| Что в этой картине утешительного? Какая иная мысль, кроме беспощадной, слепой судьбы? Чем виноват бедный слепец, над которым так безжалостно издеваются? Так же мало утешительного и справедливого и в образе трудолюбивого пахаря; но вообще должно заметить, что Гольбейн умел открыть в Пляске Смерти светлую, примирительную мысль, именно мысль о возмездии, которая должна господствовать не только в изображениях грехопадения и Страшного Суда, но и в каждом эпизоде Пляски, на всех ступенях человеческой жизни, между этими двумя крайними пределами. Вот, например, толстый, жирный кардинал передает рыцарю индульгенцию, а Смерть, насмехаясь, повертывает кардиналу шляпу. Вот бедная женщина с ребенком просит милостыни у имперского князя, но он ей грубо отказывает, а Смерть, между тем, берет его за руку. А вот Смерть отнимает посох у сельского судьи, который протягивает руку к одному господину, уже раскрывшему свой кошелек, чтобы дать судье денег; этот господин гневно смотрит на крестьянина, который, вероятно, требовал от него своего жалованья. Вот еще судья: он берет с своего клиента взятку; между ними Смерть; а далее – бедняк, сжимая обе руки, предается жалобам на несправедливость, которую ему сделали. Вот дама, стоит на коленях перед налоем и, вместо того чтобы молиться, смотрит на какого-то молодого франта, а Смерть тем временем гасит одну из свеч, зажженных на налое. Вот еще дама, в великолепном одеянии, сидит на постели. В ногах у ней две Смерти: одна играет на скрипке, а другая тянет даму за платье. Вот гуляки, сидят за столом с какими-то женщинами. Одного из них рвет, а другого Смерть хватает за волосы. Впрочем, иногда является Смерть и у Гольбейна только в качестве судьбы, без всякого сатирического намека; только как мысль о тленности и неверности всего земного. Такие эпизоды набрасывают на произведения Гольбейна задумчивый колорит. Вот, например, священник идет святыми дарами напутствовать больного; ему предшествует Смерть с колокольчиком и фонарем – печальное предвестие для больного! Вот астролог, рассматривает повешенный перед ним шар; а Смерть показывает ему мертвую голову, как предмет, более достойный для его размышлений. |
| Через гротеск и иногда даже буффонаду звучит безмерная серьезность и проникновенность. И поразительно, что религиозный и политический антипод демократа, атеиста и социалиста Герцена, этот православный Ницше, который монашеской мантией прикрыл бурное сердце романтика-эстета, говорит о «среднем европейце» то самое, что и Герцен, и русский ультраконсерватор ссылается на русского революционера. К. Леонтьев так говорит о Герцене: «Герцену, как гениальному эстету 40-х годов, претил прежде всего самый образ этой средней европейской фигуры в цилиндре и сюртучной паре, мелкодостойной, трудолюбивой, самодовольной, по-своему, пожалуй, и стоической, и во многих случаях несомненно честной, но и в груди не носящей другого идеала, кроме претворения всех и вся в нечто себе подобное, и с виду даже неслыханно прозаического, еще со времен каменного периода. Герцен был настолько смел и благороден, что этой своей аристократической брезгливости не скрывал. И за это ему честь и слава... Как скоро Герцен увидел, что сам рабочий французский, которого он сначала жалел и на которого так надеялся, ничего большего не желает, как стать поскорее самому мелким буржуа, что в душе этого рабочего загадочного нет уж ровно ничего, и что в представлениях нет ничего оригинального и действительно нового, так Герцен остыл к рабочему и отвернулся от него, как и от всей Европы, и стал верить после этого больше в Россию и ее оригинальное, не европейское и не буржуазное будущее». «Образ будущего мелко ученого, поверхностно мыслящего трудового человечества был бы вовсе не прекрасен и не достоин! Да и то еще вопрос: будет ли счастливо подобное человечество? Не будет ли оно нестерпимо тосковать и скучать! Нет, я вправе презирать такое бледное и недостойное человечество, без пороков, правда, но и без добродетелей, и не хочу ни шагу сделать для подобного прогресса... И даже больше, если у меня нет власти, я буду страстно мечтать о поругании идеала всеобщего равенства и всеобщего безумного движения; я буду разрушать такой порядок, если власть имею, ибо я слишком люблю человечество, чтобы желать ему такую спокойную, быть может, но пошлую и унизительную будущность» 3 . |
| Так, с одной стороны, на них, усталых от похода, надвигался старый враг Фритигерна – Афанарик, который направлялся заключить союз с Феодосием. Во Фракии в это время стояли отряды Ботона и Арбогаста, а с запада грозили войска Виталиана, начальника иллирийских легионов, человека необыкновенно трудолюбивого и имевшего 2000 германцев. Целью его миссии было сдавить готов, которые обитали возле реки Истра. Вестготам, не имевшим предводителя, ничего не оставалось сделать, как вступить в мирные переговоры 124 . Деятельности Грациана в Паннонии и верхней Мезии по отношению к готам подражал и Феодосий, и с одинаковым успехом. В Адрианополе, где Феодосий был 17 августа 125 , варвары заключили с ним мир, и многие снова были приняты к нему на службу. 8 сентября Феодосий, благодаря удачным дипломатическим приемам в Сирмии, добился нового союзника Афанарика, преемника Фритигерна 126 . К концу 380 года дела в Македонии и Фракии настолько пришли в норму и не грозили никакими катастрофами, что Феодосий мог спокойно разместить своих солдат в гарнизоны, а сам отправился в столицу. По всей вероятности 24 ноября 380 г. 127 и совершил Феодосий триумфальный въезд в Константинополь 128 . Само собой понятно, что хотя этот триумф далеко не соответствовал ходу войны, в которой на долю Феодосия выпало очень мало победных трофеев 129 , но Феодосий своей дипломатией успел достичь очень важного: угасил пламя скифов и обеспечил со стороны их поддержку государству в будущем 130 . Таким образом готский вопрос, не дававший Феодосию покоя и возможности заняться устройством гражданских дел, пришел к более или менее удовлетворительному разрешению, хотя еще и не окончательному 131 . Отголоски его, правда, еще долго не переставали тревожить государство и царя, но уже было сделано много, и работа дальнейшего его окончания могла выразиться только в самом широком развитии дипломатической тактики. Путь, значит, был проложен, и Феодосию в существе дела оставалось только не сходить с него и все более и более укреплять свое влияние на варваров. |
| - Царские дети росли не только спортивными, но и трудолюбивыми. - Справа от спортивного комплекса был маленький огород, на котором дети сажали овощи и цветы. В XIX веке этой работой царские дети занимались по 6 часов в день. Для Цесаревича Алексия в парке отвели участок, где он сеял и жал рожь. В свободное от учебных занятий время государыня и дочери шили что-нибудь, вышивали или вязали, никогда не оставались без дела. Все члены семьи трудились, даже будучи под арестом в Царском Селе, – расчищали дорожки парка от снега, копали огород, срезали сухие ветви и рубили старые деревья, готовили дрова. Глядя на трудолюбивого царя, охрана с удивлением говорила: «Ведь если ему дать кусок земли, и он сам будет на нем работать, то скоро опять себе всю Россию заработает». - Мое знакомство с парком Александрия началось со здания морской караулки и красивых ворот с царским вензелем, когда я впервые приехала в Петергоф 12 августа 2020 года, в день рождения Цесаревича Алексея, для участия в Свято-Алексеевском крестном ходе. - Это исторические ворота, сохранившиеся до наших дней. Через них въезжал в свой Дворец – Нижняя дача Император Николай II со своей семьей. Здесь родились Цесаревич и три дочери августейших супругов (кроме Ольги). К сожалению, Нижняя дача сильно пострадала в годы Великой Отечественной войны, а в 1961 году была окончательно разрушена. Сейчас разрабатывается проект по ее воссозданию. Нижняя дача находится на территории, принадлежащей ГМЗ «Петергоф», и проход к ней возможен только с разрешения администрации музея. Радует, что и в прошлом, и в этом году такое разрешение было дано, и крестный ход с молитвенным пением благополучно прошёл по территории парка Александрия к поклонному кресту. После молебна с акафистом святым Царственным Страстотерпцам детско-юношеский хор исполнил праздничные песнопения, посвящённые Царевичу-Мученику Алексию и святой Царской Семье. Затем по традиции все пропели гимн «Боже, Царя храни!». В этом году крестоходцы торжественно прошли от Нижней дачи сначала к памятнику Цесаревичу Алексию, где соборно помолились о спасении России, а затем к Знаменскому Свято-Алексеевскому церковному комплексу, где в духовно-просветительском центре храма преподобной Анастасии Киевской, заканчивается наш туристический маршрут. |
| Здесь для судьи ставился «престол» ( как можно представлять, более высокое и широкое, чем обыкновенное, седалище). Здесь восседал глава народа Иов: и народ был рад ему как свету белому, даже благоговел пред ним. Ст. 8–9. Видяще мя, юноши скрывашася, старейшины же вси воставаша: вельможи же преставаху глаголати перст возложше на уста своя. Одно появление и присутствие Иова в городе переменяло настроение общества. Человек ума, прекрасно воспитанный, высоко благочестивый. постоянно деятельный, строго правдивый, ревнитель нести и честности, одаренный могучим красноречием, Иов останавливал на себе общее внимание и на всех производил глубокое впечатление: одни страшились его, другие радовались ему, иные благоговели пред ним, а некоторые благословляли его. Так, юноши, встав утром, должны были отправляться к своим занятиям: тем охотнее они отправлялись к делу, когда встречали столь трудолюбивого своего повелителя: но, смущаясь его присутствия, как бы страшась за свое недостоинство, они поспешно скрывались от его проницательного взора. Старейшины, призванные к делам общественным, также утром выходили на площадь и здесь, в ожидании своего главы, по слабости, естественной в их возрасте, садились: но, как только их взор встречал руководителя их совета – Иова, они все тотчас вставали. Это – знак, что они тотчас готовы служить исполнению его велений. Вельможи – представители древних, богатых и почтенных родов, также, в ожидании Иова, занимались беседой о делах общественных, какие надлежало разбирать и решать в ближайшем заседании совета: но, как скоро Иов появлялся среди них и восседал на свой престол, все они «полагали перст на уста " ---знак совершенного молчания в ожидании, о чем и как ему угодно будет повести речь. Так благоговели почетнейшие граждане пред «знаменитейшим между сынами востока». Ст. 10 – 11. Слышавший же блажиша мя, и язык их прилпе гортани их: яко ухо слыша, и ублажи мя, око же видя мя, уклонися. Речь, какую произносил Иов пред народным собранием в совете старейшин и вельмож, была так обдуманна, основательна, обстоятельна, понятна и приятна, что не оставляла никаких недоразумений и, даже предупреждая их, устраняла спор сторон. |
| Только авторы вроде Симеона, вообще не имевшие литературного честолюбия, их не ведали. Современный византинист, несколько склонный эпатировать своих коллег, так говорит о византийской литературе: «Первое, что мы замечаем относительно этой литературы, – что она написана на мертвом языке и по этому признаку может быть сопоставлена с теми упражнениями в переводе на греческий и латынь, какими трудолюбиво занимались неисчислимые поколения наших школьников и студентов… Я хочу подчеркнуть то обстоятельство, что когда пишешь на мертвом языке о современных событиях, эффект дистанцирования возникает неминуемо. Я знаю это по собственному опыту, потому что мой учитель греческого иногда заставлял нас переводить передовицы из газеты «Скотсмен». Наш перевод, который должен был оказаться понятным для афинянина V в. до н. э., не только изобиловал вставками – «как можно было бы выразиться», «как это называют», – не только заменял специфически современные понятия и термины их ближайшими классическими эквивалентами, тем самым лишая их как раз их специфики, но в целом делался похож на один из тех этнографических экскурсов, какие встречаются у античных историков, словно бы мы описывали диковинные обычаи какогонибудь чуждого и экзотического племени. Именно это можно видеть в высоколобой византийской литературе уже начиная с V и VI столетий» 644 . Конечно, мы имеем дело скорее с эпиграммой в прозе, чем с научной характеристикой; несколько ядовитое остроумие оплачено односторонностью. Но какаято сторона феномена византийской литературы здесь, что ни говори, схвачена, и византинист будет заниматься иллюзорным, фиктивным предметом, пока не увидит эту сторону достаточно отчетливо. Языковая ситуация литературы в Византии не была непреодолимым препятствием для ясности, отчетливости, резкой акцентировки смысла; но для того, чтобы всетаки преодолеть это препятствие, будучи автором «гуманистического», антикизирующего направления («высоколобым», по выражению С. Манго), надо было быть тем же Фотием или по меньшей мере Никифором Влеммидом, или (только в лучших, далеко не во всех произведениях) Михаилом Пселлом . |
| Господь рассказал ученикам о Своём Втором Пришествии, а также несколько притч. Первая притча — о десяти мудрых девах, запасшихся маслом для светильников, чтобы встретить грядущего Жениха, и о десяти неразумных девах, по своей рассеянности оказавшихся неготовыми к этой встрече. Она как раз говорит о том, что суд Божий может застигнуть нас врасплох, тогда уже поздно будет что-нибудь предпринимать, поэтому мы должны быть готовыми. Вторая притча — о талантах. В ней говорится о том, как господин призвал трёх рабов своих и дал каждому из них таланты (денежная единица, которая использовалась в античные времена в Европе, Передней Азии и Северной Африке). Двое вложили всё, что у них было, в труды свои и таким образом приумножили своё богатство, и за это господин наградил их, а третий не захотел утруждать себя и просто зарыл данный ему талант в землю. Господин рассердился на раба за его лукавство, отнял у него талант и отдал одному из слуг, самому трудолюбивому. Эта притча заставляет нас задуматься о том, что Господь наделяет неким талантом, даром. Для каждого из нас этот дар уникален, но мы должны использовать то, что нам было даровано во благо, чтобы дело наше приносило добрые плоды. Ведь за это потом каждый из нас будет держать ответ перед Богом. Великая Среда В этот день в Евангельских чтениях вспоминается предательство Иисуса Христа его учеником Иудой за 30 сребреников. Евангельский рассказ начинается с того момента, когда Иисус пребывал в Вифании в доме Симона прокаженного. Тогда к Нему пришла некая женщина «грешница» и принесла с собой драгоценное миро, которое возлила на главу Спасителя. Ученики вознегодовали от такой расточительности, но Иисус остановил их, растолковав, что она доброе дело сделала для Него, тем самым готовя Его тело к погребению. В то же время Иуда Искариот, один из учеников Христа, сговорился с первосвященниками и пообещал выдать Господа за вознаграждение, тогда они предложили ему за это 30 сребреников. Все богослужебные тексты и песнопения этого дня готовят нас к страшным событиям. Уже произошло осуждение и предательство Спасителя, близится час Его страданий. Великий Четверг |
| Лисицын немедленно отправился в бухту и, хорошо вооруженный, вскочил в лодку. Ловко работая веслом, скоро домчался до противоположного берега. Как только незнакомец увидал Лисицына на воде, он весело запрыгал, маня пловца к себе. Когда Лисицын подплывал к берегу, услышал, что человек зовет его по имени. Это удивило нашего героя, не узнавшего в оборванце знакомого. Сергей Петрович вышел на берег — незнакомец бросился целовать ему руки, и смеясь и плача одновременно. Теперь только узнал Лисицын своего бывшего товарища, трудолюбивого Янси. Узнал — и сам несказанно обрадовался. Китаец сильно исхудал, оброс и изорвал платье. Сергей Петрович попросил его рассказать, что же с ним приключилось. — Милостивый господин, — начал Янси, — когда твоя ушел на укрепления, я стоял на берег, глядел, мои товарищи отваливал от берег. Николай сказал, нужен переводчик провожать земляков. Василий не хотел, говорил, начальник болен, одному нехорошо быть на большой остров. Прочие товарищи пересилил, схватил меня и втащил в лодка. Ни жив ни мертв сидел я, прячась за другими, все боялся: узнают — убьют Янси. Так мы плыли до причал. Земляки честно потопил лодка и пошел к своим джонки, и мы пошел за ними. Те земляки, что были на джонка, не захотел исполнить договор и нагрузил все свой вещи на суда. Василий хотел не позволить, но Роман и прочий товарищ заспорил, мы все отошли в лес, где сидели, спрятавшись, пока моя земляк поплыл домой. Тут мы пришли на берег, стали обедать. Товарищи много слов говорил, спорил и сердился. Моя боялся драка. Потом утихли; объявили мне с Петрушей, что на Амур идут, а там на русский город Нерчин; меня берут в проводник до Великой реки, а оттуда отпустят на Приют. Петруша боялся и с нами идти, и на остров бежать — пошел с товарищи. Идем мы три дня вслед за земляками, не спуская с них глаз, но весь мир знает, господин, что китаец хитрее дракона: родичи мои нас заметили, сосчитали и расставили западня. Идем мы берегом, видим, стоит в кустах лодка без весел, мы обрадовался находке, лодку поясами привязал к иве, сработал весла к ночи и улегся спать. |
| Они непоследовательны, только если мы соглашаемся с посылкой республиканских популистов, что (истинные, настоящие) капитализм и рыночная экономика близки к народу, низшим слоям, а государственное вмешательство представляет собой стратегию эксплуатации трудолюбивых простых людей высшими слоями: противостояние капитализма и социализма выглядит как противостояние трудолюбивого простого народа господствующей элите. Но в сильном государственном вмешательстве в банковскую систему и экономику в целом нет ничего нового. Нынешний финансовый крах и сам был следствием этого: когда в 2001 году цифровой пузырь (олицетворение «интеллектуальной собственности») лопнул, решено было сделать кредиты дешевыми, чтобы перенести рост в жилую недвижимость. (Главная причина краха 2008 года — тупик интеллектуальной собственности). И если мы включим в наше поле зрения глобальную реальность, то увидим, что политические решения выплетают саму ткань международных экономических отношений. Пару лет тому назад в репортаже CNN о Мали описывалась реальность международного «свободного рынка». Двумя столпами малийской экономики были хлопок на юге и крупный рогатый скот на севере; и обе эти отрасли страдали из-за того, что западные страны нарушали ровно те же правила, которые они пытались навязать обедневшим странам «третьего мира». Мали производит высококачественный хлопок, но проблема в том, что американское правительство тратит на поддержку своих производителей хлопка суммы, которые больше, чем весь государственный бюджет Мали, так что не удивительно, что они не в состоянии конкурировать с американским хлопком. На севере же виновником был Европейский Союз: говядина из Мали не может конкурировать с высоко субсидируемым европейским мясомолочным производством — ЕС выдает субсидий на каждую корову в размере около 500 евро в год, а это больше, чем все производство на душу населения в Мали. Не удивительно, что министр экономики Мали сказал: не надо нам вашей помощи, советов или поучений о благоприятном влиянии отмены избыточного государственного регулирования; только уж, будьте добры, следуйте собственным правилам свободного рынка, и тогда все наши беды исчезнут… Куда смотрели республиканские защитники свободного рынка? Никуда, потому что крах Мали — это реальность того, что значит для Соединенных Штатов лозунг «наша страна превыше всего». |
| «Неизданные материалы, списанные мною с разных святогорских рукописей, – пишет в своём отчёте г. Ламброс, – многочисленны и разнообразны; издание их обогатит с разных сторон классическую, церковную и новую нашу литературу, разъяснит во многом и средневековую историю греческого народа». И ниже говорит: «когда будут изданы сии святогорские анекдоты, они составят книгу больше, чем в 500 страниц, которая с разных сторон осветит отечественную историю и обогатит как патрологию, так и древнюю и позднейшую нашу филологию» (см. «κϑεσις πρς τν βουλν τν λλνων» 1889 ετ.). От души желаем счастливого успеха трудолюбивому афинскому профессору в задуманном благом в интересах науки труде, скорого его окончания и широкого распространения среди читателей. 103 Отчёт этот был напечатан отдельной брошюрой под заглавием: «κϑεσις Σπυρδωνος Π. Λπρου Δ.Φ. φηγητο πρς τν βουλν τν λλνων περ τς ες τ γιον ρος ποστολς ατο κατ τ ϑρος το 1880. ϑην. κ το τυπογραφεου το Ανος (2/11 κτοβρου το ατο τους)», перепечатан в константинопольском духовном журнале за тот же год «κκλησιαστικ λϑεια» за месяцы октябрь и ноябрь и в некоторых немецких журналах Августом Больцем и Генрихом Рикенбахом. Довольно обширные извлечения из этого «Отчёта» были напечатаны в «Журн. Мин. народн. Просвещ.» 1881 г. кв. II г. Г.С Дестунисом. Не имея у себя под руками «Отчёта» г. Ламброса, при составлении настоящих библиографических замечаний, мы пользовались упомянутыми извлечениями из него г. Дестуниса. 104 Об этом своём третьем сотруднике в предисловии к изданному Каталогу г. Ламброс почему-то не упоминает, хотя, по отчёту, г. Гувела принимал участие в его учёной поездке на Афон. 105 «Известно, – говорит г. Ламброс в своём отчёте о работах по изучению византийского искусства, – что по многим причинам, а особенно вследствие происшедшей от религиозных несогласий противоположности между западным миром и восточным, всё византийское было франками презрено и оклеветано, но из всего византийского, ничто, быть может, не подверглось более несправедливым суждениям, как византийское искусство. |
|
|
