| бым причтом. Устройство этой больницы с вековым её обеспечением стоило, как мне сказывали, не менее миллиона рублей ассигнациями. Что касается до уезда, то все, как Шуйские, так и окрестные мануфактуристы получали для своих фабрик единственно из рук Киселева хлопчатую бумагу пряденую и пользовались неограниченным кредитом. Иван Диомидович, хотя сам и не получил высокого образования, но сочувствуя всему доброму и полезному, основал у себя библиотеку, ежегодно пополнявшуюся всякого рода литературными произведениями. И эта библиотека была открыта для всех желавших ею пользоваться; из ней брали для чтения книги все почти помещики Шуйского уезда, большей частью, люди небогатые. Но по мере расширения торговых оборотов, год от году возрастала у Киселевых и роскошь. Дом не очень обширный, но блиставший всякого рода украшениями; прислуги при доме до 300 человек; лошади и экипажи самые дорогие; оранжереи и птичники с разнообразными птицами; ежедневные почти пиры, балы и всякого рода увеселения. Одним словом, в роскоши Киселевы не уступали иному владетельному немецкому князю или герцогу. Мне сказывали, что они получали чистого годового дохода до миллиона рублей и проживали до 700 т. рублей; хотели бы проживать более, но не умели уже. Вслед за Киселевыми умер в Дувилове попечитель единоверческой церкви купец С.П. Балин. С его смертью в моей памяти соединяется следующий случай. Ему вверен был прихожанами известный капитал для выдачи ежегодного жалованья причту. Между тем, он в течении нескольких лет не выдавал жалованье, несмотря на частые ему напоминания. Наконец, когда постигла его болезнь и ему угрожала неизбежная смерть, он решился расстаться с вверенным ему сокровищем. Призвав причт, он выдал ему в раз за несколько лет жалованье. Как теперь помню, зять мой Василий Александрович (Левашев) принёс домой в платке целую груду серебряных рублей. Меня заставили пересчитывать, и я насчитал 120 рублей. Такого богатства никогда в доме моего зятя не было. —62— 1830 г. В конце октября нас потребовали наконец через благочинных в школу для продолжения учения. |
| К такому же выводу приводит и анализ социального состава опричной верхушки. Курбский и другие писатели-аристократы подчеркивают худородность новых друзей и советников Ивана. Известно, что и сам царь писал Василию Грязному: “За грехи мои случилось (и как нам это утаить), что отца нашего и наши князья и бояре нам стали изменять, и мы вас, холопов, приближали, желая от вас службы и правды” 337 . Но из других источников видно, что это не более чем риторический прием. Согласно Флетчеру, “бояре” и “дворяне” составляли примерно равную долю и среди опричников, и среди земских 338 . Мы находим в опричнине представителей практически всех известных тогда княжеских и боярских родов, и высказывается обоснованное мнение, что повивальной бабкой ее была старая московская знать 339 . Состав боярской думы опричнины представляется, во всяком случае, не менее аристократическим, чем боярской думы земщины 340 (Л. М. Сухотин находил первую даже более аристократической: среди ее участников не было “выскочек” вроде Ф. Адашева и Ф. Сукина, ставших думными боярами по царскому приказу еще во времена Избранной Рады) 341 . С. Б. Веселовский и А. А. Зимин 342 доказали, что земельная политика периода опричнины также не была специфически антибоярской, как думали многие вслед за С. Ф. Платоновым (полагавшим, что Иван выселял бояр с насиженных мест, где они пустили глубокие корни, а вотчины их раздавал опричникам). Веселовским выяснено, что в опричнину зачислялись главным образом земли, находившиеся во владении служилого дворянства и почти не включавшие уделов. Зимин же установил, что выселение бояр с опричных земель практиковалось далеко не так широко, как можно предположить на основании царского указа. Среди пострадавших от этой меры преобладают родственники казненных. Опричнина не изменила ни боярского по преимуществу характера крупного землевладения на Руси, ни структуры землевладения как такового. Важно помнить и то, что последнее “поколение” опричников, набранных царем после ликвидации первого “поколения”, составляли дети высшей титулованной знати – в большинстве своем выходцы из родов, старшие представители которых пострадали несколькими годами раньше. В последние годы опричнины туда зачисляются даже Шуйские 343 . Большинство конфискованных имений было возвращено родственникам первоначальных владельцев. Даже племянник князя Владимира Старицкого получил удел своего дяди 344 . По мнению Скрынникова, “опричнина не изменила общей политической структуры монархии, не уничтожила значения думы как высшего органа государства, не поколебала местнических порядков, ограждавших привилегии знати” 345 . |
| Годунов принадлежал к новому, второму поколению бояр московских. Представителями старого поколения были Патрикеевы и старые Шуйские с товарищами, помнившие хорошо свое происхождение, прежнее положение свое относительно великих князей и старавшиеся поддержать его. Это поколение было сломлено усилиями Uoahha III , сына его Василия и внука Uoahha IV . Годунов воспитался, достиг боярства во вторую половину царствования Грозного, в то время, когда боярин не мог безнаказанно обнаружить самостоятельность своего характера, когда он должен был сохранить свою жизнь, свое приближенное к царю положение только при ясном сознании своей слабости, своей полной зависимости, беспомощности, только заботливо наблюдая за каждым движением наверху и около себя, с напряженным вниманием озираясь на все стороны. Понятно, какое влияние должно было иметь такое положение на человека, особенно если природа этого человека не представляла сильного противодействия подобному влиянию, понятно, как подозрительность Грозного должна была заражать окружавших его, особенно тех, которые по слабости своей природы были восприимчивы к этой болезни. В числе таких, как видно, был и Годунов, человек очень умный бесспорно, быть может, более всех других вельмож способный к правительственному делу, быть может, яснее других понимавший потребности государства, главную из них – потребность просвещения, сближения с народами Западной Европы; человек благонамеренный, готовый сделать все возможное добро там, где дело не шло о его личных выгодах, но человек, не имевший столько нравственной твердости, нравственного величия, чтоб освободиться из-под влияния школы, в которой воспитался, чтоб, приближаясь к престолу, и на престоле, сбросить с себя боярство времен Грозного и явиться с царственным величием, тем более необходимым, что он был царь избранный, начинавший новую династию. Годунов, который, будучи боярином, казался достойным царствовать, явился на престоле боярином, и боярином времен Грозного, неуверенным в самом себе, подозрительным, пугливым, неспособным к действиям прямым, открытым, привыкшим к мелкой игре в крамолы и доносы, не умевшим владеть собою, ненаходчивым в случаях важных, решительных. |
| В нем он изливает свою глубокую скорбь на «свое крепости и силы изнеможение», но особенно на «утешающих неполучение, и другов верных оскудение и удаление духовных сынов и добрых приятелей... Свойственницы отчуждишася, продолжает описывать свою горькую участь митрополит, враждотворцы же радостне прескакают семо и овамо, вражды творяще, рати водвизающе врази не смиряются; бесове радуются; человецы смущаются...» 512 . Действительно, весьма тяжелое время выпало на долю последнего периода служения м. Даниила церкви, которое окончательно удалило его со сцены отечественной истории. Во время борьбы двух боярских партий Даниил пристал к кружку князя Ивана Бельского, тем более, что последний много обязан был митрополиту своим спасением от опалы великого князя. Этим поступком, само собою понятно, митрополит вооружил против себя Шуйских, которые действительно «держали гнев» на него и на Бельского 513 . Но выбор сделанный митрополитом оказался неудачным. Партия князя Бельского скоро пала, и Шуйские окончательно восторжествовали. Падение Бельского предзнаменовало собой несчастье и для митрополита. В нем он лишался не только опоры, но своею связью с ним вооружил против себя врагов партии Бельского. Конечно, Даниил хорошо понимал свое критическое положение, но поправить ошибку было уже не в его власти. Он, измученный нравственно, приготовлялся ко всякой случайности. Теперь он думал более о своей пастве и о своей душе. Ожидая с часу на час своего падения, Даниил решился дать последнее слово назидания своей пастве, и в январе 1539 г. разослал свое окружное послание «о смирении и соединении, и согласии, и о любви, и о соблюдении православной веры и закона», в котором он с чувством любвеобильного отца и с убедительностью лучшего проповедника изображает «вину лет сих и времен» и осуждает «несогласия и пререкания, разделения же и распрения» 514 . Василий Васильевич Шуйский хотя и враждовал на м. Даниила, но не осмеливался все таки употребить против него какое-нибудь насилие. За смертью Василия Шуйского власть перешла к его брату Ивану, который оказался более дерзким и страшным тираном, чем каким был его брат 515 . |
| Россия вела переговоры и с Персией. Так, в течение первых лет царствования Федора (или правления Годунова), проводилась Россией внешняя политика - не без хитрости и не без успехов, более осторожно, чем смело, с помощью угроз и обещаний, не всегда искренних. Русские не шли на войну, но готовились к ней, везде усиливали рать, проводили воинские смотры. Внутри царства все было относительно спокойно. Правительство занималось переписью людей и пашенных земель, налоговой политикой, заселением, пустующих земель, постройкой городов. В 1584 г. московские воеводы Нащекин и Волохов основали на берегу реки Северная Двина город Архангельск. Астрахань укрепили каменной стеной. Оживилось строительство в Москве. Основан город Уральск - около 1584 г. шестьсот или семьсот волжских казаков выбрали себе место жительства на берегах реки Яик. Это было время расцвета в истории донских и волжских казаков. От Азова до Искера гремела слава их удальства, раздражая турецкого султана и крымского хана. Казаки смиряли ногаев и утверждали власть московских царей за Уралом, в Сибири, В этих обстоятельствах, благоприятных для величия и целостности России, когда все доказывало ум и деятельность правительства, то есть Годунова, именно он стал ненавистен многим из бояр. Борис желал казаться скромным. Обычно он сидел четвертым от царя. Народ жалел царя Федора и ненавидел Годунова. Неприязнь потомков Рюрика, особенно Шуйских, к Годунову росла, Митрополит Дионисий, Шуйские, их друзья решили от имени всей России просить царя Федора, чтобы он развелся с бесплодной супругой, отпустив ее, и взял бы другую, чтобы иметь наследника. Выбрали, как пишут, и невесту: сестру князя Федора Мстиславского, отец которого, низверженный Годуновым, умер в Кириллово-Белозерской обители в 1586 г. Написали грамоту и утвердили ее целованием креста. Но Борис, имея мужество преданных ему людей, узнал об этом заговоре. Без гнева, без укоризны он пытался усовестить митрополита. Дионисий извинился, дал слово не разлучав супругов. Годунов обещал не мстить виновникам заговора. |
| Именно в это время происходит ожесточенная борьба за власть, замечательно отраженная А. К. Толстым в драме «Царь Федор Иоаннович». Противостоящий Годуновым могущественный клан князей Шуйских при поддержке митрополита Дионисия и епископа Крутицкого Варлаама, а также верхов московского посада обращается к царю Федору Иоанновичу с челобитьем о разводе с бездетной царицей Ириной и новом браке «чадородия ради». Речь идет о продолжении династии Рюриковичей, но вместе с тем и о власти Бориса Годунова во дворце. Прецедент был: еще живы были свидетели развода великого князя Василия III с бездетной Соломонией Сабуровой, состоявшей в родстве с Годуновыми. Разумеется, хитроумный потомок ордынского мурзы, выросший при дворе кровожадного и подозрительного царя, бывший опричник Годунов основывал свое влияние не только на власти сестры Ирины над слабовольным и слабоумным царем Федором Иоанновичем. Царский шурин уже успел присвоить себе ликвидированное некогда Грозным звание конюшего боярина — старшего в Думе. Из 13 человек, пожалованных новым царем в бояре, 8 принадлежали к годуновской группировке. Бориса отличали невероятная изворотливость человека, сумевшего выжить среди резни и пробиться наверх, оставаясь в тени, а также умение находить неожиданных союзников. Но и аристократы Шуйские имели мощную позицию в Думе, а главное — могли использовать глубочайшую ненависть народа к наследию опричнины. После того как 23 апреля 1586 г. скончался наиболее влиятельный в правительстве и популярный в народе земский боярин Никита Романович Юрьев, смертельная схватка между Годуновыми и Шуйскими стала неизбежной. Нанося удар по царице Ирине Федоровне, бояре, митрополит и их союзники были готовы на все, чтобы одновременно уничтожить царского шурина и его родственников. Борис Годунов понимал, что его противники не остановятся на изгнании из дворца Ирины. В жизни зятя Малюты Скуратова женщины играли слишком большую роль, чтобы он мог недооценить их поддержку и поступиться сестрой. Дворцовые покои сохранили в тайне обстоятельства того, как Годунов с сестрой и сторонниками отражали натиск Шуйских и Дионисия с их духовными и светскими союзниками на царя Федора Иоанновича. Известно, что острый конфликт возник в начале мая. Но уже около 14 мая борьба выплеснулась на московские улицы. Горожане во главе с богатейшими купцами — гостями — буквально осадили Кремль, требуя развода государя с женой. Исход этого народного возмущения хорошо известен. |
| На эту речь отвечал Гонсевский такими словами: «Правда, было у нас известие, что после великого государя вашего Ивана Васильевича остался сын Димитрий, и слышали мы, что Борис приказал его тайно убить. Но когда явился этот человек в наших государствах, то доказывал, что он истинный Димитрий Иванович и что Бог его чудесно избавил от смерти. Люди наши как прежде жалели, слыша о смерти Димитрия, так потом радовались, увидев его живого; а ваши люди и думные бояре посадили его на государстве. Теперь, как ты говоришь, узнали вы, что он не истинный Димитрий, и убили его. Нам до этого дела нет: пусть вам Бог помогает по правде вашей! Мы, послы, уверены в своей безопасности, ибо не только в христианских, но и в бусурманских государствах охраняют безопасность послов. Впрочем, благодарим бояр за расположение. Что же касается до старосты саноцкого и других людей, подданных его королевского величества, которые приехали с воеводой сендомирским, то они сюда прибыли не на войну, не с тем, чтоб овладеть Москвой, а на свадьбу, будучи приглашены тем, кто у вас был государем, и вами самими чрез посла вашего; они не имели ни малейшей догадки о том, чтоб это был не истинный Димитрий, не делали никаких бесчинств. Если же кто-нибудь из низшего звания людей сделал что-нибудь дурно – никто за виновных не стоит; но нельзя же всем терпеть за одного. Поблагодарите же бояр за их расположение и передайте от имени нашего желание, чтоб они постарались остановить пролитие крови людей его величества короля нашего, ни в чем невинных и обеспеченных миром. Сохрани Бог, если станут их мучить перед нашими глазами; тогда мы не только не можем удержать нашей челяди, но и сами не станем смотреть на пролитие крови наших братьев, а должны будем с ними все умирать; а что из этого вперед может выйти, думные бояре могут сами легко рассудить». Когда Нащокин принес эти слова боярам, Мстиславский, Шуйские и другие с большим рвением побежали по улицам останавливать кровопролитие. Шуйский побежал в Белый-город, где, как услышал, москвичи бились с Вишневецким. |
| Владея, совместно с братом, богатым наследием своего предка, он много делал добра не только для города, но и для всего Шуйского уезда. Много лет он был городским головой и на свои средства выстлал камнем городские улицы, устроил на площадях фонтаны, имел, кроме городской, собственную пожарную команду и с ней всюду первый являлся на пожары, содержал на свои средства при приходской Крестовоздвиженской церкви певческий хор и т.д. Но венцом его благодеяний для города была превосходная больница с домовой при ней церковью и особым причтом. Устройство этой больницы с вековым ее обеспечением стоило, как мне сказывали, не менее миллиона рублей ассигнациями. Что касается до уезда, то все, как Шуйские, так и окрестные мануфактуристы получали для своих фабрик единственно из рук Киселева хлопчатую бумагу пряденую и пользовались неограниченным кредитом. Иван Диомидович, хотя сам и не получил высокого образования, но сочувствуя всему доброму и полезному, основал у себя библиотеку, ежегодно пополнявшуюся всякого рода литературными произведениями. И эта библиотека была открыта для всех желавших ею пользоваться; из нее брали для чтения книги все почти помещики Шуйского уезда, большей частью, люди не богатые. Но по мере расширения торговых оборотов, год от года возрастала у Киселевых и роскошь. Дом не очень обширный, но блиставший всякого рода украшениями; прислуги при доме до 300 человек; лошади и экипажи самые дорогие; оранжереи и птичники с разнообразными птицами; ежедневные почти пиры, балы и всякого рода увеселения. Одним словом, в роскоши Киселевы не уступали иному владетельному немецкому князю или герцогу. Мне сказывали, что они получали чистого годового дохода до миллиона рублей и проживали до 700 т. рублей; хотели бы проживать более, но не умели уже. Вслед за Киселевыми умер в Дунилове попечитель единоверческой церкви купец С.И. Балин. С его смертью в моей памяти соединяется следующий случай. Ему вверен был прихожанами известный капитал для выдачи ежегодного жалования причту. Между тем, он в течение нескольких лет не выдавал жалованье, несмотря на частые ему напоминания. |
| Погибель Димитрия была устроена путем заговора. В ночь со вторника на среду с 12-го на 13-е мая Василий Шуйский собрал к себе заговорщиков, между которыми были и служилые и торговые люди, раздраженные поступками поляков, и положили сначала отметить дома, в которых стоят поляки, а утром рано, в субботу, ударить в набат и закричать народу, будто поляки хотят убить царя и перебить думных людей: народ бросится бить поляков, а заговорщики покончат с царем. В четверг, 15 мая, какие-то русские донесли Басманову о заговоре. Басманов доложил царю. " Я этого слышать не хочу, - сказал Димитрий, - не терплю доносчиков и буду наказывать их самих " . Царь продолжал веселиться: в воскресенье готовили большой праздник. Царский деревянный дом, построенный самим Димитрием, и дворец обставляли лесами для иллюминации. В пятницу, 16 мая, немцы подали Димитрию письменный извет о том, что в столице существует измена и следует как можно скорее принять меры. Димитрий сказал: " Это все вздор, я читать этого не хочу " . И Мнишек, и Басманов советовали не пренебрегать предостережениями. Димитрий ничему не верил и вечером созвал гостей в свой новый, красиво убранный дворец. Заиграло сорок музыкантов, начались танцы; царь был особенно весел, танцевал и веселился; а между тем Шуйский именем царя приказал из сотни немецких алебардщиков, державших по обыкновению караул у дворца, удалиться семидесяти человекам и оставил только тридцать. По окончании бала Димитрий удалился к жене в ее новопостроенный и еще неоконченный дворец, соединенный с царским дворцом переходами, а в сенях царского дворца расположилось несколько человек прислуги и музыкантов. На рассвете Шуйский приказал отворить тюрьмы, выпустить преступников и раздать им топоры и мечи. Как только начало всходить солнце, ударили в набат на Ильинке, а потом во всех других московских церквах стали также звонить, не зная, в чем дело. Главные руководители заговора: Шуйские, Голицын, Татищев, выехали на Красную площадь верхом с толпой около двухсот человек. Народ, услышавши набат, сбегался со всех сторон, а Шуйский кричал ему: " Литва собирается убить царя и перебить бояр, идите бить Литву! " Народ с яростными криками бросился бить поляков, многие с мыслью, что в самом деле защищают царя; другие - из ненависти к полякам за своевольство; иные просто из страсти к грабежу. Василий Шуйский, освободившись такой хитростью от народной толпы, въехал в Кремль: в одной руке у него был меч, в другой - крест. За ним следовали заговорщики, вооруженные топорами, бердышами, копьями, мечами и рогатинами. |
| " Нельзя не вспомнить о хитрости москвитян, — читаем в записках, — уже многим известной. Самозванец намеревался отправить к королю посла; князья Шуйские предлагали для сего какого-то Ивана Безобразова, человека расторопного, с которым они тайно сговорились. Безобразов нарочно отказывался от этого посольства, представляя разные причины, но князь Василий (Шуйский, — А. Б.) выбранил его в присутствии Самозванца, а сему последнему сказал, что нелегко найти человека способнее Безобразова к этому посольству; и так Безобразов, как будто против воли, принял на себя сию обязанность. Безобразов, застав короля в Кракове, исправлял посольство, публично от имени Самозванца, по обычаю, сохранившемуся между государями, извещая, что он с помощию Божиею воз-сел на престоле предков, благодаря короля за его благосклонность и доброжелательство и предлагая соседскую дружбу; тайно же объявлял канцлеру литовскому (Льву Ивановичу Сапеге. — А. Б.), что желает переговорить с ним наедине. Но для избежания подозрения и потому, что здесь находились москвитяне, прибывшие с Безобразовым, неугодно было королю, чтобы канцлер запирался с Безобразовым. Решили, наконец, чтобы сей последний сообщил просьбы свои, если у него были какие, старосте Велижскому господину Гонсевскому (Александру Ивановичу, будущему наместнику Сигизмунда и Владислава в Москве. — А. Б.). Когда удалились свидетели, то он открыл поручение, данное ему от Шуйских и Голицыных, приносивших жалобу королю, что он дал им человека низкого и легкомысленного, жалуясь далее на жестокость, распутство и на роскошь его, и что он вовсе недостоен занимать московский престол; что они думают, каким бы образом свергнуть его, желая уж лучше вести дело так, чтобы в этом государстве царствовал королевич Владислав . Вот в чем заключались все поручения от бояр! " Гетман Жолкевский, воевавший позже против Василия Шуйского, а после его свержения ведший переговоры с московскими боярами об избрании Владислава на царство, отдававший все силы этому предприятию, способному, по его мнению, прекратить вековые распри между соседними славянскими державами, и покинувший Москву, когда Сигизмунд захотел присвоить ее себе, — был явно поражен подлостью изменников-бояр, хотя бы и идущей на пользу Речи Посполитой. Впрочем, как и Ян Замойский, Жолкевский был против войны с Россией, в которой ему пришлось затем участвовать по необходимости. |
|
|
