| Так, например, в изображении Богоматери из катакомбы св. Агнии, ясно выражен обрядный, представительный характер. У Богородицы восточный тип лица; Она в драгоценных уборах и принимает положение молящейся; Христос сидит на Ее коленях. Отношения между матерью и сыном официальны. Тут нельзя не согласиться, что перед нами – идеал божества, уже начинающего удаляться от всего земного, и в этом образе Богоматери переданы совершенно другие идеи, чем в Мадоннах более раннего времени в Риме. Когда была написана эта фреска – ее относят к первой половине IV-ro столетия – столица империи была только что перенесена Константином на берега Босфора. Византийский стиль еще не сформировался, и этот образ Богоматери нельзя считать результатом его влияния. Мы, однако, видим в этой стенописи катакомбы Агнии, уже в зачатке, отличительные черты византийских религиозных изображений. Точно так же и в некоторых ранних мозаиках римских христиан, как, например, в Пуденциановской, относимой к концу IV-ro столетия, мы замечаем выражение идей того же восточного склада, хотя эти памятники мусивной живописи не могли быть исполнены под влиянием еще неразвившегося художества Византии. Это подтверждает предположение, что начала, выразившиеся, впоследствии, в византийском искусстве, составив его отличительный характер, обозначились раньше в произведениях живописи верующих Рима и должны были явиться у христиан востока семитического вместе с распространением новой религии. LI Религиозные изображения римских христиан меняются, потому, под влиянием идей востока семитического. Такое же точно отражение начал культуры восточных народов мы замечаем в нравах, в понятиях о прекрасном, в социальном строе римлян в последние века существования западной империи. Но эти элементы востока, религиозного, равно как и гражданского характера, заметные в Риме, выразились окончательнее в Византии. Решительный перевес социальным и нравственным принципам востока над началами культуры запада, в главном, живом, арийском центре того времени – Риме – дало перенесение столицы империи Константином на границы Европы и Азии. |
| Узкие глаза, выпуклые скулы и прямые черные волосы с загибающимися концами у плеч выдавали в ней азиатскую кровь. В манере держаться и говорить чувствовалось что-то хищное, хотя и скрашенное традиционной восточной учтивостью. Азиатка поприветствовала председателя и всех присутствующих короткими кивками и заговорила с цокающим акцентом: — Ненавижу моего отца. Я пока не могу высказать ему всего, что думаю, но придет час, и я скажу ему: «Я буду жить, но не так, как жил ты. Я буду жить прямо противоположным образом. Я возненавижу то, что ты любил. Я разуверюсь в том, во что ты верил. Я уничтожу то, что ты созидал. Я выброшу из дома твои любимые книги. Я перестану поливать твои цветы, чтобы они засохли. Я никогда не притронусь к блюдам в ресторане, которые ты заказывал. Я перестану быть собой, потому что ты зачал, воспитывал и любил меня. Я ненавижу тебя!» Вот какую речь я для него приготовила. К сожалению, я еще недостаточно сильная и самостоятельная. Но я пришла к вам, чтобы почерпнуть силу, чтобы стать смелой и решительной и выполнить все задуманное. Агния не хотела вникать в слова азиатки, чтобы успеть подготовиться к своему выступлению. Но у нее не получилось не вникать, потому что сказанное задело за живое. Агнии даже стало не по себе, ведь она-то любила своего отца. И, можно сказать, пришла сюда отчасти из-за этой любви. Но было немыслимо говорить об этом после такого яркого выступления азиатки, которое явно понравилось председательствующему, судя по его реакции. В итоге Агния разволновалась, приготовленные слова вылетели из головы, и, когда пришел ее черед, сказала коротко: — Я не верю людям, какими бы словами они не прикрывались. Жизнь обошлась со мной жестоко и беспощадно. Я хочу мстить. В этот момент, сама не ожидая от себя, Агния сняла защитные очки. По залу прокатился шепоток, настолько неожиданным и шокирующим было уродство — язва над глазом. Кроме того, удивил необычный цвет глаз Агнии — светло-серый, почти бесцветный. Оттененные огненными волосами, глаза казались совершенно прозрачными и светящимися. |
| Игорь Слепов родился раньше срока. Долгие 2,5 месяца врачи выхаживали малыша, но избежать инвалидности, к сожалению, не удалось. У мальчика детский церебральный паралич. Да, эта болезнь практически неизлечима, но она не приговор. Можно постараться сгладить последствия ДЦП, помочь ребенку освоить важные навыки, которые ему пригодятся в дальнейшей жизни. В семье Слеповых есть второй ребенок с таким же диагнозом. Поэтому мама Игоря точно знает, что если не опускать руки, то всё обязательно получится. Благодаря занятиям с реабилитологами в 2 года Игорь начал переворачиваться со спины на живот и пополз по-пластунски, в 4 года начал сидеть, а позже стоять у опоры. В 10 лет произошло важное событие: мальчик наконец заговорил. Сейчас Игорю уже 12 лет, он активно растет, и, как никогда, ему нужен новый курс реабилитации в петербургском центре «Родник». Именно оттуда Игорь привез хорошие результаты. Главная его цель — научиться ходить и лучше управлять своим телом. Для детей с ДЦП свобода движения — огромная радость. Стоимость лечения — 172 150 рублей . Как помочь :Номер с текстом для отправления СМС. Также вы можете сделать пожертвование на сайте фонда «Большие дела», QR-koд. Фото. - С.68; Спасибо : Агния сможет продолжить реабилитацию . В декабре мы рассказывали историю маленькой Агнии с диагнозом ДЦП. Она уже не первый год участвует в программе длительной реабилитации Марфо-Мариинского медицинского центра «Милосердие» в Москве. И с вашей поддержкой удалось покрыть расходы еще на два месяца занятий со специалистами для Агнии. Реабилитация поможет ей стать более самостоятельной, общительной и прожить обычное детство — веселое и беззаботное. Спасибо! Фото. - С.68; 2. Подарите осужденным людям возможность узнать о Боге. Самарский благотворительный фонд просвещения «Вера» занимается миссионерской и просветительской работой в местах лишения свободы. Он помогает организовывать богослужения даже в тех учреждениях, где нет домовых храмов, а еще запускает вещание Радио «Вера» в колониях и тюрьмах России. |
| Со своей стороны, при кратковременности моего путешествия я совсем и не поставлял своею задачей серьезное ознакомление с катакомбами, признавая достаточным посетить лишь одно какое-либо из этих подземных кладбищ, чтобы свое книжное понятие о них проверить и оживить впечатлением непосредственного созерцания. Выбор мой в этом случае остановился на катакомбах св. Агнии, главным образом потому, что именно в них имеется лучший образец катакомбной крипты, т. е. той подземной церкви, где древние христиане, особенно в эпоху гонений, собирались для совершения богослужений. Кроме того и вообще эти катакомбы представляют особенный интерес, как лучше других сохранившие свой первоначальный вид. Вагон электрического трамвая, быстро промчавшись с площади S. Silvestro по нескольким улицам, вывез нас из города на старинную Номентанскую дорогу в те знаменитые Porta Pia, чрез которые в сентябре 1870-го года победоносные войска объединенной Италии вступали в Рим, чтобы положить конец светской власти папы, и после каких-нибудь пятнадцати или двадцати минут езды остановился почти прямо против древней базилики св. Агнии (S. Agnese fuori le mura). Войдя в ворота под одним из домов, выходящих фасадом на улицу, мы очутились на небольшом четвероугольном внутреннем дворе, правая сторона которого тотчас же невольно привлекает к себе внимание посетителя. В стене большого дома, составляющего эту сторону двора, устроена весьма значительных размеров ниша, нечто в роде часовни, загражденная широкою стеклянною дверью. Вся передняя стена ниши, открывающаяся взору посетителя чрез стеклянную дверь, занята картиной, на которой изображен папа Пий IX в сопровождении многочисленной свиты кардиналов, епископов, прелатов и свитских лиц. Картина эта служит благодарственным памятником знаменательного события, некогда совершившегося с покойным папою. Пий IX, 12-го апреля 1855-го года, захотел посетить и осмотреть здешние катакомбы, в то время недавно открытые и исследованные учеными археологами. Утром этого дня отправился он сюда с многочисленною свитой, в составе которой были шесть кардиналов, с Антонелли во главе, три архиепископа, несколько епископов, прелатов, военных генералов и придворных сановников. |
| Все было снежно в монастыре, завалено, — не узнать. Они прошли направо, к южным дверям собора, в светлую галерею — придел великомученицы Анастасии-Узорешительницы, и Даринька вдруг упала на колени перед сенью в цветных лампадах, перед маленькой, в серебре, гробницей с главкой великомученицы, склонилась к полу и замерла. Виктор Алексеевич смотрел растерянно, как в молитвенном исступлении, мелко дрожали ее плечи. — Я понимал, что это нервное с ней и не надо ее тревожить, — рассказывал он про этот сумбурный день, — что она у предела сил, что теперь она вся в и н о м, вырвавшись страшным напряжением из жизни, ее вбиравшей. Я боялся, что с ней сделается дурно, что она не осилит боли, которая в ней таилась и вот обострилась нестерпимо. После она призналась, что был один миг, когда хотела она перед стареньким иеромонахом, который служил молебен, перед какими-то нищими старушками и беременными женщинами, тут бывшими, и монахиней пригробничной, от которой скрыла лицо вуалькой, покаяться во всеуслышание и молить-молить перед великомученицей, всех молить, валяться у всех в ногах, чтобы простили ей ее «мерзкую жизнь», ее «смертный грех блуда и самовольства». Но она пересилила крик души: молилась в немом оцепенении. Вышли они неузнаваемыми и пошли за иеромонахом на кладбище, к заснеженной могилке матушки Агнии. Виктор Алексеевич поддерживал Дариньку, которая двигалась как во сне. Нет, могилка матушки Агнии была не занесена, — расчищена, и даже было усыпано песочком. Даринька бессильно упала на колени и крестилась мелкими крестиками, как с испуга. На дубовом кресте было начертано: «Блажени чистые сердцем, яко тии Бога узрят». А когда иеромонах с двумя перешептывавшимися послушницами запел «со святыми упокой», Даринька не смогла сдержаться и излилась в рыданиях. Виктор Алексеевич поспешил дать иеромонаху рублевую бумажку, сунул шептавшимся послушницам, что нашлось, и все, наконец, ушли. Даринька терлась лицом об оледеневшую могилку и взывала: «Матушка, прости… ма-тушка!..» — Матушка Агния, кроткая, «человеческая овечка», ее простила. Сказала ей, через ледяной бугорок сказала, сердцу о т к у д а-т о сказала, — рассказывал Виктор Алексеевич. — Даринька у с л ы х а л а е е душу, я это видел: она вдруг подняла заплаканное лицо от бугорка, будто ее позвали, сложила, как всегда от большого чувства, руки ладошками у груди и бездумно глядела, вглядываясь в полнеба. Я не видел ее лица, только ресницы видел, с каплями слез на них. |
| Наташка — та просто визжала изо всей мочи, пронзительно и на одной ноте. Она хотела было кинуться к сестре и повиснуть у нее на шее, но ее предусмотрительно перехватил Марк — пришлось Наталье повиснуть на его шее и с тем же неукротимым визгом расцеловать его. Катюша подошла к Агнии Львовне и обняла ее. — Вот так, бабулечка, скоро ты у нас прабабушкой станешь! — Слава Богу! — сказала Агния Львовна, поцеловала Катюшу, перекрестила ее и перекрестилась сама. — Давайте-ка все помолимся за нашу внучку, дочь, жену и сестру! Все поставили свои бокалы на стол, но сами остались стоять — только повернулись к киоту с иконами. — Спаси, Господи, сохрани и помилуй рабу Твою непраздную Екатерину, даруй здравие ей и нерожденному чаду ее. Аминь! — Аминь! — сказали все, а Наташка добавила: — Да здравствует наша непраздная Катюха и нерожденное чудо ее! Ура! — Нерожденное чадо, а не чудо, — поправила дочь Надежда. — Нет, чудо! — возразила та. — Своих племянников я как хочу, так и называю! Кстати, Марковкину тоже ура! И прабабушке нашей: не было бы Булочки — не было бы и всех нас! Ура нашей бабушке! Потом все понемногу успокоились, Надежда принесла кастрюлю с пельменями, и праздник продолжался. Наташка, быстро справившись со своей порцией, подошла к Агнии Львовне. — Булочка, можно я с тобой у стеночки полежу? — Ладно уж, полежи. Наташка скинула туфли и осторожно, стараясь не потревожить бабушку, переступила через нее и улеглась под теплый бабушкин бок. — Случилось что-нибудь? — спросила Агния Львовна, поскольку под бок к бабушке Наташка забиралась, когда ей хотелось чувствовать себя в безопасности. — Да нет, Булочка… Я просто за Катюху беспокоюсь. «Непраздная Екатерина»! Звучит так гроз но! Вроде как все, что было до этого, — это была как бы Катюхина молодость, сплошные праздники, а вот теперь она стала уже «непраздная» и начинается серьезная жизнь… В общем, я за нее очень беспокоюсь, Булочка! — Ты права, детка: теперь наша Катюша становится по-настоящему взрослой. — Мы все будем ей помогать, правда? — Ну, а как же иначе? На то ведь мы и семья. |
| — Я тут проезжал мимо, смотрю, свет в окне у вас горит, ну и решил заглянуть на огонек. Чаем не напоите? — Напою, конечно, напою! Проходите, Егор Александрович! — отвечала радушная Агния Львовна, удивляясь, куда это «проезжал мимо» по их тихой улице Егор Александрович и как это он ухитрился на ходу заметить свет в ее окне, выходящем во двор? Но для решительного разговора Егор Александрович пригласил Агнию Львовну в маленькое кафе-кондитерскую на Колокольной улице. В кафе не было посетителей, официантка скучала за стойкой, грохотала и блямкала громкая музыка. Чтобы прибавить себе уверенности, Егор Александрович с музыки и начал; он помог Агнии Львовне раздеться, усадил ее за самый уютный столик у окна и подошел к официантке. — Девушка, нам с дамой нужно поговорить, поэтому я попрошу вас сменить музыку на более подходящую для нашего возраста, без этого… грохота. — Это радио, там вся музыка такая, — ответила девушка. — Но если хотите, могу и выключить совсем. Егор Александрович подумал, что в маленьком помещении, если убрать музыку, невозможно станет вести разговор без того, чтобы его не слышала официантка. — Да нет, зачем же совсем выключать? Вам станет скучно. Давайте мы просто сменим программу. Вы позволите? — И, не дожидаясь разрешения официантки, он прошел за стойку, где на полке за спиной девушки стоял двухкассетник с приемником, и быстро нашел волну классической музыки. Оркестр играл вальс из «Фауста». У девушки за стойкой моментально прокисло лицо. — Потерпите полчасика? — участливо спросил Егор Александрович. — Да ладно уж… Делайте заказ! Он заказал два кофе со сливками и пирожные птифур. Пока ели пирожные и пили кофе, разговор шел о привычных вещах: о погоде, о том, как хорошо чувствует себя в последнее время Павел, которому очень на пользу пошла дружба с Ликой Казимировной и Варварой Симеоновной. А когда с пирожными было покончено, Егор Александрович вдруг стал очень серьезным и сказал Агнии Львовне?: — Дорогая Агния Львовна, у меня к вам большая-большая просьба — давайте выпьем с вами по бокалу вина. |
| После отъезда сестры из Антиохии Фульвий пустился в различные предприятия и вскоре разорился; не пошло ему на пользу и отнятое у сестры состояние. Тогда, по совету дяди, он принял поручение цезаря, управлявшего Востоком, и отправился в Рим в качестве шпиона. Дальнейшие обстоятельства его жизни нам известны. XXXIII Мариам не поправлялась; она все больше и больше слабела. Фабиола ухаживала за нею, как за родной сестрой, но заботливый уход, помощь врача — все было напрасно. Дни ее были сочтены. Фабиола, надеясь ее спасти, увезла ее в Номентану, на виллу Агнии. Наступила весна. Кушетку, на которой лежала Мариам, подвигали к окошку или выносили в сад; Мариам, окруженной друзьями, цветами, в живительном воздухе весны, казалось, грустно было прощаться с жизнью именно в ту минуту, когда жизнь, наконец, улыбнулась ей. Однажды в чудесный весенний день Эмеренция, которая жила у Фабиолы и стала ее любимицей, играла на лугу с огромным псом. Молосс не забыл Агнии: при ее имени он поднимал морду, насторожив уши, и махал хвостом. Фабиола сидела у ног лежавшей Мариам, бледной и худой, хотя на щеках ее горел яркий румянец, верный признак неизлечимой болезни. Мариам после долгого молчания обратила свой усталый взор на Фабиолу и спросила у нее: — Что ты намерена делать, милая сестра, когда я тебя оставлю? — Мариам в первый раз заговорила о своей близкой смерти. Фабиола заплакала. — О, нет! Нет! — сказала она. — Мы будем молиться, и Бог сохранит тебя для нас. Я надеюсь, что ты поправишься. Теплый весенний воздух оживит тебя. Поедем в Кампанью, на мою виллу, там еще теплее. — Напрасно, все напрасно! Бог судил иначе. Благослови имя Его вместе со мною! Фабиола, казалось, боролась с собою. Но, наконец, она преодолела себя, перекрестилась и сказала: — Да будет воля Божия! Потом, помолчав, прибавила: — Скажи мне свою волю! Что должна я сделать, когда… когда… Фабиола не договорила, слезы душили ее. — Когда я умру, — докончила Мариам спокойно, — похорони меня рядом с Агнией, молись за меня и за нее и проси Бога, чтоб Он услышал мою последнюю, предсмертную молитву… о раскаянии и спасении моего несчастного брата!… Отдельно я тебе никого не поручаю. Теперь ты всех знаешь и не оставишь в нужде наших братьев. |
| В одной из этих комнат жила и слепая Цецилия, с которой мы познакомились в доме Фабиолы и которая прошла мимо Корвина и Фульвия с опиравшимся на ее плечо стариком. Внутренние коридоры соединяли эту часть дома, скрытую за садами, с половиной, где жила Агния со своими родителями. Таким образом, в то время, как римское общество обвиняло родителей Агнии в скупости, они тратили свои доходы самым достойным образом. Агния с раннего детства привыкла через внутреннюю дверь проходить в больницу и приют и проводила там ежедневно по нескольку часов. Больные и калеки горячо любили ее — и как могло быть иначе? Она являлась как ангел-утешитель, раздавала все, что имела; всякому оказывала помощь и находила доброе слово. В это утро в доме родителей Агнии должна была происходить раздача драгоценных вещей и серебряной посуды, принадлежавших Панкратию, хотя никому, кроме Себастьяна, не было известно имя жертвователя. По этому случаю со всех приходов Рима бедные христиане стекались в дом Агнии. К одной такой группе и присоединился Корвин. Подойдя к дверям дома, он услышал, что каждый, входя, произносил «Хвала Господу», и его пропускали. Корвин произнес те же слова и был допущен во внутренний двор, переполненный бедными и калеками. Мужчины становились по одну сторону, женщины по другую. Под портиком, с противоположной от входа стороны, стояли столы; на одних были разложены серебряные сервизы, на других женские золотые украшения с драгоценными камнями. Два ювелира взвешивали и оценивали драгоценности. Рядом лежали деньги, заплаченные за них ювелирами. Деньги делились на равные части и должны были поступать в собственность собравшихся бедных. Корвин с завистью глядел на груды золотых и серебряных вещей. Ему страстно захотелось прихватить с собой хотя бы одну из вещиц, но это было невозможно при таком стечении народа. Оставалось ждать своей очереди и получить милостыню. Корвин внимательно наблюдал за происходящим вокруг. В залу вошли несколько молодых людей, которые, похоже, были облечены здесь властью. |
| Когда они вышли на улицу, Панкратий сказал ему: — Помни же свое обещание! Между тем Фульвий, увидев, что главная дверь дома, по римскому обычаю, отворена, вошел в нее. Вместо привратника там сидела девочка лет 12, в крестьянской одежде. Она была одна и Фульвий решил, что ему представляется удобный случай проверить свои подозрения. — Как тебя зовут? — спросил он у девочки. — Эмеренцией, — ответила она, — я молочная сестра Агнии. — Ты христианка? — сказал Фульвий решительно, думая запугать девочку и узнать всю правду. Девочка подняла на него удивленные глаза и ответила: «Нет, господин!» Простодушное удивление ее убедило Фульвия, что он ошибся. Девочка не солгала. Она была дочерью кормилицы Агнии, которая умерла. Агния вызвала из деревни девочку и хотела воспитать ее. Эмеренция привезена была в город только накануне, решительно ничего не знала и действительно удивилась вопросу Фульвия. Он уже не знал, что ему делать, когда увидел саму хозяйку. Агния, веселая, улыбающаяся, быстро шла через двор. Увидев Фульвия, она остановилась. Фульвий подошел к ней, улыбаясь. — Я решился явиться к тебе несколько раньше часа, назначенного для посещений, но я иностранец, и спешил засвидетельствовать тебе мое почтение и записать мое имя среди многочисленных имен твоих посетителей. — Наш дом не славится числом посетителей, и мы не претендуем на власть или влияние, — с улыбкой ответила Агния. — Извини; божественное существо, управляющее вашим домом, обладает высшим влиянием и сильною властью. Оно царит в сердце твоего раба! Агния ничего не могла понять и глядела вопросительно на Фульвия. — Я говорю о твоей красоте! О тебе говорю я, прекрасная Агния, и прошу тебя верить моей искренности. Я обожаю тебя и бесконечно удивляюсь тебе! Агния, услышав столь дерзкие слова от человека почти ей незнакомого, отскочила от Фульвия и, охваченная одновременно смущением, удивлением и страхом, закрыла лицо руками. В эту минуту подошел Себастьян. Он все слышал, и глаза его сверкали гневом. Агния, кроткая и добрая, еще больше перепугалась, взглянув в лицо молодого офицера, и поспешила заступиться за того, который только что оскорбил ее своими речами. |
|
|
