| Дьякону Урсиниану жена его поставила памятник, на котором написано было, «что праху ее супруга не страшны ужасы тартара». Опять язык классический, но его идея христианская, и ошибка не в смысле, а в употреблении неудачного термина. Еще более неудачным с этой точки зрения, но также мало повинным со стороны своего внутреннего смысла должно быть признано употребление на одной надписи выражения: «гора Тенар»; она находилась в Лаконии и, по верованию древних, имела отверстие, вводившее в подземное царство. Сюда же относится призывание Лахезы, одной из парк, распоряжавшихся судьбой человеческой жизни, на одном христианском саркофаге, вышедшее из-под пера какого-нибудь христианина. Прошло четыре-пять веков с тех пор как начал образовываться эпиграфический стиль христианских надписей, а они продолжают время от времени обращаться к классическим воспоминаниям, как будто не было христианских форм, более удобных для выражения, чем только что упомянутые классические. Рядом, например, с сожалением о кончине читается следующее прибавление в одной надписи V b.: «Здесь лежит Марина, которая честно и беспорочно прожила в сем мире и отошла ко Господу тридцати семи лет, отдав свой долг 24 декабря. Она любила Бога. — Не разрушай моей могилы и не показывай мне дневного света; если же ты покажешь мне свет, то да прольет на тебя Бог свет гнева». Затем следует монограмма и слово κΟς. Первая половина этой надписи сделана в христианском духе, а последняя носит следы воспоминаний из языческой практики. Вообще надобно заметить, что христианский эпиграфический стиль вначале совпадал с формулой языческих эпитафий, но затем мало-помалу вырабатывался и, отрешаясь от обычных приемов классической эпитафии, приобретал своеобразный отпечаток. В первом периоде, до Константина Вел., этот язык оставался невырабо-танным. Могильные надписи исполнены в древнем стиле и выдают свой христианский характер лишь немногими восклицаниями или отсутствием типичных признаков языческих. Затем эпитафии начинают дополняться христианской монограммой; в последующем периоде развития это отрешение лапидарного языка становится еще заметнее: указание на родовое происхождение покойника становится реже, и только иногда читаются имена родителей, устроивших семейную могилу или надгробную плиту для своего сына. |
| В 1881 г. шотландский ученый-классик Уильям Рамси, путешествуя по Малой Азии, установил, что во Фригии в древности было два города, носивших название Гиерополис. Один из них – современный Памуккале, а второй находился дальше к северо-востоку, около современного селения Кочхисар (этот район в древности носил название Пентаполис – «пять городов», одним из которых был Гиерополис). Недалеко от этого второго Гиерополиса Рамси обнаружил мраморную колонну с греческой надписью, эпитафией Александра, сына Антонина, христианина, жившего в Гиерополисе и заказавшего этот надгробный памятник в 216 г. Первые строки эпитафии полностью совпадают со строками эпитафии Аверкия в его жизнеописании: «Как гражданин прославленного града Сей памятник велел воздвигнуть я при жизни…» Рамси был филологом-классиком, а не византинистом, и не был знаком с «Житием Аверкия», что помешало ему немедленно установить связь между находкой и эпитафией, приведенной в «Житии». Но он сделал это по возвращении в Шотландию и убедился в том, что эпитафия Аверкия – подлинный текст, а не сочинение какого-то византийского автора. Чтобы подтвердить свою точку зрения, Рамси решил попытаться найти оригинал эпитафии – само надгробие. В 1883 г. он вновь посетил Малую Азию в сопровождении эпиграфиста Дж. Р. Стеррета. Текст «Жития» содержал указания на район поисков – гробница епископа должна была находиться за пределами города, около горячих ключей. Рядом с этими ключами, недалеко от общественной бани, ученые обнаружили два фрагмента мраморной стелы с греческой надписью. Судя по сохранившемуся на них орнаменту (перевязанный лентой лавровый венок), они являлись обломками надгробного памятника. На них частично сохранились средние девять строк эпитафии, совпадающие с приведенным в «Житии» текстом (они содержат такие ключевые слова, как Павел, Рим, царица, народ, печать, Сирия, Евфрат, вера, рыба). Аверкию было, как следует из текста, 72 года, когда он заказал это надгробие. Эпитафия была написана до 216 г., до надписи Александра, который ее цитирует, вероятно, между 190 и 210 гг. Таким образом, это один из самых ранних сохранившихся христианских памятников, наряду с надписями римских катакомб и ранними фрагментами евангельских текстов 92 . Первые Церкви в Европе |
| В 1881 г. шотландский ученый-классик Уильям Рамси, путешествуя по Малой Азии, установил, что во Фригии в древности было два города, носивших название Гиерополис. Один из них — современный Памуккале, а второй находился дальше к северо-востоку, около современного селения Кочхисар (этот район в древности носил название Пентаполис — «пять городов», одним из которых был Гиерополис). Недалеко от этого второго Гиерополиса Рамси обнаружил мраморную колонну с греческой надписью, эпитафией Александра, сына Антонина, христианина, жившего в Гиерополисе и заказавшего этот надгробный памятник в 216 г. Первые строки эпитафии полностью совпадают со строками эпитафии Аверкия в его жизнеописании: «Как гражданин прославленного града Сей памятник велел воздвигнуть я при жизни…» Рамси был филологом-классиком, а не византинистом, и не был знаком с «Житием Аверкия», что помешало ему немедленно установить связь между находкой и эпитафией, приведенной в «Житии». Но он сделал это по возвращении в Шотландию и убедился в том, что эпитафия Аверкия — подлинный текст, а не сочинение какого-то византийского автора. Чтобы подтвердить свою точку зрения, Рамси решил попытаться найти оригинал эпитафии — само надгробие. В 1883 г. он вновь посетил Малую Азию в сопровождении эпиграфиста Дж. Р. Стеррета. Текст «Жития» содержал указания на район поисков — гробница епископа должна была находиться за пределами города, около горячих ключей. Рядом с этими ключами, недалеко от общественной бани, ученые обнаружили два фрагмента мраморной стелы с греческой надписью. Судя по сохранившемуся на них орнаменту (перевязанный лентой лавровый венок), они являлись обломками надгробного памятника. На них частично сохранились средние девять строк эпитафии, совпадающие с приведенным в «Житии» текстом (они содержат такие ключевые слова, как Павел, Рим, царица, народ, печать, Сирия, Евфрат, вера, рыба). Аверкию было, как следует из текста, 72 года, когда он заказал это надгробие. Эпитафия была написана до 216 г., до надписи Александра, который ее цитирует, вероятно, между 190 и 210 гг. Таким образом, это один из самых ранних сохранившихся христианских памятников, наряду с надписями римских катакомб и ранними фрагментами евангельских текстов [ 92 ]. Первые Церкви в Европе |
| Одним из наиболее ранних достоверных христианских эпиграфических памятников Малой Азии можно считать стихотворную эпитафию Аверкия, епископа Гиераполиса во Фригии, сочиненную самим епископом и помещенную на его надгробии. Аверкий жил во второй половине II b. и получил сан епископа в правление Марка Аврелия (161-180 гг.). Впоследствии он был канонизирован. «Житие» Аверкия было составлено много лет спустя после его смерти, в V или VI b. До нас дошло не менее 50 списков этого сочинения (все они — на греческом). Оно изобилует фантастическими деталями и, вероятно, содержит не так уж много достоверных сведений о его жизни. В нем говорится, что Аверкий, подражая апостолу Павлу, много путешествовал, проповедовал, совершал чудеса. В некоторых списках он именуется «равноапостольным». «Житие» содержит и текст стихотворной эпитафии Аверкия, которую епископ еще при жизни велел вырезать на каменном алтаре, впоследствии служившем ему надгробием. Эпитафия содержит 22 строки и начинается словами: «Как гражданин прославленного града Сей памятник велел воздвигнуть я при жизни, Чтобы здесь покой достойный обрело мое тело. Имя мое Аверкий, ученик святого пастыря». Дальнейший текст эпитафии довольно труден для понимания. Он изобилует малопонятными нам аллегориями и метафорами, но при этом содержит набор бесспорно христианских символов — пастырь, рыба, дева, в нем упоминается и Павел, «спутник» (в аллегорическом смысле) Аверкия в его странствиях — он посещает Рим, Сирию, Месопотамию. Включенная в «Житие» версия, очевидно, подвергалась искажениям при переписке. Ученые XIX b. сомневались в достоверности «Жития Аверкия» и в историчности самого епископа, и оснований для таких сомнений было достаточно: - «Житие» составлено в относительно позднее время и изобилует фантастическими деталями; - географический фон этого сочинения не соответствует реальному Гиерополису в западной Фригии (совр. Памуккале); - Евсевий упоминает, что епископом Гиераполиса в указанное время был некий Клавдий Аполлинарий, а не Аверкий (при том, что у Евсевия же упоминается некий Авиркий Маркелл, тоже служивший во Фригии, — возможно, тот самый Аверкий). |
| Яковлев Максим Леонидович. Фрески - маленькие рассказы и стихотворения в прозе Завет.ru - православный информационно-просветительский проект главная библиотека родителям сомневающемуся новоначальному вопросы заметки общество Максим Яковлев Начало сборника Проза М.Яковлева Обсудить сборник М. Яковлев на lib.ru Раздел " Крохотки " Фома-центр ЦЕРКОВНЫЙ ГОД РАССКАЗЫ ИЗ ЦИКЛА " ФРЕСКИ " Максим Яковлев Маленькие истории и стихотворения в прозе СОДЕРЖАНИЕ: Они сидели на заднем сиденье автобуса Слава Богу Идиот " Человека расстроил " Разговор Не забуду я этот Таганрог Конь Сушки Собачье сердце Они столкнулись у булочной Мой отец Странная Белянка Снег Средь бела дня Император Разговор Исповедь В детстве " Сюрприз " В электричке Шмель Сказка Первомай Вот если бы я был богом Весна Кот Воскресение Евангелие от Марка Бесноватый День заканчивался как обычно Рань Калитка В сердце Соавтор Экклесиаста Обратите внимание За десертом Шум дождя Потом Ничего " Человек не склонен к добру " ... Звезда Март Каждое утро... Лето Ноктюрн В тамбуре Приблизилось Эпитафия Не знаем Про соль про табак... про все Дом Могуч Когда смеюсь Кино Он помнил... Аудиозаписи некоторых фресок можно послушать здесь > > " Фрески - это когда пишут прямо по свежей штукатурке; по свежей, впитывающей образ основе… по свежей памяти, ибо память - источник всякого искусства: живописец наносит на холст пятно или линию всегда по памяти; композитор торопится зафиксировать в нотных знаках мелодию, которую удерживает в памяти; так и писатель, являясь частью речи, немыслим без памяти. Фрески - это когда целое пишется частями: то здесь, то там… Писать надо стараться быстро, пока всё живо " ... Номинировано в литконкурс Тенета-2002 в номинации " Сборники рассказов " . Обсудить " Фрески " можно в гостевой книге М.Яковлева в " Тенетах " или авторском разделе журнала " Самиздат " . [ < < назад вперед > > к оглавлению ] [ в библиотеку ] [ Постоянный адрес текста: http://www.zavet.ru/krohi/ym/fr/ ] [ zip книга (HTML) ] © Copyright Яковлев Максим Леонидович, журнал " Самиздат " Личный раздел Максима Яковлева в библиотеке Мошкова Книга издана в издательстве храма Трех Святителей на Кулишках совместно с " Фома Центром " в 2002 г. главная библиотека родителям сомневающемуся новоначальному вопросы заметки общество Copyright © Zavet.Ru Православное чтение, 2001-15 гг. |
| «Открой очи мои, и увижу чудеса закона Твоего. Странник я на земле; не скрывай от меня заповедей Твоих» (Псалтирь 118:18-19) Аннотация Уникальный случай: великий английский писатель-христианин пишет о другом великом писателе-христианине. Честертон в начале своей книге характеризует гений Диккенса так: » Мы будем говорить о многих свойствах Диккенса, но разрешите сперва сказать об этом. У нас, в Англии, он был глашатаем той опьяненности жизнью, той радости, которая велела каждому чем–то стать. Лучшие его книги — веселый разгул свободы, и в «Николасе Никльби» больше духа Французской революции, чем в «Повести о двух городах». У него с революцией общие достоинства — он просит и молит человека стать самим собой. И недостатки у них общие — по–видимому, он считает, что больше ничего и не нужно. Ни один писатель не внушал своим героям такой отваги. «Я хороший отец, — говорил он, — всем детям моей фантазии». Он был не только хорошим, но и снисходительным отцом. Дети его фантазии плохо воспитаны. Они сотрясают стены, словно буйные школьники, и разбивают вдребезги сюжет, словно посуду. У нас, современных писателей, герои ведут себя лучше, с ними — как это ни жаль — легче справиться. Нам не грозят сногсшибательные выходки Манталини или Микобера. Мы не обрушиваем на читателя Уэллеров или Уэггов, у нас их нет. Когда же мы переживаем безудержную диккенсовскую радость жизни, неотделимую от чувства свободы, мы познаем лучшее, что есть в революции. Мы понимаем первую заповедь демократии: все люди интересны. Диккенс пытался сделать некоторых своих героев скучными, но это ему не удалось. Он не мог создать скучного человека. Его глупцы занимательнее умников, созданных другими писателями. […] Мы должны постичь безграничное, древнее веселье и доверие к людям хотя бы настолько, чтобы вынести их преизбыток. Что говорить, у Диккенса они и впрямь в преизбытке; веселье он доводит до гротеска, доверие — до неубедительной слезливости. Вы можете, если хотите, завести мятежную радость так далеко, что родится эпитафия Сапси; вы можете довести мятежную надежду до покаяния Домби. Если вам хочется придраться — Диккенс даст вам для этого повод; счесть его вульгарным легче, чем счесть божественным, и тот, кто не может смеяться с ним вместе, посмеется над ним. |
| Скачать epub pdf Содержание Часть I. Восточный фронт гражданской войны От автора Глава первая. Союзники 1. Противогерманский фронт 2. Политика колебаний 3. Военнопленные 4. Выступление чехословаков Глава вторая. Освобождение Сибири 1. Социалистическая власть 2. Боевые силы 3. Начало «атаманщины» 4. Центральная власть Глава третья. На фронте Комуча 1. Три версии 2. В Самаре 3. Народная армия 4. Борьба с большевиками 5. Политика тыла 6. Демократия у власти Глава четвёртая. Сибирское правительство 1. На Дальнем Востоке 2. Начало конфликтов 3. В Сибоблдуме 4. Самара и Омск 5. Админсовет 6. Столкновение с Думой Глава пятая. Уфимское Совещание 1. Единая власть 2. За кулисами 3. Коалиционный сговор 4. На другой день 5. Последние дни Самары Часть II. В преддверии диктатуры От автора Глава первая. Директория 1. Миссия Аргунова 2. Екатеринбург или Омск? 3. Съезд Учредительного Собрания 4. В Омске 5. Организация власти 6. Омская «неразбериха» 7. Эпитафия Сибправительству 8. Упразднение областных правительств 9. Эсеровская «прокламация» Глава вторая. Государственный переворот 1. Сибирская общественность 2. Легенды и факты 3. «18 ноября» Глава третья. После переворота 1. Генерал Болдырев 2. Эсеровская акция 3. Печать и общество Глава четвёртая. Первые шаги 1. Суд над заговорщиками 2. Ультиматум Семёнова 3. Авантюристы и клятвопреступники Литература I. Зарубежные издания а) Книги б) Статьи II. Советские издания III. Иностранные издания Об авторе «Трагедии адмирала Колчака» Книга известного историка Русского Зарубежья С.П. Мельгунова «Трагедия адмирала Колчака» впервые издаётся в России. Она представляет собой наиболее полное исследование событий гражданской войны на Волге, Урале и в Сибири, составленное в результате обобщения доступных автору документов, опубликованных воспоминаний, дневников и устных свидетельств участников событий. Впервые широкие круги отечественных читателей получают возможность ознакомиться с трагическими страницами жизни Верховного Правителя России А.В. Колчака, взявшего на себя бремя спасения страны от ужасов междоусобной резни, спровоцированной идеологами классовой борьбы при попустительстве либеральной интеллигенции. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 50 голосов: 3.9 из 5) Оглавление Глава XII. Сирота Как у нашей у яблонки Ни верхушки нет, ни отросточек; Как у нашей у княгинюшки Ни отца нету, ни матери. Снарядить-то ее некому, Благословить-то ее некому. Свадебная песня Кибитка подъехала к крыльцу комендантского дома. Народ узнал колокольчик Пугачева и толпою бежал за нами. Швабрин встретил самозванца на крыльце. Он был одет казаком и отрастил себе бороду. Изменник помог Пугачеву вылезть из кибитки, в подлых выражениях изъявляя свою радость и усердие. Увидя меня, он смутился, но вскоре оправился, протянул мне руку, говоря: «И ты наш? Давно бы так!» – Я отворотился от него и ничего не отвечал. Сердце мое заныло, когда очутились мы в давно знакомой комнате, где на стене висел еще диплом покойного коменданта, как печальная эпитафия прошедшему времени. Пугачев сел на том диване, на котором, бывало, дремал Иван Кузмич, усыпленный ворчанием своей супруги. Швабрин сам поднес ему водки. Пугачев выпил рюмку и сказал ему, указав на меня: «Попотчуй и его благородие». Швабрин подошел ко мне с своим подносом; но я вторично от него отворотился. Он казался сам не свой. При обыкновенной своей сметливости он, конечно, догадался, что Пугачев был им недоволен. Он трусил перед ним, а на меня поглядывал с недоверчивостию. Пугачев осведомился о состоянии крепости, о слухах про неприятельские войска и тому подобном, и вдруг спросил его неожиданно: «Скажи, братец, какую девушку держишь ты у себя под караулом? Покажи-ка мне ее». Швабрин побледнел, как мертвый. «Государь, – сказал он дрожащим голосом… – Государь, она не под караулом… она больна… она в светлице лежит». «Веди ж меня к ней», – сказал самозванец, вставая с места. Отговориться было невозможно. Швабрин повел Пугачева в светлицу Марьи Ивановны. Я за ними последовал. Швабрин остановился на лестнице. «Государь! – сказал он. – Вы властны требовать от меня, что вам угодно; но не прикажите постороннему входить в спальню к жене моей». Я затрепетал. «Так ты женат!» – сказал я Швабрину, готовяся его растерзать. |
| Хорошая тема для краткой статьи, - извиняющимся тоном скажет скованный рамками автор. Еще лучше она смотрелась бы в пределах пространной монографии, - ответит вовсе ничем не скованный читатель. И правда: вопрос покажется сложным уже при поверхностном взгляде на предмет разговора. Прежде всего, потому что требует нескольких предварительных суждений, которые в глазах многих сделают его бессмысленным. Первое. Русского либерализма никогда не существовало, поскольку особенности русской жизни никак не оправдывают его бытия. Якобы существовавший (и существующий?) русский либерализм - имитация западного (подлинного) либерализма во враждебном ему таежно-лесостепном окружении, где экстремальное выживание изначально являлось социальной нормой. ...Какой же либерализм может быть в колхозе? Второе. Русский либерализм не только не имеет общественной основы, но и исторически беспочвенен, поскольку неизбежно должен был противостоять основному двигателю русской жизни последних семи столетий - государству. Противостояние государству - с точки зрения государства - предательство, разинщина, ересь. При этом, противостоять государству на Руси возможно, лишь обвинив его в отступничестве от прежнего истинного пути и подняв знамя реванша, консервативное знамя. Таковы князь Курбский, Гришка Отрепьев, боярыня Морозова и Емельян Пугачев. Пафос русской оппозиционности: «Царь-то, говорят, не настоящий!» Третье. В силу своей принципиальной беспочвенности русский «либерализм» существовал лишь в двух видах: либо как корыстное жонглирование словесными формулировками с целью «ловли рыбки в мутной воде», либо как секуляризованный моральный протест в эпоху ослабления духа и разрушения «устоев». Для примера достаточно лишь указать на современные законченные, доведенные до блеска формы того и иного «либерализма»: на холеные с вечно бегающими глазами лики какого-нибудь «Союза правых сил» и на искушающих своей совестливостью, познавших добро и зло «яблочников». Как говорится в одной пьесе: «Так все кончается - банальностью». Один из главных героев этой драмы - имя ему Гильденстерн - говорит перед собственным повешением слова, которые могли бы стать эпитафией русского «либерализма» рубежа тысячелетий: «Должно быть, был момент, тогда, в самом начале, когда мы могли сказать - нет. Но мы как-то его упустили». |
| Раннехристианские и византийские гимнографические памятники в историко-географическом измерении Диакон Владимир Василик Византийский мир и византийское сознание удивительно сочетали Божественное и человеческое, земное и небесное. И это отражается в памятниках византийской духовной культуры, в том числе в церковной поэзии, или, говоря более ученым языком, в гимнографии. Как считает ряд исследователей , византийские гимнографические памятники стремятся отразить не только сверхъестественную, но также и историческую реальность. Безусловно, для прочтения религиозно-поэтического текста необходима особенная методология, связанная со значительной ролью Священного Писания в его формировании. Необходимо применять герменевтический подход в широком смысле этого слова, так как он способствует не только общему уразумению смысла памятника, но в ряде случаев и извлечению из него конкретной исторической информации. Так называемый «метод библейских семантических ключей» и «центонно-парафразный метод» являются далеко не единственными, хотя и весьма успешными при анализе гимнографических текстов. Иудея. Фрагмент мозаичной Мадабской карты, выложенной на полу византийского храма VI в. Когда мы обращаемся к историко-географическому измерению гимнографических памятников, то на первый взгляд оно окажется весьма бедным и нечасто выходящим за пределы традиционных библейских топосов: Иерусалим, Вифлеем, Назарет, Вавилон, Египет и т.д. Однако это впечатление оказывается не совсем верным: во-первых, временами нам удается непосредственно получить конкретную историко-географическую информацию; во-вторых, библейские топосы в ряде случаев благодаря герменевтическому подходу обретают свое конкретно-историческое звучание. К источникам первого порядка относится, в частности, раннехристианский гимнографический памятник «Надпись Аверкия» . Аверкий Иерапольский, стяжавший прозвище равноапостольного за свои миссионерские труды и путешествия, жил во второй половине II века и скончался около 195 года в возрасте 72 лет . Согласно житию , по приглашению императора Марка Аврелия он прибыл в Рим, где исцелил от беснования дочь принцепса Луциллу, а бесу приказал перенести из Иераполя языческий жертвенник, на котором впоследствии высек свою эпитафию. Свои деяния и путешествия Аверкий запечатлел в эпитафии, которая сохранилась как в его житии, так и в оригинале: на камне, очень похожем на жертвенник, сохранилось 22 метрических фрагмента, датируемых II веком . |
|
|
