| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла АГАФИЙ СХОЛАСТИК [греч. Αγαθας Σχολαστικς] (Миринейский), визант. историк и поэт (между 530 и 536, Мирина в М. Азии - между 579 и 583). Учился в Александрии и К-поле; после завершения юридического образования в столице стал адвокатом (отсюда прозвище). Лит. деятельность А. С. начал с поэтического изложения эротических мифов эпическим размером Δαφνιακ (Дафниака, 9 кн., из к-рых ни одна не сохранилась), а также составил сборник имевших хождение в его время эпиграмм, добавив к ним и свои (Κκλος τν νων πιγραμμτων, Цикл новых эпиграмм, 7 кн.); более 100 эпиграмм А. С., в к-рых рядом с традиц. для античной эпиграммы сценами любви и застолья находятся сцены, взятые из Библии или НЗ, сохранились в «Палатинской антологии». В их языке и стиле заметно влияние Нонна. Последним неоконченным сочинением А. С. стала «История» (Περ τς Ιουστινιανο βασιλεας - О царствовании Юстиниана, 5 кн.), описывающая войны империи с готами, франками и персами в период 552-557 гг., примыкающая к историческому сочинению Прокопия Кесарийского и формально продолжающая традиции античной историографии. Внимание автора направлено прежде всего на военно-политические события, историко-этнографические описания различных племен и сообщения о природных катастрофах. Вместе с тем «История» А. С. содержит и важные сведения, относящиеся к событиям церковной жизни: разграбление христ. храмов в Италии герм. племенами (II 1) и жен. мон-рей во Фракии гуннами (V 13). Кроме того, А. С. упоминает о восстановлении после землетрясения в К-поле купола храма Св. Софии при имп. Юстиниане I (V 3-9) и описывает храмы в предместьях К-поля (Влахерны и др. V 14) и храм св. Стефана в Лазике (III 5). Заметный отпечаток на «Историю» наложили обстоятельства ее написания (А. С. от излагаемых им событий отделяли не менее 20 лет) и личность автора. Весьма большое значение он отводит стилистической обработке своего сочинения и дидактической стороне событий в ее христ. понимании, что, по мнению совр. исследователей, часто влияет на объективность информации. Христ. взгляды автора, так же как и его веротерпимость, проявляются при описании А. С. верований различных племен. Наконец, весьма часто А. С. прерывает историческое повествование, чтобы рассказать о собственных мыслях и переживаниях, о событиях, очевидцем к-рых он явился, или чтобы просто пожаловаться на свои беды. «История» А. С. пользовалась популярностью в Византии: Менандр Протиктор написал ее продолжение (с 558/59 по 582), им пользовались Евагрий Схоластик , Иоанн Епифанийский , Феофан Исповедник , она послужила образцом для исторического сочинения Льва Диакона . |
| В царствование Юстиниана Костантинополь стал интеллектуальным и культурным центром империи. При дворе процветала историография (Прокопий Кесарийский, Агафий Миринейский, Иоанн Лид) и эпиграмматическая поэзия (Павел Силентиарий, Агафий Миринейский); создавались мемуары (Петр Патрикий, Ноннос); был составлен справочник по статистической географии Византии («Синекдем» Иерокла). По свидетельству Прокопия Кесарийского, в годы правления Юстиниана прокладывались широкие мощеные дороги, отстраивались города, сооружались цистерны («Тысяча и одна колонна» в Константинополе), дворцы, площади, возводились храмы в столице империи ( церковь св. Ирины, церковь св. мучеников Сергия и Вакха, церковь св. Апостолов, собор св. Софии), в Равенне ( церковь Сан Витале, Сант Аполлинаре Нуова), в Эфесе (церковь св. Иоанна), в Иерусалиме, в Вифлееме, на горе Синай, в Антиохии, Карфагене, в Пицунде, Кафе и в других местах. На границах империи был построен оборонительный вал из крепостей. Мастера эпохи Юстиниана создавали великолепные мозаики, ткани, изделия из слоновой кости, мрамора, известняка и других материалов. Место своего рождения Тауресий – император превратил в цветущий город и патриархию, названную «Юстиниана Прима». Противоречивую характеристику Юстиниану дал его современник Прокопий Кесарийский. В восьми книгах «Истории войн Юстиниана» он изобразил императора как талантливого полководца, блестящего стратега, созидателя христианской державы, заботившегося о своих подданных. В «Тайной истории» Юстиниан представлен как разращенный садист и циник, который в последние годы жизни не уделял должного внимания государственным делам и проводил время в спорах «с допотопными старцами из духовенства». Евагрий Схоластик , использовавший «Тайную историю» Прокопия в качестве одного из источников, упрекал императора, наполнившего «весь мир ропотом и смутами», в уклонении «от правой веры». Правление Юстиниана освещалось в сочинении Агафия Миринейского («О царствовании Юстиниана»), в 18-ой книге «Хронографии» Иоанна Малалы и в других произведениях византийских хронистов. На площади Августеон был установлен конный монумент императора, выполненный из бронзы. |
| Как скоро поставленные внизу полки сделают на передние их ряды нападение, то стоящие на возвышенности воины, готовые вступить в бой, должны немедленно выйти из засады и вместе начать сражение. Если ж нижние полки, боясь стражевого их отряда саки, стоящего на ровном месте дороги, не осмелятся напасть на них; то и они должны остаться в своей засаде. Но как скоро, желая соединиться с своими, выше упомянутый отряд начнет спускаться вниз, то они должны выступить из засады и, заняв дорогу, с горы на них устремиться. Тогда, поражаемый ими сверху и теснимый внизу поставленными в узком месте воинами, он не в силах будет по неудобству места противостоять и защищаться; поспешно пойдет вслед за своими с надеждою достигнуть отечества. Но сия надежда врагов не исполнится: ибо, если сражение с ними будет по нашему начертанию, они все побеждены будут с помощью истинного Бога нашего, ему же слава и держава с Сыном и Св. Духом во веки веков. Аминь. История Иоанна Епифанийского схоластика и епарха О приходе младшего Хозроя к Римскому Императору Маврикию 1 . Агафий Миринейский, знаменитый Византийский оратор, писавший после Прокопия Кесарийского о войнах Римлян с Мидянами, описал взаимные их бедствия, претерпенные во время войны, бывшей в царствование Императора Юстиниана. Но как из всего нам известного самое важное дело есть то, что Персидский царь, свергнутый с престола, оставив свою землю, пришел в Римское государство, просить у Императора Маврикия защиты и пособия возвратиться в свое царство; то я и намерен теперь о сем говорить не для того, чтобы показать мое искусство в красноречии, но чтобы сие происшествие не осталось для потомков неизвестным: ибо и великие деяния не описанные и не преданные потомству исчезают во мраке неизвестности. Описания и тленным вещам дают жизнь. Сверх того, быв очевидным свидетелем некоторых происшествий и имев разговор с младшим Хозроем и другими знатными Мидянами (ибо в то время, как я был советником при Григорие, Антиохийском Архиерее 41 , часто мне случалось у него беседовать с ними; потом, по окончании войны с Персиянами, я был даже в их земле вместе с Георгием, ездившим туда для заключения с ними мира) я почел приличным описать оные по своей способности. |
| для книг . Некогда языческие эпиграмматисты представляли как парадокс изображение наготы Афродиты у Праксителя; но, если смертным глазам недоступна нагота олимпийской богини, им тем более недоступна бестелесность христианских ангелов, изображение которых на иконе христианские эпиграмматисты превращают в такой же логически формализованный парадокс. Другое дело, что на сей раз парадокс совпадает по своему содержанию с совершенно серьезным тезисом византийского богословия иконы. «Сколь дерзостно даровать форму (μορφωσαι) бестелесному, — пишет Нил Схоластик (VI в.), — однако и образ (εκν) возводит к умному памятованию о вещах небесных» . «Будь милостив, обретши форму, о Архангел! — вторит ему его современник Агафий, — ведь твой лик недоступен зрению; но таковы дары смертных» . «О вера, на какие чудеса ты способна! — продолжает через четыре века Иоанн Геометр, — Как легко даешь ты форму естеству, непричастному форме!» . В такие построения автор и читатель могут вкладывать сколь угодно много или мало эмоциональной серьезности — от максимума до минимума. Рассудочность эпиграммы совершенно не оставляет места для прямых заключений о религиозных убеждениях или тем паче чувствах эпиграмматиста. Умственные игры подобного рода вокруг догматов христианской веры мы встречаем и в самых глубоких памятниках византийской «духовности»; с другой стороны, однако, Клавдиан, этот «недруг имени Христова», по свидетельству Августина , «поэт отменный, но язычник самый закоренелый», по свидетельству Орозия , мог сочинять вполне в тон своим христианским коллегам эпиграмматические формулировки парадоксов богосыновства и богочеловечества Христа. Бог–Сын — это, по Клавдиану, «незнаменуемого Отца первонасеян- ный глас» ; младенец Христос — это «новоявленный градодержец, древлврожденный, новорожденный Сын, вечносущий и предсущество- вавший, высший и последний, совечный бессмертному Отцу» . Конечно, христианские мотивы в поэзии Клавдиана стимулируются положением поэта при дворе христианских императоров, но в них нет ровно ничего вымученного, они разработаны с блеском и отлично вписываются в общую панораму творчества этого «недруга имени Христова». |
| На Западе Европы велись одни хроники. В Византии еще в IV веке по Р. Хр. жил Евсевий (270–340). Под пером его История получила новое направление: вместо прежней исключительно патриотической точки зрения, он первый постиг общую идею Христианского человечества и развил ее в 10 книгах своей Церковной Истории, которая содержит события Христианской Церкви до 324 года. Из остальных Византийских историков примечательны: Прокопий, современник и друг Велисария (в VI ст.), был превосходным стилистом, отчасти подражал Геродоту и написал в 8 книгах историю войн с Варварами, драгоценную по сведениям о переселении народов. От него осталось еще несколько сочинений и, между прочим, книга анекдотов, содержащая много любопытных подробностей касательно Юстиниана. Агафий Схоластик известен, как продолжатель Прокопия. Император Константин Порфирородный написал, кроме других исторических сочинений, книгу «Об управлении Империею», важную для нашей Истории, и книгу «О церемониях Византийского Двора». Лев, диакон Калойский, оставил много любопытных известий о Вел. Кн. Святославе и Иоанне Цимисхие. Анна Комнина, дочь Императора Алексея Комнина, оставила жизнеописание своего отца в 11 книгах. Из прочих Византийских историков более других известны: Иоанн Кантакузен в XIV стол. написавший Историю в 4 книгах, Иоанн Дука, оставивший свои летописи, Николай Халкондилас в XV стол., изложивший полную историю Греческих императоров, и другие. 5. Со времени возрождения наук и искусств в XV и XVI веках, а особенно в два последних столетия, искусство исторического повествования достигло высокой степени в Италии, Франции, Англии и Германии. В Италии впервые сообщено было этому искусству то направление, которым оно отличается вообще в новые времена и которое состоит в соглашении художественной обработанности, и общей, всечеловеческой точки зрения со строгим, критическим разрабатыванием материалов. Таким образом, в Италии в XV стол. возникла четвертая эпоха исторического искусства. Первые три были: в древней Греции, в Александрийской школе и в начале Христианской образованности. |
| Ужель несчастьям нашим и предела нет? Где от грядущих бед укрыться можем мы? Византийская эпиграмма IX–XII вв . На поприще эпиграмматической поэзии все византийцы, кто имел хоть какое–нибудь отношение к поэтическому творчеству, пробовали свои силы. В сборнике «Памятники византийской литературы VI–IX вв.» (М., 1968) можно найти образцы эпиграмм, сочиненных и учеными богословами, как Григорий Назианзин или патриарх Софроний, и светскими писателями, как Агафий Миринейский. Что же касается того периода литературы, который охватывает данный сборник, то здесь, по сравнению с периодом ранневизантийским и периодом предиконоборческим, мы можем наблюдать существенное изменение тематического облика эпиграммы. Наряду с темами библейскими и евангельскими все чаще появляются темы бытовые и моралистические. Немало эпиграмм посвящается античному наследию: поэты стремятся выразить в поэтической форме свои впечатления от великих произведений античных философов и даже от научной литературы древности. Наиболее талантливыми поэтами IX в. были астролог и медик Лев Философ, Арефа Кесарийский , которого рукописи называют «Диакон», и ученый грамматик Комита Схоластик. К X–XI вв. относится творчество наиболее выдающихся эпиграмматистов – Иоанна Геометра и Христофора Митиленского, творчество которых подробно охарактеризовано во вступительной статье. Несколько позже, в середине XI в., появляются эпиграммы известного богослова и педагога Иоанна Мавропода. В это же время происходит забавная стихотворная перепалка Михаила Пселла с неким монахом Иаковом (см. подробности на стр. 448). Большое место занимает эпиграмма в разностороннем творчестве Феодора Продрома, который, при всей своей тяге к светскому творчеству, в этой области отдает дань тематике духовной. Интересным и незаурядным поэтом–эпиграмматистом XII в. был Николай Калликл – константинопольский врач, занимавший при императорском дворе во времена первых Комнинов должность «магистра медицины». В стихотворениях его часто упоминается семья Палеологов, к которым он был, видимо, близок. |
| Ему отдали дань такие поэты VI в., как Христодор Коптийский, описавший 88 статуй богов, героев, поэтов, философов и государственных деятелей Греции и Рима, Юлиан Египетский в эпиграммах «На медную статую Икара», «На «корову» Мирона», Леонтий Схоластик («На статую танцовщицы»), Агафий Миринейский («На статую Плутарха», «На изображение архангела Михаила») и, наконец, Павел Силенциарий («Освещение купола святой Софии»). Из этих стихотворений особого внимания заслуживают последние два. Экфрасис Агафия замечателен тем, что в поэтической форме, предельно кратко и четко выражает совершенно новое, средневековое понимание главной задачи искусства: оно должно помогать человеку переноситься в мир иной, более возвышенный, т. е. служить религии. Ангелиарху незримому, духу, лишенному плоти, Форму телесную дать воск–воплотитель дерзнул. И не без прелести образ; его созерцая, способен Смертный для мыслей святых лучше настроить свой ум. Не беспредметно теперь его чувство; приняв в себя образ, Сердце трепещет пред ним, как пред лицом божества. Зрение душу волнует до дна. Так умеет искусство Красками выразить то, что возникает в уме. Экфрасис Павла Силенциария, написанный гекзаметром, свидетельствует о новом качестве, развившемся к VI в. в этом древнем жанре античной литературы: стихотворение почти в тысячу стихов превращается в поэму, преследующую пропагандистскую цель, где автор связывает религиозные чувства, пробуждаемые великолепием нового храма, с основными целями политической жизни Византийского государства. Храм превращается здесь как бы в олицетворение новой могущественной империи: ночное освещение в храме не только помогает душе находящегося в нем человека приобщаться к божественному началу – оно превращает храм в спасительный маяк, на который с надеждой взирают моряки, плывущие по Черному и Эгейскому морям. Иными словами, собор – символ надежды и спасения для приближающихся к Константинополю варваров; спасение может прийти к ним только от Византийского государства. С течением времени подобные попытки порвать с нормами античной метрики становились, видимо, более частым явлением, так как полный разрыв с ними мы наблюдаем уже в VI в. |
| Российское византиноведение: Итоги и перспективы. М., 1994. Удальцова З.В. Советское византиноведение за 50 лет. М., 1969. I. Основные черты развития ранневизантийского государства (324–610) Источники Агафий Миринейский. О царствовании Юстиниана/Пер. М.В. Левченко. М., 1996 (репр.). Аммиан Марцеллин. Римская история/Пер. Ю.А. Кулаковского . СПб., 1994 (2-е изд.). Византийские историки: Дексипп, Эвнапий, Олимпиодор, Малх, Петр Патриций, Менандр, Кандид, Ноннос и Феофан Византиец. Рязань, 2003. Восточные отцы и учители Церкви IV века: Антология/Ред. Ила-рион (Алфеев). Долгопрудный, 1998–1999. 2 т. – Восточные отцы и учители Церкви V века/Ред. Иларион (Алфеев) . Долгопрудный, 2000. Дигесты Юстиниана/Пер. с лат. под ред. Л.Л. Кофанова. М., 2002–2006 (2 изд.: 2008-). 8 т. Творения аввы Евагрия : Аскетические и богословские трактаты/Пер. А.И. Сидорова . М., 1994. Евагрий Схоластик . Церковная история/Пер. И.В. Кривушина. СПб., 2001–2005.3 т. Евсевий Памфил . Церковная история. М., 1993. Евсевий Памфил . Жизнь Константина. М., 1998 (переизд.). Житие преподобного отца нашего Феодора, архимандрита Сикеон-ского, написанное Георгием, учеником его и игуменом той же обители/Пер. Д.Е. Афиногенова. М., 2005. Зосим . Новая история/Пер. Н.Н. Болгова. Белгород, 2010. Избранные новеллы Юстиниана/Пер. В.А. Сметанина. Екатеринбург, 2005. Хроника Иоанна Малалы в славянском переводе/Изд. В.М. Истрин . М., 1994 (репр.). Иордан . О происхождении и деяниях гетов (Getica)/Пер. Е.Ч. Скржин-ской. СПб., 1997 (2 изд.). Преп. Макарий Египетский . Духовные слова и послания. Собрание типа I (Vatic, graec. 694)/Пер. А.Г. Дунаев. М, 2002. Марцеллин Комит . Хроника/Пер. Н.Н. Болгова. Белгород, 2010. О стратегии: Византийский военный трактат VI в./Пер. В.В. Кучма. СПб., 2007. Олимпидор Фиванский . История/Пер. Е.Ч. Скржинской. СПб., 1999 (2 изд.). От берегов Босфора до берегов Евфрата: Антология ближневосточной литературы I тысячелетия н.э./Пер. С.С. Аверинцева . М, 1994 (2 изд.). Орозий Павел . История против язычников/Пер. В.М. Тюленева. СПб., 2001–2003. |
| Данная хронологическая схема восходит к древнейшей христианской хронографии, составленной Юлием Африканом около 222 г. К этой же традиции принадлежит и датировка Рождества Христова 5500 годом от сотворения мира 59 . В этом отношении источник Симеона выделяется из других византийских хроник, большинство из которых принимают т.н. александрийский вариант ветхозаветной хронологии 60 . К их числу относится, между прочим, и «Амброзианская хроника». Поэтому трудно согласиться с С. Вальгреном, который считает, что Симеон инкорпорировал отраженный в ней источник в свой труд чуть ли не механически 61 . Примечательно, что из событий после Христа датированы только основание Константинополя и хиджра (оба раза по эре, отстающей от традиционной византийской на один год) 62 . Это свидетельствует о том, что сам Симеон старался избегать хронологических расчетов, довольствуясь указанием продолжительности отдельных царствований. Такой принципиальный отказ от последовательного использования какой-либо определенной эры вообще характерен для данной эпохи 63 . Любопытно, что редакторы отдельных хроник «семейства Симеона» (например, Продолжатель Амартола и Псевдо-Симеон) попытались ввести в свои компиляции сквозное летосчисление – но результат оказался крайне неудовлетворительным 64 . Другим достоверно выявленным источником хроники Логофета для раннего периода является «Церковная история» писателя VI в. Феодора Анагноста (Чтеца) 65 . Прочих церковных историков (например, Сократа Схоластика ) Симеон использует через посредство других авторов (в частности, того же Анагноста). Точно так же из вторых рук заимствованы цитаты из Иосифа Флавия, Плиния Младшего, Диона Кассия и других древних писателей. В аппарате издания Вальгрена в качестве параллельных источников используются тексты Иоанна Малалы, «Пасхальной хроники», «Истории» Никифора Константинопольского , Георгия Синкелла. Однако, как признает сам издатель, маловероятно, чтобы Симеон пользовался хотя бы каким-то из этих сочинений напрямую 66 . Точно так же не прослеживается знакомство хрониста с ранневизантийскими историками (Зосим, Прокопий, Агафий, Менандр, Феофилакт Симокатта). Э. Патциг и Д. Серрюйс возводили хронику Симеона к некоей «Эпитоме» IX в., в основе которой видели утраченную хронику Иоанна Антиохийского (VI в.) в обработке патрикия Траяна (VII в.) 67 . Основным источником истории императоров от Диоклетиана до Михаила I является хроника Феофана Исповедника (по У. Тредголду, некая ее парафраза) 68 . Особым вопросом является отношение труда Симеона к хронике Георгия Монаха, которая тесно сплетена с ним в рукописной традиции и также основана на сочинении Феофана 69 . По убеждению С. Вальгрена, хроника Логофета не может зависеть от Георгия Монаха 70 . |
| Поэзия в классической квантитативной метрике, прежде чем испытать глубокий упадок с кон. VI в., пережила еще один расцвет. Хотя произведения, созданные такими авторами, как Мусей, Коллуф, Трифиодор, Квинт Смирнский, Паллад Афинский, по содержанию относятся к архаизирующей нехрист. словесности, христ. сюжеты получили отражение в эпиграммах, собранных в 1-й кн. Палатинской антологии, а также в «Экфрасисе Св. Софии» Павла Силенциария . Используя возвышенную поэтическую лексику, автор создает монументальный образ храма, затмившего своей красотой все, что когда-либо видели его современники. Творчество Георгия Писиды , писавшего в царствование имп. Ираклия, завершило собой развитие ранневизант. поэзии и обеспечило в этой области переход к средневизант. периоду. Основной размер, к-рым пользовался Георгий, может быть с одинаковым основанием назван «ямбическим триметром» квантитативного стихосложения и «двенадцатисложником» силлабической поэзии. У Писиды уже заметна тенденция к фиксации ударения на предпоследнем слоге строки, ставшая впосл. почти абсолютным правилом. Это явление позволяет говорить о проникновении в силлабический стих элементов тоники. Применяя двенадцатисложник в эпическом жанре (поэмы о войнах Ираклия, в т. ч. и об аваро-слав. осаде К-поля в 626), к-рый ранее требовал исключительно гекзаметра, поэт достигает большой силы и выразительности в описаниях, не впадая в излишнее многословие. Античные аллюзии у Писиды окончательно отходят в область формы, долженствующей оттенить вполне совр. содержание. Восхваления императора, хотя и занимают существенное место в поэмах, все же не ослабляют динамичности сюжета. В религиозно-дидактическом жанре Георгий Писида создал поэму «Шестоднев», следующую в основном свт. Василию Великому, но в иной лит. форме, а также морализирующие поэмы, оплакивающие в достаточно искусной риторике суетность и неразумие человеческой жизни. Из всех лит. жанров, унаследованных от античности, наиболее консервативной оставалась историческая проза. Хотя оба выдающихся историка VI в. Прокопий Кесарийский и Агафий Схоластик , очевидно, были христианами, в их произведениях стилизация под античные образцы (гл. обр. Геродота и Фукидида) приводит к почти полному вытеснению христ. тематики и не оставляет места для христ. осмысления истории. Исключением, к-рое подтверждает правило, можно считать «Тайную историю» Прокопия Кесарийского, в к-рой церковные сюжеты занимают заметное место. В жанровом отношении, однако, это политический памфлет (греч. псогос, т. е. порицание), в к-ром реальные события искусно представлены так, чтобы нанести как можно больший ущерб репутации имп. Юстиниана и его супруги Феодоры. Задачу освещения тем, интересных для христ. аудитории, отчасти выполняли многочисленные церковные истории, но они не давали представления об историческом процессе в целом и его структуре, наполненной провиденциальным смыслом. |
|
|
