| А подошла яхта – и вовсе стало непонятно. Смотрю – за рулем стоит Лом, тут же рядом – Фукс, шкотовым. А у мачты – я и командую подходом. «Да такого, – думаю, – не может быть! Может быть, это не я?» Пригляделся: нет, я. Тогда на берегу не я? Пощупал живот: нет, и на берегу вроде я. «Что же это, – думаю, – раздвоение личности, что ли? Да нет, ерунда все это, просто сон мне приснился…» – Лом, – говорю, – ну-ка ущипните меня. А Лом тоже сам не свой. Однако, знаете, ущипнул, постарался так, что я не сдержался, вскрикнул даже… Тут внимание собравшихся обратилось на меня, на Лома, на Фукса. Обступили нас. – Ну, – говорят, – капитан, может быть, вы объясните создавшееся положение? А «Беда» между тем подходит по всем правилам. Вот, знаете, кранцы выложили. Дали выброску, пристают. Вот этот двойник мой раскланивается, берет под козырек. – Разрешите, – говорит, – представиться: капитан дальнего плавания Врунгель с командой. Заканчивая кругосветный спортивный поход, прибыла порт Петропавловск-Камчатский. Публика на пристани кричит «ура», а я, знаете, так ничего и не понимаю. Нужно вам сказать, что я ни в какую чертовщину не верю, но тут пришлось призадуматься. А как же, понимаете? Стоит передо мной живое привидение и разговаривает самым нахальным образом. А главное, я в дурацком положении. Вроде этакого мистификатора или самозванца… «Ну ладно, – думаю, – по глядим, что дальше будет». И вот, знаете, сходят на берег. Я стремлюсь выяснить положение, пробираюсь к ним, но меня оттирают, и слышу, тому Врунгелю рассказывают, что тут есть уже один Врунгель с командой. Он остановился, осмотрелся кругом и вдруг заявляет: – Ерунда! Не может быть никакого Врунгеля: я его сам потопил в Тихом океане. Я как услышал, так сразу все понял. Вижу, понимаете, старый приятель, мечтатель адмирал, господин Хамура Кусаки под меня работает. Ну пробился я со своей командой, подхожу вплотную к нему. – Здравствуйте, – говорю, – адмирал! Как доехали? Он растерялся, молчит. А тут Лом подступил, да как размахнется – и Лома номер два одним богатырским ударом поверг наземь. Тот упал, и глядим – у него вместо ног ходули торчат из брюк. |
| А там долго не протянули, два года пожили, он уехал обратно в Казахстан. Только уехал, неделя проходит, высылает телеграмму: «Выезжайте». И деньги. Мать все давай продавать, скотину, мебель. В поезд, и опять на целину. Пожили еще два года и опять уехали. Он как перекати-поле был, тоже непоседа. Сюда, в Вытегру приехали. Он устроился в сельхозтехнику топливные насосы ремонтировать. Он башковитый мужик насчет техники был, ой. Любой трактор, любой двигатель, все разберет и соберет. А потом в 72 году он захотел Урал себе купить, мотоцикл, и поехал на уборочной работать. Через две недели телеграмма: «Тамара, Женя умер, выезжай на похороны». Отца там и похоронили. Крестят Аркадия прямо в водах Онеги. До места добираемся на вездеходе «Черная каракатица». Еще в монастыре есть яхта «Беда» Самостоятельная жизнь Мать запила. Загуляла. Я в 14 лет хотел в «мореходку» (мореходное училище – прим. авт.) пойти. Мне с трех мореходок приходит, с Одессы, с Мурманска, с Ленинграда: «принимаем с 15 лет. На будущий год только поступайте». А куда мне еще год? Я в Питер на монтажника-высотника пошел. Три года там отучился, потом работал по распределению, а потом на флот, три года на корабле отслужил. (Аркадий выпрямляется, приставляет руку к виску и выдает на одном дыхании, чеканя каждое слово) Второй Отдельный Гвардейский Печенгский Краснознаменный Дивизион Противолодочных Кораблей, Командир Отделения Рулевых Сигнальщиков Гвардии Старшина Первой Статьи Запаса. Чуть ли не Чапай. А потом Норильск, там 10 лет в экспедиции работал НКГР. Норильская комплексная геологоразведочная экспедиция. Ты с НКВД не путай. Там шикарно было. Мне квартиру дали благоустроенную. Пахал я, молодой специалист, как пчелка. Мы там буровые, дизельные варили. По командировкам ездил, в Туркмению, Афган рядом. А потом приехал в Сочи на два месяца, у нас там турбаза «Геолог» была. Такие крутые специалисты, елки-палки, свой самолет АН24. Два краснодеревщика, я, как сварщик, Сашка и Толик. Но те так, на подхвате. Они стекла вставляли да мебель ремонтировали, ну а я трубы подваривал. Два месяца мы там хорошо отдохнули. А потом меня посадили. Иеромонах Лазарь крестит в первый раз в жизни Одним ударом |
| В 1899 г. " Крейсер " возвращается в Кронштадт. За плечами уже у лейтенанта Александра Колчака не только тысячи морских миль, но и несколько крупных гидрологических исследований. Из протокола допроса адмирала Колчака: " Во время моего первого большого плавания на " Крейсере " главная задача была чисто строевая, но, кроме того, я специально работал по океанографии и гидрологии. С этого времени я начал заниматься научными работами. Я готовился к южно - полярной экспедиции, но занимался этим в свободное время; писал записки, изучал южно - полярные страны. У меня была мечта найти Южный полюс. " Он мечтает о полярных экспедициях, но получает назначение на крейсер " Князь Пожарский " , учебное судно Морского корпуса. Старичок (1873 г. постройки) дальше не заплывает, и эта тихая жизнь выводит лейтенанта из себя. " Это самое худшее, что я мог себе представить " , - он в письме к отцу. Молодой офицер попытался попасть в полярный поход ледокола " Ермак " , но получил отказ. Тогда им подан рапорт о переводе на Тихий океан. " По распоряжению Главного Морского Штаба из порта Пирей с эскадренного броненосца " Петропавловск " в Россию с прикомандированием к Императорской Академии Наук, для участия в Русско-Полярной Экспедиции под начальством барона Толля в качестве судового офицера на яхте экспедиции " Заря " . 1900 января 21. " Следует уточнить, что " Заря " не яхта а полярная промысловая шхуна, просто приписанная к Невскому яхт - клубу, и экспедиция отправлялся на поиски Земли Санникова. Кроме вахтенной службы лейтенанту поручалось проведение гидрологических и магнитологических измерений. Для этого ему пришлось пройти стажировку в Петербурге, а затем и в Норвегии у полярного исследователя Нансена, который высоко оценил знания и подготовку русского офицера. 21 июня 1900 г. " Заря " отошла от набережной Васильевского острова и оправилась в арктическое плавание. Из показаний на допросе: " Экспедиция ушла в 1900 г. и пробыла до 1902 г. Я время был в экспедиции. Зимовали мы на Таймыре, две зимовки на Новосибирских островах, на острове Котельном; затем на 3-й год барон Толль, видя, что нам не пробраться на север от Новосибирских островов, вместе с геологом Зеебергом и двумя каюрами отправился на север Сибирских островов. У него были свои предположения о большом материке, который он хотел найти " . |
| В конце ноября, когда работа подходила к концу, директор картины выразила желание пойти со всеми в море: - А то съемки кончаются, а я не побываю на подводной лодке, будет обидно. Я предупредил ее, что море неспокойное, а подводная лодка не яхта для прогулок, и вместо удовольствия может получиться обратный эффект. Но Виктория ответила, что, мол, мы, киношники, люди бывалые, еще и не такое видали. Как только вышли в море и начало качать, все женщины сразу «укачались» и разлеглись по койкам, кто где и кто в чем. Бедные матросы сидели возле своих коек и с волнением неотрывно глядели на женские прелести, которые показались во всей красе из-за полной невменяемости гримерш, художниц по костюмам и звукооператорш. Директора фильма положили в единственную каюту - командира. Несколько раз проходя мимо этого места я обратил внимание на ритмические тупые удары, которые раздавались синхронно с наклоном ПЛ с борта на борт. После каждого удара сразу был слышен короткий тяжкий стон. Мне стало интересно, открыв дверь каюты командира, я заглянул внутрь. То, что я увидел, меня потрясло. На койке лежит Виктория Кирилловна с закрытыми глазами, на столе стоит большая тяжелая пишущая машинка «Ятрань», ее каретка расположена как раз напротив лба женщины. При крене на левый борт тяжелая каретка стремительно перемещается и ударяет ее прямо в лоб. Я освободил бедную женщину от этой пытки, которую она придумала сама себе. Позже, когда мы сидели в ресторане по поводу окончания съемок фильма, она скажет мне: «Я думала, что нахожусь в аду». Ну что ж, зато, как в таких случаях говорят, будет, что вспомнить. Вообще эти сложные съемки и в бытовом, и в погодном отношении шли под осмыслением личности Маринеско, все новые и новые сведения мы получали об этом человеке, под это корректировался сценарий. Приходили на ПЛ оставшиеся в живых члены экипажа С-13, рассказывали правду о своем командире, делились воспоминаниями о знаменитом походе. Однажды со своей старушкой-женой пришел на ПЛ и обедал с нами адмирал в отставке А.Е.Орел, бывший командующий Балтийским флотом, а во время войны - командир дивизиона подводных лодок. Он провожал Маринеско и встречал его с победой. Когда сели в кают-компании, этот человек, живая легенда, вдруг достает из кармана плоскую фляжку и говорит: |
| Вне всякого сомнения, остров, увенчанный высоким конусом горы Франклина, был замечен с корабля. Но решится ли корабль причалить к острову? Может быть, он случайно очутился в этой части Тихого океана, где на карты нанесён только островок Табор? Тем более, что и этот островок находится далеко в стороне от обычных путей кораблей, поддерживающих сообщение между Полинезийскими архипелагами, Новой Зеландией и Южной Америкой. Ответ на вопрос, который каждый ставил себе, неожиданно дал Герберт. — Может быть, это «Дункан»? — сказал юноша. «Дунканом», как известно, называлась яхта Гленарвана, высадившего Айртона на остров Табор и обещавшего когда-нибудь вернуться за ним. Островок Табор расположен вблизи от острова Линкольна, корабль, держащий курс на него, конечно, мог пройти мимо острова Линкольна. — Надо немедленно вызвать Айртона, — сказал Сайрус Смит. — Только он может сказать нам, «Дункан» ли это. Все согласились с мнением инженера, и Гедеон Спилет, подойдя к телеграфному аппарату, быстро отстучал: «Айртон, приходите немедленно». Через несколько секунд пришёл ответ: «Есть, иду». В ожидании прихода Айртона колонисты продолжали смотреть в подзорную трубу на корабль. — Если это «Дункан», — сказал Герберт, — Айртон без труда узнает его: он ведь плавал на этой яхте. — Воображаю, как он будет взволнован, когда узнает «Дункан», — заметил Пенкроф. — Да, но теперь Айртон может с высоко поднятой головой вступить на борт «Дункана», — сказал инженер. — Было бы хорошо, если бы корабль оказался именно яхтой лорда Гленарвана. Всякое другое судно покажется мне подозрительным — в этих водах всегда укрывались пираты. — Тогда мы будем защищаться! — воскликнул Герберт. — Конечно, дитя моё, — улыбнулся инженер, — но лучше было бы, если бы нам не приходилось защищаться. — Может быть, дело обстоит не так плохо, Сайрус, — сказал журналист. — Остров Линкольна ведь не нанесён на карты. Уже одно это может побудить проходящий мимо корабль свернуть с пути, чтобы осмотреть неизвестную землю. — Конечно, — согласился с ним Пенкроф. |
| – Все правильно, – говорит он, – наказать нужно, но только господин адмирал забыл самое существенное: кашалот, в отличие от прочих китообразных, обладает черепом удлиненного строения. Таким образом, оскорбив кашалота, этот Врунгель оскорбил всю арийскую расу. Так что же вы думаете, господа, арийцы потерпят это? Ну, я уж и слушать дальше не стал, вижу и так: попали из огня да в полымя. Улизнул тихонько, пошел к своим, доложил о результатах разведки. И гляжу: приуныл мой экипаж. Сидят грустные, ждут решения участи. Целый день китолюбивые адмиралы спорили. Наконец поздно вечером вынесли резолюцию. Мы приготовились к самому худшему и мысленно уже распрощались с «Бедой», но опасения наши оказались несколько преждевременными. Решение вынесли неопределенное: «Для изучения вопроса создать специальную комиссию, а яхту „Беда“ с экипажем временно водворить на одном из близлежащих необитаемых островов». Я, понятно, заявил протест, да что толку. Меня и не спросили. Подцепили краном «Беду», опустили на скалы; нас тоже высадили, подняли флаги, погудели и пошли. Я вижу – делать нечего. Приходится подчиняться грубой силе и устраиваться по-береговому, с учетом создавшегося положения. А положение, надо вам сказать, отвратительное: яхта лежит на самом краю утеса, мачта торчит над морем, унылый прибой плещет у подножия скалы. Ну, мы снарядились и пошли обследовать наш островок. Ходили, ходили – ничего хорошего не нашли. Всюду холодно, неуютно, одни скалы кругом. Единственно с чем хорошо, так это с топливом. Уж не знаю откуда, только нанесло на этот островок обломков погибших кораблей. А с другой стороны, нам и топливо ни к чему. Запасы у нас на исходе, кругом ни флоры, ни фауны, а камнями, сколько их ни вари, все равно сыт не будешь. «Аппетит, говорят, приходит во время еды». Возможно. Но у меня в этом отношении несколько необычный организм. Когда голоден, только тогда и ощущаю присутствие аппетита. В целях борьбы с этой ненормальностью я подтянул кушак потуже, терплю. Лом и Фукс тоже на голод жалуются. Пробовали рыбу ловить – не клюет. Лом вспомнил, что в старину в таких случаях борщ из подметок варили, достал штормовые сапоги, два дня варил – никакого результата. Да и понятно, знаете: в былые-то времена сапоги из воловьей кожи делали, а у нас вся штормовая одежда из синтетического каучука. Конечно, в дождь, в сырую погоду оно удобнее – не промокает, что касается кулинарных качеств такой обуви, прямо нужно сказать: ни вкуса у нее, ни питательности. |
| Допустим, сперва было не до того, а потом, при т. Сталине, вольная мысль не приветствовалась, но и в послесталинское, довольно уже вегетарианское время, когда " Вехи " опять стали и читать, и в самиздате комментировать, четко сложилось правило, действовавшее до сегодняшнего дня, т. е. более полувека: о " Вехах " или хорошо, или ничего " . Отчасти тут была магия имен. Бердяев, Булгаков, Струве, Франк – всех их чохом назвать глупыми и неблагородными не всякий решится. Все ж таки слава России, и " кто я, а кто они " . Правило насчет русского школьника, возвращающего карту звездного неба исправленной, в некоторых случаях не работает. Но главная причина пиетета в другом. Случай, когда лучшие умы страны, признанные в этом качестве, предостерегали: " Блюдите, сколь опасно ходите " , – это предостережение было широко растиражировано, и затем спустя лишь восемь лет оно сбылось во всем ужасе – другого такого, пожалуй что, и не найдешь. Причем авторы " Вех " не просто пророчили, они методически разъясняли, почему это добром не может кончиться. Этим и объяснялось молчание критиков: что тут скажешь. Предвосхищая Д. Л. Быкова, указывать: " Если интеллигенция и далека от народа, то виновата в этом не она, а народ " – довольно слабое утешение на фоне Семнадцатого года. Уверять: " Вместо грандиозного февральского краха и октябрьского взрыва мы получим так себе пук, без человеческих жертв. А вместо " философского парохода " будет чья-нибудь прогулочная яхта, на которой они и порадуются в очередной раз своей белоснежной правоте " – безответственность можно являть и даже бравировать ею, но прежде считалось, что в беседе о предметах серьезных это не вполне подобает. А главное – мало кого убеждает. " Вехи " , несмотря на смелую попытку Д. Л. Быкова, продолжают быть камнем преткновения для безоглядной легкокрылости, но капля камень точит. Объявление прошлого яко не бывшим и к тому же бывшим совершенно иначе враз не дается. Но окончательное беспамятство рано или поздно настает – тогда и случаются звездные часы человечества, радостно чаемые талантливым писателем. Понравятся ли они ему – это другой вопрос. |
| " Жить бы тут, и никаких ответственных заданий… Яхта, речка, молодые барышни… Пусть лгут, кокетничают, изображают уценённых голливудских звёзд… Какое это счастье — женское притворство!.. Да, может, я ради таких вещей на свет произошёл!.. Мне тридцать четыре года, и ни одного, ни единого беззаботного дня… Хотя бы день пожить без мыслей, без забот и без тоски… Нет, собирайся в райком… Это где часы, портреты, коридоры, бесконечная игра в серьёзность… " " Я оглядел пустой чемодан. На дне — Карл Маркс. На крышке — Бродский. А между ними — пропащая, бесценная, единственная жизнь… " Пять лет назад, в 2016-м, ясное дело, отмечали довлатовское 75-летие. В том числе на далеко не чужом для писателя радио " Свобода " где за 1978–1990 годы вышло более полутора сотен программ с его участием либо ему посвящённых. Общались Александр Генис и Соломон Волков, близкие друзья и бывшие сотрудники Сергея Донатовича. Генис утверждал, что этот юбилей стал событием государственной важности, поскольку писатель Довлатов — " поистине народный любимец " . Соломон Волков возражал в том смысле, что надо брать выше: " народный писатель " . Чуть не сказал: " Писатель от народа " . О каком государстве, о каком народе говорили два уважаемых знатока культуры? И о каком писателе? Соломон Волков: " Практически никто, кто не посвящён заранее в этот секрет, этого не улавливает. В этом фрагменте, как и во всех других фрагментах из " Записных книжек " Довлатова, нет ни одного слова в предложении, которое дважды начиналось бы с одной и той же буквы. Это виртуозная ювелирная работа, из-за этого " опус Шостаковича " , а не " квартет Шостаковича " и так далее. Довлатов сначала слушал какую-то историю, потом начиналась главная работа, когда ему нужно было так выстроить каждую свою фразу, чтобы в ней дважды слово не начиналось с той же самой буквы " . Если Чехов утверждал, что " искусство писать — это искусство сокращать " , то для Довлатова, получается, " искусство писать " состояло в том, чтобы в предложении не было двух слов, начинающихся с одной буквы? |
| И меня это тоже коснулось самым, так сказать, непосредственным образом. Есть там фирма одна – производит телефоны, радиоприемники… Так вот, пронюхали эти фабриканты про мой зуб и забеспокоились. Да и понятно: ведь если все станут на зуб принимать, никто и приемников покупать не будет. Урон-то какой! Тут забеспокоишься. Ну, и решили недолго думая завладеть моим изобретением, да и моим зубом заодно. Сначала, знаете, так это, по-хорошему, прислали деловое письмо с предложением продать мой дефектный зуб. А я рассудил, думаю: «С какой же стати?» Зуб еще ничего, кусать можно, а что с дуплом, так это уж, извините, мое дело. У меня вот один знакомый есть, так он даже любит, когда зубы болят. – Конечно, – говорит, – когда болят, действительно и больно и неприятно, но зато, когда пройдут, уж больно хорошо! Да. Ну, я ответил, что не продаю зуб, и все тут… Так, думаете, они успокоились? Как бы не так! Решили выкрасть мой зуб. Появились какие-то негодяи, ходят по пятам за мной, заглядывают в рот, шепчутся… Ну и стало мне не по себе: хорошо, как один зуб, так уж и быть, ну а как для верности заберут совсем, с головой? Куда я без головы пойду плавать? Вот я и решил уйти от греха. Запросил в порту отправления инструкции по вопросу о белках, а сам, чтобы защититься от злоумышленников, принял особые меры: взял дубовую сходню, один конец засунул под ворота пакгауза, другой под дверь кубрика и приказал Лому грузить «Беду» балластом. Яхта осела до фальшборта, сходня согнулась, как пружина, одним только краешком держится под дверью. Я перед сном осмотрел, проверил готовность этого сооружения и спокойно улегся спать. Даже вахту не выставил: незачем. И вот, знаете, под утро пришли. Я слышу осторожные шаги, скрип двери, потом вдруг – трах! – сходня выскочила из-под двери, разогнулась… Я выхожу – и вижу: подействовала моя катапульта, да еще как! Тут на берегу была радиостанция, так этих негодяев забросило на самую верхушку, на мачту. Они там зацепились штанами, висят и орут на весь город. Как уж их снимали, не могу вам сказать – не видел. |
| И ничего, знаете, прекрасно потянуло, пошла наша яхта и снова стала слушать руля. Я развернул карту, выбираю место, куда зайти для ремонта. Вдруг слышу странные какие-то звуки. Потрескивает что-то на палубе. Встревоженный, поднимаюсь и вижу страшную картину: конец, на котором держался наш змей, зацепился за брашпиль и к моменту моего прихода перетерся и, как говорится, на волоске держится. – Аврал! Все наверх! – скомандовал я. Лом и Фукс выскочили на палубу. Стоят, ждут моих распоряжений. Но распорядиться было нелегко. Тут, сами понимаете, нужно бы наложить узел. Но ветер усилился, канат натянулся, как струна, а струну, знаете, не завяжешь. И я уже думал – все кончено. Но тут исполинская сила Лома нашла надлежащее применение. Он, понимаете, хватается одной рукой за канат, другой за скобу на палубе, напрягает бицепсы. На канате появляется слабина… – Так держать, не отпускать ни в коем случае! – скомандовал я, а сам стал накладывать узел. Но тут вдруг неожиданно шквал налетает на нас с кормы, змей рванулся, скоба вылетела из палубы, как морковка из грядки, и Лом взвился в облака, едва успев крикнуть: – Есть так держать! Ошеломленные, мы с Фуксом посмотрели вслед. А Лома уже и не видно совсем. Мелькнула в облаках черная точка, и наш храбрый товарищ покинул нас среди океана… Наконец я пришел в себя, взглянул на компас, заметил направление, оценил на глаз погоду. И, должен сказать, выводы получились неважные: свежий ветер силою в шесть баллов со скоростью до двадцати пяти миль в час уносил моего старшего помощника к берегам Страны восходящего солнца. Мы же снова беспомощно болтались по волнам, лишенные двигателя и управления. Я расстроился, ушел с горя спать и, только немного забылся, слышу – Фукс меня будит. Ну, я протер глаза, поднимаюсь и, поверите ли, вижу: коралловый остров справа по курсу. Все как полагается: пальмы, лагуна… Тут, знаете, если пристать, можно и парусишки кое-как соорудить. Словом, фортуна, как говорится, нам улыбнулась, но, увы, улыбка-то эта оказалась фальшивой. |
|
|
