| Однако, учения Эпикура известны нам лишь в виде отдельных отрывков, да и трудно допустить, чтобы он особенно глубоко обдумывал все следствия и все стороны своего индетерминизма. Если же мы обратимся к хорошо известным, разработанным формам учения о свободе, напр., к теории Эразма Роттердамского, Суареца, Лейбница, Рида, Мэн-де-Бирана, Иоэля и др., мы найдем весьма сложные учения, показывающие, что наличие оснований поступка совместимо со свободою в том смысле, что личность, совершающая поступок, не находится в абсолютном подчинении условиям и основаниям поступка. «Индетерминизм, говорит Иоель, может быть относительным, мало того, он должен быть относительным и всегда был таковым; между тем детерминизм всегда абсолютен» (291). История спора этих двух направлений отчетливо показывает, что истина действительно может быть найдена не иначе, как путем синтеза их, но этот синтез может быть осуществлен только на почве индетерминизма, именно того индетерминизма, который вырабатывает положительное понятие свободы. При решении столь сложной проблемы можно найти много способов синтеза. Две попытки, учение Шопенгауера и учение Виндельбанда будут сейчас рассмотрены нами; они не могут считаться удовлетворительными, и недостатки их указывают, в каком направлении можно искать решения вопроса. Что же касается попыток синтеза, которые мы считаем удачными, по крайней мере, в существенных пунктах; заниматься изложением их мы не будем, но используем их в той части книги, которая посвящена развитию нашего взгляда на вопрос о свободе. Глава V. Сочетание детерминизма с индетерминизмом 1. Учение Шопенгауера Шопенгауер дает сочетание детерминизма с индетерминизмом, опираясь на учение Канта о двух царствах мира, о царстве вещей в себе и царстве явлений. В царстве вещей в себе, сверхвременном и сверхпространственном, а потому не подчиненном закону причинности, существует свобода, царство явлений подчинено законосообразной необходимости природы, оно подчинено формам времени и пространства и закону причинности. |
| Так, например, в трудах Эразма Роттердамского (XV–XVI вв.) постепенно вырабатывались понятийный аппарат и методология гуманитарных дисциплин, которые известны нам сегодня. А главное, так зарождался критический подход к Библии — то есть отношение к её тексту как к объекту рационального логического анализа, а не просто как к высшему авторитету, как это было в схоластическом богословии. Но если оказывается, что сам оригинал Библии не дошёл до нас неповреждённым (пусть даже эти повреждения касаются ничтожной доли текста), то, по-видимому, можно задуматься и об исторической критике текста — исследовании истории его происхождения, его анализу на фоне переменчивого культурно-исторического контекста, неодинакового даже для разных книг Библии, и уж тем более отличного от мира, в котором живёт читатель. Писание начинает пониматься как некая “вещь в себе” 3 , по Канту: его свойства не зависят от нашего восприятия и от нашего к нему отношения, они объективны и должны исследоваться в качестве таковых. К тому же в эпоху Просвещения всё больше становится мыслителей, не склонных ограничивать себя традиционным церковным вероучением. Соответственно, Библия для них — уже далеко не абсолютный авторитет, но материал для исследований. Интересен не столько сам её текст, сколько исторические события, стоящие за этим текстом, которые и надо реконструировать. В этом — основной пафос классической библейской критики. Особую роль здесь сыграла либерально-протестантская экзегеза. Конечно, слово либерализм используется сегодня во множестве смыслов, но тут оно обозначает определённое направление богословской мысли XIX–XX в. Кстати, в католицизме подобное движение, возникшее в конце XIX в., обычно называется не либерализмом, а модернизмом. Говоря упрощенно, можно сказать, что эти движения основывались на деизме (представлении о том, что Бог, сотворив этот мир, уже не вмешивается в его существование), философии Канта и его последователей, затем — на позитивизме (учении, отдающем эмпирическому опыту безусловный приоритет над умозрительными построениями). Основателем этого направления часто называют Ф. Шлейермахера, но изложение его положений в наиболее “классическом виде” предложил в середине XIX в. А. Ричль. Суть его позиции в том, чтобы, решительно отказавшись от всякой метафизики и мистицизма и в то же время прислушиваясь к собственному внутреннему опыту, изучать библейский текст в поисках важных истин нравственного и богословского характера. Признавать ли Иисуса Сыном Божьим — личный вопрос для каждого, такое признание вовсе не требуется для того, чтобы следовать Его этике. |
| переводов и парафразов Л. д " Э. и Эразма Роттердамского (текст см.: Clerval. 1917. P. 379-380, N 22). В июне того же года теологи подали в Парижский парламент жалобу на Колина, издавшего без дозволения теологического фак-та «Вводные комментарии к четырем Евангелиям». Парламент поддержал жалобу и вызвал Колина для объяснений, однако кор. Франциск I распорядился прекратить процесс против него (см.: Farge. 2015. P. 51-60. N 49-50). Поскольку запретить книгу не удалось, теологи начали рассматривать ее содержание с целью найти в ней еретические утверждения; одновременно они пытались убедить парламент начать следствие против Л. д " Э. В апр. 1524 г., вероятно, по ходатайству покровителей Л. д " Э., кор. Франциск I в обращении к парламенту отметил, что нападки теологов на Л. д " Э. связаны с их завистью к его заслуженной славе; король запретил парламенту подвергать цензуре переводы Л. д " Э., пообещав, что при необходимости он сам созовет комиссию для их изучения или предложит их для оценки Собору франц. епископов (текст письма см.: Ibid. P. 82-83. N 67; о заступничестве короля Л. д " Э. упоминал в письме Фарелю: Herminjard. 1866. T. 1. P. 222). К активным действиям против Брисоне, Л. д " Э. и др. трудившихся в Мо проповедников парижские теологи перешли в кон. 1524 - нач. 1525 г., когда Франциск I вел военные действия в Италии и после битвы при Павии был захвачен в плен испан. войсками. Вскоре после этого с одобрения регентши Луизы Савойской (1476-1531), матери короля, была образована комиссия из 4 теологов и членов парламента, получившая от Папского престола и франц. властей широкие полномочия по расследованию деятельности «еретиков» во Франции (см.: Hughes. 1984. P. 169-171). 3 окт. 1525 г. парламент предписал Брисоне, Л. д " Э. и др. проповедникам из Мо предстать перед комиссией; при этом Кароли, Русселя и Ж. Прево следовало задержать даже против их воли, а от остальных ожидали добровольной явки (см.: Farge. 2015. P. 217-219. N 137; ср.: Cameron. 1970. P. 130-131). Опасаясь ареста, Л. |
| Вскоре последовательницами Л. стали дамы из знатных семейств Каталонии и монахини обители св. Клары; он занимался просветительской деятельностью: преподавал катехизис, выступал в качестве духовного наставника. Л. изучал латынь под рук. бакалавра искусств Жеронимо де Ардевола и планировал продолжить образование в цистерцианском мон-ре в Манресе, но через 2 года покинул Барселону и по совету учителя отправился в ун-т в Алькала-де-Энарес (Fontes narrativi. 1943-1960. Vol. 1. P. 438). Вероятно, он прибыл туда не позднее весны 1526 г. и поступил на фак-т искусств, где учился под рук. Мартина Олаве, к-рый впосл. преподавал в Парижском ун-те, а затем вступил в Об-во Иисуса. Согласно «Автобиографии», одновременно с изучением тривиума Л. осваивал богословие по «Сентенциям» Петра Ломбардского. Тогда же он организовал кружок, члены к-рого практиковали «духовные упражнения и утверждение христианской веры» (Ibid. P. 442-444). Необычные духовные практики привлекли внимание церковных властей: осенью 1526 - весной 1527 г. представители архиепископа Толедо, а затем генеральный викарий Алькала-де-Энарес провели следствие (в некоторых ранних биографиях ошибочно названное инквизиционным процессом) по делу Л. и его единомышленников. Высказывались подозрения в их симпатии к учению Эразма Роттердамского , популярному в испан. университетской среде, но в ходе процесса было выдвинуто более серьезное обвинение в причастности к мистической секте «просвещенных» (alumbrados; см. Алюмбрады ). Следователи долго выслушивали показания свидетелей, гл. обр. женщин - последовательниц Л. Во время 3-го процесса (апр.-май 1527) Л. провел в тюрьме 42 дня. 1 июня был вынесен приговор: тяжкие обвинения не нашли подтверждения, но Л. должен был носить светскую одежду вместо облачения, подобного монашескому; под угрозой отлучения от Церкви в течение 3 лет ему запрещалось преподавать, проповедовать и рассуждать о вопросах католической веры (Scripta de S. Ignatio. Vol. 1. P. 621-622). С разрешения архиепископа Л. |
| Главный клерк получил приказание оставаться в моем распоряжении и готов был приложить все силы, чтобы заменить мистера Бреффа. Я тотчас, чтобы успокоить старика, написал ому о приезде сыщика Каффа, прибавив, что Гусберри расспрашивают в эту минуту, и обещая уведомить мистера Бреффа, лично или письменно, о том, что может случиться днем. Отправив клерка в Хэмпстед с моим письмом, я вернулся в комнату и увидел, что сыщик Кафф, стоя у камина, собирается позвонить в колокольчик. — Извините меня, мистер Блэк, — сказал сыщик, — я только что хотел послать к вам слугу, сообщить, что хочу говорить с вами. У меня не осталось ни малейшего сомнения, что этот мальчик, — славный мальчик, — прибавил он, гладя Гусберри по голове, — следил именно за тем, за кем нужно. Драгоценное время было потеряно, сэр, из-за того, что вы, к несчастью, не были дома в половине одиннадцатого вчера вечером. Теперь остается только немедленно послать за кэбом. Через пять минут сыщик Кафф и я (Гусберри сел на козлы, показывать кучеру дорогу) ехали в Сити. — Когда-нибудь, — сказал сыщик, указывая на переднее окно кэба, — этот мальчик добьется замечательных успехов в моей бывшей профессии. Давно я не встречал такого бойкого и умного малого. Передам вам сущность того, мистер Блэк, о чем он рассказал мне, когда вас не было в комнате. Кажется, еще при вас он упомянул, что побежал вслед за кэбом? — Да. — Ну, сэр, кэб поехал с Ломбард-стрит к Тауэрской пристани. Моряк с черной бородой вышел из кэба и заговорил с баталером роттердамского парохода, который должен был отправиться на следующее утро. Он спросил, может ли уже сейчас переночевать на пароходе в каюте. Баталер сказал: нет. Каюты и койки будут чистить в этот вечер, и пассажирам не позволялось занимать места до утра на пароходе. Моряк повернулся и ушел с пристани. Идя по улице, мальчик в первый раз заметил на противоположной стороне человека, одетого ремесленником, по-видимому не терявшего из виду моряка. Моряк остановился около ресторана и вошел в него. Мальчик не знал, что ему делать, и вместе с другими мальчуганами стоял и смотрел на закуски, выставленные в окне ресторана. Он подметил, что ремесленник ждет, как ждал и он сам, по вес еще на другой стороне улицы. Через минуту медленно подъехал кэб и остановился там, где стоял ремесленник. Мальчик мог ясно разглядеть в кэбе только одного человека, высунувшегося из окна, чтобы поговорить с ремесленником. Он сообщил мне, мистер Блэк, без всяких наводящих вопросов с моей стороны, что этот человек был очень, очень смугл и похож на индуса. |
| Эти наброски (за исключением лишь немногих страниц, переделанных 78 ad hoc) являются в том виде, в каком они написаны несколько лет тому назад. В то время я не мог знать ο содержании тех заключений, к которым пришла С. Петербургская Комиссия в 1893 году. Следовательно, я не мог и думать о какой бы то ни было полемике против «Мнения» Роттердамской Комиссии 1896 г. 79 И если в моих набросках содержится как бы ответ на некоторые строки «Мнения», то он получается совершенно непреднамеренно. В интересах посильного уяснения нашего взаимного положения позволю себе здесь о некоторых пунктах высказаться подробнее. Роттердамская Комиссия находит, что С. Петербургская Комиссия, по-видимому «недостаточно резко отличает догмат от богословского мнения». 80 Если предположить, что это замечание обращено ко всем русским богословам, и что, следовательно, и я в качестве одного из них 81 имею здесь право голоса, 82 то я находил бы, что этот упрек несправедлив. В действительности дело стоит совсем иначе 83 : старокатолики строго различают а) догмат и в) богословское мнение: а я лично 84 различаю (и смею надеяться, что и некоторые другие русские богословы, когда им сделаются известны uз Revue Internationale de Théologie эmu строки, не усмотрят принципиальных оснований со мною не соглашаться): а) догмат, в) θεολογομενо ν 85 и с) богословское мнение 86 . А. Относительно того, что такое догмат, между нами и старокатоликами нет и не должно быть 87 никакого разногласия. В. Но меня могут спросить, что я разумею под θεολογομενо ν. В своем существе это – то же богословское мнение, но только мнение тех, которые для всякого кафолика – более чем только богословы: это – богословские мнения святых отцов единой неразделенной церкви; это – мнения тех мужей 88 , среди которых стоят и те, которые достойно именуются «учителями вселенныя», ο διδσκαλοι τς οκουμνης 89 . Θεολογομενα я ставлю высоко, 90 но во всяком случае не преувеличиваю их значения, и думаю, что «достаточно резко» 91 отличаю их от догмата. |
| Все учение Макиавелли звучит в симфонии ренессансного гуманизма, где человек звучит гордо, где человек – творец всего. Он цель для самого себя. Он должен стремиться к совершенству не для будущей жизни, Царствия Божия, но для жизни этой земной и для самого себя. Бог не нужен человеку, он сам должен стать богом, тем более, если он обладает властью. Поэтому он вправе сам решать, какие законы ему исполнять, а какие нет, ибо он, и никто более является критерием истины. В политике критерием достоинства и истины и правильности действий является успех на пути к власти. Степень обладания властью и определяет степень совершенства человека. Поэтому настоящим политиком является не тот, кто соблюдает сам законы норм и морали, но тот, кто во имя власти способен совершить любые действия, которые обеспечат ему успех. Все качества и способности человека являются лишь средствами для достижения самого главного человеческого совершенства – обладания властью. Преступая законы христианской морали, возвеличивая себя, человек тем самым умалял значение Божественной благодати, отвергал Божий Промысел и становился на путь богоборчества. И это было одной из главных особенностей эпохи Возрождения и гуманизма – титанизм-богоборчество. В этом духе был воспитан и Макиавелли, и в этом духе он учил и сам. Лучшие представители гуманизма явились учителями и масонства, они же и непосредственно участвовали в разработке уставов, структуры, организации, помогали составлять масонское предание. Масоны взяли на вооружение и главные идеи гуманизма – богоборчество и человекобожие. Проявляя творческую инициативу в борьбе с христианством, масонство отказалось и от христианской морали и активно трудилось над разработкой своего морального кодекса. Источником их вдохновения в этом деле служили античная философская мораль и гностические системы. Но масонство все это построило в духе своего времени. И духом этого времени поражены были многие. Никколо Макиавелли не был одинок в своих взглядах; сподвижник Эразма Роттердамского Томас Мор в своем произведении «Утопия» также предлагает будущему поколению «гуманные» и эффективные средства в борьбе с противником. «Если дела не движутся путем подкупа, то утопийцы начинают разбрасывать и выращивать семена междоусобиц, прельщая брата государя или кого-нибудь из владык надеждой на захват верховной власти. Если внутренние раздоры утихнут, то они побуждают и направляют на врагов их соседей, для чего откапывают какую-нибудь старую и спорную договорную статью, которых у королей всегда имеется в изобилии» 77]. 528 |
| Армию, которая воплощает в себе силу общества граждан или общества феодалов, должен вести в бой мужчина и воин — «свой человек» для своих подначальных. Иное дело — армия, которая воплощает собой мощь государства, отчужденную от общества, компенсирующую немощь общества; такую армию может вести в бой евнух и чиновник, распоряжающийся мужчинами и воинами как чужим для него инструментом продуманной операции по законам «военного искусства» . Перед нами общество, для которого многое неестественное становилось естественный. Вовсе не «порча нравов», но объективные жизненные закономерности принуждали его стоять между «неестественный» насилием и «сверхъестественный» идеалом. Когда общество осуществляет свое движение путями подспудною и органическою конкретной социально–экономической, бытовой и культурной практики, как нового de facto в недрах старого de jure, — тогда особая конструктивная роль принадлежит идеалу естественности, непринужденности, «либеральной» раскованности. Подъем новоевропейских норм в культуре и жизни из века в век шел под сигнатурой этого идеала. То, что «само собой» складывалось в житейском обиходе, не дожидаясь санкции «отвлеченных начал», и представало как враждебная аскетизму воля богини Природы. «Naturalia non sunt turpia», «естественное не постыдно». Гуманисты Возрождения острее всего ощущали в своих исторических оппонентах черты ненатуральности, натужной, напряженной серьезности; противники Рабле или Эразма Роттердамского — это «агеласты», страшащиеся засмеяться. Дело здесь не столько в смехе как таковом, сколько в утверждении права на смех и прочие непосредственные изъявления «натуры». «Ибо людей свободных, происходящих от добрых родителей, просвещенных, вращающихся в порядочной обществе, сама природа наделяет инстинктом и побудительной силой, которые постоянно наставляют их на добрые дела», — читаем мы у Рабле . Если «смеховая культура» этого писателя — в огромной степени наследие Средневековья , то наивносамодовольная апология инстинктов «порядочного общества» — прорыв Ренессанса. |
| Закрыть itemscope itemtype="" > Во тьме ада С известным русским поэтом беседует Владимир Бондаренко 13.08.2003 602 Время на чтение 16 минут Юрий Кузнецов шествует по аду, сопровождаемый Христом... Какова мощь этого поэтического замысла? Да и не только поэтического - исторического, мыслительного, социального и даже политического? Его поэма " Сошествие в Ад " делится на три части. Первая и третья - это подобие некоего апокрифа о встрече поэта с Христом, пример понимания поэтом христианских истин и его постижения веры православной, хотя и здесь, особенно в концовке поэмы чувствуется эсхатологическое ощущение поэтом надвигающегося конца света. Погружение кита в бездну - это, скорее всего, погружение нашей грешной земли, всего человечества в небытие. Поэт как бы предчувствует всеобщий, приближающийся, ускоряемый нашими же общими грехами, ад. " Что там трещит? Гром ли в небе? Кузнечик ли в поле? Это трещала развязка поэмы, не боле. - Кит погружается! - молвил Христос. - Свят, свят, свят! - молвили ангелы, - ад погружается в Ад! " Вторая, срединная часть поэмы, основная часть, само шествие по аду в сопровождении Христа - это и пересмотр поэтом всей мировой и русской истории. Его оценка исторических событий, мировых идеологий, деяний и наших живых современников, и дальних предков, и литературных и мифологических героев античности, средневековья, вплоть до наших дней. Оценка как бы с былинной, фольклорной, православной точки зрения. Но оценка автора. А значит - самого Юрия Кузнецова. Огромнейшая ответственность поэта, равная мощи самого замысла поэмы. Не так-то просто отправить в ад и Храм Иисуса Спасителя, и всю Чечню целиком, и дюжину русских и мировых классиков, от Шекспира и Данте до Тютчева, Гоголя и Булгакова. Подбор мировых персонажей не случаен и глубоко продуман, это люди, так или иначе определявшие или менявшие ход русской и мировой истории, от Сталина до Ивана Грозного, от Эразма Роттердамского до Норберта Винера. Есть Сизиф и Фауст. Есть даже выпавшая не вовремя из рук трубка Тараса Бульбы... Конечно же, в аду и Ельцин с Чубайсом, и сорок два подписанта расстрельного черного письма в " Известиях " в октябре 1993 года... |
| К числу получивших известность атеистических произведений этой эпохи обычно относят анонимный трактат «О трех обманщиках». Эпоха Возрождения с ее антропоцентризмом, опорой на человека и выдвижением его как «меры вещей» на первый план, с неустанными попытками создания свободного от требований средневек. богословия культурного пространства, обмирщением жизни и возникновением автономной (светской и политической) морали всего лишь готовит условия для буд. атеистических учений, но в своей основе все еще остается религ., несмотря на то что границы христианства размываются и древний мир с его религией и культурой становится неотъемлемой частью возрожденческого гуманизма. Отдельные нападки на религию и институт папства, стремление «исправить» религию, привести ее в соответствие с культурными и жизненными запросами своего времени не могут считаться А. в строгом смысле этого слова прежде всего потому, что не предполагают отрицания Бога и критику католич. Церкви совмещают с верой в спасительность христианства. Характерна в этом отношении фигура Эразма Роттердамского (1469-1536); крупнейший представитель «христианского гуманизма», переводчик и комментатор Свящ. Писания и трудов отцов Церкви с такой силой высмеивает нравы католич. духовенства в своих художественно-назидательных сочинениях («Похвала глупости» и др.), что они начинают рассматриваться чуть ли не в качестве атеистической лит-ры. В философии Просвещения в тесной связи с абсолютизацией человеческого разума, освобожденного от «предрассудков», верой в разум как средство решения всех проблем и утопическими проектами переустройства об-ва на «разумных» началах переоценке подвергается отрицательное отношение к А. В теоретических спорах о «естественных правах» человека, «вольномыслии» и «веротерпимости» предпринимаются попытки реабилитировать А. и уравнять его с христ. верой. Широкое распространение получает философия деизма, в своем крайнем выражении признающая Бога только в качестве Творца мира и отрицающая Промысл Божий, подменяющая христианство «естественной религией», в к-рой нет места для чуда, тайны, авторитета и священства ( Вольтер , Ж. |
|
|
