| Наконец, по простому же здравому смыслу, если толстовское Царство Божие на земле оставляет смерть нетронутой, то ведь выходит, что люди поневоле живут и будут жить в этом Царстве Божием и не для своей радости, не как веселые, выдуманные Толстым, грибы, а как грибы действительные, которых на сковороде жарят для тех, кто любит их есть. Ведь и для людей в толстовском Царстве Божием все будет кончаться тем, что их смерть съест. Но самая главная неправда Толстого в данном решении вопроса та, что он извратил для него евангельскую притчу о виноградарях. Сущность этой притчи не в том, что люди живут, не ведая или не желая слушать волю Хозяина, а в обвинении национальных вождей еврейского народа за их сопротивление Мессии; и виноградари гибнут не за то, что они жили дурно, жили, «как грибы для своей радости, курили табак, пили водку, ели убоину, потом женились, председательствовали в судах и участвовали в войнах», а за то, что не воздавали хозяину должного, били его посланников и наконец, и, это главное по Евангелию, что убили хозяйского сына и наследника. Но Толстой пропускает все то, что «относится к личной судьбе Христа, как несущественное для того, что есть единое на потребу, т. е. для исполнения евангельского учения, которым достигает Царство Божие и правда его», пропускает и то, что противоречив его доктрине, как, напр., слова Евангелия о признании государства в мирских делах, о воскресении мертвых и о Христе, как Сыне Божием, как «содержащееся в главе, неизвестно кем и когда составленной». В виду этого не лучше ли Толстому вовсе оставить в покое Евангелие Христово и составить свое учение или изложение христианства? Да и вообще трудно удержать нить во всех тех вариациях, которые дает Евангелию Толстой. Простой человек никак не поймет, в чем сущность Евангелия по Толстому. То, как выражается дама, одна из участниц разговоров, мы слышим, что главная суть в нагорной проповеди; то вдруг нам говорят, что прежде всего нужно трудиться в поте лица над земледелием, хоть этого в Евангелии нет, а есть в книге Бытия, – там же, где в болезнях родить, – но ведь, это же не заповедь, а только печальная судьба; то говорят, что нужно все раздать нищим, а то – никому ничего не давать, потому что деньги – зло, и не хорошо делать зло другим, а только себе и своей семье, а для других нужно только трудиться; то опять говорят: призвание женщины – родить как можно больше здоровых детей, – а там вдруг – совсем ничего такого не надо; потом мясного не есть – первая ступень, а почему первая – никому неизвестно; потом против водки и табака, потом блины, а потом военная служба, что главная беда в ней, и главная обязанность христианина от нее отказываться, а кого в солдаты не берут, тот, значит, и так свят»... |
| Первый из них — цветок в руке женщины. Анализируя «Роман о Розе», Й. Хёйзинга показал, что цветок как символ любви интерпретировался в средние века двояко [Huizinga, 107 a sq.]. В первой части «Романа о Розе», которую в 20–х гг. XIII в. написал Гильом де Лоррис, роза олицетворяет возвышенную, идеальную любовь и одновременно Божественную благодать — в соответствии с куртуазно–мистическим рыцарским кодексом. Зато вторая часть поэмы, возникшая на сорок лет позже и принадлежащая перу Жана де Мена, исполнена скепсиса и к куртуазности, и к мистике. Здесь акцент перенесен на плотское начало, и сорванная роза символизирует любодейное совокупление. Второй аргумент подсказывает декоративное оформление латинских рукописей периода, поздней готики. В этих книгах часто мелькает фигура нагого, безволосого или волосатого дикаря — воплощение распутства и низменных страстей (напомню, что еще отец средневековых энциклопедистов Исидор Севильский считал дикарей прямыми потомками фавнов и сатиров) [Bernheimer]. В рукописном декоруме похотливые поползновения и отправления дикарей обоего пола означены цветами, которые они срывают или держат в руках [Gutowski, 64–74]. Пусть эти аналогии не имеют непререкаемой доказательной силы, поскольку отысканы в католической культуре (хотя бросающаяся в глаза «оппозиционность» декорума и текста в принципе сходка с ситуацией в древнерусских книгах тератологического стиля) (см. Даркевич, 5–23 — здесь и библиография по теме). Но есть и третий аргумент: голая женщина с цветком из Юрьевского Евангелия — лишь звено в длинной цепи «плотских» инициалов, и это склоняет чашу весов на сторону телесного, а не духовного толкования рисунка. В Микулином Евангелии–тетр середины XIV в. литера «Л» в имени «Лука» — это изображение человека, который то ли убивает, то ли потрошит зверька . По куцему хвосту, длинным ушам, длинным задним раздвоенным лапам в зверьке угадывается заяц — животное из разряда нечистых. Озябший человек склонился над огнем, сбоку надпись: «Мороз, рукы греет» [Некрасов, табл. |
| – наместник киевского князя в Новгороде, с 1125 г. – князь киевский. Будучи киевским сениором, Мстислав сохранял единство Руси. В 1127 г. он подчинил себе также и Полоцкое княжество. Изданная около 1128/1130 г. грамота Мстислава Юрьевскому монастырю близ Новгорода, содержащая ряд привилегий, является древнейшей из сохранившихся в оригинале древнерусских грамот. Он был также заказчиком так называемого Мстиславова евангелия, изготовленного в 1117 г., одного из замечательных памятников древнерусского искусства книги. Мстислав (Феодор?) Изяславич, сын Изяслава Мстиславича, с 1151 г. княжил в Переяславле-Русском. После смерти своего отца в 1154 г. наследовал волынский стол и вплоть до 1159 г. претендовал также и на Киев. Мстислав поддерживал киевского митрополита Климента Смолятича. Наконец, после смерти киевского князя Ростислава Мстиславича 15 мая 1167 г. Мстислав занял киевский стол, хотя до самой своей смерти (19 августа 1170 г.) был вынужден отстаивать его, равно как и свое старейшинство на Руси, в борьбе с владимиро-суздальскими князьями. Мстислав (Борис?) Романович, сын смоленского и киевского князя Романа Ростиславича (умершего в 1180 г.), родился в 50-х годах XII в., погиб 31 мая 1223 г. В 1185 г. Мстислав принял участие в походе на половцев. После смерти своего дяди Давыда Ростиславича (в апреле 1197 г.) он получил смоленский стол, а с 1214/1215 г. в течение девяти последних лет жизни был также и киевским князем. Погиб в битве с татарами на Калке. Мстислав (Феодор) Ростиславич (Храбрый), сын смоленского и киевского князя Ростислава Мстиславича, родился, вероятно, около 1140–1145 гг., умер 13/14 июня 1180 г. С первого упоминания его в летописях под 1161 г. Мстислав выступает главным образом в качестве военачальника. Согласно ряду лапидарных указаний, непродолжительное время он занимал различные столы: белгородский (1161–?), вышгородский (1173), смоленский (1174–1175), новгородский (1179–1180). Его славе как полководца, надо думать, прежде всего способствовала девятинедельная оборона Вышгорода (осенью 1173 г.) от превосходящих сил княжеской коалиции, возглавлявшейся Андреем Боголюбским. |
| Только что сказанное вполне оправдывается орнаментацией Евангелия Мирославова, из Хиландарского монастыря, XII в., которой у г. Стасова начинаются сербские материалы – табл. XIV и XV –. На первой таблице 116. Заставка Евангелия XVI–XVIIb. из города Татар Пазарджика (библ. Сырку) они воспроизведены в красках и с золотом, во второй (по снимкам Севастьянова) только киноварными очерками. Уже самая величина букв своими необычными в византийской, болгарской и русской орнаментации размерами указывает на западные образцы, иногда занимающие собой целую страницу латинской рукописи –XIV, 2, 3, 4, 6 –. Как в миниатюре, фигуры, довольно натурально написанные, приводятся в известном, определенном действии. В букве В – 2 (рис. 117) – человек, изображенный по грудь, обеими руками, обнаженными по локоть, с очевидным усилием тянет к себе тот и другой овал этой буквы, поместившись между обоими. В другом экземпляре буквы В – 6 – человек, сидя вверху, веревкой тащит к себе зверя, захлестнув ею его шею, и поражает его рогатиной в пасть. В букве З – 4 (рис. 118) – сидящая у фигурного жезла птица, извивая свою длинную шею, ущемила своим клювом 117. В 118. Р 117–118. Из Мирославова Евангелия XII в. завязанный узлом хвост змеи, которая соей пастью вцепилась в золотой наконечник того жезла. Другой экземпляр буквы Р – 3 – представляет (рис. 119) на звере водруженную колонну, которая вверху своими орнаментами охватывает медальон или щит: в нем изображена человеческая фигура с книгой. Подобные щиты с помещенными на них человеком или животным довольно обыкновенны в западной орнаментике прописных букв; например, по одной латинской рукописи XI в. в колоссальной букве V два щита с человеческой фигурой в каждом 85 ; еще ранее, в Библии Алкуина колоссальная же буква Р, между своими орнаментами, содержит тоже два щита: в одном человеческая фигура, в другом птица 86 . Вообще, вся эта таблица XIV представляет в орнаментации нечто совершенно особенное, небывалое, даже скажу – невозможное для славянских рукописей, писанных кириллицей, не только XII в., но и гораздо позднейших. Орнаментатор, как живописец, отличает зверей и птиц по породам, дает им соответственное движение или покойную позу, равно как и человеческим фигурам; искусно вырабатывает подробности своей миниатюры и обладает чувством колорита в гармоническом сочетании красок и в живописном приноровлении их к натуре изображаемых предметов, как на Западе мастера XII и XIII вв., или как ранее их предшественники первых веков христианства на Западе и на Востоке, еще не утратившие классического предания. Таблица XV, с орнаментами, выведенными только киноварью, из того же Мирославова Евангелия, при том же живописном изяществе содержит в себе более следов византийского стиля и, не смотря на мастерскую обработку фигур, заявляет о сродстве их с гораздо менее искусными и более наивными в нашем Юрьевском Евангелии 1120–1128 гг. |
| К разряду рассматриваемых теперь рукописей надобно отнести и упомянутую выше Толковую Псалтирь в Императорской Публичной Библиотеке, с раскрашенными орнаментами. Один из них (рис. 93), в букве Б –II, 23 –, на безногом туловище, сплетенном ремнями, протягивающий длинную шею со звериным рылом, из пасти которого торчит ветка, завязанная узлом –, по общему составу сходствует с узорными буквами в Охридской Псалтири – 6, 18 (рис. 94) – в Орбельской Триоди XII–XIII в. –VI, 12 (рис. 95) –, а у нас в Юрьевском Евангелии (у Бутовского табл. XIX). Тот же благоустроенный стиль, но на иной манер, свидетельствующий о другой школе писцов, предлагает нам Орбельская Триодь XII–XIII в., в библиотеке Верковича – табл. V и VI –. Орнаменты такого же художественного достоинства, как и в только что указанных рукописях, но они потеряли довольно в тонкости, отчетливости и деликатности рисунка, потому что, вместо линейных очерков киноварных, они густо покрыты желтой, красной и зеленой краской, за исключением (рис. 96) одной буквы, в виде птицы, именноС –VI, 9 –, в которой к этим трем краскам прибавлены очень удачно черные узоры и полосы. Дажерисунок выведен не тонким пером, а кистью, которой замалевано и его нутро. Повсюду веет благочинностью и спокойной ясностью византийского духа, и в заставках, и в буквах, несмотря на тератологическую примесь, и самые сплетения не вяжут и не насилуют фигур, а больше их украшают, как 95. Б 96. С 95–96. Из Орбельской Триоди XII–XIII в. (библ. Верковича) 97. В 98. Е 99. Р 97–99. Из Орбельской Триоди XII–XIII в. (библ. Верковича) разноцветные ленты. В букве В –VI, 22 (рис. 97) – полосатыми лентами спеленута от шеи до хвоста вся птичка, составляющая эту букву, – будто с намерением, чтобы она не вспорхнула и не унесла в себе эту букву из рукописи. В двух экземплярах буквы С VI, 9, 13 –, состоящей тоже только из птички, широкая лента, со вкусом завязанная узлом, составляет ее хвост. Для буквы Е –VI, 16 (рис. 98) – просто брошен в вертикальном направлении как бы пояс, узорчатый; в середине он завился петлей, для серединного выступа буквы Е, внизу оканчивается бахромой в виде окраины цветочных лепестков колокольчика, а вверху – птичьей головкой, как бы пряжкой на поясе. |
| Содержание огласительного Богословия разделено автором на три части: ч.I о Вере Евангельской, ч.II о законе Божьем и ч.III о Молитве Господней. Изложено в 90 вопросах и ответах. Ответы местами чрезвычайно длинны. Рукопись в листе, на 103 л., прошнурованных и скрепленных печатью Херсонской духовной консистории, в роскошном красном сафьянном переплете. 2) Сказание о житии и подвигах блаженного Иннокентия, епископа Пензенского и Саратовского, скончавшегося в Боге 10 октября 1819 года, написанное учеником его и сыном духовным, очевидцем, Фотием в 1821 году. Рукопись в листе, в роскошном сафьянном переплете, на 69 листах. В «Сказании о житии и подвигах блаженного Иннокентия», как и в других сочинениях архимандрита Фотия (ум. 1838 г.), неприятно поражает крайнее обилие условной торжественности и стремление к искусственному подбору церковно-книжных выражений. В отношении историческом это сказание не лишено своего интереса, как материал для характеристики личностей Иннокентия и Фотия, а равно и их эпохи, не смотря на известную тенденциозность и односторонние и личные воззрения автора. Поля нашей рукописи испещрены по местам заметками покойного преосвященного Филарета. Вот одна из них. На стр. 58, Фотий говоря о причинах нечаянного посвящения Иннокентия на святительский престол в Пензу, пишет: «Враги церкви силились как-нибудь удалить с бесчестием из Петербурга Иннокентия» против этих слов преосвященный Филарет замечает: «К. Г. (князь Голицын) и Ф-т (покойный митрополит Московский Филарет). О последнем несправедливо подозрение. По его отзыву, высказанному мне случайно, он, напротив предостерегал и уговаривал блаж. Иннокентия не одобрять книги (Беседы над гробом младенца о бессмертии души – Евстафия Станевича), которая действительно, при его добром намерении, написана плохо, неотчетливо, бездоказательно, бессвязно. Ф. А. Ч.» 3) Повествование священно-архимандрита Фотия о своей жизни и деятельности, рукопись в лист, в трех книгах, в роскошном сафьяновом переплете, с посвящением на первых двух книгах: «Г. А. А. О. Ч.», на последней: «П. Ю. О. М.» 1 |
| 2) Из канцелярии Тульского Преосвященного – Тульская Старина, вып. 3, 4 1899 г. 3) Из Канцелярии Обер-Прокурора Св. Синода – Всеподданнейший отчет по ведомству Православного Исповедания за 1896 и 1897 г.г. 4) Из Хозяйственного при Св. Синоде Управления – Полное собрание законов Российской Империи, собрание 3-е, томы XIV и XV. 5) Из Императорской Академии Наук – Сочинения Пушкина, издание Академии, том 1-й. 6) Из Императорской Академии Художеств – Памятники древнего русского зодчества, издание Академии, вып. 5-й. 7) Из Императорской Археологической Комиссии –а) Материалы по археологии России 2123 и б) Отчеты Комиссии за 1895 и 1896 годы. 8) Из Императорского Русского Археологического Общества. – Записки Восточного Отделения, том XI и тома XII вып. I. 9) Из Императорского Московского Археологического Общества – его издания: а) Труды 10-го Археологического съезда в Риге, томы III: б) Древности. Труды археографической комиссии Общества, тома 1-го, вып. 3-й; в) Известия 11-го Археологического съезда в Киеве; г) Каталог выставки 11-го Археологического съезда. 10) Из Императорского С.-Петербургского Универси- —374— тета. – Записки историко-филологического факультета части XLIX, L и LII. 11) Из Императорского Казанского Университета – а) Обозрение преподавания в 18991900 г.; б) А.И. Котельникова, Проэктивная теория векторов; в) В.А. Арнольдова, О гигроскопичности некоторых веществ и ее отношении к гигиене; г) М.В. Казанскаго, Значение бактериологического способа разпознавания азиатской холеры, вып. IIII; д) В. Вормса, Действие фосфорных кислот на альбумин из белка куриных яиц; е) Отчет гинекологического отделения клиники проф. Феноменова. 12) Из Императорского Томского Университета – Известия Университета, книга 15-я. 13) Из Императорского Юрьевского Университета – а) Сборник Учено-Литературного Общества, том II и б) Записки Университета, книги 24. 14) Из Императорского Православного Палестинского Общества – а) Сообщения Общества, ЯнварьФевраль и МартАпрель 1899 г.; б) Сирия, Ливан и Палестина, по В. Кюнне, вып. I; в) ερουσαλυμιτικ βιβλιοθκη, τομος 4-ος. |
| 390 На сторону Карамзина встали и последующие писатели, причем некоторые пошли еще далее в своих выводах. Так И. М. Снегирев говорит, что Веттерман был библиотекарем царской библиотеки, которую всю разобрал и составил каталог 391 . Хотя это известие, пущенное И. М. Снегиревым , и повторялось другими писателями, но более трезвые из них отказались уже от него. Так, напр., пастор И. Фехнер в своем труде по истории евангелической общины в Москве заявляет, что Веттерман не приводил в порядок библиотеки царя, и что Арндт неточно передал известие об этом Ниенштедта 392 . А Нил Алекс. Попов в своей рецензии этой книги пастора Фехнера 393 говорит, что «важнейшие из русских историков, согласно с истиной, допускают лишь дозволение со стороны царя Веттерману осмотреть его библиотеку, и во всем этом эпизоде для русского историка конечно самую любопытную сторону составляет то впечатление, которое произвела на заезжаго пастора громадность библиотеки». Но самое известие Ниенштедта в настоящем столетии никем не подвергалось сомнению, а наоборот находящиеся в нем сведения, как безусловно достоверныяе, повторялись всеми, кому только приходилось касаться вопроса о библиотеке царя Ивана IV-ro. Так, напр., повествование о ней со слов Ниенштедта находим у В. Иконникова , А. В. Горского (в статье о Максиме греке ), Д. В. Цветаева и др. 394 Профессор Юрьевского университета Клоссиус еще до издания в полном виде хроники Ниенштедта в течение нескольких лет занимался вопросом о библиотеке царя Ивана IV и в статье своей «о библиотеке великого князя Василия III и царя Ивана IV-ro» привел полностью повествование Ниенштедта по нескольким спискам. Вполне доверяя этому рассказу, он пришел только к выводу, что самая библиотека до нашего времени не сохранилась 395 . Проверка этого известия в значительной степени затрудняется отсутствием других свидетельств, относящихся к рассказываемым Ниенштедтом событиям. В ливонской хронике Балтазара Рюссова (до 1583 г.; ум. в 1600 г.), для ливонской истории XVI в. имеющей первенствующее значение, такое же самое, какое имеет летопись Генриха Латыша для первоначальной истории Ливонии, известие о выселении немцев из Юрьева в Москву передается очень кратко, на 3–4 строчках, причем о пасторе Иоганне Веттермане не говорится ни слова 396 . |
| Примечание. Из числа этих рукописей 1 и 5 значатся по Описи 1680 года, 3-й упоминается впервые в Описи 1727 года, а 2 и 4-й в Описи 1751–1755 годов. В 1834 году из числа харатейных рукописей монастырской библиотеки взята в Синодальную Библиотеку харатейная рукопись 11 века, известная под названием: «Изборника Святославова». После составления настоящей библиотечной Описи (в 1846 году), взята еще в Синодальную же библиотеку, в 1862 году одна харатейная рукопись, а именно: Евангелие 12 века, писанное, как значится по открытой в оном подписи, между 1119–1122 годами, по распоряжению Новгородского Юрьевского монастыря Игумена Кириака. Прибылых же древних рукописей в течении последних 108 лет (т.е., с 1750 г.) не было. Вот все данные, какие мы могли найти по уцелевшим Описям и делам монастырским относительно прибыли и убыли Славяно-Русских рукописей монастырского книгохранилища. Всего же из числа значащихся по Описи 1680 года 128 рукописей харатейных и бумажных в 190-летний промежуток, протекший от 1680 до 1870 года, убыло из монастырского книгохранилища 47 рукописей; из того числа: харатейных 29, бумажных 18. Убыль последних достаточно выясняется приведенными нами выше выписками из Описей и дел; убыль же первых (харатейных) поясняется отчасти заметками, находящимися в Описях 1735 и 1751–1755 годов; в конце Описи 1735 г. читаем: «Семнадцать книг (без наименования) харатейных, и на бумаге писаны уставом и скорописью с досками и без досок, сначала и в концах у многих листов нет, в десть, весьма ветхи.» А в Описи 1751 г.: «Двадцать четыре книги (без наименования) харатейных и на бумаге писаны уставом, письмо старинное в полдесть и в четверть, изветшали все до конца и разбиты.» А в дальнейших Описях об этих рукописях уже и вовсе не упоминается, следовательно, они, как до конца изветшавшие и разбитые, уже не вошли в Опись 1776 года, прямым последствием чего и было их конечное уничтожение. Кроме того, надобно иметь в виду и то обстоятельство, что число харатейных рукописей по Описи 1680 года показано неверно, по тому что в число их неправильно включены написанные на лощеной бумаге; таких рукописей наберется не менее 10, и они целы, а через это действительно убыль харатейных рукописей, в промежуток 1660–1670 годов уравнивается с убылью бумажных, т.е. не превосходит 20 И из этого числа на половину двойники. Прибыли же и вовсе не было; ибо из наличных две харатейные рукописи, не значащиеся в Описи 1680 года, как оказывается, были на лицо и в то время, но, по ошибке переписчиков, записаны в число бумажных. |
| книжности, он исследовал древнейшие памятники восточнослав. письменности ( Архангельское , Галицкое, Добромирово , Мирославово , Молканово, Мстиславово , Остромирово , Реймсское , Юрьевское Евангелия, Минеи 1096 и 1097 гг. и др.), западнорус. Псалтири. К. работал в архивах и книгохранилищах Варшавы, Вильны, Киева, Москвы, С.-Петербурга, Слуцка, исследовал документы Троице-Сергиевой лавры, изучал собрания рукописей за пределами Российской империи. Велики его заслуги в издании памятников письменности и летописей. Результаты археографических исследований К. нашли отражение в докт. дис. «Западнорусские переводы Псалтири в XV-XVII вв.», в монографии «Очерк славянской кирилловской палеографии» (1901, 1915 5) и в обобщающей работе «Славянская кирилловская палеография» (1928). В главном труде К.- «Белорусы» (1903-1922. 3 т.) - исследованы особенности языка, устного народного творчества и письменности, лит-ры и духовной культуры белорус. народа. Представленная в сочинении общая концепция истории белорус. народности, равно как и частные положения труда, служат методологической основой для работ ученых-белорусистов. В 1-м т. исследования («Введение в изучение языка и народной словесности») на основе исторических, географических, антропологических, археологических, этнологических, филологических данных освещается формирование белорус. этноса. История белорус. языка и письменности рассматривается в сопоставлении с данными по истории языков и литератур рус., укр., польск. и других народов. Первый том также включает обзор трудов, посвященных белорус. языку, фольклору и письменности. Второй том («Язык белорусского племени») состоит из 3 книг: «Исторический очерк звуков белорусского наречия» (1908), «Исторический очерк словообразования и словоизменения в белорусском наречии» (1911), «Очерк синтаксиса белорусского наречия» (1912). Третий том («Очерки словесности белорусского племени») также включает 3 книги: «Народная поэзия» (1916), «Старая западнорусская письменность» (1921) и «Художественная литература на народном языке» (1922). |
|
|
