| Ничто так не мучительно, как переживать в себе постоянно эти противоречия. Возьмем для примера Малый катехизис. Мы читали сейчас в нем, что власть вязать и решить грешника дана Богом одним только православным священникам (л.36), а вы, беспоповцы, перед кем исповедуетесь? Пред простецом. Кто простецу этому дал власть вязать и решить? Никто. Вот тебе и противоречие. Далее. В Большом катехизисе о таинстве покаяния сказано, что оно нуждно потребная тайна согрешившим, в нем же оставление грехов о повинных испрашивается, от Бога же иереом даруется… и далее: исповедание грехов своих пред Богом иерею Его (л.389 об., л.390). Отпуская грехи кающемуся, иерей произносит: чадо, прощает тя Христос, и аз грешный. Исповедующий же вас, беспоповцев, простец говорит: «Бог простит», и только; ни молитв пред исповедью, ни молитвы на отпущение грехов он не читает. Разве из всего этого не видите вы, что исповедующий вас простец и сам сознает, что разрешить вас от грехов он не в силах, что ему не дана эта власть? Он и прощения вам не подает, внутренно сознавая, что не за свое дело взялся он, но восхитил недарованное ему, якоже сынове Кореовы и Озия царь. Можно ли уйти с успокоенною и примиренною совестию от такой исповеди, в которой не разрешаются грехи кающегося? Харлампий Евфимов. Да ведь это кто как исповедуется. И у вас тоже бывает, иной холодно, для примера только исповедуется, а иной с усердием и со слезами. Что ты на это скажешь? Я. Мы говорим вовсе не о тех, которые только форму исповеди исполняют, но о тех, кто искренно и с сокрушением сердечным приходит на покаяние. Каждый православный, искренно каявшийся, может подтвердить это и засвидетельствовать, как он тотчас после иерейского разрешения грехов вдруг сразу чувствует облегчение на душе. Мир, тихий покой, невыразимая радость тогда наполняют всю его душу. Не то у вас, беспоповцев: у вас разрешение грехов не подается, и ваша душа не испытывает покоя и блаженной радости. Если ты у своего духовника, по-вашему – наставника, бывал на исповеди, то что ты чувствовал, отходя от него и после? Харлампий Евфимов. |
| Еще такой отец Феодосий, простец, старец, без образования, но молитвенник удивительный. Проводились у нас политзанятия, на которые обязаны все ходить. Иеговисты старались от этих уйти занятий: работу другую сделать и еще чего-нибудь придумывали, и их за это здорово гоняли. А отец Феодосий придет, уткнется в свою бороду и Иисусову молитву творит. Не нарушил режима, и доброе дело сделал. Он не раз подавал жалобы и прошения об освобождении. Ходатайство напишет, и какое-нибудь стихотворение приложит — такой простец. Мы смеялись, зачем же стихотворение-то! В последнем лагере, где я был, собрали всех, кто как-то связан с верой, особенно много иеговистов, но и пятидесятники были, и униаты, католики. Униаты и католики служили Литургии — Мессы. У них были крестик с мощами, на котором и совершалось Таинство Евхаристии. Рядом с моей койкой была койка униатского священника. Они платочек разложат, поставят чашечку, в нее из изюма выжмут сок, кусочек булки вырежут… Мы так не делали. Мне жена по благословению нашего духовника — отца Валерия Поведского — привозила Святые Дары. Как пронести? Как сделать, чтобы не попало в руки чекистов: все ведь проверяли. Но придумали: в целлофановом мешочке — сухари, а там, в середине, еще маленький целлофановый мешочек, в котором Святые Дары. Если проверяют, можно сказать, что сухари. Мы причащались индивидуально. В каптерке соберемся, «актив», там и совершали богослужение. А как-то иду вечером, слышу — наше всенощное бдение, смотрю — сидят три старичка и всю всенощную поют, и так пели, что на душе стало хорошо, светло. Но старички были из тех, кто нас не поминают. Один из них многое рассказывал, общались мы всегда очень хорошо. А как-то раз затеяли иеговисты с ним спор такой, что вся секция затихла. Он одного молодого иеговиста начистую разбил. У него борода была такая красивая, окладистая. Но однажды не пришел он на какой-то праздник, и его решили наказать: взяли и осторожно сбрили его роскошную бороду, потом сложили между двумя картонками и отправили в театр. Он вернулся такой жалкий, а такой солидный был с бородой. А один из них на работу не пошел, его спрашивают: «Почему на работу не пришел?». — «Сегодня сорок мучеников», — «Ну, иди в карцер — будет 41-й мученик». |
| Для сытого мipa – юродство Решимость невинно страдать Из страха своё первородство За жалкую кашу продать. Простец Наук блаженное незнанье Приносит пользу паче книг: Простец живёт без притязанья, Не отличаясь от других. Когда сошлись огонь и море, И смыслы подняты на щит, Он в непонятном разговоре Благоразумно промолчит. Но и в цветах, на вид невзрачных, Растенья источают мёд. Быть может, он в одеждах брачных На пир обещанный войдёт И слово сладкое услышит За кроткий нрав и простоту: “Садись, возлюбленный, повыше, На место, близкое Христу!” На дыбе Когда, перевернув горячую подушку, Медлительную ночь я провожу без сна, И воздух долгих трав, томительный и душный, Восходит от земли и веет из окна, Тогда тяжёлый том я с полки выбираю, И оживает в нём родная старина, И Игорев поход, и битвы у Дуная, И веча вольный шум, и вечная война. Стрельцов неровен строй, вот царь въезжает грозно, На солнечном огне сверкают бердыши. А впереди века, зло удержать не поздно, Пожарища крамол на плахе потушив. Я б в этот век не мог остаться на отшибе, Приветствовать, как раб, его звериный лик, – За дерзкие слова окончил жизнь на дыбе, На землю изблевав отрезанный язык. Томленье Почему томление и скуку Все хотят немедленно прогнать, В их приходе будущую муку Не хотя до дрожи осознать, А желая только насладиться, Отдохнуть не вечность, а часок? Как сметливо щипаная птица Зарывает голову в песок! Как мы приспособились отлично Пить нектар забвения до дна! Но тоска души – онтологична И не может быть утолена. Лишь когда оставлены сомненья И молитвой заняты уста, Эта тяжесть Божьим мановеньем Может быть от духа отнята. Скука Как в море, по синему своду Плывут облаков острова; Меняется к ночи погода, Привычно болит голова. Пойду, соберусь на прогулку, Как сторож, проверю квартал, Пройду по кривым переулкам, Увижу вечерний вокзал. Здесь часто бывает пустынно, Он спит, от работы устав. По рельсам верёвкою длинной Проедет товарный состав, И эхо колёсного стука Затихнет за ним вдалеке... Какая чудесная скука |
| С одной стороны, юродивого иногда путают с человеком необразованным . О святых апостолах Петре и Иоанне в «Деяниях святых апостолов» сказано, что они были люди некнижные и простые ( Деян 4, 13 ), и многие отцы Церкви считали, что неученый может быть более духовным, чем получивший наилучшее образование . Однако такая оценка следует не столько из противопоставления мудрости мира сего и безумия ради Христа сколько из невозможности совместить мудрость, данную от Бога, и мудрость мира сего. Бог губит мудрость мудрецов и отвергает разум разумных ( 1 Кор 1, 19 ), ибо они представляют собою лжезнание . Истинное ведение Бог дает Духом Святым тем, кто становится достоин его не благодаря интеллектуальным способностям, но благодаря чистоте и добродетели, приобретенным соблюдением заповедей. С этой точки зрения на подобное «незнание» может претендовать любой христианский подвижник, и оно не должно рассматриваться, как свойство юродивых, которые к тому же не выдвигают его на первый план, когда говорят о себе, так как их «безумие» достаточно их позорит с точки зрения мудрости и науки мира сего. Христа ради юродивые не могут быть уподоблены «простецам», которые нам известны из восточной агиографии , и не имеют почти ничего общего с теми, кого в народном понимании называют «дурачок» (слабоумный). Речь идет о простоте, которая частично совпадает с нищетой духа из заповедей блаженств (см.: Мф 5, 3 ) и которую в духовности христианского Востока рассматривают как добродетель. Она противопоставляется множественности помыслов (λογισμο ι ), которые являются препятствием к внутренней чистоте и нерассеянной молитве. Эта простота также противопоставляется любому виду самолюбия и, следовательно, прямо связана с другой добродетелью — монашеским послушанием . Простота является плодом аскетического подвига, который греческие отцы Церкви именуют «απλ ω σις» (упрощение) и который является одновременно самоотречением, очищением и внутренним единством . Если безумный ради Христа в этом смысле и простец, то простец вовсе не безумный: его поступки совершенно разумны и признаются таковыми. |
| Я уже сказал выше, что читательское сословие народилось в эпоху всероссийского возрождения, благодаря громадному приливу простецов. С тех пор простец множится в изумительной прогрессии , но, размножаясь и наполняя ряды подписчиков, он нимало не изменяет своему безразличному отношению к читаемому. Чтобы убедиться в этом, стоит заглянуть в любую кофейню. Вот он сидит в углу, обложенный летучими листками. Глаза его пристально следят за строками, но в лице ни один мускул не шевельнется. Изредка он сунет в рот палец — это одно до известной степени свидетельствует о душевном движении. И ежели вам удастся в эту минуту заглянуть в развернутый лист, то вы убедитесь, что движение это произошло исключительно по поводу встреченного в газете знакомого имени. Такой-то чересчур уж быстро подвинулся по лестнице почестей; такой-то, напротив, проворовался и заседает в окружном суде на скамье подсудимых. Конечно, это не может не вызывать на размышления, хотя последние никогда не выходят из разряда самых обыкновенных общих мест. «Давно ли Павлушкой звали, — думает простец, — а теперь, поди, Павлом Семенычем величают!» Или: «Вот, поди-тка! на четырех женах женат! и куда ему такая прорва баб понадобилась! Мне и одной Арины Ивановны предостаточно…» Ничто другое его не тревожит, хотя он читает сплошь все напечатанное. Газета говорит о новом налоге, — он не знает, какое действие этот налог произведет, на ком он преимущественно отразится и даже не затронет ли его самого. Газета говорит о новых системах воспитания, — он и тут не знает, в чем заключается ее сущность и не составит ли она несчастие его детей. Он живет изо дня в день; ничего не провидит, и только практика может вызвать его из оцепенения. Когда наступит время для практических применений, когда к нему принесут окладной лист, или сын его, с заплаканными глазами, прибежит из школы — только тогда он вспомнит, что нечто читал, да не догадался подумать. Но и тут его успокоит соображение: зачем думать? все равно плетью обуха не перешибешь! — «Ступай, Петя, в школу — терпи!» «Готовь, жена, деньги! Новый налог бог послал!» |
| Затем, помимо личных имен, еще только так называемые «факты» заставляют его сделать движение бровями, но и то потому, что этими «фактами» ему прожужжали уши ненавистники и солидные. Их нельзя игнорировать, потому что слухами об них полна улица, и на каждом шагу раздается: — Каково? дождались? Поэтому необходимо запомнить хоть материальное содержание «факта», чтоб дать хоть такого рода ответ: — Да, это в некотором роде… Иначе как раз прослывешь тайным сочувствователем. Убежденного писателя он положительно избегает. Во-первых, идеалы более или менее широкие совершенно чужды его пониманию, а во-вторых, он боится ответственности, которая представляет неминуемый результат знакомства с такого рода литературой. И тут ему прожужжали уши, что «факт» и убежденная литература находятся в неразрывной связи, что первый сам по себе даже ничтожен и не мог бы появиться на свет, если б не существовал толчок извне, который оживляет преступные надежды. — Читали ли, что в такой-то газете напечатано? каковы герои? — Нет уж, вашество, я нынче не читаю. Подальше от греха. Сам-то я, конечно, не заражусь, но заваляется как-нибудь книжка, да, пожалуй, и попадет в руки кому-нибудь из домочадцев… ну их совсем! Тем не менее нельзя отрицать, что и на среду простецов либеральные веяния остаются не без влияния. В такие минуты улица вообще делается веселее и даже как-то смышленее, и простец инстинктивно следует за общим течением. Он видит, что ненавистник понурил голову, что лицо солидного человека расцветилось улыбкой, что газеты, вчера еще решительно указывавшие на «факты», начинают путаться и затем мало-помалу впадают в благодушный тон, — и сам понемногу выходит из состояния ошеломления. Но такое счастливое настроение не задерживается в нем. Равнодушный и чуждый сознательности, он во все эпохи остается одинаково верен своему призванию — служить готовым орудием в более сильных руках. В этом последнем смысле среда простецов очень опасна. Хотя сам по себе простец не склонен к самостоятельной ненависти, но и чувство человечности в его сердце не залегло; хотя в нем нет настолько изобретательности, чтобы отравить жизнь того или другого субъекта преднамеренным подвохом, но нет и настолько честности, чтобы подать руку помощи. Все его существование, все помыслы и действия насквозь проникнуты колебаниями, которые придают общению с ним характер полной бесполезности. Не убеждения действуют на него, а внешние давления. В ловких руках он делается свиреп и неумолим. Без сознанного повода, без цели, без разумения он накидывается на намеченную жертву, впивается в нее когтями и грызет. В такую минуту легко даже впасть в ошибку и подумать, что он ненавидит эту жертву, а не грызет ее, выполняя только обряд… |
| (10) Счастливец. Этюд BE, 1887, XII. Счастливец (8) Мелочи жизни. Заключение. X. Имярек. BE, 1887, XIII. Имярек (1) Мелочи жизни Р. вед., 1886 17 и 31 августа Часть первая I–V. Введение (3) Мелочи жизни BE, 1886, (4) Мелочи жuзhu. VI. На лоне природы и сельскохозяйственных ухищрений VI. На лоне природы и сельскохозяйственных ухищрений 1. Хозяйственный мужичок 1. Хозяйственный мужичок 2. Сельский священник 2. Сельский священник 3. Помещик 3. Помещик 4. Мироеды ВЕ, 1886, 4. Мироеды (2) Молодые люди VII. Молодые люди 1. Сережи Ростокин Р. вед., 1886, 19 октября 1. Сережа Ростокин 2. Черезовы, муж и жена Р. вед., 1886, 26 октября 2. Евгений Люберцев 3. Евгений Люберцев Р. вед., 1886, 2 ноября 3. Черезовы, муж и жена 4. Чудинов Р. вед., 1886, 9 ноября 4. Чудинов (9) Читатель (Несколько нелишних характеристик) VIII. Читатель (Несколько нелишних характеристик 1. Читатель-ненавистник Р. вед., 1887, 6 мая 1. Читатель-ненавистник 2. Солидный читатель Р. вед., 1887, 14 мая 2. Солидный читатель 3. Читатель-простец 3. Читатель-простец Р. вед., 1887, 17 мая 4. Читатель-друг Читатель-друг (6) Мелочи жизни. VIII. Девушки Часть вторая IX. Девушки 1. Ангелочек ВЕ, 1887, 1. Ангелочек 2. Христова невеста 2. Христова невеста 3. Сельская учительница 3. Сельская учительница 4. Полковницкая дочь «Книжки Недели», 1887, 4. Полковницкая дочь (7) Мелочи жизни. IX. В среде публичности X. В сфере сеяния 1. Газетчик ВЕ, 1887, 1. Газетчик 2. Адвокат 2. Адвокат 3. Земский деятель 3. Земский деятель 4. Праздношатающийся 4. Праздношатающийся (5) Мелочи жизни. VII. Портной Гришка BE, 1887, XI. Портной Гришка (10) Счастливец. Этюд BE, 1887, XII. Счастливец (8) Мелочи жизни. Заключение. X. Имярек. BE, 1887, XIII. Имярек Таким образом, отдельное издание существенно отличается от журнальной публикации не только составом, но и последовательностью глав и названиями некоторых из них. К публикации «Мелочей жизни» в «Вестнике Европы», подававшейся как законченное целое со своей порядковой нумерацией глав, Салтыков присоединил те части цикла, которые печатались в «Русских ведомостях» («Молодые люди», «Читатель»), «Книжках Недели» («Полковницкая дочь»), «Вестнике Европы» («Счастливец») как самостоятельные произведения. Соединяя разрозненные части цикла в отдельном издании, Салтыков дает всем главам новую нумерацию. Сохраняя для каждой из пяти главок «Введения» самостоятельную нумерацию , он, как и в «Вестнике Европы», продолжает в дальнйешем нумеровать лишь отдельные главы, не принимая во внимание составляющие их этюды. |
| Однажды несколько отцов заговорили о том, есть ли жизнь на других планетах. Присутствовал и отец Герасим. И вдруг в разговор вступил один отшельник-простец и сказал: «Отцы, понимаете ли вы, что с нами происходит? Хозяин послал работников своих потрудиться в винограднике. И когда они отправились на работу, то начали рассуждать, есть ли другие виноградники у их хозяина, где и сколько их. Подобное и мы творим. Какое нам дело до того, есть ли у Всевышнего иные миры? Мы должны возделывать наш виноград здесь, на земле...» Какое впечатление произвел этот простец на отца Герасима! Но тем не менее, он стремился видеть величие Божие и с другой точки зрения. Часто он говорил мне: «Брат мой, астрономы и физики, которые наблюдают премудрость Божию в природе, прославляют Его в величии Его и истинно в Него верят. Но мудрость Божия нетолько в бесконечной вселенной, в макрокосме, но и в невидимом микрокосме с его непрестанным движением микроскопических живых организмов, которые видны лишь при помощи микроскопа. «Велия и дивна дела Твоя, Господи Боже Вседержителю» (Ап.15:3)». Когда однажды в дождь сверкнула молния, он сказал мне «Знай брат мой, что великая математическая премудрость сокрыта в этой изогнутой линии на небе... «Небеса поведают славу Божию, творение же руку Его возвещает твердь» ( Пс.18:2 )» С простотой и глубокой верой встречал он житейские трудности. Как-то раз у них не оказалось дрожжей, чтобы испечь хлеб. Тогда отец Герасим взял четки святителя Нектария, хранившиеся у него как драгоценнейшее наследство, перекрестил вместе с отцом Варфоломеем тесто и испек просфоры для Божественной литургии. Почитание свят. Нектария, нового нашего Святого, было особенным у отца Герасима. В письме к другу и духовному брату, отцу С., он писал: «Моя бесконечная благодарность за полученную посылку со святым маслом и частицами облачения (архиерейского саккоса) свят. Нектария, которые я раздал, оставив один кусочек у себя, страждущей братии. Так как я ожидал получить от тебя фотографию, о которой ты мне писал, с писанием тебе ответа откладывал со дня на день... Мне очень хочется узнать, когда было решено перенести его святые мощи, и потому прошу тебя не забыть сообщить мне сразу об этом». |
| Не без причины же старцы говорят, что в миру на целый город – один ворог, а в монастыре к каждому монаху их приставлено десяток. Да ведь и мир требовательнее относится к монаху, нежели к мирянину. Он возлагает на него бремена тяжкие и неудобь носимые, а сам и коснуться их не желает, и – что особенно печально: нисколько не считает даже нужным касаться сих бремен, это-де не мое дело, это – только монахов дело. И вот следят за каждым шагом, за каждым, можно сказать, движением монаха и прилагают к нему самые строгие мерки. Миряне, например, в наше время почти не блюдут постных дней, а с нас взыскивают. Мне пришлось слышать похвалу архиерею за то, что в среды и пятницы он не позволял себе пить кофе с молоком: спасибо, что хоть за это похвалят. Стало быть, грех еще считают грехом хотя бы только для монахов и, замечая исполнение церковной заповеди в других, видят в себе ее нарушение. Это им полезно, а нас-то, правду сказать, уж за это хвалить вовсе не стоит. Ведь это у нас – привычка с младенчества, а не подвиг воздержания. Но как же строго следят за нами наши чада духовные! Вот уж, поистине, готовы заметить всякую пылинку – не только сучец – в нашем глазу, а себе простить тяжелое бревно! Кстати, расскажу случай из жизни покойного о. наместника Сергиевы Лавры, известного архимандрита Антония. Гостеприимный архимандрит пригласил к себе пообедать какого-то генерала. Тут же обедал и другой гость, простец игумен из провинции. Простые монастырские блюда, необычные для его превосходительства, но вкусно приготовленные, ему очень понравились: он кушал с аппетитом и похваливал. Хозяин угощал усердно. Наконец, генерал не удержался от тонкого намека на роскошь монастырского стола: “Завидую монахам, сказал он: их так хорошо кормят! Понятно, что они от такого стола и толстеют». А известно, что о. Антоний был довольно полный телосложением старец. Хозяину пришлось только улыбнуться на эту неделикатность гостя. Но гость – простец-игумен его выручил. Подали творог со сметаной – лакомое, не часто подаваемое в монастырях, блюдо. |
| Простейшая и в основе своей верная ассоциация, которая возникает у нас при упоминании о Боге – это его связь с религией. Тот, для кого Бог существует, – человек религиозный. Принимая это утверждение, однако, приходится считаться с тем, что оно не такое уж простое, как это может показаться. Когда его начинаешь конкретизировать, неизбежно возникают вопросы и проблемы. Так, если Бог связан с религией, само представление о Нем как существующем свидетельствует о ее наличии, то сама религия есть реальность внутри себя расчлененная, и это обстоятельство не может не сказываться на представлениях о Боге, его понимании и трактовке. В частности, я имею в виду то обстоятельство, что религия, в данном случае, разумеется, христианство , включает в себя церковную жизнь, опыт этой жизни, более или менее оформленный в образы, представления, понятия, христианское вероучение, богословие. Этот перечень приблизительный и не выстроенный в строгой последовательности, но и в таком виде его достаточно для того, чтобы сделать очевидным: в каждом из моментов, составляющих целое религии, Бог предстает для принадлежащих к ней по-разному. В этом случае совершенно не обязательно наличие противоречий в восприятии Бога, и все-таки различия в нем существуют. Вплоть до того, что Бог, как он видится богословам, оказывается невоспринимаемым в каких-то существенных моментах теми христианами, у кого нет богословского образования и соответствующего навыка освоения богословских текстов. Но и сам богослов в своем понимании Бога может проигрывать тому, кто не обременен богословской ученостью. Здесь ведь имеют место две ситуации, каждая из которых таит свои опасности. Так, христианин неученый, простец совершенно не застрахован от мифологизации христианства, богословы же сколько раз искушались античной ученостью, навыками античного мышления и в результате привносили в христианство внутренне ему чуждое. А теперь представим себе, что своей опасности простец избежал, а богослов попался на удочку античной учености. Вот перед нами и случай преимущества первого над последним. Об обратной ситуации нечего и говорить, ее распространенность слишком очевидна. Впрочем, книга эта посвящена не простецам и их Богу, а богословам с их трактовкой Бога. Из уже сказанного очевидно, что Бог богословов в дальнейшем будет рассматриваться не как вообще Бог христианства, а именно с точки зрения восприятия его богословами, когда дают о себе знать свои акценты, свой собственно богословский и, что особенно важно, философский опыт. |
|
|
