| Проект вызвал сочувственную реакцию правосл. и униатской иерархии, но курия выступила против него. В 1638 г. В. обратился с письмом к папе Римскому Урбану VIII с просьбой разрешить созыв в Варшаве совместного Собора представителей 2 исповеданий. И хотя эту просьбу поддержал униатский митр. Рафаил Корсак, ответ курии был отрицательным. В. продолжал добиваться своего, но безуспешно: курия не разрешала проведение совместного Собора, утверждая, что условия унии выработаны Ферраро-Флорентийским Собором , а вопрос о возможном сохранении правосл. литургии и др. обрядов должен решаться в Риме, а не на Соборе православных и униатов. Возвращение к планам «новой унии» произошло в сер. 40-х гг. XVII в., когда под воздействием В., нуждавшегося в субсидиях католич. Церкви для осуществления планов войны с Османской империей, Киевский митр. Петр (Могила) и лидер правосл. шляхты А. Г. Кисель изложили свои предложения о возможных условиях «соединения» с Римом. Эти предложения доставил в Рим в нач. 1645 г. Магни. Ответа на них не последовало, но в инструкциях новому нунцию в Польше Дж. ди Торресу курия, подчеркивая, что объединение Церквей возможно только на условиях, выработанных во Флоренции, все же дала согласие на созыв совместного Собора. Вскоре после приезда Торреса в Польшу скончался свт. Петр (Могила). Нунций стал добиваться передачи Киевской митрополичьей кафедры униату, но В. в мае 1647 г. передал кафедру кандидату, выдвинутому православными,- близкому к Петру (Могиле) Мстиславскому еп. Сильвестру (Коссову) . В. и его ближайший советник Оссолиньский заверяли нунция, что в вопросе о соединении Церквей новый митрополит будет следовать указаниям короля. На съезде православных, созванном в связи с избранием нового митрополита, были выработаны условия соединения Церквей, воспроизводившие в основном предложения, направленные в Рим митр. Петром (Могилой). Одновременно на сейме, во время работы к-рого король пожаловал Киевскую кафедру Сильвестру (Коссову), было принято постановление, дававшее королю полномочия для реализации «Пунктов успокоения» и предусматривавшее создание комиссии для рассмотрения претензий православных. Таким путем рассчитывали ослабить сопротивление православных планам унии. Во время поездки на Украину в авг. 1647 г. Оссолиньский вел переговоры о возможных условиях унии с лидерами местной правосл. шляхты Киселем и М. Бжозовским. В нач. 1648 г. той же теме был посвящен ряд встреч В. и Оссолиньского с Киселем и митр. Сильвестром. На Пасху 1648 г. В. выступил с речью перед представителями православных в Вильно, призывая их к заключению унии. 15 июня 1648 г. в Варшаве должен был собраться совместный Собор православных и униатов, но эти планы были сорваны начавшимся восстанием Б. Хмельницкого . |
| После заключения Брестской унии 1596 г. большая часть архиереев Киевской митрополии перешла к униатам. В результате Деулинского перемирия 1618 г. между Московским царством и Речью Посполитой Чернигов отошел последней. Ок. 1625 г. была образована униат. Смоленская и Черниговская архиепископия, 1-м архиепископом которой стал Лев Кревза . Его преемник Андрей Квашнин-Золотой, получая королевскую привилегию на архиепископию, «дал присягу, что ему учинить в Смоленску, и в Дорогобуже, и в Чернигове, и в Стародубе всех людей благочестивыя христианския веры в унии, а старую веру греческого благочестия искоренить без остатку». Мн. черниговские насельники были вынуждены удаляться в пределы Московского гос-ва. Е. м., возглавлявшийся униат. архимандритами ( Кириллом Транквиллионом-Ставровецким , Марианом Оранским и др.), почти пустовал. К 1635 г. мон-рю принадлежали села Авдеевка и Горбов, а также озера Галин и Святое, к-рые сдавались в аренду черниговскому бурмистру пану Асалаю. В 1633 г. кор. Владислав IV Ваза назначил коадъютором Е. м. сына архим. Кирилла Транквиллиона Иеремию Ставровецкого. Королевской грамотой от 3 марта 1643 г. в качестве коадъютора был назначен мон. ордена василиан Иларион Колковский с правом занять архимандрию после того, как она сделается вакантной. В 1646 г. в типографии Е. м. была напечатана книга архим. Кирилла «Перло многоценное». В ходе освободительной войны под предводительством Б. Хмельницкого летом 1648 г. польск. шляхта, католич. и униат. духовенство были изгнаны из Черниговщины. В 1649 г. Е. м. стал православным. На средства казачьего полковника Стефана Подобайло в смежной с Е. м. Болдинской обители был восстановлен Илиинский храм. Со 2-й пол. XVII в. Е. м. находился на особом попечении Черниговского еп. Лазаря (Барановича) , к-рый в 1679 г. перевел из Новгород-Северского в Чернигов свою типографию. Нек-рое время еп. Лазарь управлял Е. м., в 1669 г. он поставил настоятелем обители Иоанникия (Галятовского). По ходатайству еп. Лазаря 6 авг. 1669 г. |
| Попытка создать на территории Великого княжества Литовского епархию с центром в Витебске была предпринята православными в 30-х гг. XVII в. На заседании сейма 4 июля 1632 г. правосл. послы представили список требований, одно из к-рых заключалось в создании Витебской и Мстиславской кафедры. Требование не было принято. В подготовленном к 30 окт. тексте «пунктов успокоения народа русского греческой религии» отмечалось, что в Великом княжестве Литовском будет создана правосл. епископия Мстиславская, Оршанская и Могилёвская с резиденцией епископа в Могилёве. В этой связи в документе указывалось, что все владения Полоцкого архиеп-ства в полоцкой, витебской и в мстиславской части диоцеза должны принадлежать униатскому архиеп. Антонию (Селяве) , правосл. Мстиславскому владыке должны быть переданы все храмы в Орше, Мстиславле и Могилёве, а также церкви Рождества Христова и Вознесения в Полоцке и пустая ц. Св. Духа «в поле» в Витебске. Однако при утверждении «пунктов успокоения» 1 нояб. 1632 г. данный перечень был существенно изменен. Согласно окончательной редакции текста, православным передавались лишь 2 церкви в Мстиславле, 4 в Могилёве, 1 в Орше, 1 в Полоцке. Витебск в этом тексте вообще не упоминается, что, как показали дальнейшие события, было не случайно. Марков мон-рь во имя Св. Троицы. Гравюра. XIX в. Марков мон-рь во имя Св. Троицы. Гравюра. XIX в. 14 марта 1633 г. кор. Владислав IV Ваза передал правосл. еп. Иосифу (Бобриковичу) «епископию Мстиславскую, Оршанскую и Могилёвскую». В этой грамоте Мстиславскому епископу читается: «Мает теж мети в послушенстве весь народ русский, не в унии с костелом святым Римским будучим... належачий до диецезий архиепископии Полоцкой и епископии Витебской и Мстиславской», поэтому еп. Иосифу разрешалось посещать Полоцк, Витебск и Мстиславль. Аналогичные права в отношении униатов во всех 3 частях диоцеза получил униатский Полоцкий архиеп. Антоний (Селява) (АЗР. Т. 5. 5. С. 9). Однако в грамоте, данной королем униатам в 1635 г., указывалось, что в Витебске, Полоцке и в Новогрудке не должно быть ни одной неуниатской церкви (АСЗР. Т. 1. 138. С. 356-357). Поэтому преемнику Иосифа (Бобриковича) архиеп. Сильвестру (Коссову) не разрешалось посещать Полоцк и Витебск. Правосл. жители последнего, чтобы участвовать в богослужении, должны были посещать находившийся за городом Марков витебский во имя Св. Троицы муж. мон-рь - единственную правосл. обитель на Витебской земле в 1-й четв. XVII в. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Содержание И МСТИСЛАВСКАЯ ЕПАРХИЯ Кафедральный собор в честь Преображения Господня в Могилёве. 2000–2015 гг. Фотография. 2016 г. Кафедральный собор в честь Преображения Господня в Могилёве. 2000–2015 гг. Фотография. 2016 г. (Белорусского Экзархата РПЦ), учреждена в 1632 г. как Мстиславская, Оршанская и Могилёвская, с 1650 г. Витебская, Мстиславская, Оршанская и Могилёвская, с 1672 г. Могилёвская, Оршанская, Мстиславская и Белорусская, с 1772 г. Могилёвская, Оршанская и Мстиславская, с 1795 г. Могилёвская и Полоцкая, с 1797 г. Белорусская и Могилёвская, с 1803 г. Могилёвская и Витебская, с 1833 г. М. и М. е., с ок. 1920 г. Могилёвская и Гомельская, в ок. 1922-1935, 1942-1944 гг. и с 1989 г. М. и М. е. Территория епархии включает Белыничский, Горецкий, Дрибинский, Климовичский, Костюковичский, Краснопольский, Кричевский, Круглянский, Могилёвский, Мстиславский, Славгородский, Хотимский, Чаусский, Чериковский, Шкловский районы Могилёвской обл. (Белоруссия). Кафедральный город - Могилёв. Кафедральные соборы - в честь Преображения Господня в Могилёве, во имя св. кн. Александра Невского в Мстиславле. Правящий архиерей - еп. Софроний (Ющук ; с 7 окт. 2002). Епархия разделена на 6 благочиний: Горецкое, Климовичское, Могилёвское, Мстиславское, Чаусское, Шкловское. В 2017 г. в епархии имелось 80 приходов, мужской и женский мон-ри. В клире епархии состояли 77 священников и 7 диаконов. При ЕУ работают отделы: по сотрудничеству с Вооруженными силами и МВД, по сотрудничеству с исправительными учреждениями, по делам молодежи, по сотрудничеству с учреждениями образования, миссионерского служения и катехизации, по социальной деятельности, а также Центр защиты материнства и семейных ценностей, комиссия по канонизации святых. 1632-1917 гг. На сейме 1632 г., избравшем королевича Владислава (см. владислав IV Ваза ) кандидатом на польский престол, обсуждались вопросы урегулирования положения православных в речи посполитой и были разработаны «Пункты успокоения», в которых за православными был признан ряд прав. Документ был обнародован 1 нояб. 1632 г. «Пункты успокоения» и несколько других соглашений, принятых в 1632-1633 гг., предусматривали создание на территории Литовского великого княжества (ВКЛ) правосл. Мстиславской, Оршанской и Могилёвской епархии вместо захваченной униатами Полоцкой кафедры. Юрисдикция Мстиславского епископа распространялась на православных, живших на территории униат. Полоцкого архиепископства: в Полоцком, Витебском и Мстиславском воеводствах |
| Иеремия всё понял и всё всем пересказал. Но люди ничего понимать не хотели, и Иерусалим превратился в груду развалин, а гора Дома Господня стала лесистым холмом. Безымянный горшечник, за работой которого наблюдал пророк, вероятно, ушел в Вавилон в числе прочих пленников и там, в земле изгнания, тоже делал горшки. А может, сгинул при осаде города. Но слова пророчества остались написанными. Зачем? Что я должен понять из них? Что я – глина, всего лишь говорящая глина, и «горе тому, кто препирается с Создателем своим, черепок из черепков земных! Скажет ли глина горшечнику: “что ты делаешь?”; и твое дело скажет ли о тебе: “у него нет рук”?» (Ис. 45: 9). Но вот, я препираюсь, и многие из тех, кого я знаю, тоже препираются с Создателем. Мы не то что недовольны жизнью, что было бы мелким бунтом, но мы часто недовольны всем миропорядком и готовы его «исправлять». Это как если бы кастрюля заговорила с хозяйкой о рецептах борща и стала вырываться из рук. Люди именно так и говорят: «Что Ты делаешь?» – и думают, что всерьез способны давать Богу советы, как править миром. Вот это, говорят, должно быть так, а не так, а вон то вообще быть не имеет права. Откуда это? Может, это оттого, что мы не видали, как действительно работает горшечник? Может быть, кузнецы и гончары, работающие на наших глазах, научили бы нас чему-то такому, чему не учит ни школа, ни телевизор? Я хожу по улицам городов и без толку желаю найти мастерскую горшечника. Не могу найти. Часовую мастерскую – могу, и пиццерию – могу. Могу найти спортзал и парикмахерскую, табачную лавку и магазин CD-дuckob. А гончарню – не могу. При этом мысли Хаяма тревожат меня, и тревога Иеремии о народе мне отчасти понятна. Все мы глина: и я, и ты, и Америка, и Китай, и Россия, и Израиль. Гордиться нельзя. Никому. Нужно смиряться и трудиться. Нужно трудиться и каяться. Слава от Бога труженику будет, никуда не денется. А преждевременно гордящегося можно легко переквалифицировать из кувшина для молока в кувшин для помоев. Ведь одни сосуды в честь, а другие – нет, как написано: «Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого?» (Рим. 9: 21). И кто, думаю я, бунтует больше: ночная ваза или горшок для топленого масла? И кто я сам такой? И куда вообще мне идти со своими мыслями, чтобы посмотреть на вращающийся гончарный круг и вдруг прозреть, увидеть разом простой ответ на связку сложных вопросов? |
| Изящные ирисы… Гордые лилии… Лупинусы, стройные, как свечи… А гладиолусы? А флоксы? Золотые шары? Разноцветные садовые ромашки… Разве вспомнишь все цветы лета?.. Но вот появлялись астры. Бордовые, белые, темнокрасные, сиреневатые, с чуть блестящими округлыми лепестками или бледно-розовые, бледно-сиреневые, светло-желтые с острыми, тонкими, будто настороженными, лепестками. Чудесные цветы, но грустные. Астры — это осень. Долго цветут астры. До первого снега. А потом? Зимой? Ваза остается без цветов? Нет, конечно. Морозной зимой в теплых оранжереях с ма-ленькими искусственными солнцами-светильниками всегда растут цветы. Калы. Скромные, но гордые своей прохладной белизной. Гвоздики. Розовые — нежны. Красные — торжественны. Белые — спокойны, полны достоинства. И, конечно, розы. Они так прекрасны… Так прекрасны… Что иногда, кажется, устают от своей красоты. Вот так и жила ваза: круглый год с чудесными цветами. …Но однажды зимой, в мороз и снег, хозяйка принесла домой не гвоздики, не розы, не другие какие-то тепличные цветы. Хозяйка налила в вазу воды и осторожно опустила в нее обыкновенные голые замерзшие ветки. Они были так холодны, что ваза даже чуть вздрогнула. — Это, — сказала хозяйка, поправляя ветки, — тополь. На него с крыши снег сполз. Ветки обломал. «Странно, — подумала ваза, — зачем они нужны? Разве на них распустятся цветы?» Хозяйка, конечно же, знала, что нет. Но все равно каждый день меняла веткам воду, ставила их на солнце, рассматривала. Будто ждала чего-то необыкновенного. Время шло. Ветки тополя отогрелись, но вели себя очень скромно и, естественно, ничего удивительного с ними не произошло. А ваза похорошела. Сейчас ее старинное стекло не просто сияло, оно светилось зеленоватыми бликами. Это случилось оттого, что при-ближался Новый год, и в доме появилась зеленая-презеленая елка. Ее мохнатые лапы отражались в гранях старинного стекла. Так бывало каждый год, но каждый год ваза встречала елку прекрасными цветами. А в этом году? Обыкновенные голые ветки!? Гордая ваза чувствовала себя немного неловко: «В день новогоднего праздника хозяйка, я надеюсь, украсит меня цветами», — думала ваза. |
| Но нет. Тридцать первого декабря хозяйка повесила на елку разноцветные бусы, блестящие шары, сосульки. Елка замечательно выглядела. А вот ваза так и осталась с обыкновенными тополиными ветками. Деликатная елка сделала вид, что не видит, как недовольна и огорчена ваза. Наступила праздничная новогодняя ночь. Красавица-елка долго веселилась с хозяйкой и гостями, а расстроенная ваза уснула рано. Зато и проснулась раньше всех. На улице мела метель, стекла были разрисованы морозом. Вдруг ваза услышала тихое шуршание. Потом кто-то ойкнул. Потом чихнул. Потом шепотом, потому что все, кроме вазы, спали, сказал: «Здравствуйте!». И вдруг запахло весной. Теплым весенним ветром, первой весенней зеленью, просто солнцем весны. Что за чудо? На улице снег стеной, а откуда-то весной повеяло. У вазы, если можно так сказать, даже голова закружилась. Она тихонько зазвенела, разбудила хозяйку. Не знаю, почувствовала ли хозяйка, что в комнату весна пришла, но она сразу раздвинула шторы и подошла к вазе. — Посмотри, — сказала она, — какое невероятное чудо! Словно специально, весенний тополиный листочек распустился в новогоднюю ночь! Это нам с тобой новогодний подарок весны. И тут ваза увидела, что на одной из тополиных веток появился крохотный ярко-зеленый клейкий листочек. «Так это он весну принес, — поняла ваза, — весну зимой! В снег, в Новый год! Такой маленький…» И всеми гранями старинного, много повидавшего на своем веку стекла, ваза прозвенела: — Здравствуй! С Днем рождения! А нарядная елка ласково кивнула сверкающей макушкой, прошуршала серебряным дождем и зелеными иголками: — С Новым годом! С новым счастьем! Морозное окошко Котёнок Кис был маленьким и со всеми хотел дружить. А больше всех — с окном: большим, блестящим, прозрачным. — Вы самое красивое на свете! — сказал окну Кис. Раздался звенящий лёгкий смех. — Неужели самое красивое? — рассмеялось окно. Кис не мог подобрать слов: «Вы… Вы… Вы…» — Не хвали, перехвалишь, — рассыпался голос окна. — Лучше прыгай ко мне. — Высоко, — испугался Кис, — а я маленький. Окно перестало звенеть, будто ожидая чего-то. Долго ждать не пришлось. Котёнок прыгнул. Два горшочка с фиалками — один с белыми, другой с лиловыми, — быстро раздвинулись, уступая котёнку место на подоконнике. |
| Вьюга фыркнула, закружилась еще быстрее и улетела. А на кошкиной лапке остались три самые красивые снежинки. В тот же миг кошка поймала сверкающие лунные лучики: их бросила сама Луна. — Спасибо, Луна, спасибо, вьюга, — кошка побежала домой, волшебные слова она произносила прямо на бегу. Очень торопилась. Волшебное лекарство тотчас растаяло в розочкиной вазе. «Спасибо, кошка», — сказала роза. Утром, когда проснулись мама, папа, бабушка и дочка, елка снова шептала что-то волшебное, игрушки снова весело сверкали, новогодний пирог снова стал пышным, ароматным и красивым. И всем было ясно, что роза поправилась. Она больше не чихала, ну ни капельки, а лепестки ее опять стали бледно-розовыми. Семья долго гадала, что же помогло розе выздо-роветь, наконец, все решили, что это неважно. Важно, что роза здорова. Но роза так не считала: ей очень хотелось узнать, что же ее вылечило. Новогодняя ночь? Волшебное лекарство? А может быть, дело в том, что очень уж хотелось кошке помочь прекрасной новогодней розе… Жила-была ваза Ваза жила на маленьком столике с резными ножками. Красивая ваза старинного граненого стекла. Ее узорчатые грани умели делать удивительную, почти волшебную вещь: они ловили лучи солнца, перебрасывались ими, а потом кидали назад, солнцу. От этой игры вся ваза и даже вода в ней весело светились. Ваза была не только красивой, но и умной. Она понимала, что красива не только из-за граней старинного стекла, не только из-за веселой игры солнечных лучей. Главное, конечно же, прекрасные цветы, что жили в вазе круглый год. …Весной появлялись нежные нарциссы. Белые нарциссы похожи на легких шестикрылых мотыльков. Желтые нарциссы казались несколько серьезнее и походили на короны фей. Потом приходили тюльпаны. Желтые, красные и желто-красные. Розовые, белые и розово-белые. Яркие веселые цветы. Нельзя сказать, чтобы ваза их не любила. Просто иногда уставала от их шумного шепота. На смену тюльпанам являлась сирень. Ее прохладные, пушистые кисти казались вазе очень спокойными. Ваза всегда ждала сирень еще и потому, что знала: раз сирень — значит, наступило лето. И цветов будет!.. Разных… |
| А флоксы? Золотые шары? Разноцветные садовые ромашки? Душистый горошек? Разве вспомнишь все цветы лета! Но вот появлялись астры. Хозяйка очень любила астры. Ваза тоже. Конечно, они красивы. Бордовые, белые, темно-красные, сиреневатые с чуть блестящими округлыми лепестками или бледно розовые, бледно-сиреневые, светло-желтые с острыми, тонкими, будто настороженными лепестками. Чудесные цветы, но грустные. Ведь астры — это осень. Долго цветут астры. Всю долгую осень. До первого снега. А потом? Зимой ваза остается без цветов? Нет, конечно. Морозной зимой в теплых оранжереях с маленькими искусственными солнцами-светильниками всегда растут цветы. Каллы. Скромные, но гордые своей прохладной белизной. Гвоздики. Розовые — нежны. Красные — торжественны. Белые — очень спокойны. И конечно, розы. Они так прекрасны… Так прекрасны… Что иногда, кажется, устают от своей красоты. Вот так и жила ваза: круглый год с чудесными цветами. …Но однажды зимой в мороз и снег хозяйка принесла домой не гвоздики. не розы, не другие какие-то тепличные цветы. Хозяйка налила в вазу свежей воды и осторожно опустила в нее обыкновенные, ну, самые обыкновенные, голые замерзшие ветки. Они были так холодны, что ваза даже чуть вздрогнула. - Это,- сказала хозяйка, поправляя ветки,- тополь. На него с крыши снег сполз. Ветки обломал. “Странно,- подумала ваза,- зачем нужны холодные, без единого цветочка ветки? Разве на них распустятся розы или гвоздики? Ясно, не распустятся”. Хозяйка, конечно же, знала об этом. Но все равно каждый день меняла веткам воду. Ставила их на солнце, рассматривала: будто ждала чего-то необыкновенного. А ваза удивлялась, что же необыкновенного может появиться на ветках обыкновенного тополя. Но вот однажды утром, когда на улице мела метель, а стекла окон были разрисованы морозом, ваза услышала тихое шуршание. Потом кто-то ойкнул. Потом чихнул. Потом шепотом, потому что все, кроме вазы, еще спали, сказал: “Здравствуйте!” И вдруг запахло весной. Теплым весенним ветром, первой весенней зеленью, просто солнцем весны. Что за чудо! На улице снег стеной, а откуда-то весной повеяло. У вазы, если можно так сказать, даже голова закружилась. Она тихонько зазвенела, разбудила хозяйку. |
| Сказка о старой вазе Ваза жила на маленьком столике с резными ножками. Красивая ваза старинного граненого стекла. Ее узорчатые грани умели делать удивительную, почти волшебную вещь: они ловили лучи солнца, перебрасывались ими, а потом кидали назад, солнцу. От этой игры вся ваза и даже вода в ней весело светились. Но ваза была не только красивой, но и умной. Она отлично понимала, что красива не только из-за граней старинного стекла, не только из-за веселой игры солнечных лучей. Главное, конечно же, — прекрасные цветы, что жили в вазе круглый год. Ваза очень любила цветы и сердилась, если хозяйка иногда на день-другой случайно оставляла ее без цветов. Но это было редко. Ранней весной в вазе появлялись желтые цветы. Они были похожи на крохотные пушистые шарики и казались почему-то очень теплыми. А назывались — мимоза! После мимозы приходили нарциссы. Самые нежные весенние цветы. Белые нарциссы похожи на легких-легких шестикрылых мотыльков. Желтые нарциссы казались несколько серьезнее и походили на короны маленьких фей. Вазе нравились и те, и другие. Но белые все-таки больше. Потом появлялись тюльпаны. Желтые, красные и желто-красные. Розовые и белые и розово-белые. А иногда и лиловые. Удивительно яркие веселые цветы. Случалось, ваза уставала от тюльпанов. Нельзя сказать, что она их не любила. Просто иногда уставала от их шумного веселого шепота. На смену тюльпанам приходила сирень. Бледно- и темно-сиреневая. Или белая. Ее прохладные, пушистые кисти казались вазе очень спокойными. Ваза всегда ждала сирень еще и потому, что знала: раз сирень — значит, наступило лето. И цветов будет… Разных… Пионы. Белые, розовые, бордовые. Плотные мячики-бутоны и пышно распустившиеся взрослые цветы. Ирисы. Изящные, желто-лиловые. Лилии. Ярко-оранжевые с черными крапинками. Очень гордые, немного неспокойные цветы. Еще лупинусы. Белые, розовые, фиолетовые. Стройные, как свечи. А гладиолусы? Им хочется казаться очень строгими. Но это не так. Гладиолусы розовые, белые, светло-оранжевые добры и задумчивы. Красные же и темно-бордовые гладиолусы серьезны и даже мудры. Так казалось вазе. |
|
|
