| Живите в радости: памяти Марины Журинской Мы пили чай, ели виноград и улыбались друг другу. Я не помню, кто еще мог так рассмешить меня, как она, порой я хохотала до слез: ‘Этого не может быть!’ А она с невозмутимым видом повторяла: ‘Именно так, милая Таня’. Я любила быть рядом с ней. Я успела сказать, что люблю ее. 14 октября, 2013 Мы пили чай, ели виноград и улыбались друг другу. Я не помню, кто еще мог так рассмешить меня, как она, порой я хохотала до слез: ‘Этого не может быть!’ А она с невозмутимым видом повторяла: ‘Именно так, милая Таня’. Я любила быть рядом с ней. Я успела сказать, что люблю ее. Кажется, св. Иоанн Златоуст в одной из погребальных речей заметил, что после потери близкого человека живущие начинают скорбеть о том, что недолюбили его, чего-то не сказали, не сделали. После ухода Марины Андреевны у меня нет этого чувства незавершенности: каждое посещение ее обители было для меня событием, и всякий раз — цельным и с красивым послесловием. Даже паузы в разговоре не вызывали неловкости, потому что и они были к месту и, что называется, со смыслом. Она умела слушать. Была внимательной и не спешила с выводами — уточняла, переспрашивала, просила разъяснить те моменты в монологе собеседника, которые ей казались туманными. Мы пили чай, ели виноград и улыбались друг другу. Я не помню, кто еще мог так рассмешить меня, как она, порой я хохотала до слез: «Этого не может быть!» А она с невозмутимым видом повторяла: «Именно так, милая Таня». Я любила быть рядом с ней. Я успела сказать, что люблю ее. Когда уходит человек, тому, кто остался, важны вещественные доказательства его присутствия, нужно что-то перебирать, нюхать, примерять — вспоминать. Марина Андреевна дарила мне книги и журналы, косметику и бижутерию. Мы переписывались. И каждое ее письмо — это тоже событие, завершенный цельный рассказ/совет друга/поучение матери. Но как-то особенно дорог мне сделанный ею комплект: браслетик и бусы, яркий, мне показался сразу — даже слишком. Ей нравилось, чтобы вокруг были счастливые люди, чтобы они радовались и не стеснялись украшать себя. Я стеснялась, а потом — в каждый новый приезд в Москву «к Марине Андреевне» старалась нарядить себя во что-то поющее и солнечное, и если прибавилось во мне за это время женственности — в этом и ее заслуга. Помнится, однажды мы даже вместе совершили шопинг, выбирали украшения — это было торжество вкуса и мастер-класс для начинающих леди! |
| Вспоминая Марину Журинскую По точному замечанию мужа Марины Андреевны — Якова Георгиевича Тестелеца — дары Божии обычно сочетаются со страданием, налагаемым на нас. И чем выше призвание, тем тяжелее крест. 4 октября, 2015 По точному замечанию мужа Марины Андреевны — Якова Георгиевича Тестелеца — дары Божии обычно сочетаются со страданием, налагаемым на нас. И чем выше призвание, тем тяжелее крест. 26 июня — День рождения Марины Журинской, лингвиста, основателя и редактора православно-интеллектуального журнала «Альфа и Омега». Сегодня бы ей исполнилось 73 года. Предлагаем вашему вниманию собранные ранее «Правмиром» воспоминания о Марине Андреевне близко знавших ее людей. Марина Андреевна Журинская (1941-2013) (фамилия по первому мужу – Альфреду Журинскому, девичья фамилия неизвестна) окончила Филологический факультет МГУ, защитила диплом по хеттологии, работала в Институте языкознания РАН, где ее областью занятий стала лингвистическая типология. В середине 1970-х годов была назначена координатором проекта ИЯ АН СССР «Языки мира», вела проект до 1986 года. Кандидат филологических наук, имеет более 100 публикаций на лингвистические темы. Переводчик с немецкого (лингвистические работы, богословские тексты, а также Гадамер и Швейцер). С 1994 года издатель и редактор журнала «Альфа и Омега». Член редколлегии сборника «Богословские труды». В 1975 г. под влиянием лекций С. С. Аверинцева приняла крещение у отца Александра Меня под именем Анна. После 1986 года оставила редактирование лингвистических трудов и полностью переключилась на православную публицистику. В 1994 году основала под влиянием круга Аверинцева православно-просветительский журнал «Альфа и Омега», главным редактором которого была вплоть до своей смерти. Скончалась в Москве 4 октября 2013 г. после тяжелой болезни. Марина Андреевна была редактором от Бога Митрополит Саратовский и Вольский Лонгин: Митрополит Саратовский и Вольский Лонгин — Я был знаком с Мариной Андреевной более двадцати лет, и благодарен за это Богу. Она была удивительным человеком, настоящим христианским интеллигентом. |
| «Всех нас можете посадить, но вы угробите профессию». Врач — о деле Марины Сармосян «Мы ошибаемся, но мы — не бандиты» 3 февраля, 2020 «Мы ошибаемся, но мы — не бандиты» «Мы работаем, действуем, и не бывает работы без ошибок. Да, иногда они очень дорого всем обходятся. Я вот страшную вещь, может, скажу. Когда я ребенка в коляске вижу, инвалида, у меня всегда срабатывает один и тот же механизм: а может, это мой? Вот так мы живем». Акушер-гинеколог Роман Гетманов рассказал корреспонденту «Правмира» Валерии Дикаревой, почему ему хочется вешаться от боли за пострадавших, сколько раз женщины его кусали за руки и что нужно изменить в акушерстве. Очередной суд по делу Сармосян состоится 6 февраля. В роддоме врачей-убийц не бывает — Почему вы решили высказаться по делу Марины Сармосян? — Я вызвался на этот разговор по одной простой причине. Когда посадили акушера-гинеколога под домашний арест, это коснулось всех нас. Из нас всех сделали преступников. Можно взять «воронки» и отправить по адресу всех родильных домов. Берете график дежурств и всех ответственных врачей из первой колонки везете и сажаете. Будет логично, потому что у всех у нас бывают ошибки. И у сегодняшних академиков, и у заведующих, у всех. Роман Гетманов. Фото: Сергей Петров Судья, который посадил Сармосян, совершил преступление перед всеми беременными женщинами. Может, это дико звучит, но судья лишил женщин возможности нормально родить. Приговор поставил врачей в такие условия, когда акушерство будет похоронено тут же как отдельная дисциплина медицинской науки. — Вы хотите сказать, что врачам теперь проще сделать кесарево? — На следующий день после приговора я вдруг вижу, что женщину прооперировали с показанием — истинный узел пуповины. Первые срочные роды. С точки зрения акушерства — это бред сивой кобылы. Показание к кесареву — острая гипоксия плода, когда человек внутриутробно умирает. Причин много, в том числе может быть истинный узел пуповины. Но сам по себе без гипоксии — он не повод. И кто будет теперь заниматься такими женщинами? Случись что — тут же обвинят в халатности и преступлении. Поэтому врачи уже начинают перестраховываться. |
| — И только когда я вышел из алтаря и уже стоял в храме, у меня будто что-то щелкнуло в голове — ведь сейчас в алтаре совершалась молитва о моих родных,— взволнованно продолжает мой собеседник.— Я был услышан, и мне было дано узнать об этом сразу же… Картина Сергея Кондратьева Марина и Сергей очень ответственно относятся к своему творчеству. С воцерковлением для Сергея самым главным стал вопрос: «А для чего я это делаю?» Стало больше внутренних ограничений. Именно необходимость считаться с этими ограничениями и отдаляет, по мнению моих собеседников, многих талантливых людей от Бога. Они как бы оказываются в плену у своего дара — забывая, Кем он им дан. Увлекаются творческим процессом, самими собой в искусстве. Это очень опасный путь, можно причинить много вреда людям. Если бы все творческие люди понимали и помнили об этом… Работы Сергея отражают его внутренний мир — мир тонкого, доброго, поэтичного и ироничного философа. Дар Марины — детски непосредственный, природный. Она стесняется называть себя художником, чаще употребляет слово «созерцатель». — Марина рисует — как птица поет,— улыбается Сергей. Маринины картины поражают ощущением удивительной смелости, яркости, сочности. Она радостно смотрит на окружающий ее мир, изумляется его постоянной новизне, красоте и гармонии и переносит эту радость на полотно. И наш несовершенный мир как бы преображается восхищенным и любовным отношением к нему художницы. Она рассказывает зрителям добрую сказку о жизни — сказку, которая правдивее любой реальности. — Иногда смотришь на человека и не находишь сразу в нем чего-то особенного: вроде невзрачный, неинтересный,— делится Марина.— А начинаешь его писать — и он открывается тебе. Видишь его красоту, понимаешь, что человек — это, действительно, образ Божий. Я всегда стараюсь взять для себя что-то хорошее от каждого, с кем приходится работать,— ведь у всех есть чему поучиться… Марина и Сергей живут в доме дореволюционной постройки в самом центре Саратова. Заходишь в их двор — по-старому уютный и зеленый,— и появляется ощущение, что попал в другой мир или в другое время, когда люди никуда не торопились и многое успевали. Дом художников — будто продолжение их самих. И если бы я ничего не знала о хозяевах квартиры, то атмосфера, царящая здесь, рассказала бы мне о них очень многое. Поведала бы о людях, привыкших много и с удовольствием работать; о том, что их работа — это и есть их жизнь. Картины на стенах: Валерия и Ильи Овчаренко, Марины Милавиной, Сергея Кондратьева… Каждая притягивает к себе, хочется долго рассматривать, думать… В судьбах моих друзей — саратовских художников Марины и Сергея — счастливо соединились вера, любовь и творчество. Думаю, можно смело утверждать, что это сочетание и есть формула человеческого счастья. |
| Рубрики Коллекции Система пользовательского поиска Упорядочить: Relevance Relevance На едином подклете. Поэзия Марины Кудимовой 4 мин., 23.10.2021 Десять лет тому назад замечательный читатель, филолог и специалист по Достоевскому Карен Степанян (Царствие Небесное!) впервые в жизни написал отклик на современную поэтическую книжку. Он просто не сумел удержаться, что называется, сдетонировало. Совместный проект журналов «Фома» и «Новый мир» — рубрика «Строфы» Павла Крючкова, заместителя главного редактора и заведующего отдела поэзии «Нового мира». Этюд «Боль и радость» посвящался вышедшему после долгого перерыва новому сборнику стихов Марины Кудимовой «Черёд». «Долгий перерыв» — не дежурный оборот: после альбомного издания с ранней поэмой «Арысь-поле» (когда-то оглушившей опытного Евтушенко) прошли два десятилетия, целая жизнь. «…Начав читать книгу Кудимовой, — писал Степанян, — вдруг явственно ощутил живое присутствие той России, с которой связан душой и сердцем. России, что на взгляд таких, как я, ее иноплеменных граждан и соратников, столь скупа в самооценке (но иначе она не была б Россией!), но так умеет разрушать самое себя (пострашнее многих врагов) и все продолжает свой скорбный труд: завоевывать свое и всечеловеческое счастье — страданием…» Драгоценные, на мой вкус, слова. На сегодня «Черёд» прирос еще пятью изданиями. Первое из двух стихотворений наших «Строф» входит в книгу «Держидерево» (2017), второе написано лет пять тому. Марина издавна работает и на соседнем «участке»: недавно появился том эссеистики разных лет: «Кумар долбящий и созависимость. Трезвение и литература». Начальный оборот — из наркоманского лексикона, боление после «дозы». Судачили, что читать ее стихи надо со словарем, а к книгам составлять комментарии. Сама она говорит, что задача поэзии — это спасение языка и гармонизация его сложного поля. Вместе с тем я думаю, что не устарели слова того же Евтушенко: «Стихи Кудимовой настолько насыщены и даже перенасыщены и переуплотнены, что бросают в долгожданную оторопь. Это стихи не для чтения, а для вчитывания…» |
| А значит, должны и обязаны, прежде всего, его читать. Если бы не было этого предсмертного её объяснения, этой записки сыну, можно было бы ещё гадать, предполагать, что и как подвигло её на этот страшный шаг. Но есть эта записка, страшная по своей непоправимости: «Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але, – если увидишь – что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик». Тяжело больна и не могла больше жить, потому что попала в тупик. Вот истинные причины её такого трагического ухода из жизни. Внутренние причины, таящиеся в душе и сознании. Постижением их, прежде всего, и должны быть заняты исследователи творчества Марины Цветаевой и её биографы, а не привносить обстоятельства внешние, мало что объясняющие, ибо эти обстоятельства уже следствие трагедии, а не её причина… Нет, пожалуй, ничего удивительного в том, что большинство исследователей творчества и биографов Марины Цветаевой – женщины. Примечательно другое – что именно они ищут и находят в облике Цветаевой. Разумеется – любовь. Вот характернейшие в этом смысле стихи молодой поэтессы Светланы Поповой: Скольких же Вы, Марина, любили? Всех умещая в одно сердце? Каждого с неимоверной силой! Каждого так, что до самой смерти! Пусть не понять – другим – которым Сердце даровано одноместным. Им – легкомыслием, просто вздором Кажется глупым и неуместным. «Аргамак. Татарстан», 2, 2019 г. Но любить «всех» и «до самой смерти» невозможно. Это является уже не любовью и называется совсем по-другому. Но к такой любви приходят не иначе как – «Все предрассудки людские к чёрту!» То есть через бунт, через отрицание и разрушение всего предшествующего. Не в пример остальным, «другим» уродам, этого не понимающих с сердцами «одноместными»… Молодая поэтесса точно определила облик Марины Цветаевой. Но и сама в стихах и поэмах изображала себя Цветаева блудницей. Не только в стихотворении, посвящённом Вяч. Иванову. Даже осознавала, что «Пора гасить фонарь Наддверный». |
| Может показаться каким-то странным и случайным это увлечение юной Марины Цветаевой, да и позже, Наполеоном и его сыном, наследником престола Наполеоном Франсуа-Шарль-Жозеф Боннопартом. Внешне всё действительно было случайным. Роясь в исторических трудах, она открыла для себя личность, которая показалась ей достойной беспредельного обожания и подражания. Это был Наполеон. Примечательно то, что в этой её любви к Наполеону отмечают, как правило, степень увлечения её самоотверженного и самозабвенного, и – в качестве одобрения и похвалы, обходя сущностный и этический смысл. Сестра Анастасия Ивановна писала в «Воспоминаниях» о том, как Марина была увлечена Наполеонами: «Любимейший из героев, Наполеон II воплощался силой любви и таланта, труда и восхищённого сердца, – в тетрадь… был её кумиром. Она выписывала из Парижа, через магазин Готье на Кузнецком, всё, что можно было достать по биографии Наполеона, – тома, тома, тома. Стены её комнатки были увешаны его портретами… Любовь к ним была раной из которой сочилась кровь… Поглощённость Марины судьбой Наполеона была так глубока, что она просто не жила своей жизнью». Наконец, в киоте вместо икон поставила портрет своего кумира – неудачного завоевателя России: «Вплоть до киота, в котором Богоматерь заставлена Наполеоном, глядящим на горящую Москву » (М. Цветаева. «Живое о живом»). Пожалуй, только иностранный автор увидел в этом не только самозабвенное, фанатическое увлечение, но и кощунство: «Для Марины не имело значения то, что когда-то он пошёл войной на Россию и именно из-за него пали на полях сражений многие тысячи её соотечественников, для неё это был сверхчеловек, заслуживающий того, чтобы все народы мира опустились пред ним на колени…Марина дошла до того, что заменила в красном углу, предназначенное для святых образов, древнюю почитаемую в доме икону изображением – о какое кощунство! – великого завоевателя – корсиканца. Обнаружив это святотатство, отец возмутился и разгневался. Но она стояла на своём и продемонстрировала явное пренебрежение отцовским негодованием с таким неистовством, какого даже от неё никто не мог ожидать: она схватила тяжёлый подсвечник и стала размахивать им как оружием. Для неё Наполеон стоил всех святых православного мартиролога» (Анри Труайя). Увидеть в такой влюблённости юного дарования лишь увлечение, достойное похвалы и восхищения, значит потакать не только русофобским, но и вообще человеконенавистническим идеям и представлениям. Откуда проистекают такие настроения – отдельная и сложная тема, но называется такое «увлечение» именно так. |
| (В. Шаламов) 19 января Приехал Андрюша и А[нна] С[еменовна]. Анна С[еменовна] совсем не изменилась — только ослабела, конечно. Да и с дороги и от волнений устала. На улице бы я Андрюшу не узнал. Очень вырос — 1 м 80 см. Это в пятнадцать-то лет! Хороший, милый, зубастый мальчик. Все это из области чудес. Леон (с Мариной) написал письмо Миттерану, который в свою очередь написал письмо Горбачеву с просьбой. Горбачев приказал выпустить их немедленно. В прошлую субботу я писал (когда уже была достигнута договоренность, видимо) письмо на имя посла, а ровно через неделю они уже здесь. Невероятно. Крис Маркер встречал и снимал встречу в аэропорте. И у Марины (я не смог встать и ехать на встречу на аэродром). В Шереметьеве над ними, конечно, поиздевались, отменили их полет из-за, якобы, неверно оформленных виз, но тем не менее отправили в последний момент. В результате потерялась сумка с вещами Андрея. 20 января Выходил на двор. Но устал. К вечеру снова боль. Вечером разговаривал с Мариной и Леоном, вернувшимся с ужина у посла Воронцова. На прощание Воронцов сказал: «Передайте Тарковскому, что он всегда может вернуться…» и т. д. Тяпус — длинный, молчаливый. Испугал я его немного вчера, когда стало больно. Он спросил у Ларисы: «Мам, а это опасно?» Милый мой сынок. 21 января Сегодня надо попробовать переехать в город. 24-го уже Марины здесь не будет. Звонил Макс[им] Шостакович. На с.569: Отец и сын в день встречи. Париж, 19 января 1986 г. 22 января Париж rue Claude Terrasse Переехали от Марины на временную квартиру в Париж ул. Claude Terrasse , 42, кв. 71. Помылся в ванне и очень плохо себя почувствовал: опять боли. Вечером был Леон. В воскресенье снова в клинику. Вылезают волосы с облученной части головы, большая плешь справа. Опухоль на этом месте уменьшается. Вечером приехал Михал из Стокгольма. Тяпус до сих пор не видел Парижа. Звонил Пио Де Берти. Поздравлял с приездом Андрюши и бессловесно сочувствовал моему положению. Оле передать (через Марину): 1. Марки. 2. Кольца. 3. О Шарле. |
| — Батюшка сердился, что Миша кричал… А я была счастлива. Кричит — значит, живой! Значит, есть силы… Бесплодная смоковница — У вас никогда не будет детей, — равнодушным голосом сказала ей за восемь лет до этого врач в районной поликлинике. — Так! Ну, хватит, идите плакать в коридор. У меня очередь… Следующий! До этого они с первым мужем Андреем больше года безуспешно пытались зачать ребенка. — Забудьте! — повторила ей та же врач в следующий приход. Но Марина забыть не могла. Она начала лечиться от бесплодия в какой-то частной клинике, потратила огромные деньги, делала какие-то процедуры, пила гормоны. Поправилась до 100 килограммов. Такой я ее и видела четыре года назад. Поэтому я и не узнала ее в Ейске. Теперь передо мной стояла стройная женщина. Она лечилась шесть лет. От этого всего у Марины прекратился цикл, и она чувствовала себя старухой. И не понимала, почему у других рождаются дети, а у нее нет. — Твоя Маринка пустышка, бесплодная смоковница, — услышала она однажды, как шипела свекровь ее мужу. Свекровь та в храм ходила только по большим праздникам, потому что «положено», но смоковницу эту почему-то запомнила. Однажды на улице Марина случайно увидела Андрея в обнимку с другой — стройной белокурой красавицей. А самое страшное, что рядом шла свекровь и довольно улыбалась. «Что смотришь?!» Вскоре они развелись. Марина переехала в маленькую съемную квартиру. У родителей места не было. Да и считали они, что развод — это какое-то клеймо. Мол, надо было терпеть во что бы то ни стало. Отношения испортились. А еще через несколько месяцев она вновь увидела своего бывшего мужа с его новой женой — явно уже беременной. Они шли в обнимку и смеялись. Полночи она проревела в подушку. А потом смотрела в зеркало и кричала: — Пустышка! Бесплодная смоковница! Пустая жирная корова! Никому ты не нужна! У Марины началась депрессия. На работе она ушла в отпуск. Из дома выходила только за едой, к которой почти не притрагивалась, и сигаретами. И вновь ложилась, утыкаясь в подушку. В один из таких выходов она случайно встретила Сергея — друга детства. Она тогда думала, что случайно. А он узнал у родителей Марины адрес и часто бродил в тех местах, надеясь ее увидеть. |
| А это — юная Марина. Все в ее жизни происходило стремительно: читать начала в четыре года, первые стихи написала в семь. Явными были и музыкальные дарования, но Цветаевой было это дело не по душе, поэтому судить о ее возможном исполнительском будущем сложно. Ее детство прошло в Трехпрудном переулке Москвы и провинциальной Тарусе. Ты, чьи сны еще непробудны, Чьи движенья еще тихи, В переулок сходи Трехпрудный, Если любишь мои стихи… Сестра Марина и Анастасия Цветаевы, 1905 год. Детство Марины Цветаевой символически и практически закончилось в 1902 году, когда одаренная девочка отправилась учиться в Европу. В пансионах Италии, Швейцарии и Германии Марина Цветаева училась до 1905 года. Европейская школа сильно повлияла на мировоззрение поэтессы: за время учебы в ней выкристаллизовалось самоощущение одиночки, которое впоследствии разовьется в почти упрямую независимость, бескомпромиссность и полную неспособность примыкать к каким-либо партиям и движениям. Первый сборник 19-летняя Марина в кабинете Максимилиана Волошина в Коктебеле. Фотографию сделал сам Волошин. Марина здесь совсем юная влюбленная девушка, переполненная творческим вдохновением и ожиданием невероятного будущего. Уже издан ее первый сборник «Вечерний альбом» со 111 стихотворениями. Издание вышло за счет личных средств, отзывы отечественных критиков в большинстве своем были благосклонными, хотя, конечно, эти стихи ценители зрелого творчества Цветаевой уверенно назовут сырыми и наивными. Максимилиан Волошин во вступлении к сборнику написал: «Это очень юная и неопытная книга, ее нужно читать подряд, как дневник, и тогда каждая строчка будет понятна и уместна. Автор ее владеет не только стихами, но и четкой внешностью внутреннего наблюдения. Не взрослый стих Марины, иногда неуверенный в себе и ломающийся, как детский голос, умеет передать оттенки, недоступные стиху взрослому». Любопытно, что положительно отозвался о сборнике и Гумилев. Сама же поэтесса впоследствии отмечала, что « первый сборник помог очертить ориентиры творчества, найти взаимосвязь конфликтов земли и неба, быта и бытия». |
|
|
