| В это время в Бессарабии имели хождение одновременно и русские рубли и румынские леи, но по курсу 1 лей=2,5 копейки! Литр молока стоил 2 лея, то есть 5 копеек; килограмм сахара — 14 лей, то есть 35 коп., килограмм сала — 20 лей, то есть 50 копеек; хромовые сапожки — 150 лей, то есть 4 р. 50 коп. Имея рубли, они покупали не то что отрезы, а целиком штуки сукна, а кожи (хром, шевро) такими тюками, что едва могли их нести. Как-то я пожаловалась: — Очень мало в обращении копеек! Иногда пятачка невозможно разменять! — Скоро копейки больше не понадобятся. Будут рубли, — сказала Паша Светличная, военфельдшер, жена младшего лейтенанта Гриши Дроботенко, квартировавшего у старушки Эммы Яковлевны. Значение этих загадочных слов стало понятно лишь тогда, когда леи были изъяты из обращения и цены были приравнены к ценам, существовавшим внутри Советского Союза. К этому времени товары уже успели перекочевать к владельцам рублей. А впрочем, если бы купцы и могли предвидеть такого рода трюк, разве смогли бы они избежать грабежа? Пожалуй, нет: для жителей «освобожденной» Бессарабии закона не существовало. Забегая вперед, могу сказать, что все купцы, и притом отнюдь не только богатые, но даже такие, содержимое лавки которых легко могло бы уместиться в короб, были отправлены в ссылку… А между тем, все они придерживались весьма левых взглядов и при румынах считались (во всяком случае, сами себя считали) просоветской ориентации. Вот уж, действительно: темна вода во облацех! Деревенские бабы удивлялись: — Странные эти большевицкие куконы (барыни): идут на базар со своей ложкой. Из каждой крынки пробуют по ложке сметаны. Прошлась по базару — глядишь, и сыта! Впрочем, эти куконы покупали все, что им нравилось. Но как-то для нас непонятно: купят фунтов 10 мяса, отварят, посолят и съедят. Или купят сразу три-четыре курицы и тоже — отварят и съедят! Ни луковицы, ни кореньев, ни гарнира, ни подливки. Просто варят и едят. Не скоро открылась нам причина подобного примитивного обжорства! Разве могли мы догадаться? |
| Но я не могу закончить эту посвященную Ребекке главу, не сказав хотя бы несколько слов о ее особом складе ума, благодаря которому в лучшие ее дни отношения с ней делались такими теплыми, живыми, как ни с кем другим, поистине невозместимыми. Она наполняла наш с ней мир фантазиями и прозвищами. Вообразила, например, себя хозяйкой трактира, а мне отвела место на козлах брички. В иные дни нам казалось: эта бричка вот-вот материализуется. Или мы превращались в диковинных и грустных зверушек, пушистых Коше мишек. Или она представала в виде причудливого гибрида из себя самой, Эммы Голдмен и Вайолет Хант; она читала лекции на темы весьма изысканные и допускала ошеломляюще грубые промахи и в этом воплощенье называлась — не помню, почему — «Легендарная пантера». От имени Легендарной пантеры мы сочиняли длинные пассажи — лекции и беседы, в которых она устремлялась от фразы к фразе, тщетно пытаясь совладать с иносказаниями и непостижимыми аллюзиями, к неминуемо ошеломительному завершению. Ее речь неизбежно оказывалась так же неудобоварима, как пьеса мастеровых из «Сна в летнюю ночь». На званых обедах Легендарную пантеру неудержимо влекло к епископам. Она устремлялась к ним, выгнув спину круче арок римского акведука. На что-то весьма своеобразно им намекала, но всегда безуспешно. Она шла по жизни увлеченно, с размахом. Она была замечательная выдумщица. Но, увы, ни одна ее выдумка так и не была запечатлена на бумаге. Большая часть того, что было так забавно и интересно, навсегда потеряно. Кроме наших фантазий — об их характере можно получить кое-какое представление по ее прелестной книжке «Гарриет Хьюм» — у нее бывали причудливые вспышки диковинного, неподражаемого остроумия. Расскажу здесь только о двух таких вспышках. Кто-то сказал, что Сесил Честертон, у которого лицо было грязно-серое, на самом деле чистюля. Это вовсе не грязь, а плохой цвет лица. Когда он искупался в Ле-Туке и вышел из воды все такой же землисто-синий, Ребекка спросила: «А в Ла-Манш-то вы погляделись?» Роберт Линд был угрюмый, унылый ирландец, обладал дурным нравом и жалобным голосом. |
| Хорошим образцом надуманных «откровений», которые использовал Иосиф Смит, является ответ, «полученный» им на высказанные опасения Эммы: «Вслушайся в голос Господа Бога твоего, когда Я говорю к тебе, Эмма Смит, дочь моя... Ты -женщина избранная и призванная Мною. Не ропщи на то, чего ты не постигла... И служение твое будет заключаться в утехе раба Моего, Иосифа Смита-младшего, мужа твоего, в его бедствиях, твоими утешительными словами, в духе кротости... И не следует тебе бояться за мужа своего, ибо муж твой будет поддерживать тебя от Церкви... Оставайся верной заветам, которые ты заключила. Следуй им в духе кротости и сторонись гордыни. Да найдет твоя душа усладу в муже твоем... И пока ты не будешь исполнять этого, не придешь туда, где Я». Даже перед лицом столь ясной «вести» и прямых угроз, Эмма не давала своего согласия на присоединение к церкви еще в течение месяца после указанного откровения. После того как это все-таки произошло, Иосиф никогда более не возвращался на «грешную землю». Существовавшая одно время угроза авторитету Иосифа в церкви со стороны Оливера Каудери и Хайрума Пейджа была легко устранена очередным «откровением»: «Се, Я говорю тебе, Оливер... никто не будет помазан на получение заповедей и откровений в этой церкви, кроме раба Моего Иосифа Смита-младшего, ибо он получает их как сам Моисей... И еще ты должен взять брата своего Хайрума Пейджа и поведать ему наедине, что все, о чем он прочитал на том камне – не от Меня и сатана ввел его в заблуждение» (Учение и Заветы, 28). И затем происходит одно из наиболее значительных событий в истории церкви Иисуса Христа святых последних дней. Оливер Краудери и еще три человека помимо него, отправляются в миссионерскую экспедицию для обращения индейцев. Через бывшего кэмпбеллита Парли Пратта был достигнут контакт с весьма успешным кэмпбеллитским ривайвелистом Сидни Ригдоном. Поссорившись недавно с Александром Кэмпбеллом и ревностно веруя в то, что Израилю надлежит быть снова собранным, Сидни Ригдон был убежден в правильности коммунного устройства раннехристианской церкви и был готов к принятию новых «откровений» мормонов. Менее чем за три недели Сидни Ригдон и все его коммунное поселение в Киртланде, Огайо, были крещены мормонскими миссионерами, после чего Ригдон отправился вместе с ними в штат Нью-Йорк, где был сердечно принят двадцатичетырехлетним Иосифом Смитом – младшим. Ригдон принес с собой некоторую теологическую и педагогическую основу в группу мормонов. Он был искренне предан убеждениям кэмпбеллитов о недопустимости курения и употребления спиртных напитков и весьма существенно повлиял на теологическое развитие мормонов (см., например, «Мир мудрости», Учение и Заветы, 89). Он убедил Иосифа Смита и группу его последователей из 60 человек переехать в Киртланд, Огайо – почти на 300 миль западнее штата Нью-Йорк, с его преследователями и «порочной прессой». |
| Тут и наши друзья, которые были в комнате, удивились, а Петя Чейгин говорит: — Нельзя такую замечательную десятку государству на черное дело отдавать, на билеты для Кости. Давайте мы ее лучше тут пропьем. Отдали мы Пете десятку и послали его за вином. Возвращается наш мрачный поэт Петя Чейгин без вина и без десятки: — Я в гастрономе Наташку Лазареву встретил, художницу. Ей в кочегарку на дежурство идти, а денег не хватало даже на сырок. Я ей десятку отдал. Интересно бы спросить Наташу Лазареву, разменяла ли она ту десятку? Зная ее характер, думаю, что нет — тоже кого-нибудь встретила. Смешно сказать, но я теперь, как попадает мне в руки десятка, смотрю, не написано ли там с краю: «Тел. 2.40, кварт. 5, свет 2.50». Если вы встретите, то знайте — это она и есть. После Эммы наступила очередь Иришки, и тут все женщины требовательно повернулись к ней: — Ну, ты теперь нас порадуешь веселой историей? Ты ворчала, что мы грустные рассказываем. — Ох, девочки! Мне так тяжело было о печальных вещах слушать, а сама, кажется тоже не слишком веселую историю расскажу. Зато смешную! Слушайте. История десятая, рассказанная секретаршей Иришкой, повествующая о коте Рублике и мальчике, потерявшем рубль Это было давно, когда я еще училась в школе, классе в седьмом или восьмом. Мама, отец и старшая сестра весь день были на работе, а я по заведенному в семье порядку должна была в это время сделать уроки и сходить в магазин. Также на мне были прачечная, обувная мастерская и прочие такие дела. Я хозяйственная девочка была. Мы жили благополучно, но деньгам счет вели, поэтому мама мне оставляла каждый день на домашние расходы небольшую сумму, а вечером я ей отчитывалась и давала сдачу. Сделала я уроки и пошла за хлебом. Булочная была прямо на нашей улице, совсем недалеко от дома. Смотрю, возле дверей булочной стоит мальчишка лет семи-восьми и плачет горючими слезами. — Ты чего тут ревешь? — спрашиваю его. — Деньги потерял… — Чего ж теперь реветь? Иди домой, скажи матери и больше не теряй! Пожалела я мальчишку, но подумала с гордостью, что вот я уже сколько лет и в магазин хожу, и за квартиру плачу, а ни разу денег не теряла. Мальчишки, они все такие! |
| Против: Не все верят в существование масонов и иллюминатов. Антисоветский проект Это концепция Уинстона Черчилля по которой чрезмерно активных евреев надо занять сионизмом, чтобы они не поддерживали и не распространяли коммунизм. Уинстон Черчилль опубликовал в 1920 году статью ( Illustrated Sunday Herald , 8 февраля 1920, стр 5) под громким названием: «Сионизм или большевизм: борьба за душу еврейского народа». ( http :// www . library . flawlesslogic . com / ish . htm ) Для Черчилля, коммунизм это «всемирный заговор, направленный на уничтожение цивилизации и воссоздание общества на основе остановленного развития, завистливой злобы и невозможного равенства, и это – еврейский заговор, от Спартака- Вайсхаупта до Карла Маркса и до Троцкого, Белы Куна, Розы Люксембург и Эммы Гольдман (США)». Сионизм, по словам Черчилля, это третий путь, вступающий в прямую конкуренцию с коммунизмом в борьбе за душу еврейства. Поэтому Троцкий так яростно атаковал сионистов, в особенности д-ра Вейцмана. Планам Троцкого о создании всемирного коммунистического государства под еврейским владычеством угрожает идеал сионизма, направляющий энергию и чаяния евреев на более простую, более выполнимую и более правильную цель, писал Черчилль. После этой статьи Черчилль становится другом сионистского движения, получает крупные безвозвратные займы от богатых евреев, когда его экономическое положение становится шатким, получает всестороннюю помощь – пока, наконец, не становится премьер-министром Великобритании и объявляет войну Германии в сентябре 1939 года, развязав этим вторую мировую войну. Против: антикоммунизм не был изначально важной идеологической составляющей реального сионизма. Евреи Палестины обожали Сталина, пели песни про Красную Армию, и даже убедили Сталина, что станут ему верными союзниками. Это не произошло, но, возможно, могло произойти. Антисемитский проект Многие враги евреев мечтали отделаться от неугомонного избранного народа, выслав его подальше. Мадагаскар, Аргентина – и Палестина. Горячим сторонником переселения евреев в Палестину был и Эйхман, нацистский куратор «еврейского вопроса», впоследствии казненный в Израиле. Одобрял план переселения и Гиммлер, заключивший от имени нацистской Германии договор с еврейским руководством о трансферте оборудования и финансов в Палестину. Гитлер, правда, не верил в реальность этого плана – по его мнению, еврейское государство станет штаб-квартирой всемирного еврейского заговора – но он не мешал своим коллегам, поддерживавшим сионизм. |
| Эти «все шестнадцать» он почти прокричал со злорадством. Несмотря на жуткую перспективу копировать день и ночь, Емина сохраняла спокойствие, шедшее к ее покойной крупной красоте. Сегодня она еще даже не подняла кальки, прикрывавшей чуть наклонный ее рабочий стол, так и лежал поверх кальки ключ, которым она отперла комнату. Удобно облокотясь о стол (обтягивающий вязаный рукав очень передавал полноту ее предплечья), Емина чуть заметно покачивалась и смотрела на Сологдина большими дружелюбными глазами: – Бож-же упаси! И вы способны на такое злодейство? Глядя холодно, Сологдин спросил: – Зачем вы употребляете слово «Боже»? Ведь вы – жена чекиста? – Что за важность? – удивилась Емина. – Мы и куличи на Пасху пекем, так что такого? – Ку-ли-чи?! – А то! Сологдин сверху вниз смотрел на сидящую Емину. Зелень ее вязаного костюма была резкая, дерзкая. И юбка, и кофточка, облегая, выявляли раздобревшее тело. На груди кофточка была расстегнута, и воротник легкой белой блузки выложен поверх. Сологдин поставил палочку на розовом листке и враждебно сказал: – Но ведь ваш муж, вы говорили, – подполковник МВД? – Так то муж!.. А мы с мамой – что? бабы! – обезоруживающе улыбалась Емина. Толстые белые косы ее были обведены величественным венцом вкруг головы. Она улыбалась – и была, действительно, похожа на деревенскую бабу, но в исполнении Эммы Цесарской. Сологдин, больше не отзываясь, сел боком за свой стол, – так, чтобы не видеть Еминой, и щурясь, стал ог-лядывать наколотый чертеж. Он чувствовал себя осыпанным цветами триумфа, они как будто еще держались на его плечах, на груди, и ему не хотелось рассеивать этой настроенности. Когда-то же надо начинать настоящую большую Жизнь. Именно теперь. Дуга зенита... Хотя застряло какое-то сомнение... А вот какое. Нечувствительность к импульсам неполной энергии и достаточность маховых моментов были обеспечены, как Сологдин угадывал внутренним чутьем, хотя нужно будет, разумеется, везде досчитать знака по два. Но последнее замечание Челнова о застывшем хаосе смущало его. Это не указывало на порок работы, но на разность его от идеала. Одновременно он смутно ощущал, что где-то есть в его работе непочувствованный и Челновым, неуловленный и им самим, недоделанный «последний вершок». Важно было сейчас в удачно сложившейся воскресной тишине определить, в чем он состоит, и приступить к его доделке. Только после этого можно будет открыть свою работу Антону и начать пробивать ею бетонные стены. |
| Вскоре после начала «перевода» Джозеф Смит познакомился с Мартином Харрисом – богатым фермером, жившим по соседству. Он и стал в дальнейшем исполнять обязанности писца вместо Эммы Смит. К началу лета 1828 года Смит закончил диктовать 116 страниц «перевода». Мать Иосифа, Люси Смит, вспоминает о том, что случилось: «Мартин Харрис, записав со слов Иосифа примерно сто шестнадцать страниц, попросил у моего сына разрешения взять рукопись к себе домой, чтобы ее могла прочитать его жена… Иосиф… обратился к Господу, чтобы узнать, может ли он удовлетворить просьбу Мартина Харриса, но ему было отказано. … Мартин Харрис все же настаивал, и Иосиф вновь обратился к Богу, однако последний ответ не был похож на два предыдущих. На этот раз Господь позволил Мартину Харрису взять рукопись к себе домой. … М-р Харрис отсутствовал почти три недели, и Иосиф не получал от него никаких вестей. …Мы увидели, как он медленно и размеренно идет к дому. … Харрис сжал свои виски ладонями и с мукой в голосе закричал: «О, я погубил свою душу! Я погубил свою душу!» Иосиф… вскочил из-за стола, воскликнув: «Мартин, неужели ты потерял эту рукопись?» «Да, она пропала, – ответил Мартин. – И я не знаю, где она.» «О, Бог мой! – сказал Иосиф, ломая руки. – Все пропало! Все пропало! Что мне делать? Я согрешил…» Он плакал и стонал и, не переставая, ходил по комнате… он продолжал бродить взад-вперед, плача и причитая, почти до самого заката… Рукопись так и не была найдена, и, вне всякого сомнения, миссис Харрис взяла ее из ящика стола…» Иосиф был в затруднительном положении. Поскольку он не снял копии с этих 116 страниц и не знал, уничтожен ли оригинал или просто спрятан, он не мог перевести этот отрывок заново из опасения, что впоследствии на свет всплывет первоначальная рукопись, имена, даты и события в которой могут оказаться другими. Это мгновенно доказало бы, что все предприятие было обманом! Изобретательный ум Иосифа вновь включился в работу, пытаясь изобрести план, как обойти проблему потерянных страниц. Мормонский бог заблаговременно подготовился к этому несчастью, вдохновив древних пророков изготовить и другие листы, чтобы Иосиф смог их перевести. Обо всем этом «бог» поведал Иосифу на страницах самой Книги Мормона и в откровении, вошедшем в другое писание мормонов, которое называется Учение и Заветы (Раздел 10). Книга Мормона так рассказывает об этих событиях: |
| 411 Блаватская Е.П. Разоблачённая Изида. Том 1. М.: Эксмо, 2010. С. 56–58. Безант А. Лекции по теософии. М., 2003. С. 19. 412 Соловьев В.С. Что такое доктрина Теософического общества./Вопросы философии и психологии (Москва), 1890, 18. С. 53. 418 Вашингтон П. Бабуин мадам Блаватской: история мистиков, медиумов и шарлатанов, которые открыли спиритуализм Америке. М.: Крон-Пресс, 1998. С. 59. 424 Богдашевский Д.И., протоиерей. Несколько слов о теософии./Труды Киевской духовной академии (Киев). 1912, 11. С. 345. 425 Фесенкова Л.В. Теософия сегодня./Дискурсы эзотерики (философский анализ). М.: Эдиториал УРСС, 2001. С. 23. 427 Bowen, R. Madame Blavatsky on how to study theosophy. Adyar, Madras: Theosophical Publishing House, 1973. P. 8. 429 Olcott H.S. India: Past, Present and Future./Olcott Henry. Theosophy: Religion and occult Science. London: George Redway, 1885. P. 257. 430 Так у Эммы Хардинг-Бриттен были заимствованы в теософское учение утверждения о единстве мировых религий, противопоставление основателей религий и извративших их наследие невежественных и корыстных священников, восхваление смерти в контексте эволюции человечества (Godwin J. Theosophical Enlightement. Albany, New York: State University of New York Press, 1994. P. 203). Из произведений Харгрейва Дженнингса – утверждения, что изначальный, бывший ещё до Гаутамы буддизм был исконной мудростью человечества, из которой произошли все религии, в том числе и индийские (Ibidem. P. 264). 431 Sancti patris nostri Gregorii Palamae Thessalonicensis Archiepiscopi Physica, theologica, moralia et practica capita CL./Patrologiae cursus completus. Accurante J.P. Migne. Series graeca. Tomus CL, 1865. Col. 1152 B. 434 Блаватская Е.П. Что есть истина?/Блаватская Е.П. Что есть истина. Сборник. М.: Сфера, 1999. С. 14–15. 436 Sancti patris nostri Gregorii Palamae Thessalonicensis Archiepiscopi Physica, theologica, moralia et practica capita CL./Patrologiae cursus completus. Accurante J.P. Migne. Series graeca. Tomus CL, 1865. Col. 1152 С. |
| — Я люблю тебя, Дима, что мне так необходимо, Ты возьми меня в полёт, мой единственный пилот, Я люблю тебя, Дима, пусть крылатая машина, Исчезая в вышине, не забудет обо мне! Песня рекой лилась из моего горла. Я и слов этой песни толком не знаю, и вообще пою плохо, но сейчас пела так, как будто на Евровидении выступаю. Даже самой удивительно было, как хорошо у меня получалось. И все время представлялся Дима Евстигнеев в костюме поваренка из шемякинского «Щелкунчика» — прикольный такой, в рыжем парике, в колпачке, моська гримом перемазана… Ах, какой замечательный мальчик, может, все же отбить его у Эльфа? С этой мыслью я и допела песню, а допев, почувствовала зверский голод. Хорошо бы сейчас печеночки, а на сладкое — вафельный торт… А у Эммы Уотсон любимая еда — креветочные коктейльные сухарики… И она Овен, и в жизни блондинка, и член сборной школы по хоккею, и любимый ее цвет — голубой, и влюблена она в Брэда Питта, а я в него не влюблена, мне Джонни Депп больше нравится… А подснежниками часто называют любые первоцветы… И вообще: ужасно спать хочется! Как будто почесывает кто, и от головы мурашки… Я опустилась на табурет, положила голову на кухонный стол и заснула. Не знаю, долго ли проспала, но проснулась от того, что руки затекли. Чего это я в кухне сплю? И окно приоткрыто… А, я карту Любкину сжигала! А потом — потом — сами знаете кто опять во мне обнаружился… Беда. При этой мысли я почувствовала боль в шее. Эх, почему он от крещенской воды не исчез? Что-то сказал он. Что-то важное вроде… Не помню. Совсем он мне мозги заполоскал… Все будет кока-кола… Я прислушалась к себе. Внутри у меня было тихо, темно и тревожно. Голос не слышался, но и огонек не горел. Я была совсем-совсем одна. Что мне делать? Ох, как шея-то… А! Я ж ее миром помазать собиралась! Тут же пошла и помазала. Стойкий запах малины окутал меня, как невидимый плащ. Поставив баночку с миром на полку, я включила плеер. Номер семь на бабушкином диске был «Полет шмеля» композитора Римского-Корсакова . У меня война, а тут бабочки-цветочки какие-то… Но музыка оказала вполне воинственная. Злобно-кусаче-насекомная, вот какая. Там не столько шмель, сколько мухи какие-то атаковали. Вполне подходящая музыка! |
| Тогда я повернулась к девочке, улыбнулась и сказала: — Ничего, Анечка, привыкайте! Если у вас действительно явный талант и вам следует идти на сцену, то надо заранее изучать театральные порядки. Ах, что это я! Муж просил пока никому не говорить о его планах относительно вашего театрального будущего, даже вам самой! Вы уж меня ему не выдавайте, пожалуйста. И отошла. Все было кончено. Засверкали перед бедной девчушкой огни рампы, зазвучали аплодисменты, замелькали афиши. А главное, все так близко, понятно — со школьной скамьи она у нас в буфете и театр, конечно, полюбила, отраву эту. И, конечно, волей-неволей, по простоте своей она мужу и показала, какие мечты у нее завелись. А муж, хоть и ловелас, но все-таки актер был не без понятия и таланта. Видит он, что у девочки данных никаких: ноги бочоночками, весу лишнего кило двадцать, а произношение и дикция самые варварские. И ее робкие надежды на его помощь привели мужа в бешенство. И знаете, милые, что меня остановило на этом пути, несмотря на все мои успехи по изничтожению соперниц? Жуткая трата нервной энергии, которая на них уходила. Добившись своего, я долго чувствовала себя опустошенной или взрывалась истерикой, когда уже все было кончено и муж возвращался ко мне. Как-то я задумалась и поняла, что стерва во мне уничтожает в первую очередь меня самое, что с этим нельзя вести творческую жизнь, что это своего рода наркомания, разрушающая женщину. С тех пор мне очень жаль женщин, погрязших в этом бесовстве, — больше у них уже ни на что другое сил не остается. Если отношения пошли так, что бабу сделали стервой, то лучше для нее самой — уйти, и как можно раньше. Потому что остановиться, перестроиться она уже не сможет, уйдет в этот омут с головой и вынесет ее через годы разрушенной старухой на пустой берег. После Эммы должна была рассказывать Иришка, и она начала. История десятая, рассказанная секретаршей Иришкой, повествующая о любящей матери, превратившейся в стервозную тещу Эта история случилась с моей подругой Аллой. |
|
|
