| Первым, издал эти памятники Bottari 673 , но, по всей вероятности, согласно всегдашнему его обычаю, он сам не видал их, а объяснил по рисункам, очень неудовлетворительным, помещенным потом в его сочинении: неудивительно, поэтому, что он не понял надписей этих гробниц и принял живопись их за произведение христианского художника, приписав языческие сюжеты, встречающиеся в ней, его неловкости и неуменью. Ошибочное мнение это осталось в христианской археологии и повторяется до наших дней; его разделял даже и известный французский ученый Raoul Rochette 674 . В конце прошлого столетия гробницы эти были забыты, место, где они находились, потеряно, и только после продолжительных усилий римскому археологу Р. Marchi удалось снова найти их. Более подробное, в последнее время, изучение этих памятников, привело к совершенно иному заключению. Из трех аркосолий, составляющих эту группу гробниц, один – с эпитафией и фресками, сюжеты которых истолкованы надписями; другой, также, расписан, но не имеет ни надгробия, ни объяснительных слов; последний – не украшен живописью, но зато с эпитафией. В надписи первого аркосолия сказано, что он принадлежит Викентию, жрецу бога Сабация; идеи эпикурейского характера выражены в ней; и мы находим тут фразу, заключающую в себе, как бы, приглашение жить весело, есть, пить, тешиться и с собою унести все хорошее: Manduca vibe lude bene et me cum vibes benefac hoc tecum feres. G. B. de Rossi 675 не придает столь эпикурейского значения словам: cum vibes benefac, что вполне согласно с сюжетами живописи, являющейся на стенах этой гробницы, в которой изображены, как мы увидим дальше, суд души умершего, награда за добрые дела в будущей жизни и надежда на возрождение, т. е. воскресение. Приведенная выше надпись, по мнению римского археолога, должна быть понята в таком смысле, что следует, веселясь, делать добро ближним. Мораль этого поклонения дозволяла, стало-быть, широко наслаждаться благами земной жизни, но при этом, требовалась и благотворительность. Подобные принципы мы находим у римских писателей, времен империи; они выражены, также, и в языческих эпитафиях той эпохи. |
| умершего лица с обращением к святому Григорию. Такова, например, следующая эпитафия его своему отцу, Григорию же. «Пастырскую свирель вложил в твои руки я, Григорий. Ты же, сын мой, играй на ней, как искусный пастырь; всем отверзай дверь жизни и в отеческий гроб сойди созревшим» 479 . Иные – в форме обращения к умершему от благодарных соотечественников, признательно помнящих и чтущих заслуги его для них 480 , а большая часть – от лица умершего, как таинственный голос из-за пределов гроба, с обращением и просьбой ко всякому вообще проходящему мимо места его погребения, «уронить слезу на его могилу» 481 . Некоторые эпиграммы изложены в живой диалогической форме, как, например, следующая: «Какой это памятник и чей? – Не знаю; на столбе не видно надписи, потому что опрокинут он прежде гробницы. – А какого времени? – Работа памятника старинная. – Скажи же, чья зависть расхитила это? – Злодейские руки соседа. – Что хотелось им найти? – Золотую обводку» 482 . Или в подобной же вопросной, но более краткой, отрывистой и лаконически сильной форме, например, эпитафия: «Нонна Филтатьева. Где она скончалась? – В храме. – Как? – Молясь. – Когда? – В старости. – Прекрасная жизнь, святая кончина!» 483 Иные – в форме прозопопеи, вроде, например, эпитафии Василию Великому : «Науки! Общая обитель дружбы! Дорогие Афины! Ранние условия вести божественную жизнь! Знайте это, что Василий на небе, чего желал, а Григорий на земле и на устах носит узы» 484 . Некоторые эпитафии, наконец, в изложении своем допускают отчасти метафорически-мифический элемент античной поэзии, как это можно видеть, например, из следующего стихотворения: Αι Χριτες Μοσαισι Τι ρεξομεν; οκετ γαλμα Χειρν ημετερων Εφημιος εν μερπεσσι. Χαι Μοσαι Χαρτεσσιν " Επε φθνος εστν λιτρος, Τοσσον εχοι μν δε τοδ ορκιον εμπεδον εστω. Μηκετ ναστσαι τοον μερπεσσιν γαλμα 485 . Таким образом, на основании приведенных образцов эпиграмматических стихотворений святого Григория Назианзина мы приходим к выводу, что эти стихотворения и по своему стилю, и по своему стихотворному размеру, и отчасти по самому внутреннему характеру своему носят на себе живые и симпатичные черты сходства с эпиграммой древнегреческой литературы, под влиянием антологических образцов которой они, очевидно, и написаны. |
| В Риме, в первые столетия империи, ученые, просвещенные, вообще, благовоспитанные люди говорили на греческом языке; знание его потому было, как бы, отличительным признаком образования; что породило привычку употреблять в разговоре греческие слова, мода, которой следовали, особенно, женщины, обстоятельство, не раз вызвавшее сатиричесвий смех Ювенала и других поэтов той же эпохи. Обыкновение это отразилось и в лапидарном стиле, так, например, есть латинские эпитафии, христианские, равно как и языческие, к которым прибавлены греческие выражения, и иногда текст их написан, вполне или отрывками, греческими буквами. Подобное смешение обоих языков продолжалось в отдельных примерах до XI столетия. V Надгробия языческого Рима начинаются, обыкновенно, обращением к духу умершего и посвящением ему гробницы. Исключая богов, с ясно обозначенной личностью, древние римляне признавали существование гениев, число и деятельность которых не были так точно и положительно определены. Все, что происходило в природе и жизни человека, все явления и моральные события состояли в ведении этих духов, властвовавших на земле, соединяя смертных с богами. Между гениями подобного рода особенно уважались покровители родов – genius generis. Они делались предметом домашнего почитания, и среди их числились, также, пенаты – penates – боги дома, и лары – lares: последние были души умерших, но добродетельных членов семейства, превратившихся в хранителей живущих родственников и их имущества. Напротив, души людей злых, а также и погибших насильственною смертью, или непогребенных, ларвы (larvae, 1emures), блуждая вокруг домов не находя покоя, без надежды и убежища, вредили людям, причиняя им болезни и, всякого рода, несчастья. Души умерших, очищенные погребальными обрядами, и сделавшиеся предметом поклонения, наравне с богами и героями, назывались: «Dii» или «Divi Manes» т. е. чистые, святые, добрые 119 ; они обитали в глубине земли и 21-ое февраля – Feralia, был день, преимущественно, посвященный им. Языческие эпитафии начинались воззванием к этим гениям, выражавшимся словами «Diis Manibus», которые писали в сокращении буквами D.M., прибавляя к ним иногда и S. т. е. «Sacrum». |
| Можно шаг за шагом проследить, имея под руками труд Росси, как постепенно усложнялся и развивался в этом направлении лапидарный стиль христианских памятников, отражавших искусственное, я бы выразился, праздное, риторическое направление позднейшей могильной христианской эпиграфики. В эпитафиях V–VI веков читаются целые тирады, составленные из рифмованных эпиграмм, изложенные по всем правилам риторики и, может быть, писанные по заказу, например, Hic requiescit in pace turtura, dulcis (дорогая) Petronii conjux, Deo serviens unice (как никто), fidei amica, castis moribus ornata, communis fidelibus amicis, familiae grata, natorum nutrix, unquam amara (всегда любезная) marito, quae vixit. Это уже напоминает золотые мещанские надписи... Важную услугу для определения хронологии христианских надписей оказывает, наконец, характер записанных в них имен. Чем древнее надписи, тем более в них имен, заимствованных из римской практики, и, напротив, чем они позднее, тем их менее. Из наблюдения над содержанием христианских эпитафий оказывается, что в первые три века преобладают имена и прозвища, заимствованные из мира античных богов и героев; таковы, например, Ammonius, Aphrodisius, Bacchus, Αρτεμησια, Diogenes, Φοβος. К ним примыкают такие же nomina gentilitia, взятые из предметов животного и растительного царства. Христианские имена попадаются за этот период очень редко и спорадически; по содержанию своему они выражают религиозные идеи или взяты с еврейского, например, Авраамий, Benedictus, Daniel, Ελπιζα, Σωζομενη, Θεδουλος. Согласно с античной ономатологией встречаются двойные имена, например, Muscula quae et Galatea, Asellus qui et Martinianus. Прежде эту двуименность объясняли таким образом: одно из имен языческое, а другое христианское, но, вероятнее, мы имеем здесь соединение гражданского имени с прозвищем бытовым. Античные надписи соединяют с именем покойника какой-нибудь похвальный эпитет или почетную черту. Христиане вначале пользовались этими эпитетами очень осторожно, и их надписи отличались лаконизмом. Но затем, с III–IV веков, уже начинается накопление этих похвальных предикатов, и появляется целая масса таких хвалебных эпитетов, из которых отметим следующие: benemerens (очень частый); bonus; bonae memoriae; dulcis; dulcissimus; famulus Dei; 334 κακος; θεοσεβς. 335 На одной галльской надписи о пресвитере Валерии сказано: qui fuit ad Dei officium paratus; humanitas in eo satis laudanda; amicus omnibus. 336 Сюда же следует отнести и буквы: v. с, с. f. в конце эпитафий, что означает: vir clarissimus; clarissima femina. 337 |
| де Л. после завершения «Моральной постиллы» в 1339 г. отсутствуют, вслед. чего долгое время считалось, что он умер ок. 1340 г. В качестве подтверждения этой датировки рассматривались тексты 2 эпитафий Н. де Л. Первая эпитафия была выбита на надгробии Н. де Л. в парижском монастыре францисканцев вскоре после его кончины. В 1580 г. надгробие сильно пострадало от пожара; в 1631 г. оно было отреставрировано и на нем выбили новую, дополненную эпитафию. Надгробие было уничтожено в ходе событий Французской революции (1789-1799), однако тексты 2 версий эпитафии сохранены в биографических справках о Н. де Л., составлявшихся францисканскими историками XVI-XVII вв. (см.: Labrosse. 1906. P. 396-398. N 31). Как в 1-й, так и в основывающейся на ней 2-й версии эпитафии кончина Н. де Л. датируется 23 окт. 1340 г. Однако эта датировка противоречит обнаруженному в кон. XIX в. документальному свидетельству: из регистров королевского казначея следует, что в июле 1349 г. по распоряжению Бланки Наваррской (1331-1398), супруги франц. кор. Филиппа VI, Н. де Л. был отправлен в подарок бочонок вина (см.: Ibid. P. 393. N 26). Для согласования данных этого документа с датировкой в эпитафиях Лабросс предположил, что эпитафия была повреждена при пожаре, поэтому даже в 1-й версии представлена в описаниях в искаженном виде: в указании года (MCCXLIX) оказались незамеченными последние символы (IX), а указание дня было прочитано ошибочно (XXIII вместо XIIII). Справедливость этого предположения подтверждается изданным в Париже в нач. XVI в. францисканским сборником, составитель к-рого мог видеть неповрежденную эпитафию Н. де Л. или использовал др. источник информации. В помещенной в сборнике краткой справке о Н. де Л. и его сочинениях говорится, что он «вступил на путь всякой плоти в лето Господне 1349 в день 14-й месяца октября, в год от своего вступления в орден 48-й» (Ingressus est autem viam universe carnis anno Domini M.CCC.XLIX. die XIIII mensis Octobris, anno ab ingressu ordinis XLVIII - Firmamenta trium ordinum beatissimi Patris nostri Francisci. |
| (5) «…влюбиться в П.» – Под П. несомненно имеется в виду Пушкин. В черновых вариантах читаем: «П. есть дурная пародия на лорда Байрона так, как Онегин есть изнанка Дон-Жуана». Пушкин передает здесь светские разговоры, а также бранные отзывы критики. Так, Ф. Булгарин в «Северной пчеле» 1830 г. писал: «О том, что Онегин есть неудачное подражание Чайлд Гарольду и Дон-Жуану, давно уже объявлено было в русских журналах». (6) «…эпитафия попу», (7) «…стихи на брак…» – В многочисленных списках Пушкину приписывалась следующая эпитафия попу: Не памятник, а диво: В могиле гроб, Во гробе поп, В попе вино и пиво! Стихи на брак – «Первая ночь брака», стихотворение, приписывавшееся Пушкину. (8) «Мы надеялись…» – Пушкин имеет в виду статью Ф. Булгарина о VII главе «Евгения Онегина». Там Булгарин писал: «Итак, надежды наши исчезли! Мы думали, что автор „Руслана и Людмилы“ устремился на Кавказ, чтоб напитаться высокими чувствами поэзии, обогатиться новыми впечатлениями и в сладких песнях передать потомству великие подвиги русских современных героев. Мы думали, что великие события на Востоке, удивившие мир и стяжавшие России уважение всех просвещенных народов, возбудят гений наших поэтов – и мы ошиблись! Лиры знаменитые остались безмолвными, и в пустыне нашей словесности появился опять Онегин, бледный, слабый…» («Северная пчела», 1830 г., В «Вестнике Европы» (1830, Надеждин писал о том, что в связи с войной 1829 г. «ни один из певунов, толпящихся между нами, не подумал и пошевелить губ своих!» (9) «Разные народы разные каши варят». – Цитата из поэмы Н. А. Львова «Добрыня, богатырская песня». (10) «…мусикийским орудием…» – Это выражение в применении к балалайке заимствовано из книги Г. П. Успенского «Опыт повествования о древностях русских». Выходные данные Печатается по постановлению Редакционно-издательского совета Академии наук СССР АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В ДЕСЯТИ ТОМАХ Том VI Текст проверен и примечания составлены проф. Б. В. Томашевским Редактор издательства К. Н. Феноменов |
| Насколько известно, начали хоронить в этом некрополе донатистских клириков в 422-м году. 7 октября 422 г. умерла 50-ти лет Юлия Гелиола, сестра донатистского епископа в Ala Miliaria, Немессана, а 22-го декабря в свою очередь умер этот епископ. Брата и сестру похоронили в одной и той же камере, первой из ряда расположенных к северу. Без сомнения с этого и началось постепенное заполнение кладбища. На лицевой стороне погребальной камеры вставлен был камень с надписью. Он теперь находится в Лувре. Надпись следующего рода: —330— Memoria sancti semperquo gloriosi patris nostri Nemessani ep(i)s(copi). Vixit annis LX, inter quibus XVIII, quos sacerdotium D(omi)no administravit et requievit in pace XI K(a)l(endas) Januaria(s), a(nno) p(rovinciae) CCCLXXX et III. Julia Geliola, sacra Dei, sacerdotis soror, vixit annis L, et requievit in pace nona(s) octo(bres) a(nno) p(rovinciae) CCCLXXX et III (См. С. I. L. VIII. Gsell, 21570; Fouilles de Banian p. 20–21). Титул pater noster показывает, что Немессан был епископом в самом городе Ala Miliaria. В течении 18 лет исполнял он епископские обязанности и, кажется, пользоваться великим уважением и почитанием со стороны донатистов. По крайней мере в склепе, где покоилось его тело, открыто существование graffiti на известке, очевидно сделанных богомольцами. 325 Одиннадцать лет спустя, для умершего пресвитера Виктора устроили другую камеру, вторую из ряда расположенных к северу. Эта камера сообщалась при помощи внутренней двери с камерой Немессана, у входа в неё была помещена следующая эпитафия: Memo(ria) Victoris p(res)b(yteri). Vicxit annis LII: dis(cessit) XI K(a)l(endas) octob(res). Lucianus frater fecit. (Anno) pro (vinciae) CCCXC и II II. (C. I. L. VIII, 21574,). Из этой подписи видно, что пресвитер Виктор умер 52 лет, 21-го сентября 433 года и что он был погребен заботами его брата Люциана. К нему не замедлил скоро присоединиться пресвитер Кресцент. Он умер 55 лет 27 февраля 434 г. и тело его положили в одной из камер к югу. Вот его эпитафия: |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла ИУЛИАН [итал. Giuliano] (V-VI вв.), св. (пам. зап. 23 нояб.), еп. г. Лаус-Помпея (ныне Лоди-Веккьо, Италия). Основной источник сведений об И.- хроника мон-ря св. Петра в Лоди-Веккьо, составленная вскоре после 1222 г. мон. Ансельмо да Вайрано, в которой сообщается о погребенных в монастыре древних епископах Лаус-Помпеи. Согласно хронике, И. был «3-м епископом в Лаусской Церкви до блаженного Бассиана, управлял... немного менее 19 лет, как значится в его эпитафии, что находится над его алтарем». Далее в хронике приведен сильно искаженный текст эпитафии, известный также по копии антиквария Оттавиано Виньяти (XVI в.). Согласно реконструкциям Ф. Савио и А. Каретты, в эпитафии содержится призыв от лица покойного не скорбеть о его кончине, а также хронологические указания (И. пребывал на кафедре 18 лет, 6 месяцев и 10 дней, скончался в возрасте 82 лет, похоронен 25 сент., индикта 13). Исследователи признают достоверными сведения о епископе Лаус-Помпеи по имени Иулиан, однако время его жизни трудно определить. Указание Ансельмо да Вайрано на то, что И. был 3-м епископом в Лаус-Помпее до Бассиана (fuit tercius episcopus in ecclesia Laudensi ante beatum Bassianum), допускает различную интерпретацию: И. был либо 3-м по счету предшественником св. Бассиана (кон. IV - нач. V в.), либо 3-м епископом Лаус-Помпеи. До кон. XIX в. исследователи полагали, что И. жил при св. имп. Константине I Великом (306-337). Так, согласно А. Чизери, И. был 4-м епископом Лаус-Помпеи и занимал кафедру между 305 и 324 гг. Он «уничтожил идолов, воздвиг священные храмы, рукоположил священников, распределил приходы, утвердил благие уставы для управления Церковью». От свт. Сильвестра I , папы Римского (314-335) и имп. равноап. Елены († после 327/28, ранее 337) И. получил богатые дары для базилики св. Петра в Лаус-Помпее. Попытку критического анализа предания об И. предпринял в XVIII в. болландист Корнель де Би (ActaSS. Oct. T. 6. P. 59-64), однако первоисточники сведений были ему неизвестны. В кон. XIX - нач. XX в. Ф. Савио, А. Манцини и др. исследователи доказали недостоверность средневек. традиции, согласно к-рой 1-м епископом Лаус-Помпеи был Иаков, иногда отождествлявшийся с ап. Иаковом. По их мнению, 1-м известным епископом Лаус-Помпеи был св. Бассиан, сподвижник свт. Амвросия Медиоланского, тогда как деятельность И. следовало отнести к более позднему периоду. Савио датировал эпитафию И. V-VI вв., предположив, что святой скорее всего жил в это же время (Archivio Storico Lombardo. Ser. 4. 1906. Vol. 5. P. 366-369). Ф. Ланцони согласился с предложенной Савио датировкой эпитафии, но воздержался от попыток уточнить время деятельности И. С т. зр. А. Каретты, в эпитафии содержатся указания на варварские вторжения и др. бедствия, что позволяет отнести возведение И. на кафедру к 427 г., а кончину святого - к 12 окт. 445 г. |
| Вторая черта — родовая память. Нередко вместо древних надгробий, обветшавших от времени, создавались новые, сохранявшие прежнюю информацию. Нередко подчеркивались и вековые родовые традиции. Так, на кладбище при церкви Рождества Христова в Измайлове на боковой грани надгробия Марии Ивановны Никитиной (скончалась в 1872 году) помещена надпись о том, что на этом месте якобы была могила ее " предка " — служителя приказа Большого дворца Василия Никитича Никитина, умершего в 1665 (!) году. Эпитафии бояр и дворян, умерших дома от старости и болезней, избыточную информацию несут редко и действительно кажутся безликими и однообразными. Хвалиться здесь было нечем: долголетием Бог не обидел, да ратной славы не снискали. Зато гибель " на государевой службе " — на поле брани — уже была достойна увековечивания. Сначала этот достойный увековечивания факт отмечался скромно: Лета 7072 (1564) июля 2 дня преставися раб Божий Алексей Тимофеевич Борисов, убиен бысть на государевой службе (с. Борисоглебское Муромского уезда). Но постепенно описание подвигов становилось всё пространнее и пространнее, а избыточная информация — всё полнее: 7179 (1671) году маия 11 день замучен бысть в Астрахане стольник и воевода князь Семен Иванович Львов от богопротивнаго и злочестиваго богоотпадца православныя веры, от вора и разбойника, душегубца Стеньки Разина с товарищи (Ярославль, Спасо-Преображенский монастырь). Вникая в ужасающие подробности этого надгробия, невольно ловишь себя на мысли, что истинным " героем " эпитафии всё же является " душегубец " Стенька Разин, а вовсе не павший от его рук воевода: механизм человеческой памяти такой, что информация, содержащаяся в конце эпитафии, запоминается лучше. В конце концов эпитафии служилых людей превратились в развернутые повествования, где об обстоятельствах гибели на " государевой службе " сообщалось с мельчайшими подробностями. Но иногда надгробные надписи создавались с таким расчетом, чтобы у читавшего их был повод поразмыслить. Так, в эпитафии боярина А.С. Матвеева, растерзанного стрельцами во время бунта 18 мая 1682 года, имелось указание, что гибель его пришлась " на память убиения св. благовернаго царевича Дмитрия " . Упоминания дней памяти русских святых на надгробиях крайне редки. В основе отбора дней памяти святых, помещаемых на надгробиях, лежала византийская традиция. Дни памяти святых, указываемых на надгробиях, восходят либо к Уставу Константинопольской великой Церкви, либо к Студийскому или Иерусалимскому уставам, окончательно сложившимся к XI–XII векам. Но в данном случае упоминание о гибели царевича Дмитрия служило знаком внутренней связи двух событий, уподобляя невинную гибель святого младенца невинной гибели боярина. |
| Многие исследователи в нем видят некоторую срытую политику пренебрежения к греческому. Что, мол, для автора это было последним средством. Однако, как это часто происходит, читая между строк текста, забывают о самом тексте. А в самом тексте черным по белому написано, что автор не смог найти никого, кто бы писал на “еврейском”!!! Это написанное на хорошем греческом письмо – еще одно свидетельство проникновения греческого даже в националистическую иудейскую среду. Кроме всего этого, нельзя не отметить еще один (на мой взгляд, более чем показательный факт). Профессор Питер Ван дер Хорст провел изучение более 1600 еврейских надгробнных эпитафий (периода 300 до РХ. – 500 после РХ). В одном из самых авторитетных журналов, занимающимся вопросами библейской археологии Biblical Archaeological Review от подводит удивительные выводы своей работы – из всех эпитафий – 70% на греческом языке, 12% на латинском, 18% на арамейском или иврите. В Палестине – две трети эпитафий на греческом языке. В Иерусалиме более 40 % эпитафий на греч языке («Jewish Funerary Inscriptions -- Most Are in Greek,» Pieter W. Van Der Horst, BAR, Sept.-Oct.1992, p.48). Сегодня есть возможность познакомится с монографией Ван дер Хорста по этому же вопросу в сети 11 . Вообще очень интересная работа, касающаяся вопросов языка, стилистики и содержания еврейских эпитафий. 2) Внутренние свидетельства текста. Как ни парадоксально, но в Евангелии от Иоанна (при всем богатстве содержания) самый простой и самый бедный греческий язык из ВСЕХ книг Нового Завета. В совокупности используется только 1100 лексических единиц (для сравнения это столько же, сколько по программе школьник должен выучить английских лексических единиц в шестом классе). По соотношению количества лексических единиц к количеству написанного текста Евангелие находится на последнем месте из всех Новозаветных книг (наиболее богатый язык – Лука-Деяния, а так же отдельные Послания ап. Павла). В Евангелии используются самые простые грамматические конструкции по сравнению со всеми остальными книгами Нового Завета (Наиболее сложные опять-таки в Деяниях и у ап. Павла). Самым распространенным способом связи является сложносочиненная связь (Это, кстати, вообще один из показателей того, что язык не является родным. Даже когда люди осваивают лексику и фонетику чужого языка, преимущественным способом связи в предложениях остается сложносочиненная связь). О принципах цитирования Ветхого завета мы уже говорили, можно еще отметить наличие в речи гебраизмов (слов, имеющих явно еврейское (или арамейское) происхождение). |
|
|
