| Есть еще одна черта во всех религиях, еще более наглядно показывающая, что они не могут быть признаны плодом эгоизма. Во всех религиях есть учение не только о вечном блаженстве, но и вечных мучениях, – и Божество представляется в них не награждающим только, но и наказующим, карающим человека. Греко-римская мифология, напр., проповедовала не только об эмпирее, где будут блаженствовать души праведных, но и о тартаре, где будут мучиться души грешных. Это учение о тартаре, аде и вообще о наказаниях в загробной жизни прямо противно эгоистическим чаяниям и надеждам человека. Как же после этого считать его произведением эгоизма? Другим основанием религии Фейербах признает фантазию человеческую, которая будто бы под влиянием эгоизма творит мир высший, небо, богов. Но, обращая внимание на основное понятие всех религий – понятие о Боге, не трудно заметить, что это понятие гораздо выше всего того, что могла бы изобрести самая смелая фантазия. Усвояя фантазии творчества, психология не допускает, однако ж, чтобы фантазия вымышляла самые элементарные черты своих произведений. Она заимствует материалы для своих построений из области действительного мipa и только своеобразно распоряжается ими, то слишком увеличивая, то слишком уменьшая образы действительного мipa, то комбинируя их в таких сочетаниях, каких не представляет действительность; но чего-либо в собственном смысле нового и небывалого она никогда не творит. В понятии же о Боге мы встречаем такие черты, которые не могут образоваться никаким комбинированием действительных образов и явлений мipa видимого; такова, напр., идея абсолютного духа, существа самосущего; таковы понятия о первой причине всего, бесконечности, вечности и т. п. Самая смелая фантазия, как бы ни расширяла границы природы человеческой, не могла, бы ни изобрести тех абсолютных признаков, которые приписываются нами Существу высочайшему, ни образовать понятие об этом Существе. Стало быть, источник этого понятия – совсем не в фантазии. Та же фантазия, которая измышляет богов или Бога, наделяет его потом всеми человеческими свойствами, перенося на него в возможно-увеличенных размерах все, что находит лучшего в человеке, и таким образом выходит, что тайна всего богословия есть антропология. |
| Значит, и устанавливаемое путем противоположения бытию безусловному понятие о тварном бытии должно быть признано тоже безусловно-истинным. Но данное понятие о творном бытии оправдывается и опытом. Ограниченное бытие всегда пред нами; мы постоянно вращаемся среди него; мы сами принадлежим к нему. Не видим ли мы, что во внешнем мipe для своего возникновении все нуждается в действии чего либо другого и что видоизменения раз возникнувшего всегда обусловливаются новыми влияниями со стороны? Если вдуматься в царствующий во внешнем мipe закон причинности, то не найдем ли мы, что в существе дела он представляет собою именно выражение тварности или ограниченности нашего мipa? Человек, бесспорно, есть существо именно ограниченное или тварное, т.-е. такое, которое, как и все тварное, как по началу своего бытия, так и в своем жизнеразвитии обусловлен. Это очевидно и не требует особых доказательств. В частности и духовно-нравственная жизнь в человеке могла начаться впервые только благодаря насаждению, пробуждению ее в нем со стороны. Кем же она могла быть насаждена и возбуждена в человеке? Сущность духовно-нравственной жизни человека, бесспорно, открывается в его коренных высших стремлениях к истине, добру, красоте или блаженству. Истина, добро и блаженство в их постепенном осуществлении – вот в чем заключается истинная духовно-нравственная жизнь человека и вместе истинно человеческая жизнь, которою он отличается от всех других одушевленных существ на земле. Если теперь, вместе с вышеизложенным, мы примем во внимание тот бесспорный общий закон, по которому в действии не может быть больше, чем в причине, то мы должны неизбежно придти к тому заключению, что духовно-нравственная жизнь могла быть насаждена и пробуждена в человеке только таким существом, в котором сама эта жизнь уже была раскрыта, осуществлена. Не трудно теперь видеть, что в отношении к первому человеку таким существом мог быть только непосредственно 21 Сам Бог , в Котором от века осуществлены истина, добро и блаженство, Которое есть вечное высочайшее духовно-нравственное существо. |
| 14 Безусловное не может быть отвлеченным и бессодержательным, как представляет его Гегель; затем, при гегелевском абсолютном решительно непонятно появление какого-либо реального бытия, тем более целого мipa. 15 О Ньютоне известно, что он не произносил имени Божия, не обнажив своей головы. Результат великих открытий его выражен в замечательной надписи на его гробнице: «он прославлял в своей философии величие всемогущего Бога, а своею жизнью представлял евангельскую простоту». Кеплер свое сочинение о гармонии миров заключает следующими словами: «Благодарю Тебя, Создатель и Бог мой, что Ты даровал мне эту радость о творении Твоем, это восхищение делами рук Твоих. Я открыл величие дел Твоих людям, насколько мог мой конечный дух постигнуть Твою бесконечность. Если я сказал что-нибудь недостойное Тебя, то прости милостиво Линней в своем сочинении Systema naturae также исповедует величие и премудрость Бога, Творца и Владыки вселенной. («Прав. Собес.» 1871 г. ч., 2, стр. 277 – 79). 17 Из многоразличных производств слова – религия филологически возможными признаются только два: Цицероново и Лактанциево. Цицерон производил это слово от re-legere – отлагать в сторону, обкладывать на особое употребление, в переносном смысле – относиться к чему-либо с особым вниманием и почтением. Поэтому, религия у Цицерона определяется, как благоговение пред чем-либо таинственным, божественным, как исполненное страха богопочтение. Лактанций производит слово – религия от religare – связывать, соединять и согласно с этим производством определяет религию, как союз человека с Богом. Таким образом, самое название религии указывает на ее сущность, особенно по последнему словопроизводству его. В Св. Писании, кроме собственного названия – союз Бога с человеком – религия часто называется также верою. Это название религии указывает на отличительное свойство религиозного союза, по которому последний необходимо предполагает с одной стороны, откровение Бога человеку и верность или истинность Божию ( Puм. III, 3 ), с другой стороны – веру человека, которою он может и должен усвоить себе откровение Божие и чрез то пребывать верным Богу. Посему же и Св. Отцы и учители церкви всего чаще называют этот завет в своих писаниях верою. И в нашем православном отечестве от лет древних и доныне слово – вера было самым употребительным и общепонятным названием этого завета. |
| § 35. Возможность узнать, что известные действия или явления суть действительно чудеса, или признаки достоверности чудес. Чем и как убедиться, что известное чудо есть именно чудо? Какие можно указать признаки чудес? – Признаки эти вытекают из понятия о чуде. Так как чудо есть событие сверхъестественное, то для достоверности его требуется, чтобы оно, во-первых, действительно случилось, или произошло, т. е. было именно событием, а не вымыслом, не сказкою, и во-вторых, чтобы оно произошло силою божественного вмешательства, а не само собою, т е. было событием сверхъестественным, а не естественным. Чтобы убедиться, что известное чудо есть именно событие, или что оно действительно случилось, – для этого нужно: а) если мы сами свидетели его – иметь здравые чувства и достаточное внимание, чтобы правильно принять впечатление от события; б) если мы слышали о чуде от других свидетелей, нужно оценить их свидетельства по всем правилам исторической критики; в) если, наконец, эти свидетельства дошли до нас только в писаниях, – нужно определить предварительно подлинность и неповрежденность этих писаний... Все эти требования, очевидно, суть требования самые справедливые, и те чудеса, которые не выдержат подобного испытания, неизбежно должны быть признаны за ложные, за призрак, за обман или позднейшую выдумку. Убедившись, таким образом, в том, что известное чудесное событие действительно случилось, нужно убедиться затем еще в том, что оно есть событие именно сверхъестественное. Для этого необходимо обращать строгое внимание: а) на то, точно ли известное событие не могло совершиться по силам и законам самой природы: для сего вовсе не нужно знать всех сил и законов природы, как утверждают некоторые, а довольно только видеть и понять, могла ли та именно сила или вообще причина, от которой произошло чудесное событие, сама собою произвести его, могло ли, например, одно слово человека мгновенно утишить бурю морскую и воскресить мертвого, – одно прикосновение мгновенно исцелить болезнь и под. |
| Но такое истолкование вероучительной и обрядовой стороны религии в существе дела покоится у Канта исключительно на его личных философских воззрениях касательно познавательной и нравственной деятельности человека (см. начало этого §). Если же мы обратимся к общечеловеческому религиозному сознанию, то оно, оказывается, решительно восстает против кантовского понимания вероучения и культа в религии. И действительно, для каждого религиозного человека Божество есть не отвлеченный только идеал нравственности или постулат ее (как думает Кант), а действительно существующая живая личность, бытие которой он признает ради истины и ради самой этой несказанно высокой личности, а не ради только подкрепления человеческой нравственности. И вообще в вероучении своей религии каждый человек видит доступную для него истину о мipe сверхчувственном, в возможности познания которого он всегда и глубоко убежден, – а не педагогическое лишь средство к проведению нравственных правил в сознание неразвитых людей. Подобным образом может быть показано самостоятельное значение в религии и богослужения, в котором ищет удовлетворения главным образом, сердце человека. Таким образом, по суду общечеловеческого религиозного сознания, к существу религии относятся, кроме нравственных обнаружений, также вероучение и богослужение: «вера», нравственность и культ в своем гармоническом сочетании собственно и составляют (или образуют) религию. Отсюда очевидно, что религия и нравственность не одно и тоже: нравственный элемент привходит в религию, но он не обнимает, не исчерпывает всего того, что есть религия; нравственные обнаружения представляют собою лишь один из элементов религии притом не только не единственный, но даже и не главный или первенствующий. Ибо во всякой религий центральною идеею, заправляющею всем ходом развития ее, по свидетельству истории религий, является не какая-либо нравственная идея, но идея Богу (со всеми входящими в состав ее частными представлениями или верованиями). Она то собственно и определяет обыкновенно весь строй религиозной жизни того или другого народа, не исключая и нравственной жизни его. |
| Таким образом, страх пред грозными явлениями природы и религиозное настроение решительно различны, разнородны между собою, и невозможно допустить, чтобы из первого могло возникнуть второе. Что страх пред грозными явлениями природы сам по себе не может породить веру в богов, преобразоваться в религиозное настроение, это очевидно из примера животных. Страх пред грозными явлениями природы чувствуют и они, даже сильнее, чем человек; но отчего же этот страх не переходит у них в религиозное почитание природы, или в религию, если все дело в религии ограничивается им. Чувствуя этот скачок в своей теории, некоторые защитники ее думают объяснить указанное явление рефлексиею. Принимая ее за нечто данное и само по себе понятное (хотя при их взгляде на первобытного человека, это далеко не так), они говорят: рассматривая природу, сравнивая, разделяя и сочетавая различные явления ее, человек может достигнуть результатов и не заключающихся в непосредственном воззрении на природу, т. е. может, напр., дойти до представления о Боге и богах. Особенную же помощь при этом они думают находить в свойственной преимущественно неразвитому человеку способности олицетворения природы. Неразвитому человеку благоприятные и опасные предметы представляются не иначе, как желающими ему добра или зла; отсюда первые он начинает благодарить, вторые умилостивлять, – тем и другим поклоняться, как божествам. Если мы опять примем во внимание то состояние человека, какое приписывается ему рассматриваемой гипотезой во время возникновения религии, то и это объяснение ею перехода рассматривания внешней природы в обоготворение окажется не удовлетворительным. Сколько бы человек в этом случае ни вращался своею мыслью в кругу явлений природы, он никогда не выйдет из этого круга; какими бы вопросами он ни задавался при рассматривании природы, они сами по себе никогда не возвысят его до мысли о Боге. «Ибо никакие усилия рассудка (всегда формального), никакие полеты воображения (лишь комбинирующего уже заранее данный материал) не могут создать мысль материально (по содержанию) новую сравнительно с данными» (Мысль новая дается опытом – внутренним и внешним и разумом. |
| Отрицать возможность чудес могут только люди, не признающие личного Бога, отдельного от мipa (как пантеисты и материалисты), или же осуждающие живаго Бога – Творца мipa на какой-то абсолютный покой и мертвую бездеятельность (как деисты). Люди эти на место Бога ставят самый мip, или же его законы, а потому с их точки зрения и не может быть никакого и ничьего вмешательства в дела и порядки мipa, и жизнь мipa есть не более, как ме-ханический процесс, в котором все сковано неизбежными условиями и совершается по какой-то роковой, слепой, абсолютной необходимости. Люди же, не смешивающие Бога с мipoм и его законами, не могут не признать возможности действия Божия на мip, следовательно, и возможности чудес. Посему то во всех религиях, какие только были и есть в роде человеческом, на ряду с верою в Бога, или богов, мы видим и веру и воздействие Божье на мip, в откровение, в чудеса. Во всех религиях люди всегда молились и молятся, чтобы Божество исцелило болезнь, отвратило угрожающий голод, моровое поветрие, опустошительную войну и т. п.; в этих молениях, очевидно, выражается то убеждение, что Божество может сделать то, о чем Его просят, может вмешаться в дела мipa непосредственно и изменить естественное течение вещей, неблагоприятное для человека. Что же, неужели это вековое общечеловеческое убеждение есть не более, как невежество и заблуждение? Но все люди во все времена не могли заблуждаться, веруя в возможность чудесных действий Божиих в мipe, а если некоторые из них и могли заблуждаться и действительно заблуждались в этом отношении (как, например, язычники, возлагавшие несбыточные надежды на своих богов), то в основе этих заблуждений все-таки должно лежать нечто истинное. Для того, чтобы люди могли искать сверхъестественного и ожидать чудесного там, где его не было и не могло быть, нужно чтобы они когда-нибудь видели сверхъестественное и чудесное там, где оно было в действительности. Если бы человечество нигде и никогда не видело действительного чуда, то оно не имело бы никакого представления о чудесах. |
| Как ясные и понятные с внешней своей стороны, хотя и непостижимые по внутреннему существу своему, эти непостижимые истины не только не умножают собою нашего неведения, а напротив, весьма многое объясняют нам в нас самих и во всем нас окружающем. Так, например, тайна падения объясняет нам, откуда в мipe зло физическое и нравственное, отчего так бедственна и жалка судьба человека на земле и вся его история представляет собою ряд почти одних заблуждений и пороков разного рода; без тайн воплощения искупления и освящения мы никогда не примирили бы этого несчастного порядка вещей в нас и вокруг нас с мыслью о совершеннейшем Творце мipa и Его промысле; никогда не объяснили бы себе, что за цель бытия нашего на земле посреди толиких зол и бедствий и не лучше ли было бы, если бы мы вовсе не являлись на свет и т. п. Не говорим уже о том, как много эти таинственные истины могут содействовать нашему нравственному преуспеянию, что также составляет цель божественного откровения... Что касается того, как человек может воспринять и усвоить тайны, то он, несомненно, обладает полнейшею способностью к тому. Известно, что человек, по самому устройству своего ума, усвояет себе истины двояким образом: одни – по знанию, другие – по вере, т.-е. одни на основании собственного опыта и непосредственного сознания, что это точно истины; а другие на основании свидетельства и авторитета людей сторонних, как вообще приобретаются познания исторические, иногда географические и вообще познания о таких предметах, которых мы сами не видали, но о которых известия нам передают другие. Последним способом, очевидно, человек может усвоить себе и тайны откровения именно на основании свидетельства о них и авторитета Самого Бога – открывающего, Который как истиннейший, никогда обмануть не может. Только в том случае человек не мог бы усвоять себе тайны, если бы они противоречили его уму. Но, во-первых, так как тайна, по самому понятию о ней, совершенно непостижима для нашего ума, превышает его разумение, то о тайне никто не в праве утверждать ни того, что она сообразна с умом, ни того, что она противоречат ему. |
| Нельзя представлять его таким потому уже, что он есть создание Божие, так как совершенно не рационально было бы допустить, что Бог в мipe положил против Себя что-то для Себя же Самого непроглядное, недоступное, неодолимое, словом – косное. Но и опыт, и наука не позволяют принять такой взгляд на мip: они свидетельствуют, что мip – не мертвая косная машина, но подвижной, живой, одушевленный космос, что в природе ничего нет мертвого, а напротив все в ней живо; они открывают жизнь даже и там, где менее всего можно ее предполагать, – в земляных глыбах, ледниках и камнях. Не говорим уже о человеке, этом высшем члене мирового целого: как дух разумный и свободный, он одним уже явлением своим в мipe отрицает косность мipa. Но деисты возражают: созданный Богом мip, без сомнения, есть такой, в котором наиполнейшим образом осуществились премудрость и благость Божия, т. е. наилучший и совершеннейший, и все в нем происходит по первоначальному раз навсегда установленному Богом плану и порядку, в совершеннейшей гармонии во всех его частях. Если бы после этого Бог стал вмешиваться в его жизнь и порядки, то по отношению к мipy это значило бы, что Бог нарушает его порядки, расстраивает его гармонию, его чин и строй, а по отношению к Богу значило бы, что Он поправляет Самого Себя, восполняет допущенные Им при создании мipa недосмотры, недостатки. Значит, вмешательство Божие в дела мipa не только не нужно, но даже невозможно... В ответ на это скажем, что несправедливо утверждают, будто созданный Богом мip есть совершеннейший – такой, в котором сразу дана вся полнота возможных совершенств и который поэтому вовсе не нуждается в каких бы то ни было вспомоществованиях со стороны своего Творца. Мы утверждаем напротив, что такого мipa Бог даже и не мог создать, потому что в таком разе Он создал бы нечто равное Самому Себе, и что мip, как бытие условное и конечное, не сразу совершен и может развиваться и усовершаться только постепенно, исподволь. И если творческая сила снова, и снова постоянно выступает деятельно в мipe для споспешествования его совершенствованию; то это не только не служит свидетельством несовершенства Творца, а напротив служит свидетельством Его все более и более открывающегося совершенства, которое если не проявилось в мipe все сразу, то вовсе не потому, чтобы не было его в самом Творце, а единственно потому, что тварное, по самой сущности своей, не могло воспринять всей полноты Его совершенства. |
| Такую же силу достоверности имеют пророчества и тогда, когда предсказанные в них события – события чудесные совершенно зависящие от одной воли Божьей. Но кроме этих главных признаков, для убеждения в достоверности пророчеств и для отличия истинных пророчеств от мнимых и ложных, нужно обращать еще строгое внимание: а) На цель пророчеств. Цель пророчеств, как и чудес, всегда должна быть вполне достойна Бога и притом особая, высочайшая, какой по преимуществу надо признать и здесь, как и в чудесах, содействие падшим людям в деле веры и нравственности. б) На обстоятельства пророчеств. Истинные пророчества, как получаемые пророком от самого Бога, не могут зависеть от условий места, времени и каких либо предварительных приготовлений, завися единственно от воли Божьей. в) На самое исполнение пророчеств. Мало того, что предсказание, не оправданное событием, не достойно названия пророчества, – требуется еще, чтобы между пророчеством и событием оказалось не какое-либо случайное, незначительное сходство, а сходство существенное и полное, по крайней мере, в чертах главнейших. г) Наконец, если мы сами не слыхали пророчества из уст пророка и не видели исполнения его, а знаем о том и другом только по свидетельствам других – устным или письменным; то необходимо еще, и притом прежде всего, проверить эти свидетельства по всем правилам исторической критики. 2 Так, лишь по недоразумению обвинялись в безбожии в древности, напр., Сократ, Анаксагор, в новое время – деисты; известно также, что даже первые христиане подвергались со стороны язычников тому же обвинению. 3 Дассе, материалист, серьезно рассказывает в одной своей книге о привидении в гостинице в Висбадене. 4 Материалист Жорже (+ 1826) в своем предсмертном завещании отрекается от всех своих атеистических воззрений и просит, чтобы его завещание как можно более было распространено в предупреждение увлечения атеизмом. Обратились к религии еще, напр., атеисты, последователи Вольтера: Монтескье, Бюффон, Лагарп. Про самого Волтера рассказывают, что перед смертью он просил о причащении и только благодаря противодействию окружавших не был приобщен. |
|
|
