? Как уже отмечалось, характерными чертами второй сирмийской формулы были своеобразный богословский агностицизм, подчеркнутый субординационизм, отвержение «богословия сущности» и игнорирование «богословия образа». Последнее особенно показательно, поскольку поддержавший эту формулу Акакий Кесарийский в своей ранней полемике против Маркелла Анкирского использовал именно «богословие образа» для опровержения его еретической доктрины. 835 Из указанных выше характерных особенностей второй сирмийской формулы только богословский агностицизм и отвержение «богословия сущности» находят очевидные соответствия в четвертой сирмийской, селевкийской, никской и константинопольской формулах. |
| Однако Ариминский собор, расколовшийся на два собрания, не мог направить к императору единого посольства. Противоборствующие стороны послали в Константинополь вместо одной две делегации по десять человек в каждой. 766 «Никейскую» делегацию возглавлял Реститут Карфагенский, противную сторону в числе других епископов представляли Урсакий, Валент, Герминий и Гай, 767 которым удалось прибыть в Константинополь раньше, чем их оппонентам. 768 Император, как того и следовало ожидать, поддержал Урсакия и Валента, а от встречи с омоусианами стал уклоняться под предлогом того, что его внимание всецело было поглощено столкновениями с варварами на дунайской границе. 769 Омоусианские епископы вынуждены были ожидать возвращения императора сначала в Адрианополе, а затем в Нике Фракийской. В это время они вступили в переговоры со своими противниками. Результатом этих переговоров стало восстановление общения с Урсакием, Валентом, Герминием и Гаем, полное снятие с них обвинений в ереси и признание правомыслия четвертой сирмийской формулы, 770 которая, впрочем, была представлена западным епископам на подпись в отредактированном варианте, в частности без слов «во всем». 771 Таким образом, Валенту все-таки удалось добиться своего, и в этом он, видимо, был поддержан Акакием Кесарийским, который также опустил эти слова в своем исповедании веры, представленном Селевкийскому собору. 772 Первоначальная реакция императора на эти действия своих представителей на соборах остается неизвестной, однако впоследствии на соборе в Константинополе 360 г. в присутствии императора была принята окончательная редакция формулы, в которой слова χατà πντα также отсутствовали, что указывает на то, что император в конце концов согласился с этой новацией. 773 После восстановления общения между двумя западными делегациями они обе вернулись в Аримин, где ожидавшим их отцам собора вновь была предложена на подпись отредактированная четвертая сирмийская формула. На этот раз бóльшая часть отцов ее приняла. 774 Решительное сопротивление Урсакию и Валенту оказывали только Фебадий и Серваций, 775 однако и они согласились подписать никскую формулу, после того как Урсакий и Валент заверили их, по свидетельству Сульпиция Севера, что новая формула была провозглашена восточными епископами при участии самого императора (ab Orientalibus imperatore auctore prolatam). |
| Когда же рассказал он, в чем дело, она всплеснула руками и сказала, что нужно итти прямо к частному, что квартальный надует, пообещается и станет водить; а лучше всего итти прямо к частному, что он даже ей знаком, потому что Анна, чухонка, служившая прежде у нее в кухарках, определилась теперь к частному в няньки, что она часто видит его самого, как он проезжает мимо их дома, и что он бывает также всякое воскресенье в церкви, молится, а в то же время весело смотрит на всех и что, стало быть, по всему видно, должен быть добрый человек. Выслушав такое решение, Акакий Акакиевич печальный побрел в свою комнату, и как он провел там ночь, предоставляется судить тому, кто может сколько-нибудь представить себе положение другого. Поутру рано отправился он к частному; но сказали, что спит; он пришел в десять — сказали опять: спит; он пришел в одиннадцать часов — сказали: да нет частного дома; он в обеденное время — но писаря в прихожей никак не хотели пустить его и хотели непременно узнать, за каким делом и какая надобность привела и что такое случилось. Так-что наконец Акакий Акакиевич раз в жизни захотел показать характер и сказал на-отрез, что ему нужно лично видеть самого частного, что они не смеют его не допустить, что он пришел из департамента за казенным делом, а что вот как он на них пожалуется, так вот тогда они увидят. Против этого писаря ничего не посмели сказать и один из них пошел вызвать частного. Частный принял как-то чрезвычайно странно рассказ о грабительстве шинели. Вместо того, чтобы обратить внимание на главный пункт дела, он стал расспрашивать Акакия Акакиевича: да почему он так поздно возвращался, да не заходил ли он и не был ли в каком непорядочном доме, так что Акакий Акакиевич сконфузился совершенно и вышел от него, сам не зная, возымеет ли надлежащий ход дело о шинели, или нет. Весь этот день он не был в присутствии (единственный случай в его жизни). На другой день он явился весь бледный и в старом капоте своем, который сделался еще плачевнее. Повествование о грабеже шинели, несмотря на то, что нашлись такие чиновники, которые не пропустили даже и тут посмеяться над Акакием Акакиевичем, однако же многих тронуло. |
| к нему враждебно; но только, улыбнувшись, тайно высказал, что он не далеко ушел в заблуждении, и считал его оправданным. Гл. 5. Предложу еще то, что некоторые нашли в сочинениях самого Маркелла и что казалось им достойным порицания и, споря с ним, сами написали против него сочинения. Другие же, потому что писавшие против него обратились впоследствии в другую сторону, ради обличения напали на то, что ими написано было против Маркелла, и в своих сочинениях высказались против происшедших разногласий между Акакием, Василием Галатийским и Георгием Лаодикийским с целью обличения того же Акакия. Ибо этот на основании сочинений Маркелла говорил против Маркелла. Не опустив ничего истинного во всем этом деле, мы покажем, что мы не отчаиваемся в исправлении и не желаем соглашаться с теми, которые отступают от истины. Из возражений Акакия против Маркелла приводим следующее: Гл. 6. После неправильного толкования изречений в книге Притчей, Маркелл, говоря неправду против Бога, поднимая высоко рог свой и дошедши до средины сочинения, предлагает еще следующие слова Астерия: иной есть Отец, родивший из Себя единородное Слово и перворожденнаго всея твари ( Кол.1:15 ), един единого, совершенный совершенного, Господь Господа, Бог Бога, по существу, воле, силе и славе ничем не отличающийся образ. Приведши эти слова и будучи недоволен выражением: ничем не отличающийся образ, то есть отображение и ясный отпечаток существа Божественного и прочее, называет это мнение негодным и, выражая свое неудовольствие, пишет следующее: эти выражения явно изобличают его нечестивое мнение о Божестве. Ибо как Господь и Бог родившийся, как он сам прежде говорил, может быть образом Божиим? Ибо иное – образ Божий, иное – Бог, так что если Он – образ, то не Господь и не Бог, но образ Господа и Бога. Если же Он – истинно Господь и истинно Бог, то Господь и Бог не может быть образом Господа и Бога. И далее: он не хочет, чтобы Сын был чем-либо из того, что я сказал выше, так как говорит, что Он есть образ. Итак, если Он – образ существа, то Он не может быть самостоятельным существом; и если Он есть образ воли, то не может быть самостоятельною волею; и если Он – образ силы, то уже не сила; и если Он – образ славы, то уже не слава. Ибо Он есть образ не самого себя, но кого-то другого. |
| Немая сцена длится более минуты, в продолжение коего времени никто не переменяет положения своего. «Занавес опускается». Е. В. Харитонова Шинель Повесть (1842) История, произошедшая с Акакием Акакиевичем Башмачкиным, начинается с рассказа о его рождении и причудливом его именовании и переходит к повествованию о службе его в должности титулярного советника. Многие молодые чиновники, подсмеиваясь, чинят ему докуки, осыпают бумажками, толкают под руку, — и лишь когда вовсе невмоготу, он говорит: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?»— голосом, преклоняющим на жалость. Акакий Акакиевич, чья служба состоит в переписывании бумаг, исполняет ее с любовью и, даже придя из присутствия и наскоро похлебав щей своих, вынимает баночку с чернилами и переписывает бумаги, принесенные на дом, а если таковых нет, то нарочно снимает для себя копию с какого-нибудь документа с замысловатым адресом. Развлечений, услады приятельства для него не существует, «написавшись всласть, он ложился спать», с улыбкою предвкушая завтрашнее переписывание. Однако таковую размеренность жизни нарушает непредвиденное происшествие. Однажды утром, после многократных внушений, сделанных петербургским морозом, Акакий Акакиевич, изучив свою шинель (настолько утратившую вид, что в департаменте давно именовали ее капотом), замечает, что на плечах и спине она совершенно сквозит. Он решает нести ее к портному Петровичу, чьи повадки и биография вкратце, но не без детальности изложена. Петрович осматривает капот и заявляет, что поправить ничего нельзя, а придется делать новую шинель. Потрясенный названною Петровичем ценой, Акакий Акакиевич решает, что выбрал неудачное время, и приходит, когда, по расчетам, Петрович похмелен, а потому и более сговорчив. Но Петрович стоит на своем. Увидев, что без новой шинели не обойтись, Акакий Акакиевич приискивает, как достать те восемьдесят рублей, за которые, по его мнению, Петрович возьмется за дело. Он решается уменьшить «обыкновенные издержки»: не пить чаю по вечерам, не зажигать свечи, ступать на цыпочках, дабы не истереть преждевременно подметок, реже отдавать прачке белье, а чтобы не занашивалось, дома оставаться в одном халате. |
| Не весела эта картина, развертывающаяся, по воле Гоголя, пред читателем; только ужас и содрогание может вызвать жизнь и деятельность и вся подноготная героев и образов гоголевских. Но как же относится сам-то автор к своим созданиям и откровениям? Конечно, как все вообще ненормальное, необычное и не соответствующее своему назначению, идеалу, в силу общего психического закона, порождает смех, так и картины Гоголя смехотворны и в высокой степени комичны. Но в том и величайшее преимущество Гоголя пред всемирными комиками, что одним смехом у него дело не ограничивается. Без слов и пояснений, так сказать, между строк, но, тем не менее, ясно для всякого мыслящего читателя, автор много и скорбно задумывается над болезненными явлениями жизни, им так, по-видимому, беззаботно и забавно описанными. Смех Гоголя не бессмысленный и плоский, а смех, как сам автор определил его, «честный» смех благородной, высокой души, глубоко возмущенной и потрясенной несовершенством окружающих людей и их жизнедеятельности; в таком смехе для сколько-нибудь проницательного читателя, не скользящего только вниманием по книге, а размышляющего по поводу написанного, ощутительно чувствуется скорбь авторская, слышатся его «незримые миру слезы». Под смехом Гоголя разлита такая глубина задушевной теплоты, искреннего сострадания к обездоленному человечеству, что так и чувствуется в книге Гоголя это биение горячего сердца, умеющего бесконечно любить и бесконечно жалеть, прощать. И чем ниже, пошлее и, по-видимому, смешнее картины, нарисованные Гоголем, тем очевиднее в них вопль души его, крик исстрадавшегося его сердца. Так, сквозь смех, Гоголь жгучими слезами плачет над Акакием Акакиевичем, над «приобретателем» Чичиковым, над художником и девицами в «Невском проспекте», над чудачествами и глупостью поссорившихся из-за нелепого, ничего не значащего слова приятелей, над погибшими от застоя мысли и добровольно применившимися скотам несмысленным старосветскими помещиками и т. д. и т. д. А иногда плач этого гениального ума и богато одаренного сердца выступает и совсем уже прозрачно, откровенно, как например, в лирических отступлениях «Мертвых душ», в речи 1-го комического актера «Развязки к Ревизору», во множестве писем Гоголя, и, наконец, плач гоголевский совсем заглушает собою веселье, сгоняет остатки «смеха» в его «Авторской исповеди» и в «Переписке с друзьями». Несомненно, до Гоголя никто еще у нас так горько не плакал над несовершенством человеческим, да и после Гоголя из преемников его очень немногим удалось наследовать это драгоценнейшее свойство его поэтического гения. |
|
|
