| Рукопись беловая, но затем проведена большая авторская правка – главным образом, зачеркивания: синим, красным, затем черным карандашом и, наконец, бледными чернилами. В нескольких местах вместо зачеркнутого написан новый текст, отдельные листы подклеены; правка проводилась в несколько приемов и в разное время. В результате зачеркиваний возникла несообразность: в первом действии опущен конец 14 вместе с началом 15 явления, и два явления объединились в одно. Однако последующие явления не были перенумерованы автором. В дальнейшем два явления обозначены одной цифрой: 20. В нашем издании эти неточности исправлены. На сохранившемся первом, чистом, листе – карандашная запись рукой Чехова, почти совсем стершаяся, обращенная к М. Н. Ермоловой. Читаются отдельные слова: «Посылаю Вам Мар Ник . Не пугайтесь. Половина зачеркнута. Во многих местах нуждается еще ющий А. Чехов». Рукопись пьесы поступила в Государственный архив в 1920 г. Как рассказывает Н. Ф. Бельчиков, в московском банке Русско-Азовского общества находились личные сейфы вкладчиков. Здесь хранились письма, документы, бумаги, ценные или памятные вещицы и т. д. Здесь был и сейф М. П. Чеховой. В нем обнаружилась рукопись пьесы – в том самом виде, в каком она была опубликована в 1923 г. Н. Ф. Бельчикову запомнился еще лежавший в том же сейфе шитый голубым бисером старинный ридикюль, возможно принадлежавший Е. Я. Чеховой. Нужно отметить важную особенность: это единственная рукопись Чехова, хранившаяся многие годы в сейфе. Все остальные его рукописи, в сущности, вообще не хранились. В печати первые сведения о большой пьесе, написанной Чеховым в молодости, появились значительно раньше того, как был обнаружен ее текст. В 1907 г. М. П. Чехов напечатал воспоминания (и повторил их в 1910 году), где рассказывал о нескольких утраченных пьесах: «Будучи учеником VII класса, Антон Павлович написал большую драму „Безотцовщина“ и ужасно смешной водевиль „Недаром курица пела“ и прислал их нам в Москву для прочтения. Я долго берег эти произведения, но, приехав затем в Москву поступать в университет, Антон Павлович отобрал их от меня и „Безотцовщину“ разорвал на мелкие кусочки…». |
| „А что, паны?“ перекликнулся Тарас с оставшимися куренями: „Есть ли еще порох в пороховницах? Не иступились ли сабли? Не утомилась ли козацкая сила? Не погнулись ли козаки?“ „Достанет еще, батько, пороху! Годятся еще сабли; не утомилась козацкая сила; не погнулись еще козаки!“ И рванулись снова козаки так, как бы и потерь никаких не потерпели. Уже три только куренных атамана осталось в живых. Червонели уже всюду красные реки; высоко гатились мосты из козацких и вражьих тел. Взглянул Тарас на небо, а уж по небу потянулась вереница кречетов. Ну, будет кому-то пожива! А уж там подняли на копье Метелыцю. Уже голова другого Пысаренка, завертевшись, захлопала очами. Уже подломился и бухнулся о землю начетверо изрубленный Охрим Гуска. „Ну!“ сказал Тарас и махнул платком. Понял тот знак Остап и ударил сильно, вырвавшись из засады, в конницу. Не выдержали сильного напору ляхи, а он их гнал и нагнал прямо на место, где были убиты в землю колья и обломки копьев. Пошли спотыкаться и падать кони и лететь через их головы ляхи. А в это время корсунцы, стоявшие последние за возами, увидевши, что уже достанет ружейная пуля, грянули вдруг из самопалов. Все сбились и растерялись ляхи, и приободрились козаки. „Вот и наша победа!“ раздались со всех сторон запорожские голоса, затрубили в трубы и выкинули победную хоругвь. Везде бежали и крылись разбитые ляхи. „Ну, нет, еще не совсем победа!“ сказал Тарас, глядя на городские стены, и сказал он правду. Отворились ворота, и вылетел оттуда гусарский полк, краса всех конных полков. Под всеми всадниками были все, как один, бурые аргамаки. Впереди перед другими понесся витязь всех бойчее, всех красивее. Так и летели черные волосы из-под медной его шапки; вился завязанный на руке дорогой шарф, шитый руками первой красавицы. Так и оторопел Тарас, когда увидел, что это был Андрий. А он между тем, объятый пылом и жаром битвы, жадный заслужить навязанный на руку подарок, понесся, как молодой борзой пес, красивейший, быстрейший и молодший всех в стае. Атукнул на него опытный охотник, — и он понесся, пустив прямой чертой по воздуху свои ноги, весь покосившись на бок всем телом, взрывая снег и десять раз выпереживая самого зайца в жару своего бега. Остановился старый Тарас и глядел на то, как он чистил перед собою дорогу, разгонял, рубил и сыпал удары направо и налево. Не вытерпел Тарас и закричал: „Как ?.. Своих ?.. Своих, чортов сын, своих бьешь ?..“ Но Андрий не различал, кто пред ним был, свои или другие какие; ничего не видел он. Кудри, кудри он видел, длинные, длинные кудри и подобную речному лебедю грудь, и снежную шею, и плечи, и всё, что создано для безумных поцелуев. |
| Что касается до других старинных саккосов, то из числа двадцати трёх более замечательные по ризничной описи за 1690 год представляются; саккос, шитый золотом по белому атласу в кругах и украшенный жемчугом, дробницами, плащами и каменьями, переделан был из риз архиепископа Пимена при митрополите Киприане в 1627 году. Саккос из крестчатой камки по лазоревой земле с двойными кругами, из коих в одном выткано: IC. XC. НИ. КА, а в другом имя Фотия – (Ф), устроен был из Фотиевских риз 565 при митрополите Киприане в 1627 году. В то же время переделан был из риз другой подобный саккос из крестчатого атласа по лазоревой земле, с ткаными кругами, крестами и херувимами 566 . Саккос из золотного атласа по лазоревой земле с большими кругами, пожалован был от патриарха в 1605 году 567 , вероятно, митрополиту Исидору. Саккос из золотного атласа по белой земле, устроен был из риз при митрополите Исидоре. Саккос из золотного крестчатого бархата сначала устроенный при митрополите Никоне с употреблением на него более фунта жемчугу от государыни царицы Марии Ильиничны, а потом в 1680 году переделанный царевной Татианой Михайловной для митрополита Корнилия. Саккос из участка двойного греческого по серебряной земле большими золотными травами и с шитьём греческим. Саккос из золотного атласа по зелёной земле с мелкими травами, пожалован от государыни царицы Марии Ильиничны митрополиту Никону. Саккос из объяри серебряной травчатой, пожалован от той же государыни царицы тому же митрополиту. Саккос из атласа золотного с ткаными крестами в кругах, пожалован в 1651 году от той же государыни царицы также митрополиту Никону. Саккос панахидной из таусинного бархата, пожаловав от той же государыни царицы тому же митрополиту. Саккос многокрестчатой из атласа червчатаго, пожалован в 1674 году от государя царя Алексея Михайловича митрополиту Иоакиму. Саккос аксамитный золотной с большими травами, подарен митрополиту Корнилию боярином князем Михаилом Яковлевичем Черкасским. Из этого краткого указания на некоторые саккосы по описи 1690 года видно 568 , что право носить оные дано новгородским митрополитам не в 1675 569 или 1667 570 году, а гораздо прежде, и именно не позже 1605 года, в который упоминается о саккосе, пожалованном от патриарха Иова новг. митрополиту Исидору. |
| Вам, верно, случалось слышать где-то валящийся отдаленный водопад, когда встревоженная окрестность полна гула, и хаос чудных, неясных звуков вихрем носится перед вами. Не правда ли, не те ли самые чувства мгновенно обхватят вас в вихре сельской ярмарки, когда весь народ срастается в одно огромное чудовище и шевелится всем своим туловищем на площади и по тесным улицам, кричит, гогочет, гремит? Шум, брань, мычание, блеяние, рев, — всё сливается в один нестройный говор. Волы, мешки, сено, цыганы, горшки, бабы, пряники, шапки — всё ярко, пестро, нестройно; мечется кучами и снуется перед глазами. Разноголосные речи потопляют друг друга, и ни одно слово не выхватится, не спасется от этого потопа; ни один крик не выговорится ясно. Только хлопанье по рукам торгашей слышится со всех сторон ярмарки. Ломается воз, звенит железо, гремят сбрасываемые на землю доски, и закружившаяся голова недоумевает, куда обратиться. Приезжий мужик наш с чернобровою дочкой давно уже толкался в народе. Подходил к одному возу, щупал другой, применивался к ценам; а между тем мысли его ворочались безостановочно около десяти мешков пшеницы и старой кобылы, привезенных им на продажу. По лицу его дочки заметно было, что ей не слишком приятно тереться около возов с мукою и пшеницею. Ей бы хотелось туда, где под полотняными ятками нарядно развешаны красные ленты, серьги оловянные, медные кресты и дукаты. Но и тут однако ж она находила себе много предметов для наблюдения: ее смешило до крайности, как цыган и мужик били один другого по рукам, вскрикивая сами от боли; как пьяный жид давал бабе киселя; как поссорившиеся перекупки перекидывались бранью и раками; как москаль, поглаживая одною рукою свою козлиную бороду, другою… Но вот почувствовала она, кто-то дернул ее за шитый рукав сорочки. Оглянулась — и парубок, в белой свитке, с яркими очами, стоял перед нею. Жилки ее вздрогнули, и сердце забилось так, как еще никогда, ни при какой радости, ни при каком горе: и чудно, и любо ей показалось, и сама не могла растолковать, что делалось с нею. „Не бойся, серденько, не бойся!“ говорил он ей вполголоса, взявши ее руку: „я ничего не скажу тебе худого!“ — „Может быть, это и правда, что ты ничего не скажешь худого“, подумала про себя красавица: „только мне чудно… верно это лукавый! Сама, кажется, знаешь, что не годится так… а силы недостает взять от него руку“. — Мужик оглянулся и хотел что-то промолвить дочери, но в стороне послышалось слово: пшеница. Это магическое слово заставило его, в ту же минуту, присоединиться к двум громко разговаривавшим негоциантам, и приковавшегося к ним внимания уже ничто не в состоянии было развлечь. Вот, что говорили негоцианты о пшенице: III |
| В декораторской было много света и водяных красок (последние разведены были в ведрах) и почти совсем не было мебели. Длинный деревянный некрашеный стол, сплошь покрытый кистями и баночками с красками, тянулся почти — во всю длину комнаты. Квадратная шестифутовая мраморная доска, заменявшая декоратору палитру, лежала на полу, а около нее одна из кистей, которою он наводил небо. Эта кисть была величиною с ту метлу, которою чистят ковры. Разглядев все это хорошенько, я вышел из мастерской и стал спускаться вниз. Немного пониже декораторской находилась гардеробная, хотя надо заметить, что в ней было не особенно много костюмов. Теперь костюмы берутся напрокат, по мере надобности, у костюмеров, магазины которых находятся недалеко от Ковент-Гардена и Дрюри-Лэна ; у них можно найти все, что угодно, за известную плату, понедельно. А прежде, как мне кажется, каждый театр имел свои собственные костюмы и сохранял их. Даже и в настоящее время у некоторых старомодных провинциальных театров есть гардероб, где можно найти все, что нужно; но такие театры составляют исключение и обыкновенно костюмов в запасе или совсем не держат, а если и держат, то очень немного. И здесь тоже было только несколько пар растянувшихся и мешковатых триковых панталон, с полдюжины заржавевших жестяных шлемов, в одном углу целая куча башмаков из буйволовой кожи — половина из них на правую, а половина на левую ногу — кому придется надевать, тот их и разбирай; несколько довольно красивых жилетов — красных и голубых с желтым отливом; в таких жилетах появляются на сцене йоркширцы, когда они приезжают в Лондон; черные плащи для тех актеров, которым понадобится скрываться, и полный костюм, шитый блестками. Таковы были главные костюмы и, надо заметить, все довольно поношенные. Между двором и сценой находилась очень большая комната, в которой были собраны такие разнородные вещи, что я сначала счел ее за склад какого-нибудь товарищества, с которым театр ведет дело. Но это была только бутафорная, а предметы в ней находящиеся, бутафорские вещи или так называемые «подпоры», названные так, вероятно, потому, что они поддерживают пьесу . |
| Постмодернизму интересны феномены, за которыми нет ноуменов; интересны явления, оторванные от «вещей в себе». Лишь это и призвано вызывать постмодернистскую «эстетическую сенсацию». И если можно говорить о концепте «перемещённых предметов», это безусловно есть концепт вседозволенности человека, рискующего развоплощать то, что было воплощено по воле Творца. В конце концов, перемещённые предметы постмодернизма — это нос, сбежавший от гоголевского майора Ковалёва. Нос, который вдруг одевается в мундир, шитый золотом, с большим стоячим воротником, в замшевые панталоны, пристраивает по бедру шпагу, прикидывается статским советником и даже молится в Казанском соборе. То, что повергало в мистический ужас Гоголя в его фантастической и сатирической повести, то, что казалось свидетельством мирового абсурда: вещь, изменившая свой статус, — сделалось даже не курьёзом, а обыденным делом постмодернизма. «Перформанс» Эффект перемещённых предметов лежит в основе и постмодернистских акций, называемых перформансами (performance: театральное представление или перформация — перекодировка), проводимых на публике, среди толпы, «в жизни». Одной из самых бескорыстных и изящных акций такого рода было запускание по Москве-реке огромного, чуть ли не десятиметрового, сшитого из ярких лоскутов воздушного шара. Зрелище это было рассчитано не столько на тех, кто присутствовал при «запуске», сколько именно на тех, кто ничего о нём не знал и кого этот шар, плывущий среди бела дня в самый разгар брежневщины, мог поразить и наверняка поразил. Суть акции в том, чтобы вызвать удивление, неадекватную реакцию, «перформировать» реальность. Группа художников «Секция абсолютной любви» в качестве перформанса устроила похороны щуки в Александровском саду под кремлёвской стеной. Закопали. Тут же поставили зажжённую свечку. Прохожие и туристы поглядывали на них сочувственно, покачивали сокрушёнными головами, спрашивали друг друга: «А кого хоронят?». Одним из характерных перформансов было изготовление торта в форме лежащего тела Ленина, такого, каким оно видится в мавзолейном гробу, да ещё и в натуральную величину. На поедание кондитерского мёртвого тела была приглашена публика, в том числе и милые детки, которые ничтоже сумняшеся запихивали себе в рот части трупа вождя. В прессе («МК») эта чудовищная акция была откомментирована лишь некоей возмущённой коммунисткой-пенсионеркой, которая сочла своим долгом «заступиться за Ленина», к вящим восторгам устроителей перформанса. |
| Чтобы восстановить Высогорец, Рязапова и Абдрахманову в должности, есть все основания, считает сопредседатель «Действия» Андрей Коновал: — Все это было сделано крайне грубо и топорно, с очевидными натяжками. У Рамиля Рязапова, как и у его уволенных коллег, нет ни одного действующего дисциплинарного взыскания. Есть закрытый перечень нарушений, за которые можно уволить вот так сразу, — например, хищение, пьянство, прогул. Ничего из того, что им вменяют, никоим образом не может быть. Люди якобы не вышли — и у них [руководства] сразу оказывается заготовленный приказ, шитый абсолютно белыми нитками, — комментирует Коновал. Как объяснил правозащитник, привлечь сотрудников к работе в выходной день можно только с их письменного согласия (ч.2 ст. 113 Трудового кодекса). — Посылать такой приказ почтовым отправлением, заведомо зная, что оно не может быть доставлено вовремя — это или сознательное вредительство, или служебная халатность, — заключает Коновал. Он считает, что этими увольнениями руководство ЦРБ устрашает коллектив. Правозащитник обратил внимание: медики проявили ответственность и не отказались работать в неукомплектованных бригадах при большом количестве вызовов. — Работодатель в этой ситуации поступает особо циничным образом — в ответ берет и увольняет работников, замену которым найти практически невозможно. Нет никаких сомнений, что мы их восстановим. Трое уволенных медиков уверены в своей правоте, но чувствуют себя растерянными. Когда главврач отдавал трудовую книжку Вере Высогорец, она пыталась доказать, что происходящее — абсурд: — Валерий Сергеевич, вы понимаете, что сейчас какая-то ерунда творится? Это просто полная чушь — то, что вы сейчас делаете, вы же это понимаете. — Нет, я действую в рамках закона. Вас уведомили, а вы не вышли. Объяснять что-то главврачу было бесполезно, поделилась Высогорец с корреспондентом «Правмира»: — Не знаю, это очень спланировано было все… Я поехала [на работу] разобраться с графиком, а меня ждала моя готовая трудовая книжка. |
| А время бежит да бежит; вот я уже переступил через 4-й десяток; период жизни, в котором умственная деятельность достигает высшей точки своего развития, уже прошел; мои брюшные полости раздвигаются все больше и больше, и я начал, как говорится, идти в тело. Когда уже прежде, до сего периода, ни одна мысль не могла протолкаться мне в голову - чему же быть теперь? Не думать сделалось мне привычкою, второю природой. Когда от ослабления сил нельзя мне выехать - мне скучно, очень скучно, а отчего? - сам не знаю. Примусь раскладывать гран-пасиянс - скучно. Бранюсь с женою - скучно. Пересилю себя, поеду на вечер - все скучно. Примусь за книгу - кажется, русские слова, а словно по-татарски; придет приятель, да расскажет, я как будто пойму; стану читать - опять не понимаю. От всего этого на меня находит, что говорится, хандра, за что жена меня очень бранит; она спрашивает меня: разве чего мне недостает, или я в чем несчастен? - я приписываю все это геморрою. Вот я болен, в первый раз жизни; я тяжело болен, - меня уложили в постель. Как неприятно быть больным! Нет сна, нет аппетита! как скучно! а вот и страдания! чем заглушить их? Как приедут люди поговорить, - ибо вся моя родня свято наблюдает родственные связи, - то как будто легче, а все скучно и страшно. Но что-то родные начинают чаще приезжать; они что-то шепчутся с доктором, - плохо! Ахти! говорят уж мне о причастии, о соборовании маслом. Ах! они все такие хорошие християне, - но ведь это значит, что я уже при последнем конце. Так нет уже надежды? Должно оставить жизнь - все: и обеды, и карты, и мой шитый мундир, и четверку вороных, на которых я еще не успел поездить, - ах, как тяжело! Принесите мне показать новую ливрею; позовите детей; нельзя ли еще помочь? призовите еще докторов; дайте какого хотите лекарства; отдайте половину моего имения, все мое имение: поживу, наживу - только помогите, спасите!.. Но вдруг сцена переменилась: страшная судорога потрясла мои нервы, и как завеса упала с глаз моих. Все, что тревожит душу человека, одаренного сильною деятельностию: ненасытная жажда познаний, стремление действовать, потрясать сердца силою слова, оставить по себе резкую бразду в умах человеческих, - в возвышенном чувстве, как в жарких объятиях, обхватить и природу, и человека, - все это запылало в голове моей; предо мною раскрылась бездна любви и человеческого самосведения. Страдания целой жизни гения, неутолимые никаким наслаждением, врезались в мое сердце - и все это в ту минуту, когда был конец моей деятельности. Я метался, рвался, произносил отрывистые слова, которыми в один миг хотел высказать себе то, на что недостаточно человеческой жизни; родные воображали, что я в беспамятстве. О, каким языком выразить мои страдания! Я начал думать! Думать - страшное слово после шестидесятилетней бессмысленной жизни! Я понял любовь! любовь страшное слово после шестидесятилетней бесчувственной жизни! |
| В прошлом году Минтимером Шаймиевым уже были сделаны официальные заявления о том, что " Основы православия " (читай - " Основы православной культуры " ) не будут ни при каких обстоятельствах допущены в школы Татарстана. Однако очевидно, что в нынешней России чисто запретительными мерами, основанными на одних лишь религиозных антипатиях регионального лидера, отделаться от ненавистной дисциплины достаточно трудно. Введение же в противовес ей " светской " альтернативы создаст " законные " основания для такого запрета. Робко звучавшие в прошлом году предложения решить этот " болезненный " для этнократической элиты Татарстана вопрос за счёт параллельного преподавания " Основ православной культуры " и " Основ исламской культуры " поддержки в казанских " верхах " не нашли: то ли по причине " остаточного атеизма " их представителей, то ли из-за неуверенности в конкурентоспособности местных исламоведов. Вот и решили сделать упор на " Истории религий " . При этом не только местных, но и столичных учёных, получивших сей шитый белыми нитками идеологический заказ (который, впрочем, следует думать, имел весьма щедрое финансовое обеспечение), ничуть не смутило даже то обстоятельство, что им предстояло в условиях искусственного цейтнота заново " изобретать велосипед " . Во-первых, дело в том, что история религий в той или иной мере давно уже присутствует в качестве компонента во многих обязательных дисциплинах историко-обществоведческого цикла, преподаваемых в российских школах. В результате неизбежно возникнет дублирование дисциплин, чего, естественно, не могут не понимать и местные министерские работники, но кто же из-за таких " мелочей " попрёт против " батьки " (в местном варианте - " бабая " ). Во-вторых, как уже было объявлено ранее (см.: http://www.pravoslavie.ru/news/070601152134), с осени этого года в ряде школ Москвы и некоторых российских регионов будет введён факультативный курс по истории религий на основе академического учебного пособия " Религии мира: история, культура, вероучение " , подготовленного коллективом авторов под руководством директора Института всеобщей истории РАН академика Александра Чубарьяна и академика Григория Бонгард-Левина. При этом Александр Чубарьян подчёркивает, что данный учебник не является альтернативой " Основам православной культуры " , и они могут преподаваться параллельно (см.:/st.php?idar=8768). Понятное дело, об этом достижении конкурирующей с сахаровской " фирмы " в Татарстане предпочитают благоразумно помалкивать. |
| Хотя и у Мейера сказано не полно. Я смотрю глубже. Там формалистическое, искусствоведческое. Но если есть у него такая материя, покажи. У тебя не заострено. А мне нужно, чтобы эта статья была подтверждением художественного подхода у Аристотеля. Действительно, организм, даже животное — это же для Аристотеля красота, он любуется на это… Мне нужны этому подтверждения. «Поэзия философичнее чем история», говорится в «Поэтике». Обычно наши у него философию ищут, голую отвлеченность. Этого мало! У Платона в основе всего чувство поэтическое. Перед нами ведь античный гений, им руководит всегда художественная интуиция. То же надо сказать и об Аристотеле. Чтобы Аристотель не вылезал фигурой неантичной. Средние века сделали его главным философом, с тех пор в нем ищут философию. Важно показать, что вся философия Аристотеля пронизана художественным чутьем и всё художественное чувство философично. «Поэзия философичнее истории» — это же очень важная мысль! Или в конце ты бы сделал внушительный абзац, чтобы присоединить этого автора (Мейера) к художественной модели, хотя он часто сам не сознавал, до какой степени она жива у Аристотеля. Платон беллетрист, Аристотель профессор. Платон всё подряд сыпет. Из большой диалектики Платона ничего вывести нельзя. Его увлекает самый процесс искания. Буйная искательская мысль. Аристотель профессор, и у него ум очень конкретный. Медь как материя получает форму, возникает статуя, и т. д. XIX век действительно слишком много времени и труда положил на осознание Аристотеля. Тогда было сделано огромное дело, созданы словари, подготовлены издания текстов, комментарии. Еще сейчас не всё использовано: Бониц, Аст… Почему? Да потому что такой материал создан — 70 лет работали над словарями и изданиями! Прусское издание Аристотеля появилось в 1870 году , парижское в 1874-м . Они тут оказались конкуренты. Неизвестно, какое издание лучше. Я думаю, немцы более детальные. Хотя парижское издание у Дидо ведь тоже немцы приглашенные осуществляли. В тебе видится человек образованный, который не лыком шитый. Но изложено у тебя чисто философски. Середина, to meson, — это же у Аристотеля одно из центральных понятий! Середину можно понимать механически, да не в этом же смысл середины в античности. Середина там живое, трепещущее, алчущее, стремящееся; оно рвется во все стороны, ища выражения, и туда, и сюда, и отсюда возникает художественное произведение! Пульс бьется! Так получается художественное произведение. Дурак за гармоничной формой этого не замечает. Так во всём художественном. Взять кресло стиля ампир. В нем же бьется пульс! Это середина ищет себе выход. Внутри всякого искусства есть середина, to meson, которая бьется как живая и так создает художественное произведение. |
|
|
