| Отсутствие сочувствия у этого человека мы ещё могли понять: всё-таки после двадцати пяти лет работы, после сотен диагнозов аутизма, наверно, невозможно переживать за своих пациентов. Но даже если бы мы очень постарались, то не могли бы заставить себя шутить с ним. – Итак, если она больна аутизмом, что мы должны делать? Он сообщил нам, что прямо в Пэйн Уитни находились лечебные ясли. Он не знал, сможем ли мы попасть туда сразу, но сказал, что если мы поговорим с миссис Петерс, то она, пожалуй, возьмёт девочку следующей осенью. – Следующей осенью?! – наша с Марком реакция была одинаковой. Мы не интересовались следующей осенью, нас беспокоило то, что происходило сейчас. Как бы невежественны мы не были в отношении аутизма и его лечения, мы до сих пор верили в то, что надо было немедленно начать что-то делать с Анн-Мари. Ведь доктор Де-Карло посоветовала начать терапию, не дожидаясь окончательного заключения по поводу диагноза. А до следующей осени оставалось ещё девять месяцев. И чем конкретно они занимались в этих “лечебных яслях”? – Гм… кажется, у них есть несколько психологов и психиатров… а также социальный работник… За прогрессом детей тщательно наблюдают… Они регулярно оцениваются специалистами… Я спросила про лечение, а услышала про персонал. Кипы оцениваний, наблюдений и отчётов по улучшению. – Но что они делают? – повторила я, – в чём заключается суть “терапии”? И снова мы не получили однозначного ответа. Честно говоря, казалось, что доктор понятия не имел о том, что происходило в том отделении клиники. Он предложил нам поговорить с миссис Петерс, социальным работником, и как-нибудь посетить ясли. Я так и поступила. Я пришла туда с Анн-Мари, два дня спустя. Там меня приветствовали три женщины, одна из которых была воспитательницей в яслях, другая – психиатром, а третья была миссис Петерс. Они не много говорили, за исключением миссис Петерс, которая отвела меня в боковую комнату, где долго расспрашивала о наших проблемах. Психиатр стала наблюдать за Анн-Мари, которую воспитательница взяла за руку и повела по комнате, пытаясь поиграть с ней. |
| «Истерическим террором» назвал эти дни в Петрограде один из руководителей Вс. Чр. Ком., Петерс, в интервью, данном газетному корреспонденту в ноябре: «Вопреки распространенному мнению – говорил Петерс, – я вовсе не так кровожаден, как думают». В Петербурге «мягкотелые революционеры были выведены из равновесия и стали чересчур усердствовать. До убийства Урицкого в Петрограде не было расстрелов, а после него слишком много и часто без разбора, тогда как Москва в ответ на покушение на Ленина ответила лишь расстрелом нескольких царских министров». И тут же однако не слишком кровожадный Петерс грозил: «я заявляю, что всякая попытка русской буржуазии еще раз поднять голову, встретит такой отпор и такую расправу, перед которой побледнеет все, что понимается под красным террором» 15 . Оставляю пока в стороне совершенно ложное утверждение Петерса, что до убийства Урицкого в Петрограде не было смертных казней. Итак, в Москве за покушение социалистки на Ленина расстреляно лишь несколько царских министров! Петерс не постыдился сделать это заявление, когда всего за несколько дней перед тем в том же «Еженедельнике Ч.К.» (No.6) был опубликован весьма укороченный список расстрелянных за покушение на Ленина. Их было опубликовано через два месяца после расстрела 90 человек 16 . Среди них были и министры, были офицеры, как были и служащие кооперативных учреждений, присяжные поверенные, студенты, священники и др. Мы не знаем числа расстрелянных. Кроме единственного сообщения в «Еженедельнике Ч.К.» 17 никогда ничего больше не было опубликовано. А между тем мы знаем, что людей в эти дни в Москве по общим сведениям было расстреляно больше 300 18 . Те, которые сидели в эти поистине мучительные дни в Бутырской тюрьме, когда были арестованы тысячи людей из самых разнообразных общественных слоев, никогда не забудут своих душевных переживаний. Это было время, названное одним из очевидцев «дикой вакханалией красного террора» 19 . Тревожно и страшно было по ночам слышать, а иногда и присутствовать при том, как брали десятками людей на расстрел. Приезжали автомобили и увозили свои жертвы, а тюрьма не спала и трепетала при каждом автомобильном гудке. Вот войдут в камеру и потребуют кого-нибудь «с вещами» в «комнату душ» 20 – значит, на расстрел. И там будут связывать попарно проволокой. Если бы вы знали, какой это был ужас! Я сидел в эти дни в Бутырской тюрьме, и сам переживал все эти страшные кошмары. Возьму один рассказ очевидца: 21 «В памяти не сохранились имена многих и многих, уведенных на расстрел из камеры, в которой сидел пишущий эти строки в Ленинские августовские дни 1918 года, но душераздирающие картины врезались в память и вряд ли забудутся до конца жизни»... |
| — А что же… что же случится теперь? — спросил Маленький Тумаи. — Что случится? Да самое худшее. Петерсен сахиб — сумасшедший. Разве в противном случае он стал бы охотиться на этих диких дьяволов? Ему, пожалуй, вздумается потребовать, чтобы ты стал охотником на слонов, спал бы в полных лихорадкой джунглях и, наконец, чтобы тебя до смерти истоптали слоны в кеддах. Впрочем, может быть, эта глупость кончится благополучно. На будущей неделе ловля прекратится, и нас, жителей долин, пошлют в наши деревни. Мы будем расхаживать по гладким дорогам и забудем о ловле. Но слушай, сынок, меня сердит, что ты мешаешься в дело грязных ассамских жителей джунглей. Кала Наг слушается только меня, а потому мне приходится вместе с ним входить в кеддах. Дрянной! Злой! Негодный сын мой! Пойди, вымой Кала Нага, позаботься об его ушах; посмотри, чтобы в его ногах не было шипов, не то, конечно, Петерсен сахиб поймает тебя и сделает охотником, заставит ходить по следам ног слонов, и ты по его милости станешь настоящим медведем джунглей. Фу! Стыдно! Пошёл прочь! Маленький Тумаи ушёл, не сказав ни слова, но, осматривая ноги Кала Нага, он поведал ему обо всех своих огорчениях. — Не беда, — сказал Маленький Тумаи, отгибая край огромного правого уха слона, — Петерсен сахибу сказали моё имя и, может быть… может быть… может быть… Кто знает? Ай! Вот какой большой шип я вытащил из твоего уха. Несколько следующих дней слонов готовили к переходу; собирали их вместе; вновь пойманных диких животных водили взад и вперёд, поставив каждого из них между двумя ручными слонами; это делается, чтобы они не доставляли слишком много хлопот во время спуска в долину; в то же время люди собирали войлок, верёвки и всё, что могло понадобиться в дороге. Петерсен сахиб приехал на одной из своих умных слоних, Пудмини; он уже распустил охотников из горных лагерей, потому что охотничий сезон подходил к концу. Теперь за столом, под деревом, сидел туземный писец и выдавал жалованье карнакам. Получив плату, каждый погонщик отходил к своему слону и присоединялся к веренице, готовой двинуться в путь. |
| Все они в детстве учили своих слонов этой штуке. Маленький Тумаи висел на восемь футов от земли, но желал провалиться на восемь футов под землю. — Это Тумаи, мой сын, сахиб, — сказал Большой Тумаи и нахмурился. — Он очень дурной мальчик и кончит жизнь в тюрьме, сахиб. — Сильно сомневаюсь, — возразил Петерсен сахиб. — Мальчик, который в его лета не боится войти в полный кеддах, не окончит жизнь в тюрьме. Смотри, малыш, вот тебе четыре анна; истрать их на сласти, даю их за то, что под большой копной волос у тебя есть голова. Со временем ты, может быть, сделаешься тоже охотником. — Большой Тумаи нахмурился больше прежнего. — Тем не менее помни, что кеддах неподходящее место для детских игр, — прибавил Петерсен сахиб. — Значит, я не должен входить туда, сахиб? — вздыхая спросил Маленький Тумаи. — Да, не должен, пока не увидишь, как танцуют слоны. — Петерсен сахиб снова улыбнулся. — Когда же ты увидишь, как пляшут слоны, приди ко мне, и я позволю тебе входить во все кеддахи. Раздался новый взрыв хохота; это была обычная шутка охотников на слонов и обозначала — «никогда». В глубине лесов скрываются просторные поляны, которые называются бальными залами слонов; их иногда находят, но никто никогда не видел, как танцуют слоны. Когда карнак хвастается своим искусством и храбростью, его товарищи говорят ему: — А когда ты видел, как пляшут слоны? Кала Наг поставил Маленького Тумаи на землю; мальчик снова поклонился до земли и ушёл вместе с отцом. Он отдал серебряную монетку в четыре анна своей матери, которая качала его малютку брата; потом всех их посадил на спину Кала Нага, и вереница похрюкивающих и взвизгивающих слонов закачалась по спуску в долину. Это был беспокойный переход: новые слоны подле каждого брода доставляли много хлопот; практически постоянно приходилось то уговаривать их, то бить. Большой Тумаи сердито молчал и безжалостно колол Кала Нага; в свою очередь, и Маленький Тумаи не мог говорить, но не от досады, а от счастья: Петерсен сахиб заметил его и дал ему денег. |
| Вспоминаю о Малиновиче потому, что он сыграл определенную роль в моей жизни. Доведенный до бешенства действиями чекистов, я планировал побег из тюрьмы. В свои планы я посвятил Малиновича и Юзка Саблинского, знакомого мне еще по Варшаве. Как позднее выяснилось, Малинович обо всем донес чекистам. Узнал я об этом, когда меня вызвал к себе Петерсон. В его кабинете я застал целую банду чекистов: Баранова, Апаньского, Дамберга, Пика, Савицкого, Дианулиса, и даже самого начальника ГПУ Медведя. С кем ты разрабатывал план побега? – зло спросил Петерсон. Мгновенно поняв, что он напряжен, я ответил: Я? План побега? Не понимаю, о чем идет речь... Как это?! Ты же разработал целый план – сказал Апаньский и, в нескольких предложениях, изложил его. На меня набросились остальные. Посыпались перекрестные вопросы и угрозы. Я все решительно отрицал. Тогда чекисты привели в кабинет Малиновича. Петерсон начал задавать ему вопросы, а Малинович пел, как по нотам, сдавая меня в наиподробнейших деталях. Что ты на это скажешь? – спросил меня Петерсон. Это все неправда, Малинович лжет. Как я могу врать, если ты сам мне все это говорил? – выкрикнул Малинович. Ах ты, сукин сын! – огрызнулся я на него по-польски, и, пока чекисты мешкали, схватил со стола Петерсона мраморную статуэтку и со всей силы обрушил ее на голову Малиновича. Тот рухнул на землю. Тут же вся банда чекистов набросилась на меня, в комнате начался настоящий ад. На меня сыпались удары; каждый из них бил, чем мог: одни стульями, другие рукоятками револьверов, третьи палками. Избитый и окровавленный я упал без чувств. Позже я узнал, что допрашивали и Юзка Саблинского, но тот также категорично отрицал, что ему что-то известно о побеге. После допросов, все отрицавшего, Саблинского, чекисты не знали, что и думать о показаниях Малиновича. В конце концов, пришли к выводу, что Малинович просто пытался выслужиться, вернуть о себе хорошее мнение и сам придумал историю о побеге. Нас выпороли кнутом и рассадили по разным камерам. Так ничем закончился наш план побега из ГПУ, а жаль, потому что, если бы нам удалось бежать, мы могли бы спасти еще 108 человек, в том числе 29 женщин и 79 мужчин – главным образом, поляков. Им бы удалось избежать судьбы, которая их ожидала. Вскоре 40 из них были расстреляны, а остальные получили длительные сроки заключения. Но и стукач Малинович ничего не выгадал на своем предательстве. Чекисты предъявили ему какие-то дополнительные обвинения и приговорили к смерти. На этом и закончилась его карьера стукача на советской службе. |
| Наши депутаты-патриоты заявили, что предыдущие стандарты бессодержательны, нужно увеличить предметность… Но пусть объяснят, за счет чего? На самом деле при грамотном метапредметном подходе это губительно. Все это у нас уже было. А еще каждый высокий чиновник внес свой «вклад». – Например? – Например: у нас плохо с налогами. И школе говорят: давайте введем спецкурс, почему надо платить налоги. Плохо с мусором – давайте введем курс по мусору. Тут подключились издатели (это очень выгодно) и вышли две книги. «История мусора» – я сейчас перестану изучать русский, мы будем мусором заниматься. Или нам прислали потрясающий учебник Онищенко о «здоровом образе жизни». Но то, что он проповедует – вегетарианство – это нарушение пищевого режима. Ведь все продукты нужны ребенку. Однако эти книги уже в школе. Они оплачены государством. – Но это и есть бессмысленная перегрузка школьников: вместо математики – мусор, вместо русского – налоги. – Ну конечно! К тому же новый ФГОС – это животное с головой быка и туловищем овцы. Возьмем такой абстрактный предмет, как математика. Там фактически есть два учебника: традиционный – Марии Моро и основанный на развивающем обучении – Людмилы Петерсон. Два года назад последний был запрещен как непатриотический. – А что такое «патриотическая математика»? – Я не знаю. Учебник Петерсон сейчас вернули. Но школа имеет право закупать только один. И везде куплен Моро (у меня, правда, Петерсон остался). И в содержании образования соединены кусок из Моро и кусок из Петерсон. А это – разные подходы. Таков новый ФГОС. Если вы возьмете биологию, географию, то там все еще страшнее. – И что вы делаете в этой ситуации? – Мы в школе упорно продолжаем развивать идеи пока еще действующих ФГОСов. Например, одной из его задач было создание детско-взрослого родительского сообщества. Без этого нет общения родителей с детьми. Иначе дети уходят в плоские компьютерные сети, а там много опасностей. Но беда в том, что самих этих родителей (не говоря о бабушках и дедушках моего поколения) учили по-другому: пересказ, зубрежка… Буквально вчера я был на открытом уроке для родителей во втором классе. Урок был посвящен родной речи. Но там была заложена еще одна великая идея: метапредметность. |
| Он просто их механически воспроизводит, повторяет как попугай. Я считаю, что это психологическая диверсия, направленная на разрушение интеллектуальной сферы ребенка. Моя личная война с учебником Петерсона началась с 1993 года. Я была завучем, потом работала в разных школах психологом. Из тех школ, с которыми я сотрудничала, мы Петерсона изгоняли. (Эти учебники составлены хорошими математиками, но плохими психологами). Хотя всякий раз требовались экспертизы, доказательства, поэтому процесс борьбы затягивался в среднем на год. Но зато потом дети и родители могли вздохнуть спокойно. Ведь ни один ребенок не мог заниматься по учебникам Петерсона самостоятельно! Всем требовалась помощь родителей. - А разве это плохо? Сейчас во многих школах родителей изначально настраивают на то, что они должны будут делать уроки вместе с детьми, потому что без них дети не разберутся. - Конечно, плохо! Сами посудите: что это за учебник такой, в котором никто из детей разобраться не может? Да, на первых порах, пока дети не привыкли, родители должны помогать им организовывать учебный процесс. Могут они и что-то подсказать ребенку: " Вот, смотри, эту палочку не так надо писать, а тут у тебя ошибка... " Но в целом ребенок должен понимать, что и зачем он делает, в чем смысл того или иного домашнего задания. Он должен сначала понять, о чем задача, а потом - как ее сделать. Тут же не только дети, но и многие родители не понимают, чего от них хотят авторы учебников! И знаете, некоторым учителям именно это и нравится! Нравится, что родители чувствуют себя беспомощными перед этой программой. Тогда статус учителей как бы возрастает. - Да, юная учительница моего сына с гордостью заявляла: " Никто из родителей не может разобраться в учебнике Репкина, только я могу. Для этого нужно специально учиться " . - И в той школе, куда я пришла завучем в городе Тольятти, мне ответили то же самое. Хотя учительница была совсем не юной, а наоборот, предпенсионного возраста. Помнится, я ее спросила: " Ну, а Вас-то чем пленил учебник Петерсона? Дети мучаются, ничего понять не могут! " А она: " Зато нас, учителей начальных классов, раньше так не уважали! А теперь родители понимают, что мы знаем больше них, и отношение к нам другое " . |
| – Это его шляпа? – Нет, он ее нашел. Собственник ее неизвестен. Я теперь попрошу тебя видеть в этой вещи не старую выцветшую шляпу, а пробный камень для нашей дальновидности. Слушай, каким образом все это произошло. В первый день Рождества, около четырех часов утра Петерсон, – ты знаешь, он очень приличный человек, – возвращался из гостей домой, причем шел по улице Тоттенгам. Впереди него шел, как он рассмотрел при свете газовых фонарей, пошатываясь, высокий человек, несший на плече белого гуся. На углу улицы Гудж он вступил в ссору с двумя уличными мальчишками. Один из них сбил с него шляпу, после чего он поднял свою палку для защиты и при этом разбил магазинное окно. Петерсон поспешил к нему на помощь, но он, вероятно испугавшись бежавшего к нему комиссионера, форма которого похожа на полицейскую форму, бросил гуся и пустился бежать. Мальчишки последовали его примеру, так что на поле сражения остался один Петерсон, причем ему в добычу достался рождественский гусь и помятая старая шляпа. – Которую он, конечно, вернул собственнику? – Мой дорогой, вот в этом-то и загадка. Правда, к левой ноге гуся была прикреплена карточка, на которой было написано “Для мра Генри Бэйкера”, и на подкладке шляпы стояли инициалы Г. Б., но так как в Лондоне несколько тысяч Бэйкеров, и несколько сотен Генри Бэйкеров, то нелегко найти собственника этих вещей. – Что же сделал Петерсон? – Он передал мне шляпу и гуся, так как он знает, что я интересуюсь самыми незначительными загадочными случаями. Гуся я сохранил до сегодняшнего утра, но заметил, что, несмотря на холод, он скоро начнет портиться. Поэтому я отдал его Петерсону, а шляпу оставил у себя. – Собственник ее не заявлял о себе? – Нет. – Каким путем можешь ты вывести заключение о его личности? – Вот моя лупа, посмотри-ка сам, что тебе скажет шляпа о личности человека, обладавшего ею. Я взял в руки старую измятую шляпу и начал ее рассматривать. Это была обыкновенная черная круглая шляпа на красной шелковой подкладке, теперь уже выцветшей. Фамилии фабриканта на ней не было, и, как совершенно верно заметил Гольмс, на ней нацарапаны были инициалы “Г. Б.”. На борту было отверстие для резинового шнура, самый шнурок отсутствовал. Шляпа была покрыта пылью и запачкана в нескольких местах. При ближайшем рассмотрении оказывалось, что пятна старались скрыть, и что они были замазаны чернилами. |
| Владыка вспоминал об этом впоследствии: «Как правило, эти диспуты кончались посрамлением отступника от веры... Несчастный хулитель Бога стал бояться меня и просил устроителей диспутов избавить его от “этого философа”... На несчастном хулителе Духа Святого страшно сбылось слово псалмопевца Давида: “смерть грешников люта”. Он заболел раком прямой кишки, и при операции оказалось, что опухоль уже проросла в мочевой пузырь. В тазу скоро образовалась глубокая, крайне зловонная полость, наполненная гноем, калом и мочой и кишевшая множеством червей. Враг Божий пришел в крайнее озлобление от своих страданий, и даже партийные медицинские сестры, назначенные для ухода за ним, не могли выносить его злобы и проклятий и отказывались от ухода за ним» . В 1921 году отцу Валентину пришлось публично выступать в суде в качестве свидетеля, защищая врачей-коллег, которых чекист Петерс пытался обвинить во вредительстве. Выйдя на трибуну, отец Валентин бесстрашно напал на Петерса как на «круглого невежду, который берется судить о вещах, в которых ничего не понимает», как на «бессовестного демагога, требующего высшей меры для совершенно честных и добросовестных людей» . После того как отец Валентин изъяснил существо дела с точки зрения медицинской, обескураженный и разгневанный Петерс спросил его: – Откуда вы все это знаете? – Да будет известно гражданину общественному обвинителю, – с достоинством ответил отец Валентин, – что я окончил не двухлетнюю советскую фельдшерскую школу, а медицинский факультет университета святого Владимира в Киеве. В зале зааплодировали. – Скажите, поп и профессор Ясенецкий-Войно, как это вы ночью молитесь, а днем людей режете? – продолжал спрашивать Петерс. – Я режу людей для их спасения, а во имя чего режете людей вы, гражданин общественный обвинитель? После такого ответа священнику уже аплодировали не только врачи, но и рабочие, и Петерс задал следующий вопрос, который, по его мнению, должен был склонить симпатии всех присутствующих на его сторону: – Как это вы верите в Бога, поп и профессор Ясенецкий-Войно? Разве вы Его видели, своего Бога? |
| Мне кажется, по жизни отличникам проще быть успешными, потому что они более адаптированы к любой новой системе. Сумев пристроиться к одной, они, скорее всего, сумеют и к другим пристроиться. Троечник сумел как-то выжить, не стал двоечником, но я не уверена, что его адаптационные способности выше, чем у того, кто лучше приспособился к имеющимся системам. Все виденные мною отличники и дальше таковыми были, что бы они ни выбирали. Школьная программа математики — что нужно понимать родителям? — Что родителям надо понимать про школьную программу математики? Мне кажется, математикам повезло больше, чем гуманитариям, потому что есть учебники Петерсон, Моро, Гейдман. Можно выбирать сильные программы, есть конкуренция и так далее. Что понять родителям? Допустим, мы пришли в школу и у нас учебно-методический комплекс «Школа России». Все потеряно, в сильную школу математики мы не поступим? — Если у вашего ребенка есть интерес и желание, то мы его будем занимать в их объеме. В начальной школе я бы советовала посмотреть на сайте Московского центра непрерывного математического образования — там выкладывают кружки для младших, с первого класса. Учебник Петерсон ( Людмила Петерсон — советский и российский педагог-методист, автор комплексной программы обучения детей математике. — Прим. ред.) — это учебник для детей без родителей и учителей. Поэтому если ваш ребенок не очень радостно занимается математикой по учебнику, который ему не очень нравится, то надо дождаться лета, вывезти учебник Петерсон на дачу, причем маленькими тетрадками, и побеседовать с ребенком о том, что летом очень много важных дел, нужно ходить на речку и это все, поэтому ты, конечно, можешь посмотреть, но не больше одной страницы в день — иначе придется ехать в город за новой тетрадью. Ваша задача — отбирать у ребенка эту тетрадь на моменте, когда он хочет с ней работать, писать, заполнять что-то. И говорить: «Ты что? Надо скорее на речку, надо еще куда-то». И ни в коем случае не дать закончить. Чтобы было незаконченное действие. |
|
|
