| Вместо того чтобы предостеречь ребёнка, дать ему полезный урок, мама даёт юному наследнику урок прямо противоположный: как «благополучно влипнуть» в опасную ситуацию — в будущем. Дети ещё не могут просчитывать последствия своих поступков (и проступков), им не хватает обыкновенного жизненного опыта — вот и попадают в переделки. Группа ребятишек играет в мяч на песчаном плесе, носятся, бегают туда-сюда, восторги и взвизги. Вдруг один мальчишка оступается и — с головой уходит под воду, выныривает, таращит глаза, беспорядочно хлопает по воде руками… потом выползает на берег и… все катятся со смеху… Дети часто не замечают потенциальной (или уже реальной) опасности места, и ситуация, которая становится почти трагичной, всё ещё может их забавлять. Не от равнодушия — чаще всего по неопытности ведут они себя так. «Какая неопытность, о чём вы?! — скажет кто-то. — Я ему сто раз говорила, а он…» Вот это и есть, на наш взгляд, основная причина, почему одним «везёт», а другим «не везёт». Да, мы оберегаем своих детей, мы предупреждаем их, мы обучаем их «технике безопасности», но… Но дети нас слушают, да не слышат. Не все, конечно. Но большинство из разряда «невезучих» — как раз такие. Кто не усваивает наши уроки. Мы говорим, а слова наши со свистом пролетают мимо ушей. Компания мальчишек лет 8- 9 сидит на лавочке и явно скучает. Во двор въезжает белая «Газель». Затормозила. Опустилось стекло, высунулся шофёр: - Эй, ребята, здесь Гагарина, 25? - Неа, — ответили они вразнобой. - А где? Опаздываю… Мальчишки, споря и переругиваясь между собой, шумно объясняют. В конце концов шофёр трясёт головой и говорит: - Запутали… — он распахивает дверцу. — Садись, что ль, дорогу покажете. Мальчишки замялись… Шофёр помахал десяткой: - Заработать хотите? Мальчишки переглянулись… трое не двинулись с места, а четвёртый — приподнимается. Кажется, ему хочется прокатиться… Интересное дело! Правилам безопасности мы обучаем детей буквально с пелёнок. («Не трогай ножик, он острый, порежешься»; «Смотри, там яма, упадёшь!»; «Не разговаривай с чужим человеком…» и т. д., и т. п.) И уж 9- летний ребёнок, верно, не раз слышал, что садиться в незнакомую машину нельзя. Так куда эти знания (внушения) подевались? |
| – Как тебя звать, парень? Я ответил. – Отец или мать дома? – прищурился шофёр. Я сказал, что и отец, и мать, и сестра – все сейчас дома, потому что уже вечер. – А машину к вам поставить можно? Я сказал, что никогда ещё не видел в нашем дворе машину, но он такой у нас широкий и длинный, что в нём и сто машин поставить можно. – Сто, говоришь? Тогда пойдём на переговоры, – сказал шофёр весело и захлопнул дверцу кабины. В избе он поздоровался бойко, с шоферской непринужденностью, представился: «Водитель Василий Абрамкин из Каратуза». И потом рассказал о своей беде, да так, что беда эта выглядела забавным и даже приятным приключением. Был он высок, широкоплеч, тёмен волосом, смугл лицом и довольно красив той неброской, но добротной мужской красотой, которой отличаются лица с крупными, правильными чертами. Правда, выдающийся подбородок был излишне тяжел, но этот недостаток скрашивала бесхитростная, располагающая улыбка. Отцу, видимо, сразу понравился этот парень, хотя он обычно трудно сходился с людьми и долго относился с недоверчивостью к новым лицам. – Как же ты заедешь в ограду, если сломался? – спросил он вроде безразличным тоном, в котором, однако, слышалось сочувствие. – На двадцать метров духу хватит, – ответил Василий, всё так же откровенно улыбаясь. Отец секунду подумал, постучал ногтем по столу и вдруг решительно скомандовал: – Шурка, пойди открой ворота! Да запри после хорошенько, на вертушку, понял? Я вылетел за дверь, довольнёхонький. Еще бы! К нам во двор заезжает машина! Настоящий «Уралзис». С зелёным кузовом. Теперь у нас будет знакомый шофёр. Да такой молодой, красивый и весёлый. Все ребятишки просто лопнут от зависти, когда узнают обо всем этом. Машина и впрямь завелась довольно скоро, но тарахтела с перебоями, словно то удалялась, то приближалась. Я распахнул ворота, кузов задним бортом пошёл на меня, будто стена; я отпрянул в сторону и из-за столба как заворожённый смотрел на колёса, умоляя их крутиться, пока мимо не проплыла кабина и «зис», показавшийся мне теперь таким огромным, не встал между крыльцом и сараем фарами в воротный проём. От них тянулись в улицу, всё расширяясь, снопы света, похожие на золотые вентеря. Я видел, как в них один за другим прыгали ребятишки, собравшиеся возле нашего дома, как они щурились и взмахивали руками, – и с большим сожалением, |
| Идёт по январскому льду полуторка. Справа и слева застыла Ладога. Всё сильнее, сильнее мороз над Ладогой. Коченеют ребячьи спины. Не дети сидят — сосульки. Вот бы сейчас меховую шубу. И вдруг… Затормозила, остановилась полуторка. Вышел из кабины шофёр Коряков. Снял с себя тёплый солдатский овчинный тулуп. Подбросил Оле, кричит: — Лови! Подхватила Оля овчинный тулуп: — Да как же вы… Да, право, мы… — Бери, бери! — прокричал Коряков и прыгнул в свою кабину. Смотрят ребята — шуба! От одного вида её теплее. Сел шофёр на своё шофёрское место. Тронулась вновь машина. Укрыла тётя Оля ребят овчинным тулупом. Ещё теснее прижались друг к другу дети. Девочка, девочка, снова девочка. Мальчик, девочка, снова мальчик. В самой серёдке — кроха. Большим оказался тулуп и добрым. Побежало тепло по ребячьим спинам. Довёз Коряков ребят до восточного берега Ладожского озера, доставил в посёлок Кобона. Отсюда, из Кобоны, предстоял им ещё далёкий, далёкий путь. Простился Коряков с тётей Олей. Начал прощаться с ребятами. Держит в руках тулуп. Смотрит на тулуп, на ребят. Эх бы ребятам тулуп в дорогу… Так ведь казённый, не свой тулуп. Начальство голову сразу снимет. Смотрит шофёр на ребят, на тулуп. И вдруг… — Эх, была не была! — махнул Коряков рукой. Поехал дальше тулуп овчинный. Не ругало его начальство. Новую шубу выдало. Медицинское задание Галя Сорокина медицинская сестра. Только-только закончила медицинские курсы. Прибыла по назначению в один из ленинградских госпиталей. Давно мечтала Галя стать медицинской сестрой. Училась прилежно. Торопила время. Ждала той минуты, когда наконец с полным правом наденет медицинский халат, представляла, как будет перевязывать раненых, как будет за ними ухаживать, как начнут её раненые нежно называть сестричкой. Прибыла Галя по назначению. — Медсестра? — Медсестра, — отвечает Галя. — Очень хорошо, — говорят Гале. Посмотрели на Галю. Девушка стройная, крепкая, вид спортивный. Принесли, поставили перед Галей два ведра. — Вот, — говорят, — для первого знакомства первое вам медицинское задание. |
| – Заставь своих лошадей сдвинуться с места, – приказал директор дочери, – а то мы опоздаем к началу спектакля! Но Оп-ля, ещё более тщеславная, чем её лошади, возмутилась: – Я – артистка, а не извозчик! – При этом она побледнела, затем покраснела, пожелтела и даже чуть не упала в обморок. – Я выступаю только перед десятью тысячами зрителей! Тогда Гвоздик, которому не терпелось как можно скорее добраться до ближайшего города, накинул на себя плащ и побежал к первому фургону. – А ну-ка я попробую! – воскликнул он, выпрягая головных лошадей. – Привязывайте фургоны один к другому. – Дурачок, что ты хочешь делать? – закричала на него Оп-ля. – Лошадьми распоряжаюсь я! Но Гвоздик, не обращая на неё внимания, взялся за оглобли первого фургона и втащил весь караван на вершину горы. Теперь спокойно можно было продолжать путь. Все присутствовавшие при этом были поражены. «Вот это сила! – подумал восхищённый директор. – Из этого мальчика я сделаю великого артиста!» Глава IV, в которой очень кратко говорится о Перлине Но что произошло тем временем с Перлиной? Она, как мы знаем, пошла за пожилой дамой, неся клетку с попугаем. – Синьора, – сказала, наконец, девочка, – мне пора возвращаться. – Как? – возмутилась дама, привыкшая всё за всех решать сама. – Я же взяла тебя в компаньонки… Теперь ты должна развлекать меня и всюду меня сопровождать. Разве ты не получила в задаток булочку? И потом, не забывай называть меня Миледи. – Ну, живо садись, – приказала она, показывая на огромный автомобиль, около которого, любезно придерживая открытую дверцу, сняв шляпу и низко кланяясь, стоял шофёр в ливрее. – Но я… – попыталась было возразить удивлённая Перлина. – Можешь меня не благодарить, – коротко отрезала Миледи. – Ты сразу же примешься за работу. Прежде всего ты причешешь попугая и разжуёшь для кота печёнку. Бедняжка, он старый и беззубый… Знаешь, я очень люблю животных и готова сделать для них всё, что угодно. Шофёр, заводи машину. Миледи действительно была очень странной женщиной. Перлина едва успела это подумать, как шофёр включил мотор и они поехали. |
| Мне показалось, что у наших спутников от этого нежданного комфорта, поднялось настроение. Попили чаю и улеглись. В 5 часов утра зазвонил мой будильник, и проводница за дверью сообщила: «Подъезжаем к Арзамасу!» Из тёпло-жаркого вагона мы сошли в темноту и снег. Народ вокруг нас куда-то побежал стайками, поспешили за толпой и мы; оказались на вокзале. Никита упрямо стремился к кассам автобуса. Нам нужно было ещё 60 км ехать до Дивеева. Вокруг шофёры легковых машин наперебой предлагали свои услуги, но Никитушка твердил об автобусе. Мы уже встроились в очередь билетных касс, когда к нам подошёл последний шофёр. — А может поедете? — как-то почти не настойчиво спросил он. Наши друзья были согласны ехать сразу. Никита недовольно буркнул: «Как хотите…» Было немножко странно и почти неправдоподобно оказаться в машине иностранной марки, чистой, мягко скользящей по заснеженной в ночи спящей природе. Все мы молчали, а для меня было страшно услышать первые слова нашего водителя; про себя я умоляла, лишь бы он молчал, потому как слова, должны были оказаться противными, глупыми, с комментариями, о которых и не хотелось думать, с ненужными в эти полтора часа разговорами, с расспросами, ну и всё остальное, что обычно объединяет людей случайных в таком месте и при таких обстоятельствах. Но наш шофёр долго молчал, потом заговорил, и после дву-трёх фраз мы поняли, что это нам подарок. Он говорил умно и обо всем сразу, как бывает только о русских — и о земле, которую нужно продавать и покупать, ругал Ельцина, Ленина и коммунистов, рассказывал интересно о себе, жене и дочери, с болью делился об арзамасских безобразиях, о разрушении церквей и поругании большевиками святых мест. Как всегда, не обошёлся он и без рассказов о чудесах, происшедших с ним самим. Через 20 минут весело бежавшая машина встала в ночи и метели. Наш шофёр недовольно вышел. Открыл капот, чего-то там ковырнул, вернулся за руль. — Плохо дело, видимо дальше не поедем, не проверил я аккумулятор, заменил на новый, поставил от другой машины. |
| Ну так вот, мы купили билеты на поезд. С нами вы выразили желание ехать московские друзья, муж и жена А. 3 января в 22 часа мы сели в поезд на Казанском вокзале, зашли в вагон, и были несказанно удивлены: вышитые занавесочки на окнах, мягкие матрасы, чистое бельё и все прочие атрибуты так называемого СВ. Мне показалось, что у наших спутников от этого нежданного комфорта, поднялось настроение. Попили чаю и улеглись. В 5 часов утра зазвонил мой будильник, и проводница за дверью сообщила: «Подъезжаем к Арзамасу!» Из тёпло-жаркого вагона мы сошли в темноту и снег. Народ вокруг нас куда-то побежал стайками, поспешили за толпой и мы; оказались на вокзале. Никита упрямо стремился к кассам автобуса. Нам нужно было ещё 60 км ехать до Дивеева. Вокруг шофёры легковых машин наперебой предлагали свои услуги, но Никитушка твердил об автобусе. Мы уже встроились в очередь билетных касс, когда к нам подошёл последний шофёр. — А может поедете? — как-то почти не настойчиво спросил он. Наши друзья были согласны ехать сразу. Никита недовольно буркнул: «Как хотите...» Было немножко странно и почти неправдоподобно оказаться в машине иностранной марки, чистой, мягко скользящей по заснеженной в ночи спящей природе. Все мы молчали, а для меня было страшно услышать первые слова нашего водителя; про себя я умоляла, лишь бы он молчал, потому как слова, должны были оказаться противными, глупыми, с комментариями, о которых и не хо телось думать, с ненужными в эти полтора часа разговорами, с расспросами, ну и всё остальное, что обычно объединяет людей случайных в таком месте и при таких обстоятельствах. Но наш шофёр долго молчал, потом заговорил, и после дву-трёх фраз мы поняли, что это нам подарок. Он говорил умно и обо всем сразу, как бывает только о русских — и о земле, которую нужно продавать и покупать, ругал Ельцина, Ленина и коммунистов, рассказывал интересно о себе, жене и дочери, с болью делился об арзамасских безобразиях, о разрушении церквей и поругании большевиками святых мест. Как всегда, не обошёлся он и без рассказов о чудесах, происшедших с ним самим. Через 20 минут весело бежавшая машина встала в ночи и метели. Наш шофёр недовольно вышел. Открыл капот, чего-то там ковырнул, вернулся за руль. |
| Тонкая пыль клубилась в кабине и залепляла глаза, пока мы мчались по кочковатой дороге. «Пыль, пыль, пыль, пыль... и отдыха нет на войне!» — стучали в мозгу слова Киплинга. Шофёр косился на моё заплаканное лицо и балагурил. Я беспомощно улыбалась. Ни на секунду я не верила, что смогу помочь сыну. Но лучше куда-то ехать, чем ждать у моря погоды. Нам навстречу из-за поворота вынырнул зелёный «Уазик». Мой шофёр притормозил и начал отчаянно сигналить: «Там Наташа, медсестра! Тебе надо её расспросить! Вдруг посоветует что!» Встречная машина остановилась. Я выскочила из своей и рванула дверь «Уазика». Кудрявая девушка в полевой форме безо всякого удивления повернулась ко мне. Её лицо тоже было засыпано пылью. На коленях — сумка, в которой было около десятка медицинских карт. Обмирая, я спросила, нет ли среди них принадлежащей Саше Иванову. Она поворошила бумаги. Потом медсестра Наташа достала из-под самого низа растрёпанную сшивку и протянула мне. «Держите! Сами передадите в медчасть в Новочеркасске. Думала не брать, оставить до следующего раза. Он ведь больше месяца в госпитале. Да передумала», — она вдруг улыбнулась. — «Сын? Я его помню: трудный случай. Как он, подлечили? Ему теперь положено полтора месяца отпуска. Вы за медкартой собрались? Чечня не для прогулок. Возвращайтесь с нами, шофёра я предупрежу». Я смотрела на запылённого светловолосого ангела, ежедневно мотающегося на передовую по разбитой дороге, где каждая поездка грозила стать последней. За каждым поворотом машину могла ждать засада. Как легко пулям и осколкам изрешетить зелёный брезент! И сиденья, покрытые лёгким порошком пыли, станут липкими от крови. Она могла попасть в плен к «воинам Аллаха». Есть ли что страшнее этой участи? Когда мы вернулись, город накрыл бархатный южный вечер. Мои сыновья — большой и маленький, всё сидели, ожидая меня, за углом в тени каштана. Я сжимала в руках заветную медкарту и в последний раз плакала. Уже от счастья. Это было явное чудо, сотворённое Богородицей по моим неловким, но жарким молитвам. Труженики — врачи госпиталя во Владикавказе, Галина Алексеевна, пожалевшая моего сына, бесстрашная Наташа, подарившая избавление от больших неприятностей, добродушный шофёр «Уазика», отвлекавший от горестных мыслей — все эти люди встретились на нашем пути не просто так. Непостижимым образом они стали реальным воплощением чудесной и скорой Небесной помощи... «Никого ещё, к тебе идущего, не отвергла, Радосте Моя!»… |
| Ложась, он кряхтел и пытался подкрепить себя привычным рассуждением: ни Наполеон, ни Гитлер не могли взять Британии потому, что имели врага на континенте. А у него — не будет. Сразу с Эльбы — марш на Ламанш, Франция сыпется как труха (французские коммунисты помогут), Пиренеи — с ходу штурмом. Блитц-криг — это, конечно, афера. Но без молниеносной войны не обойтись. Начать можно будет, как атомных бомб наделаем и прочистим тыл хорошенько. Уже уткнувшись в подушку щекой, перебрал последние бессвязные мысли: что в Корее тоже надо молниеносно; что с нашими танками, артиллерией, авиацией обойдёмся мы, пожалуй, и без Мирового Октября. Вообще путь к мировому коммунизму проще всего через Третью Мировую войну: сперва объединить весь мир, а уже там учреждать коммунизм. Иначе — слишком много сложностей. Не нужно больше никаких революций! Сзади, сзади все революции! Впереди — ни одной! И опустился в сон. 24. Бездна зовёт назад Когда инженер-полковник Яконов вышел из министерства боковым парадным ходом на улицу Дзержинского и обогнул черно-мраморный нос здания под пилястры Фуркасовского, он не сразу узнал свою «победу» и уже надавил было ручку садиться в чужую. Вся прошедшая ночь была густо-туманная. Снег, порывавшийся идти с вечера, вначале всё таял, потом пресекся. Сейчас, под утро, туман жался к земле, а натаявшую воду подбирало хрупким ледком. Холодало. Было уже скоро пять часов. В небе стояла чёрная фонарная ночь. Мимо проходил студент-первокурсник (он всю ночь простоял в парадном со своей возлюбленной) и с завистью поглядел, как Яконов садился в автомобиль. Он вздохнул — доживёт ли когда-нибудь, чтоб иметь машину. Не то, чтобы девушку покатать в легковой — он и в грузовике-то ездил только в кузове, в колхоз на уборочную. Но он не знал, кому завидовал… Шофёр спросил: — Домой? Яконов бессмысленно держал на ладони карманные часы, не понимая, что они показывали. — Домой? — спросил шофёр. Яконов дико посмотрел на него. — А? Нет. — В Марфино? — удивился шофёр. Хотя он ждал в бурках и в полушубке — он продрог, хотел спать. |
| Рука «механика» ослабла в подворотне. Он вовсе снял её с шеи Иннокентия во дворе. Вылезая через свою дверцу, он деловито сказал: — Выходим! И уже ясно стало, что был совершенно трезв. Через свою незаколоженную дверцу вылез и шофёр. — Выходите! Руки назад! — скомандовал он. В этой ледяной команде кто мог бы угадать недавнего шутника? Иннокентий вылез из автомобиля-западни, выпрямился и — хотя непонятно было, почему он должен подчиняться — подчинился: взял руки назад. Арест произошёл грубовато, но совсем не так страшно, как рисуется, когда его ждёшь. Даже наступило успокоение: уже не надо бояться, уже не надо бороться, уже не придумывать ничего. Немотное, приятное успокоение, овладевающее всем телом раненого. Иннокентий оглянулся на неровно освещённый одним-двумя фонарями и разрозненными окнами этажей дворик. Дворик был — дно колодца, четырьмя стенами зданий уходящего вверх. — Не оглядываться! — прикрикнул «шофёр». — Марш! Так в затылок друг другу втроём, Иннокентий в середине, минуя равнодушных в форме МГБ, они прошли под низкую арку, по ступенькам спустились в другой дворик — нижний, крытый, тёмный, из него взяли влево и открыли чистенькую парадную дверь, похожую на дверь в приёмную известного доктора. За дверью следовал маленький очень опрятный коридор, залитый электрическим светом. Его новокрашенные полы были вымыты чуть не только что и застелены ковровой дорожкой. «Шофёр» стал странно щёлкать языком, будто призывая собаку. Но никакой собаки не было. Дальше коридор был перегорожен остеклённой дверью с полинялыми занавесками изнутри. Дверь была укреплена обрешёткой из косых прутьев, какая бывает на оградах станционных сквериков. На двери вместо докторской таблички висела надпись: «Приёмная арестованных». Но очереди — не было. Позвонили — старинным звонком с поворотной ручкой. Немного спустя из-за занавески подглядел, а потом отворил дверь бесстрастный долголицый надзиратель с небесно-голубыми погонами и белыми сержантскими лычками поперёк их. «Шофёр» взял у «механика» малиновый бланк и показал надзирателю. Тот пробежал его скучающе, как разбуженный сонный аптекарь читает рецепт — и они вдвоём ушли внутрь. |
| шепётка (В.Д.) шепнёт [шепнуть] шереспёр (Даль) шереспёриться (Даль) шестерёнка, а также (БСРЖ) шестерённый шестерёночный шестерёнчатый шестёра (Е) шестёрка (цифра 6; группа из шести единиц; слуга в трактире; подхалим) шестёрка (БСРЖ) шестёрочный шестерён [шестерня] шестивёрстный шестивЕсельный и шестивёсельный шестилучёвый шестирублёвый шестопёр (род булавы) шереспёр шестерёнка шёл [идти] шёлк, в (на) шёлке шёлковый шёлкокомбинат шёлкокрутильный шёлкокручение шёлкомотальный шёлкомотальня шёлкомотание шёлкомотальщик, -щица шёлкообрабатывающий шёлкоотделительный шёлкоотделочный шёлкопрядение шёлкопрядильный шёлкопрядильня шёлкотканый шёлкоткацкий шёлкоткачество шёлк-сырец шёпот шёпотная беседа (РСЯР) шёпотом (нареч.) шёптанный шёрстка шёрстность шёрстный шибанёт [шибануть] шибздёныш, -и шиканёт [шикануть] шикнёт [шикнуть] (прост.) шимпанзёнок шимпанзёночек шинкарём [шинкарь] ширёвка (Е) ширнёшь(ся) [ширнуть(ся)] шировьё (БСРЖ) широкобёдрый широкоплёночный шитьё, шитьём шкапёнок (БСРЖ) шкапёночек (БСРЖ) шкарёнки (БСРЖ) шкурёха (девица л.п., Л. Толстой «Власть тьмы») (САМ) шкуродёр, а также (БСРЖ) шкуродёрный (НВРЛ) шлеёй [шлея], шленёха (БСРЖ) шлепёнки (Н.В. Гоголь, «Шинель») шлепётья (НВРЛ) шлёвка шлём-блём (СРВЖ) шлёмка (БСРЖ) шлёная (дохлая рыба) (Даль) шлёнда шлёндать шлёндить шлёндра (СРВЖ) шлёндрать шлёндрить шлёнка (порода овец) шлёнка (БСРЖ) и (СРВЖ) шлёнский шлёп (шлёпанье) шлёп (неизм.) шлёпа (Даль) шлёпалка шлёпало, а также (БСРЖ) шлёпанцы (Даль) шлёпанье (Даль) шлёпать(ся) (Даль) шлёпень (Даль) шлёпка (разг.) шлёпки (НВРЛ) шлёпни (Даль) шлёп-нога (Е) шлёпни (В.Д.) шлёпнутый шлёпнуть(ся) шлёпнуть (СРВЖ) шлёпывать (Даль) шлёт(ся) [слать(ся)] шлёх (берберская народность) шлычёк (шлык, головной убор) шляпёнка шмелём [шмель] шмелём (нареч.) (Е) шмотьё шмулём (нареч.) (Е) шмыгнёт [шмыгнуть] шнёная рыба (Даль) шнурёнок (БСРЖ) шнурёночек (БСРЖ) шнырнёт [шнырнуть] шофернёй [шоферня] шофёр шофёрить шофёр-лихач шофёрский шофёрство шофёр-тихач (НВМ) шофёрша шоффёр шпаклёванный и шпатлёванный |
|
|
