| Позднее его имя окружили легенды, и в Готфриде «узнавали» потомка сказочного Рыцаря-Лебедя из лотарингских былин. Из уст в уста передавали, будто его мать, благородная Ида, сестра герцога Готфрида Горбатого (1069–1076), и отец, граф Евстахий Бульонский (1047–1088), уже изначально знали о Божественном Промысле относительно своего любимца из многочисленных чудес и знаков 282 . Как писал о нем поэт, Готфрид выходит к войску; по всему Высокого избранья он достоин. С улыбкой ясной и со скромным взором Приветствия солдат он принимает, Приветствия выслушивает их И поощряет их ответной речью, Потом приказ он отдает: на утро Собраться всем в порядке боевом 283 . Заложив, а затем и продав свое герцогство епископу Люттиха и Вердена, Готфрид сформировал большой отряд численностью до 70 тыс. воинов. Вскоре к нему присоединились братья – Евстафий и Балдуин. Французы выставили отряд под командованием брата короля графа Гуго Вермандуа (1057–1102). Северная Франция организовала два ополчения – герцога Нормандии Роберта (1087–1106), брата Английского короля, и графа Роберта Фриза (1071–1093) из Фландрии. Из Южной Франции в Константинополь направились войска графа Тулузского Раймунда (1093–1105). Зрелый правитель – ему было уже более 50 лет, глубоко верующий человек, прекрасный полководец и отважный воин, которому не были чужды рыцарские добродетели, он уже принимал участие в войнах с мусульманами, помогая испанцам в ходе Реконкисты. В 1071 г. он побывал в паломнической поездке в Иерусалиме, где лишился одного глаза – говорят, его ему выкололи турки. Граф отправился на Восток в сопровождении знатнейших владетелей из Гаскони, Лангедока, Прованса, Лиможа и Оверни. Современники упоминают между ними Ираклия, графа де Полиньяка, Вильгельма Сабранского, Элезара Монтредорского, Пьера-Бернара Мотальякского, Элезара Кастрийского, Раймунда Лилльского, Пьера-Раймунда Готпульского, Гуссье Ластурского, Вильгельма V, владетеля Монпелье, Рожера, графа Фуаского, Раймунда Пеле, владетеля Алеского, Изуарда, графа Дийского, Рембота, графа Оранжского, Вильгельма, графа Форезского, Вильгельма, графа Клермонского, Жерарда, сына Гильяберта, графа Руссильонского, Гастона, виконта Беарнского, Вильгельма-Аманжье Альбертского, Раймунда VI, графа Тюренского, Раймунда, виконта Кастильонского, Вильгельма-Дюржеля, графа Форкалькверского. Епископы Аптский, Лодевский, Оранжский, архиепископ Толедский были во главе своих вассалов, как и епископ Адемар. В целом армия Раймунда состояла из 100 тыс. крестоносцев 284 . |
| Таким своим характером галликанская литургия, предшествовавшая введению римско-католической формы богослужения во Франции, обязана была попечению и трудам галликанских пастырей, живших после первых трех веков. Между ними первое место занимает чтимый и Восточной церковью св. Иларий, епископ Пиктавийский, или Пуатьесский († 366), о котором блаженный Иероним говорит, что он «составил книгу гимнов и другую книгу таинств (mysteriorum)», которые были распространены далеко на Западе, но, к сожалению, не сохранились до нашего времени 1194 . Из них под последним названием надобно разуметь прежде всего труды св. Илария по устройству священнодействия Евхаристии, и хотя эти труды вследствие утраты самой книги и недостатка прямых свидетельств о них последующих писателей не могут быть точно определены в своем существе и объеме, но по привязанности этого святителя к Востоку и некоторым оставшимся гимнам его, представляющим подражание восточным образцам, можно полагать, что и влияние его на устройство или видоизменение древнейшей галликанской литургии отличалось таким же направлением. Затем известен подобной деятельностью Мусей, пресвитер Массилийский, или Марсельский, живший в V в. († 461) и составивший по желанию своего епископа Евстахия «книгу таинств (sacramentorum)», в которой, по свидетельству современника его, также пресвитера Массилийского Геннадия, содержались между прочим и молитвы, употреблявшиеся при совершении Таинства Евхаристии, как можно заключить из описания этих молитв (supplicandi Deo et contestandi beneficiorum Eius), а может быть, и целая литургия, вновь изложенная и не дошедшая до настоящего времени 1195 . В том же веке епископ Авернский, или Клермонский, Сидоний Аполлинарий, знаменитый оратор и поэт своего времени, прилагал высокие свои способности к составлению литургий (contestatiunculae), о которых он сам говорит в письме к епископу Мегефию и о которых (de missis ab ео compositis) говорит в своей истории Григорий, епископ Турский († 595), писавший собственные толкования на эти литургии, также не сохранившиеся до нас 1196 . |
| —480— все время вращается в области лишь возможного, что отразилось на формулировке и самого тезиса (стр. 238), в котором читаем, будто «в важнейших случаях (как в 326, 333, 346 и 349 г.) сами александрийские папы, может быть, наводили справки и в таблице Анатолия“, хотя раньше (стр. 231) автор сам же признавал решающее значение в 346 и 349 гг. астрономических данных. С большим трудом можно усматривать «ясный след» того, что цикл Анатолия сохранился даже на западе в VIII веке по Р. X., в рукописи клермонской коллегии, где имеется подробная дата кончины франкского короля Теодериха IV, о чем о. Д. А. Лебедев говорит в самом конце своей книги (стр. 384–387). В особом приложении о. Д. А. Лебедев говорит о 19-летнем цикле псевдо-Анатолия (стр. 360–381). Здесь находим уничтожающий разбор попытки Дана доказать возможность подлинности «книги Анатолия» и аргументы за не подлинность и британское происхождение этой книги. Мы отметили лишь главнейшие из обсуждаемых в книге о. Д. А. Лебедева вопросов, но и этих вопросов много и они весьма разнообразны. Однако при обсуждении каждого вопроса автор обнаруживает глубокие специальные познания. Каждая страница, каждое почти примечание наглядно свидетельствуют об исключительных познаниях автора в специальной области хронологии и пасхалии. Видно, что ученость не набирается автором для сочинения, но его обширные познания сами как бы просятся наружу. Иногда автор не сдерживает потока своих специальных знаний, за что заслуживает даже упрека. В сочинении о. Д. А. Лебедева есть излишнее. Диссертация его оканчивается на 92-й странице, а дальше следует 151 стр. приложений и нельзя сказать, чтобы все приложения были необходимы. Некоторые приложения представляют скорее отдельные статьи. Таков второй отдел первого приложения, где идет речь об емволимических годах в 76-летнем периоде Калиппа. Слишком отдаленное отношение к теме диссертации имеет и приложение В (стр. 333–341): Когда точка весеннего равноденствия совпадала с началом созвездия Овна? Здесь о. Д. А. Лебедев решает специально-астрономический вопрос о том, когда |
| Личность и имущество крестоносцев, отправляющихся в поход, были неприкосновенными и находились под защитой Божьего мира (Treuga Dei). («Treuga Dei» на Клермонском соборе ставило целью обеспечение внутреннего мира общества посредством запрещения вооруженной борьбы между крестоносцами начиная с пятницы и по вечер воскресенья этой же недели.) По призыву папы Урбана первыми в поход отправились фанатичные французские крестьяне под предводительством одного монаха. Армия крестоносцев уже вскоре превратилась в сброд, выражающий свою социальную неудовлетворенность в еврейских погромах. На Балканах войско рассеялось, и, после того как византийцы быстро переправили этих «крестоносцев» на вражескую территорию, турки учинили им безжалостную резню. Настоящий крестовый поход возглавили французские рыцари. В результате первого крестового похода рыцари в 1099 году заняли Иерусалим и перебили мусульманское население, невзирая на пол и возраст. Решающая причина первых военных успехов рыцарей-крестоносцев кроется в их методе боевых действий. В то время туркам была еще неведома стремительная, осуществляемая в сомкнутом строю атака закованного в броню конного войска рыцарей, которое чуть ли не втаптывало в землю противостоящую пехоту и легкую конницу. Рыцари образовали Иерусалимское королевство, а затем в результате дальнейших завоеваний в Палестине и Сирии - новые графства и княжества. Военные завоевания сопровождались переносом на эти земли феодальных порядков, в том числе и созданием католической церковной иерархии. Эти территории до турецкого завоевания находились под протекторатом Византии. Несмотря на то что турки угрожали и Византии, греческая империя опасалась новых завоевателей - крестоносцев - не меньше, чем нехристиан. Больше всех от этих походов выиграли итальянские купцы, чьи расчеты оправдались. Торговые пути на Восток стали более надежными, строились новые поселения. Купцы находились под защитой крестоносцев, полувоенное государство которых создало своеобразные организации, так называемые рыцарские ордена. Для ухода за больными рыцарями - членами орденов, защиты пилигримов и осуществления церковных функций сложились военные монашеские ордена. Членами орденов тамплиеров, иоаннитов и немецкого (тевтонского) рыцарского ордена были рыцари, давшие монашеский обет. |
| Преемником Франциска II, умершего 5 декабря того же года, был Карл IX, при котором влияние кардинала де Лоррена еще более возросло. Катерина Медичи предоставила ему, до некоторой степени, опеку над молодым королем, довольствуясь тайным плетением сети обширной интриги, которая должна была уничтожить соперничествовавшие между собою дома Лорренов и Монморанси, и укрепить власть в ее руках. 22 февраля 1561 года, синьор де Сен-Жан явился в парламент с грамотами, в которых говорилось от имени молодого короля, «что упомянутый синьор послан нарочно, для объявления магистрату, что Его Величество хочет и требует немедленного утверждения жалованных грамот, относящихся к допущению ордена Иисуса. Так как Его Величеству стала известна великая досада вышеупомянутых монахов, и, так как король нашел, что орден этот может принести только пользу религии и христианству, и великое благо всему государству, то королева-мать, по соглашению с советом, послала синьора Сен-Жана, для объявления магистрату своей последней и непременной воли, чтобы упомянутый орден был допущен в Париже и во всем королевстве». Как видно, иезуиты не падали духом. Они требовали разрешения поселиться не только в своем отеле в Клермоне, но и во всем государстве; это произошло от того, что они приобрели нового покровителя, кардинала Турнонского, только что дозволившего им устроить общежитие в городе, по имени которого он назывался. Кроме того, Лайнес прислал в Париж ловкого иезуита, способного извлечь всевозможную пользу из высокого покровительства кардиналов Турнонского и де Лоррена. Иезуит этот назывался Когордан. Многочисленные грамоты Франциска II и Карла IX доказывают, что Лайнес не ошибся относительно способностей и достоинств своего представителя. Когордан начинал даже очень шуметь о парламентской оппозиции, и двор считался с его великой досадой. Парламент был не из робких и, несмотря на новые королевские приказания, решил, что, не предрешая дела о наследстве Клермонского епископа, которое оспаривалось у иезуитов, последние могли обратиться за утверждением своего ордена или к собранию в Пуасси, которое должно было состояться в ближайшем будущем, или к общему собору, который решено было закончить. |
| Лотарингские епископы должны были смириться; доброе имя Титберги восстановлено и она вновь получила права супруги Лотаря и королевы; Вальдрада же подверглась епитимьи. Такой исход дела обеспечивал за папами право – быть блюстителями закона для всей церкви, право верховной судебной власти над всеми христианами, не исключая и государей, также право отменять решения областных соборов, созывать новые, судить и низлагать епископов. Известны и другие случаи, когда папы требовали к своему верховному суду королей, не хотевших уважать святости брачных уз. На клермонском соборе 1095 г. папа Урбан II отлучил от церкви Филиппа I, короля французского, за незаконное бракосочетание с графиней Бертрадою. Спустя столетие Иннокентий III наказал интердиктом французского короля Филиппа Августа, который отверг свою супругу Ингебургу и женился на одной графине. Около того же времени Альфонс IX вступил в брак со своей племянницей. Посредством интердикта Иннокентий III заставил и его расторгнуть незаконное супружество. Можно было бы доказать, что папы наказывали сластолюбивых королей, преследуя свои личные цели, которые со святостью брака не имеют ничего общего. Папы находили политику этих королей несогласною с интересами апостольского престола. Это-то собственно и вооружало их против королей. Не имея возможности вступить в открытую и прямую борьбу с враждебною политикою, папы избирали косвенные пути и выступали блюстителями нравственного закона. Поучителен в этом отношении следующий факт. Урбан II отлучил от церкви Филиппа I. Но когда его политика стала совпадать с видами папы, то Пасхалий II, преемник Урбана, не обращал уже внимания на то, что король продолжает незаконную связь с Бертрадою. При всем том борьба пап против соблазнительной жизни королей много помогла упрочению нравственного авторитета римских первосвященников. Папа обуздывает порок, не взирая на лица; папа не стесняется карать грех даже тогда, когда он гнездится в сильных мира сего, когда греху потворствуют епископы. Этого ли еще недостаточно для признания за папами верховной судебной власти? Руководимый нравственным чувством, народ невольно склонялся в пользу папы и таким образом вопрос об юридических правах папской кафедры на верховную судебную власть стушевывался и терял силу. Поэтому, когда Филипп Август хотел оставить без внимания приговор Иннокентия III, то народ стал роптать так громко, что король вынужден был наконец покориться требованиям папы. |
| Однако в тот момент, когда Алексей I уже был готов перейти к решению этой задачи, произошло событие, которое перечеркнуло все его замыслы и поставило Империю перед новыми трудностями самого разного рода: приближались крестоносцы. В идее крестовых походов нашло воплощение стремление вновь окрепшего папства к распространению своего могущества на христианский Восток. Призыв Урбана II на Клермонском Соборе нашел мощный отклик вследствие того религиозного одушевления, которое владело Западом со времени начала клюнийского реформаторского движения. Результатом его было устремление к Святой Земле, сила притяжения и беды которой (в 1077 г. Иерусалим был взят сельджуками) были хорошо известны западному христианству из сообщений всё большего числа пилигримов. Это устремление охватило жадных до новых земель феодалов, а также задавленные экономической нуждой и охваченные религиозным возбуждением народные массы Запада. Напротив, для Византийской империи идея крестовых походов была совершенно чуждой. Борьба с неверными не являлась здесь чем-то новым: будучи государственной необходимостью, она уже давно стала для византийцев само собой разумеющимся явлением. Именно поэтому освобождение Святой Земли как задачу государства они не считали делом всего христианства, поскольку речь шла о старой имперской территории. С другой стороны, предпосылок для совместных действий с Западом теперь, после прекращения церковного общения, было гораздо меньше, чем когда-либо. С Запада ожидали наемников, а не крестоносцев. И в самом деле: византийский император в тяжелые годы сельджукской и печенежской опасности, так же, как и в других случаях, вербовал солдат на Западе. Среди прочего он, по-видимому, написал и графу Роберу Фландрскому, который гостил у него в конце 1089 или начале 1090 г. во время паломнической поездки. Роберт принес ему вассальную клятву и пообещал прислать 500 фландрских рыцарей 821 . В сущности, той же цели служили и просьбы о помощи, направленные Алексеем в Рим, а также переговоры об унии, которые он вел с Урбаном II 822 . |
| Она действительно приблизилась к двери, ведущей на лестницу, постояла несколько мгновений, пристально вглядываясь в темноту, но не различая в ней священника, и прошла мимо. Она показалась ему выше ростом, чем была при жизни; сквозь ее одежду просвечивала луна; он слышал ее дыхание. Когда она удалилась, он так же медленно, как и призрак, стал спускаться по лестнице, чувствуя себя тоже призраком; его взгляд блуждал, волосы стояли дыбом. Все еще держа в руке потухшую лампаду и спускаясь по спирали лестницы, он явственно слышал над своим ухом голос, который со смехом повторял: «… И некий дух пронесся пред лицом моим, и я почувствовал его легкое дуновение, и волосы мои встали дыбом». II. Горбатый, кривой, хромой Каждый город средневековья, каждый город Франции вплоть до царствования Людовика XII имел свои убежища. Эти убежища среди потопа карательных мер и варварских судебных установлении, наводнявших города, были своего рода островками за пределами досягаемости человеческого правосудия. Всякий причаливший к ним преступник был спасен. В ином предместье было столько же убежищ, сколько и виселиц. Это было злоупотребление безнаказанностью рядом со злоупотреблением казнями – два вида зла, стремившихся обезвредить друг друга. Королевские дворцы, княжеские особняки, а главным образом храмы имели право убежища. Чтобы населить город, его целиком превращали на время в место убежища. Так Людовик XI в 1467 году объявил убежищем Париж. Вступив в него, преступник был священен, пока не покидал города. Но один шаг за пределы святилища – и он снова падал в пучину. Колесо, виселица, дыба неусыпной стражей окружали место убежища и подстерегали свои жертвы, подобно акулам, снующим вокруг корабля. Бывали примеры, что приговоренные доживали до седых волос в монастыре, на лестнице дворца, в службах аббатства, под порталом храма; убежище было той же тюрьмой. Случалось, что по особому постановлению судебной палаты неприкосновенность убежища нарушалась, и преступника отдавали в руки палача; но это бывало редко. Судьи боялись епископов, и когда оба эти сословия задевали друг друга, то судейской мантии нелегко было справиться с епископской сутаной. Все же иногда, как в деле убийц парижского палача Малыша Жана или в деле Эмери Руссо, убийцы Жана Валере, правосудие действовало через голову церкви и приводило в исполнение свой приговор. Но без постановления судебной палаты горе тому, кто посягнул бы с оружием в руках на право убежища! Всем известно, какой смертью погибли маршал Франции Робер Клермонский и маршал Шампаньи Жеан де Шалон; между тем дело шло всего лишь о Перрене Марке, слуге менялы, презренном убийце. Но маршалы взломали врата церкви Сен-Мери. Вот в этом-то и заключалась неслыханность их проступка. |
| Так разошлись навеки и наши судьбы. Баронесса де План будет вести в Париже светскую жизнь, и в моем представлении это был какой-то вихрь неведомых мне и волнующих ощущений в обстановке непрерывного праздника. Свою же будущую скромную жизнь я рисовал себе вполне ясно. Мысленно я уже просыпался в комнатушке на улице Бийяр. Я уже шел по тем трем улицам, по которым нужно пройти, чтобы попасть в университет. Я входил в кирпичное здание и оказывался в аудитории, в просторном зале с голыми стенами, где ничего не было, кроме черных досок. Я слушал профессора, разбиравшего какого-нибудь автора, включенного в программу по подготовке к лиценциату или к кандидатскому экзамену. Лекция длилась часа полтора. Потом с портфелем под мышкой, я возвращался домой по холодным улицам старого города. Так мне предстояло провести еще один год, поскольку я не занимался достаточно усердно, чтобы выдержать экзамены. По-прежнему я буду ходить мимо мрачных домов Клермона, окруженного цепью снеговых вершин, буду видеть родителей маленького Эмиля, все так же играющих у окна в карты, старика Лимассе, читающего газету в укромном уголке «Парижского кафе», стоящие на площади Жод омнибусы. Да, дорогой учитель, я снова очутился в жалком мире нищих духом людей, которые в своей привязанности к внешним формам жизни не в состоянии проникнуть в ее сущность. Я не находил в себе прежней веры в превосходство науки, для которой достаточно каморки в три квадратных метра, чтобы какой-нибудь Спиноза или Адриен Сикст постигал вселенную и тем самым владел ею. Ах, в тот период бессильных вожделений и побежденной любви я был жалкой посредственностью, Я проклинал (и как это было несправедливо!) жизнь, посвященную отвлеченным занятиям, к которой мне предстояло вернуться. А теперь как бы мне хотелось, чтобы она Действительно снова была моим уделом и чтобы я вдруг проснулся бедным студентом клермонского университета, квартирантом у отца Эмиля, учеником старика Лимассе, угрюмым прохожим на темных улицах — но невинным» Невинным! А не тем человеком, который пережил то, что я пережил и о чем мне приходится теперь рассказывать. 6. — Третий кризис. |
| Это опьянение торжествующей гордыни было нарушено неожиданным событием. Маркиз написал, что возвращается в замок, но без Шарлотты: мадемуазель де Жюсса все еще хворала, и ей приходилось остаться в Париже, у тетки. Мы обедали, когда маркиза сообщила эту новость. Тут со мной приключился такой страшный припадок гнева, что он удивил меня самого: я даже вынужден был уйти из-за стола, сославшись на внезапное головокружение. Мне хотелось кричать, разбить что-нибудь, проявить свое бешенство в каком-нибудь безумном поступке. Гнев буквально потрясал все мое существо. Живя в лихорадке тщеславия, которая владела мною со дня отъезда Шарлотты, я все предвидел, кроме того что при всей своей влюбленности девушка может найти в себе достаточно силы, чтобы не возвращаться в Эда. Она избрала самый простой и в то же время безошибочный и решительный способ освободиться от власти своего чувства! Вся хитроумная тактика моей науки становилась столь же бесполезной, как бесполезна пушка с самым усовершенствованным механизмом против врага, оказавшегося вне пределов ее досягаемости. Что я мог предпринять, раз Шарлотты не было здесь? " Ничего, решительно ничего! А возможность разыскать ее в Париже была для меня исключена. Я с такой остротой, с такой болью понял свое бессилие, и это сознание так взбудоражило мою нервную систему, что с момента-получения письма от маркиза и до его возвращения я не мог есть и несколько ночей подряд не спал. С приездом маркиза я надеялся по крайней мере узнать, есть ли надежда, что Шарлотта вернется к концу июля, в августе или хотя бы в сентябре. Мой контракт кончался в середине октября. Сердце у меня неистово билось и к горлу подступал ком, когда мы с Люсьеном прогуливались по перрону клермонского вокзала в ожидании шестичасового поезда из Парижа. Терзаемый нетерпением, я настоял, чтобы нам разрешили поехать встречать маркиза. И вот локомотив входит под стеклянные своды вокзала… Породистое и потрепанное лицо маркиза высовывается из окна вагона. Рискуя выдать свои чувства, я тут же спросил: — Как мадемуазель Шарлотта?.. |
|
|
