| Этим, вероятно, была обусловлена ранняя критика этих текстов, которая уже в V b. до н. э. усматривала в них вольное и непочтительное отношение к богам. Антропоморфная религия уравновешивалась мистериальными культами, самыми популярными из которых были элевсинские мистерии (празднования в честь богини Деметры и ее дочери Персефоны). Мистериальные культы имели, скорее всего, восточное происхождение и особым образом трансформировались в древнегреческой культуре. Процессы облагораживания, очеловечения, избавления от оргиастических и безобразных черт религиозного поклонения, замена их различными символами с последующим их толкованием (осмыслением) – вот характерный вектор развития древнегреческой религиозности, в которой имплицитно присутствовала гуманистическая тенденция. Однако все атрибуты древних культов и религий присутствовали и в Греции: жертвоприношения животных (первоначально, во времена архаики, людей), храмы, множество статуй и домашних алтарей, гадания, празднества, предсказания, различные суеверия и магические практики. Вместе с тем признаки внешней «народной» религиозности получили осмысление в кругах интеллектуалов, среди которых рано наметилась тяга к монотеистическому и пантеистическому осмыслению религии. Феномен «греческого чуда», рождение прототипа европейской цивилизации, был внутренне связан с процессом, получившим название «движение от мифа к Логосу» (термин И. Дерфера и В. Нестле), не имеющим аналогов в мировой истории. Саму древнегреческую культуру обозначают как культуру Логос, в чем получают выражение главные особенности этого цивилизационного типа. Необходимо пояснить, что такое «Логос» в применении к древнегреческой культуре, и сразу отсечь христианские ассоциации, связанные с пониманием Логоса как трансцендентного Бога, второй ипостаси Отца, принявшего воплощение. В текстах слово «Логос» встречается очень часто, в значениях самых разнообразных, это слово универсально и многогранно используется, являясь кодом-паролем древнегреческого сознания. Наиболее часто слово «Логос» встречается в следующих значениях: Таким образом, Логос – это принцип, связанный с разумной упорядоченностью, системностью, иерархией, законностью. Можно констатировать, что в основе мироощущения древнего грека лежала убежденность, что в мире царит некий все упорядочивающий Логос, Верховный Закон, определяющий как структуру бытия, так и структуру восприятия этого бытия. Соответственно и антропология греков соотносится с их цивилизационным типом, т. е. на первое место выдвигается разум, в том числе и в этической и религиозной сфере 11 . Мысль о том, что люди творят зло по неведению, а если бы знали, что есть добро, то непременно делали бы только добрые дела, принадлежит Сократу, являющему собой архетип философской и этической мысли Древней Греции. Однако и у многих других мыслителей присутствует та же мысль, иногда в ослабленной или видоизмененной форме. |
| Согласно ВЗ, культ В. был распространен прежде всего в сев. царстве (3 Цар 16. 16-28; 4 Цар 10. 18-29). По этим текстам можно реконструировать культ В. почти во всех его аспектах, среди культовых объектов В. упоминаются храм («дом Ваала», 3 Цар 16. 32; 4 Цар 10. 21), «высоты» (Иер 9. 15), идолы (Ос 11. 2; 4 Цар 11. 18), «статуи» (4 Цар 3. 2), алтари (Суд 6. 25; 3 Цар 16. 32); жрецы приносят ему жертвы всесожжения (4 Цар 10. 23-25), упоминаются человеческие жертвоприношения (Иер 19. 5); перед его идолом преклоняют колена и целуют его (3 Цар 19. 18); на его культовый праздник ( - праздничное собрание), к-рых было несколько ( - дни служения Ваалу, Ос 2. 13), собираются толпы народа (4 Цар 10. 20); от его имени говорят пророки (3 Цар 18. 19; Иер 23. 13). Учитывая иконографическую связь угаритского В. c образом быка, поклонение израильтян, и в частности жителей сев. царства, (золотому) тельцу можно рассматривать как поклонение В. Сакральная (храмовая) проституция нигде в ВЗ прямо не соотносится с культом В., но его характер как божества плодородия наряду с выраженными сексуальными мотивами в угаритских повествованиях о В. позволяют исследователям также связывать этот религ. феномен с ваализмом. Борьба c ваализмом оставила заметный след в богословии ВЗ. Преимущественно в поэтических текстах при описании Яхве обнаруживаются нек-рые параллели в образах, присущих угаритскому В.: борьба с морем, морскими чудовищами и драконом Левиафаном (Пс 73. 13-14.; Ис 27. 1; Иов 7. 12); явление в буре с 7 громами (Пс 28. 3а, 4а, 4б, 5, 7, 8; ср. KTU 1. 101. 3-4); жилище Яхве располагается на горе Цафон, как и в угаритских текстах (в Синодальном переводе в Пс 47. 3 - «северная сторона»; ср. топоним Ваал-Цефон в Исх 14. 2). Кроме того, евр. выражение - шествующий на небесах (Пс 68 (67). 5), переводимое многими как «едущий по пустыне», возможно, получает подтверждение в эпитете угаритского В. - «едущий [верхом] на тучах». Лит.: Kapelrud A. S. Baal in the Ras Shamra Texts. Copenhagen, 1952; Donner H. , Roellig W. Kanaanäische und aramäische Inschriften. Wiesbaden, 1962-19641, 1966-19692. 3 Bde; Dietrich W. , Loretz O. , Samartin J. Die keilalphabetische Texte aus Ugarit. Kevalaer, 1976. Bd. 1. (AOAT; 24/1); Шифман И. Ш. Балу//Мифологический словарь/Ред. Е. М. Мелетинский. М., 1991. с. 85-86; Albertz R. Religionsgeschichte Israels in alttestamentlicher Zeit. Gött., 1992; Day D. Baal//ABD. Vol.1. P. 545-549; Handy L. K. Among the Host of Heaven: The Syro-Palestinian Pantheon as Bureaucracy. Winova Lake, 1994. p. 99-102; Dictionary of Deities and Demons in the Bible/Ed. K. van der Toorn, B. Becking, P. W. van der Horst. Leiden; N. Y.; Köln, 1995; Wyatt N. The Religion of Ugarit//Handbook of Ugaritic Studies/Ed. E. Watson, N. Wyatt. Leiden; Boston; Köln, 1999. P. 529-585; О пер. с угарит., введ. и коммент. И. Ш. Шифмана. М., 1999; Элиаде М. История веры и религиозных идей. М., 2001. Т. 1: От каменного века до элевсинских мистерий. С. 132-151. |
| Блж. Иероним Стридонский впервые соотнес апологета К. с епископом Афинским. В письме ритору Магну он называет К. «учеником апостолов и предстоятелем Афинской Церкви» (apostolorum discipulos et Atheniensis ecclesiae pontifex), который написал для имп. Адриана сочинение в защиту христ. религии в то время, когда правитель был посвящен в элевсинские мистерии; Адриан был настолько впечатлен прочитанным, что прекратил гонения на христиан ( Hieron. Ep. 70. 4). В трактате «О знаменитых мужах» блж. Иероним приводит те же сведения более подробно. После мученичества Публия, еп. Афинского, К., ученик апостолов, был поставлен на его место и своей верой и деятельностью собрал рассеявшуюся в великом страхе Церковь. Когда Адриан, проводя зиму в Афинах, был посвящен в элевсинские мистерии и почти во все языческие таинства Греции и подал этим повод ненавистникам христиан преследовать верующих даже без повеления императора, К. «представил ему книгу, составленную в защиту нашей религии, весьма полезную, исполненную разума и веры и достойную апостольского учения». «В ней, показывая свою глубокую старость, он говорит, что видел весьма многих, которые при жизни Господа, страдая в Иудее от различных болезней, получили исцеление и которые воскресли из мертвых» ( Idem. De vir. illustr. 19). Сведения блж. Иеронима восходят к данным Евсевия и представляют собой, по мнению мн. исследователей, весьма произвольную их комбинацию (см.: Pratscher. 2010. P. 183). Соотнесение апологета К., к-рому были известны еще представители 1-го христ. поколения, с Афинским епископом, поставленным во времена сщмч. Дионисия Коринфского, жившего, согласно Евсевию, в правление имп. Марка Аврелия (161-180), невозможно по хронологическим причинам. Более вероятным представляется отождествление апологета К. с одноименным пророком, о к-ром пишет Евсевий. Это предположение основано на относительной близости их упоминания в «Церковной истории» ( Euseb. Hist. eccl. III 37. 1; IV 3. 1-3) и на принадлежности к апостольской традиции. Важным фактором является также то, что Евсевий относит прор. Кодрата к тем преемникам апостолов, сочинения к-рых сохранились («предание апостольского учения посредством письменных памятников» - Ibid. III 37. 4). Упоминание прор. Кодрата в числе малоазийских епископов может указывать на его связь с малоазийской традицией, что делает еще более вероятным его соотнесение с апологетом К., поскольку свидетельство К. о воскрешенных Спасителем из мертвых, которые жили вплоть до времени имп. Адриана, подтверждено также еп. Папием Иерапольским ( Boor C., de. Neue Fragmente des Papias, Hegesippus und Pierius in Bisher Untbekannten Excerpen aus der Kirchengeschichte der Philippus Sidetes. Lpz., 1888. S. 170. (TU; 5/2); ПМА. 2003. С. 450 [фрагм. «Церковной истории» Филиппа Сидского]). |
| Во всех толкованиях мистерий Кора соотносилась с человеческой душой, умыкаемой из своих небесных жилищ, увлекаемой в земное бытие, восхождению откуда и обучали в мистериях. Кора увозится Аидом - обманным женихом, спасается Иакхом - по разным версиям мифа - сыном и/или истинным женихом бессмертной души. Соединение в одном облике сына и истинного жениха вряд ли может смутить христианина, вдумывавшегося в основы своей религии. Христос - Сын человечества, принесшего ему, как поется в рождественской стихире, " чистую Деву Мати " , и одновременно - Жених человечества, ставшего Церковью; Сын и Жених всякой жаждущей спасения и света души. Характерно, что эпиграф к роману, взятый из Евангелия от Иоанна, - это евангельский текст, в наибольшей степени относящийся и к Элевсинским мистериям, где младенец-Иакх - колос, выбившийся из ада - и из чрева Персефоны, возносящийся ввысь, но и душу ее возносящий с собою. Интересно, с этой точки зрения, то обстоятельство, что жены Федора Павловича, умыкнутые им, все мертвы (в земле), и все оставили сыновей, из них проросших и покинувших адское место родительского дома, причем сходство или производность качеств сыновей по отношению к матерям подчеркнуты. В свете сказанного неслучайным представляется и то настойчиво отмеченное и странное (потому что как бы ни для чего не пригодившееся в романе) обстоятельство, что Алексей приезжает в родной дом исключительно с целью найти могилу матери. Но прежде всего, эпиграф имеет отношение к самому сокровенному брака, к тому, что собственно и есть его осуществление. Один из древнейших и вечных образов - сеятель как муж земли, жена - как поле возделываемое. Но одновременно притча о сеятеле в Евангелии в своем толковании переводит разговор в духовный план, и уже душа оказывается землей (плодородной или нет), а Сеятелем оказывается Господь. Таким образом, мотив брака разворачивается на трех уровнях: муж - жена; человечество - земля; Христос - человечество. Муж взращивает и возделывает жену, как человечество - землю, как Христос - человечество. И на каждом уровне есть столь пугающая Достоевского в его собственном браке возможность сбить с пути и толку воспитуемого, стать для него низводящим Аидом, а не возводящим Иакхом; или - для воспитуемомго - совершить неверный выбор, возможный даже и в том случае, если муж один и не имеет соперника: пойти за низменными страстями мужа, а не за его высокими стремлениями, выбрать в нем соблазнителя, а не спасителя. |
| Его, конечно, и в помине не было. Главным лицом всего Элевсинского культа потом была уже Персефона, богина Ада и, следовательно, всей посмертной будущности человека. Припомним, что Плутона на грех натолкнула Афродита, не вытерпевшая намерения Персефоны быть „как Диана“, т. е. остаться девственницей... Далеко ли отсюда до заключения, что таже анти-девственичная интенция проводилась и в Персефониных мистериях?.. Что сказать, наконец? Всячески желалось бы, чтобы знаменитые „таинства“ достойны были этого почтенного имени. Но христианские писатели (Климент Алекс., Тертулиан, Феодорит, Арнобий) в один голос утверждают о них нечто, сводящееся хотя действительно к предметам „тайным“, но вовсе не святым и ни от кого на свете еще не признанным чистыми. Sapienti sat. Обо всем вышеизложенном мне множество раз приходилось думать на самом месте бывших таинств. Резюмирую потому теперь свой взгляд на любопытную, но весьма неясную, страницу религиозной жизни древних Греков. Мы осмотрели все, что Археологическое общество Афинское успело отнять в Элевсине у земли-матери, располагая весьма ограниченными к тому средствами. Выявлены части огромного, целомраморного здания Перикловой эпохи, и вместе подвалы с кирпичными сводами, говорящими о римском периоде места. Полюбопытствовали видеть памятную мне мозаику на дворе одного частного дома, осмотрели церковь сельскую, византийского стиля с высоким куполом, опирающимся на 4 мраморные колонны, видели и местный музей, в который обращена другая „загородная“ церквица, и кончили отдыхом в „гостиннице“ в ожидании спадения полдневного жара. Перед нами высматривало из-за кровель домов море, а за ним высился Саламин – пресловутой памяти. Но, прежде чем клики морской победы огласили берега Аттики, в местах тех царствовал Эвмолп, знать не знавший царя Афинского Эрехфея. По тогдашним понятиям, это уже было достаточным основанием к тому, чтобы последний напал на первого, победил его и царство его обратил в свою провинцию. Таковы тогда были цари и царства! Такие же, вероятно, были и их междуусобные войны! Писатели историки раздували их подогретым патриотизмом, а то и просто риторикой до размеров действительных сражений. |
| Затем Юлиан отправился учиться в знаменитый Афинский университет, где тогда проходили курс обучения будущие свв. Василий Великий и Григорий Богослов. Позже они вспоминали Юлиана как замкнутого и нелюдимого юношу. Еще в 351 г. Юлиан тайно оставил христианство и принял посвящение в элевсинские мистерии. В том же году его брат Галл был назначен кесарем в Антиохии, но его правление было настолько кровавым, что в 354 г. Констанций отозвал его и казнил. Естественно, у Юлиана были поводы опасаться за свою жизнь. Однако в 355 г. Констанций вызвал Юлиана из Афин в Италию, женил его на своей сестре и назначил кесарем Галлии и Британии. Юлиан сделал своей резиденцией Лютецию (Париж), откуда он удачно отражал атаки германцев из зарейнских земель и снискал любовь армии и населения воинской храбростью и мудростью правления. В 360 г. Констанций, почувствовав усиление влияния Юлиана, вызвал его к себе. Тот, зная судьбу брата, колебался. Солдаты, горячо любившие своего кесаря, провозгласили его августом. Констанций, естественно, этого не признал. Началась подготовка к гражданской войне, но в 361 г. Констанций неожиданно умер от горячки, приняв на смертном одре крещение, и Юлиан в одночасье стал единодержавным правителем. Восшествие Юлиана на престол имело немедленные последствия для Церкви. Еще на Богоявление 360 г. он принимал участие в богослужениях в галльских церквах. Возможно, он не хотел ссориться с христианами ввиду предстоящей войны с Констанцием, а может быть, это было знаком вежливости для его жены-христианки Елены, которая умерла бездетной в том же году. В 361 г. Юлиан открыто провозгласил себя язычником и противником христианства. Он знал христианство изнутри и поэтому был убежден, что худшим оружием против него было бы гонение, сделавшее из «галилеян» мучеников. Гораздо эффективней - высмеивать их и предоставить самим себе, чтобы они передрались между собой. С большим удовлетворением он узнал, что как только до Александрии дошли вести о смерти Констанция, толпа язычников буквально разорвала на части арианского епископа Георгия, оскорбившего храм гения города. Юлиан мягко пожурил александрийцев за самосуд, но проявил гораздо больший интерес к приобретению редких книг из библиотеки Георгия. |
| Скажу кратко о всех других: Квадрат, ученик апостолов и первосвященник Афинской Церкви, для императора Адриана, когда он посещал элевсинские мистерии, составил книгу в защиту нашей религии. Книга эта имела такой удивительный успех, что блестящий ум автора укротил самое жестокое гонение. Аристид философ, муж красноречивейший, тому же императору представил апологию за христиан, которая вся была составлена из мнений философов. Примеру его впоследствии подражал Иустин, также философ, представивший Антонину Пию, сыновьям его и сенату книгу против язычников, в которой с полной свободой защищал поношение Креста и воскресение Христово. Что сказать о Мелитоне, епископе Сардийском, об Аполлинарии, священнике Гераполитанской Церкви, Дионисии, епископе Коринфском, Тациане, Вардесане, Ирине, преемнике мученика Фотина, которые во многих творениях объясняли начала всех ересей и происхождение их из известных философских мнений? Пантен, философ стоической школы, как славившийся особенной образованностью, был послан Димитрием, епископом Александрийским, в Индию проповедовать Христа у браминов и философов этой страны. Климент, пресвитер Александрийской Церкви, по моему мнению, муж ученейший из всех, написал восемь книг Стромат истолько же Уставов, книгу против язычников и три книги Педагога. Что в них неученое? Даже есть ли в них что-нибудь, что не относилось бы к общей философии? Подражая ему, Ориген написал десять Стромат, сопоставляя между собой мнения христиан и философов и все догматы нашей веры подтверждая свидетельствами из Платона иАристотеля, Нумения и Корнута. И Мильтиад написал против язычников прекрасное сочинение, и Ипполит, и Аполлоний, сенатор римский, составили свои небольшие произведения; есть книги и Юлия Африканского, описывавшего события прошедшего; и Феодора, который впоследствии был назван Григорием (св. Григорий чудотворец) — мужа апостольских знамений и добродетелей; и Дионисия, Александрийского епископа, и Анатолия, священника Лаодикийской Церкви; пресвитеров: Памфила, Пиерия, Лукиана, Малхиона, Евсевия, Кесарийского епископа, Евстафия Антиохийского и Афанасия Александрийского, Евсевия Емизенского, Трифилия Кипрского, Астерия Скифополита, Серапиона исповедника, Тита, епископа Бостранского; каппадокийцев: Василия, Григория, Амфилохия — все они наполняют свои сочинения таким множеством философских доктрин и мнений, что не знаешь, чему нужно больше удивляться в них — светской ли образованности или знанию Священного Писания. |
| Несмотря на отсутствие прямых свидетельств, есть данные косвенные, позволяющие сделать частичную гипотетическую реконструкцию того, что происходило на мистериальных действах. Информацию, касавшуюся различных сторон Элевсинских мистерий, можно найти в трагедиях Эсхила (который, кстати говоря, едва не поплатился за это своей жизнью), Софокла и Еврипида, в сочинениях Нонна Панополитанского, Павсания, Аполлодора, Евсевия Кесарийского , Диодора Сицилийского, Плутарха, Цицерона и некоторых других авторов. Идеологической основой, своеобразным духовным стержнем Элевсинских мистерий был миф о Деметре и Персефоне , который описан в Гомеровом гимне «К Деметре» 583 . Согласно мифу Персефона, дочь Деметры, вместе с подругами безмятежно гуляет по лугу и собирает цветы, как вдруг земля разверзается и на золотой колеснице, запряжённой конями, появляется бог подземного царства Аид (почитался в Риме как Плутон). По наущению и с согласия Зевса он хватает Деву и увозит её в своё царство. Испуганная Персефона отчаянно зовёт на помощь своего отца – Зевса, но её крик слышат только Гелиос – бог солнца и Геката – богиня ночного мрака. Девять дней Деметра тщетно ищет свою дочь, заглядывая в каждую пещеру и под каждый камень. Гимн содержит множество важных подробностей, характеризующих состояние скорбящей Деметры. Скитаясь по всему миру, Деметра всё это время не прикасалась к пище богов – амброзии, она постилась, шла вперёд, движимая гневом и болью утраты, распустив волосы и неся перед собой факел. Впоследствии все эти детали оказали огромное влияние на формирование внешней, ритуальной стороны Элевсинских мистерий. Деметра в отчаянии вопрошает Гекату и Гелиоса, не видели ли они случайно её дочь. Бог солнца сообщает ей, что Зевс решил выдать Персефону замуж за своего брата Аида. Деметра разгневана и обессилена. Она отказывается возвращаться на Олимп. Под видом старушки Деметра приходит в Элевсин – город в 20 километрах от Афин – и садится у Колодца Дев. Её замечают дочери царя Келея и подходят к ней. Богиня представляется им как Доя, сбежавшая от торговцев рабами, похитивших её и отвёзших на Крит. |
| Тем не менее «в большей степени, чем раньше, смерть стала восприниматься отдельным человеком как проблема, в то время как для общины она всегда являлась чем-то раз и навсегда предусмотренным, „запланированным“, поэтому обещания помочь в преодолении собственной смерти находили в людях живой отклик» 580 . Несмотря на то что мистерии выделились из религии общественной, в то же время их нельзя считать самостоятельной религией. Они, скорее, представляли собой особую, альтернативную форму религиозности, ставшую ответом на вечные вопросы о смысле жизни и неизбежности смерти. Мистерии были призваны помочь посвящаемым преодолеть смерть и получить гарантии блаженной посмертной участи. Итак, смысл мистерий – в поиске человеком путей победы над смертью и в обретении вечной жизни. Как замечательно сказал французский философ, антрополог и знаток Древней Греции Жан-Пьер Вернан, «мистерия как таковая претендует на постижение истины, скрытой от непосвящённых, причём такой, которая никоим образом не может быть „высказана“, „выставлена напоказ“; она недоступна официальному культу и сулит инициированному особую судьбу, не имеющую ничего общего с обычным положением гражданина. Таким образом, в противоположность публичности официального культа, таинство приобретает совершенно особое религиозное значение: оно вводит в религию идею личного спасения с целью преобразовать природу человеческого индивида независимо от общественного уклада, осуществить как бы его второе рождение, которое вырывает его из обыденной жизни и переводит в сферу жизни иного плана» 581 . В Древней Греции существовало множество тайных культов, но в силу того, что разглашать содержание таинств строго запрещалось, многие из них мы знаем лишь по названию. Всё же самыми знаменитыми и потому «документированными» лучше всего мистериями были мистерии, проводившиеся в Элевсине, а также дионисийский культ. §2 Миф о Деметре и Персефоне как идейная основа Элевсинских мистерий Сразу стоит оговориться, что у нас нет точной информации о том, как проходили Элевсинские мистерии. При посвящении мисты давали обет молчания, нарушение же клятвы жестоко каралось – смертной казнью через побиение камнями. Даже приняв христианство, бывшие участники таинств не решались разгласить виденное ими во время мистерий 582 . |
| В центральном очерке книге, посвящённом «Ареопагитикам», Балл объединяет свой художественный дар с поистине феноменальным проникновением в описываемую реальность. И неважно, что пользуется он авторитетными для XIX столетия, но ныне устаревшими трудами Коха и Штиглмайра. Даже в этом отношении Балл близок не к тезису последних о полной зависимости трактатов корпуса от прокловской диалектики, но скорее предвосхищает тезис Сафре о генетической связи формы этих текстов, но не их содержания. Гораздо более, нежели афинский неоплатонизм, Баллу интересны «Ареопагитики» как антигностическая стратегия. В этом пункте для Балла - не только оригинальность корпуса, но и вообще переход от античности к средневековью. Здесь же видится и причина связи Плотина, Прокла и Ареопагита - все они выступают союзниками по антигностическому фронту. Балл иногда излишне суров к гностицизму, находя его в трудах Климента Александрийского и, конечно же, Оригена. «Тем не менее, - пишет автор, - гностицизм продолжал существовать в христианском монашестве - том монашестве, которое появилось на исторической сцене в IV в., и на формирование которого самое большое влияние оказали Климент и апостол Павел» (С. 201). Именно борьбой с гностицизмом I века объясняет Балл авторскую фикцию корпуса. Для автора это вполне естественно - в своих трудах «Дионисий» представляет себя тем «Ареопагитом», о котором упоминается в Деяниях апостолов. Исторический Ареопагит разводится Баллом с персонажем св. ап. Луки. Последний для него - архонт-басилей дионисийских мистерий, побеждённый ап. Павлом как пневматиком религии, в основе которой лежит распятие. Это и есть разрешение извечного противостояния Иерусалима и Афин. В трудах Ареопагита Баллу слышится отголоски Элевсинских мистерий, их экстатического словаря, в том числе и лексикон мага Телестика, а «Послание к Поликарпу» - вообще автобиографическое свидетельство о выучке в египетском храмовом городе Гелиополисе. Здесь Балл и критикует тех же Коха и Штиглмайра, ведь принимая их точку зрения, «мы упускаем из виду, что Дионисий постигал идеологию этого круга для того, чтобы лучше ему противостоять, и что, с другой стороны, упомянутые неоплатоники (Ямвлих, Прокл) сами опирались на более древнюю традицию ... Именно им Дионисий и объявляет войну: ту войну, в ходе которой астральная магия всех времён низвергается со своих царственных высот и характеризуется как некая форма невежества» (С. 222). |
|
|
