| Христианизация Руси растянулась, по крайней мере, на несколько десятилетий. Первоначально новая вера утвердилась в Поднепровье и некоторых (прежде всего, княжеских) городах. Не везде этот процесс происходил мирно. Так, в Новгороде, судя по свидетельствам поздних источников, имели место кровавые столкновения между представителями княжеской администрации и местным населением. В Северо-Восточной же Руси проповедники Слова Божия появились, по-видимому, лишь в XI столетии. Принятие христианства совершенно изменило князя Владимира. Нет сомнений, что он искренне и всей душой принял новую веру. Летопись и княжеское Житие более всего отмечают его исключительное милосердие и нищелюбие. Услыхав слова Писания: «Блаженны милостивые; ибо они помилованы будут» (Мф. 5, 7), Владимир начал творить множество добрых дел. Он повелел всякому нищему и убогому приходить на княжеский двор и брать все, что ему потребно, — едой, питьем или деньгами. Более того, узнав, что больные и немощные не могут добраться до его двора, князь повелел развозить для них по городу пропитание. «И повелел снарядить телеги и, положив на них хлебы, мясо, рыбы, овощи различные, мед в бочках, а в других квас, развозить по городу, спрашивая: «Где больной или нищий, не могущий ходить?» И тем раздавать все, что им нужно», рассказывает летописец. «И не в Киеве одном, но по всей земле Русской — и в городах, и в селах — везде милостыню творил, нагих одевая, алчущих насыщая, жаждущих напояя, странников одаривая милостью, церковников почитая, и любя, и милуя, подавая требуемое, нищих, и сирот, и вдовиц, и слепых, и хромых, и больных — всех милуя и одевая, и насыщая, и напояя. И так пребывал князь Владимир в добрых делах…» А это уже слова мниха Иакова, автора «Памяти и похвалы князю Владимиру». В историческую память народа киевский князь вошел не только как Владимир Святой, но и как Владимир Красное Солнышко — легендарный князь русских былин, которому несли службу все русские былинные богатыри. Любовь народа снискали не только его христианские добродетели, но и неустанная забота об обороне Русской земли. Именно на долю князя Владимира выпала тяжелейшая задача борьбы с печенегами — главными врагами Руси в конце X — начале XI века. Владимир строит своего рода «засечную черту» по южным границам своего государства — ставит города-крепости по рекам Десне, Остру, Трубежу, Суле и Стугне. Крепости соединялись мощным земляным валом. Самой знаменитой из поставленных Владимиром крепостей был Белгород на реке Ирпень, в глубине стугнинской линии обороны. Владимир заселяет крепости на южном порубежье Русской земли «лучшими людьми» из других областей страны — земель новгородских словен, кривичей, чуди, вятичей. Оборона Руси становится поистине государственным делом, общим для всех населяющих Русь славянских и неславянских племен. Кроме всего прочего, эта мера наносила серьезный удар по прежнему племенному строю Русского государства. |
| Исследователи отмечают и некоторые другие признаки, указывавшие на изменение отношения царя к своему детищу начиная с 1570 года. При создании опричнины царь демонстративно не включал в состав опричной Думы и опричного войска представителей наиболее знатных княжеских родов. При формировании опричного войска производилось специальное расследование, не связаны ли взятые в опричнину с этими князьями родственными или иными связями. С осени 1570 года положение заметно изменилось, и в составе Боярской думы появились представители целого ряда княжеских родов, принадлежавших к самой элите дворянского сословия. Некоторые из них были в прошлом приближенными Владимира Андреевича Старицкого (опричный боярин Петр Данилович Пронский был ранее его боярином, а другой опричный боярин, князь Андрей Петрович Хованский, родственник княгини Евфросинии, был его дворецким). Членами опричной Думы в 1571 году стали и некоторые «служилые князья» юго-западной Руси, последние полусамостоятельные «государи» в Русском государстве XVI века, — князь Федор Михайлович Трубецкой, правитель небольшого родового княжества вокруг города Трубчевска, и князь Никита Романович Одоевский, утративший с учреждением опричнины родовые вотчины в Лихвине (его сестра была женой Владимира Андреевича Старицкого и погибла вместе с мужем). Некоторые из этих аристократов были ко времени учреждения опричнины молодыми людьми: так, Федор Михайлович Трубецкой и Никита Романович Одоевский в «Разрядных книгах» впервые упоминаются как участники похода на Полоцк в 1563 году. Они, очевидно, не успели ко времени установления опричнины вызвать неудовольствие царя, а позднее послушно выполняли его поручения, а возможно, дали и доказательства своей преданности. Любопытна, например, фигура князя Петра Даниловича Пронского — потомка рязанских князей, владельцев города Пронска. В 1558 году князь был «в удел дан», то есть по приказу царя включен в состав двора князя Владимира Андреевича, очевидно, для присмотра за царским двоюродным братом. В 1565 году, уже после установления опричнины, он получил от царя боярский сан и занял пост главного лица в русских владениях в Ливонии — наместника Юрьева. В 1569 году царь поставил его наместником Новгорода, и он остался на этом посту и после отъезда царя из Новгорода зимой 1570 года. Так как все подчинявшиеся ему «приказные люди» были почти поголовно истреблены, а наместник остался на своем посту, то очевидно, что он и был тем человеком, который известил царя об измене новгородцев. В начале 1571 года князь Петр был принят в опричнину и получил в управление опричные владения в Новгородской земле. |
| Отмечу здесь, что Пушкин путался даже в своей личной генеалогии, но при этом брался вешать ярлыки представителям рода Сабуровых и Годуновых. Пойдем дальше. Помимо военной службы нам известны два ярких эпизода их биографии Федора Сабура. Как вы уже поняли, однажды он вместе с товарищем спас жизнь великого князя Дмитрия, получившего прозвание «Донского». Это произошло в 1380 году, во время Куликовской битвы. Перед боем великого князя уговаривали не принимать личного участия в сече, но, тем не менее, он сделал это. Тогда его уговорили, по крайней мере, применить известную хитрость: поменяться одеждой со своим «наперстником» - Михаилом Бренком. Таким образом, не только увеличивалась вероятность спасения жизни великого князя Дмитрия, но и были дезориентированы татары. Они нанесли удар по местонахождению «князя» (в костромском полку) и тем самым упустили из виду расположение основных сил русского войска. Михаил Бренк отдал жизнь за Дмитрия, - после боя его нашли убитым. Многие костромичи погибли. А сам великий князь был потерян из виду своим войском. Вот как это описывается в Новгородской четвертой летописи (список Дубровского; похожий текст и в «Сказании о Мамаевом побоище»): «Тогда же бе и руси избито множство. И тогда же возрадовашеся радостию великою благородный храбрый князь Владимер Ондреевич (Храбрый - Е.-Л. М.) о побежении агарян.... И не обретося тогда в собрании сам благородный и великий князь Дмитрей Иванович. И оскорбеся тогда благородный князь Владимер Андреевич и с ним оставши вои его. И повеле князь Владимер искати великого князя в трупия жива или умрша и глаголя: «Аще есто найдет первоначальника нашему спасению, сей первый будет " . И разидошася полны па дубравам, и начата искати великого князя. И некто от благородных храбрых воин, костромичи родом, и быша в полку у воеводы Ивана Родивоновича (род Квашниных -Е.-Л. М.), - Феодор Сабур да Григорей Холопищев, наидоша великого князя в дуброве под сеченным древом велми язвена лежаще. Падше, поведаша ему, яко побежени быша агаряне милостию Вседержителя Бога и твоим благородным подвигом... И тогда благородный великий князь Дмитрей Иванович встав и доиде брата своего князя Владимера и все воинство свое здраво, а погании побежении. И возрадовася духом зело, глаголя: «Слава тебе, Господи Вседержителю, Боже и Творче всяческих, яко сотворил еси нам сие по велице милости твоей и не попусти врагом нашим в конец одолети за наша согрешения, и помилова нас по велицей своей милости " » . |
| Лета 6724 (1216) Мстислав, князь новгородский, многою жалобою от новогородцев на Ярослава, зятя своего, понуждаем, не хотя войны начинать, послал к братьям его, Констянтину и Юрию, с жалобою. И Констянтин послал к Ярославу говорить, чтоб он конечно новогородцев и новоторжцев отпустил и сам бы возвратился в свою область. Но Ярослав не токмо презрил его приказ, но и с гневом отказал, а Юрий оправдал Ярослава. Тогда Мстислав, объявя новгородцам несклоненность Ярославлю и видя, что невозможно его без силы выслать, положил на совете, собрав войска, идти на него, что новогородцы с охотою и великою ревностию исполнили. И собрав войска, выступил Мстислав из Новгорода марта 1 дня, во вторник, с ним же князь Владимир Мстиславич, внук Романов, со псковичи, а прежде послал в Смоленск просить в помощь братанича своего Владимира Рюриковича со смольяны, сам пошёл к Торжку. Мстислав пришед наверх Волги озером Селигером и взял Ржеву, где был воевода Ярославль Ярун. Новогородцы хотели прямо к Торжку идти, но Мстислав их удержал, рассуждая: «Если прямо пойдем, то Ярослав разорит Торжек и пожжет все села области Новогородской, и будет вред более приобретения, ибо он не оставит за собою не разоря. Но лучше идти около в область Ярославлю, которую он оборонять не оставит, и тогда увидим, что Бог даст». И тако согласяся, пошли в сторону мимо Торжка ко Твери. И пришед на Волгу выше Твери, стали волости Ярославли жечь, разорять и пленить. Ярослав, услыша то, оставя в Торжку воеводу, пошел во Тверь, взяв с собою лучших и молодых людей. Наперед же послал в разъезд к полкам Владимира и Мстислава. Владимир и Мстислав, слыша, что Ярослав уже во Твери, послали, не опасаясь, в загон область его разорять. Сие было марта 25 в пятую неделю поста, тогда Владимир со Мстиславом, рассудя, что ко Твери приступать неполезно, намерение положили с братом Ярослава Констянтином, великим князем, который много от братии своея обидим, согласиться и обще идти к Переславлю в область Ярославову. И по тому послали в Ростов с известием и просить его в союз. И отправили наперед по Волге Владимира Мстиславича со псковичи, велели оному послов проводить до границы Ростовской, а сами пошли в судах. Волгою идучи сожгли Шошу, потом Дубну и шед по Волге всю область Ярославлю жгли и пленили до Мологи. Князь Владимир Рюрикович, оставя возы, пошли по Волге к Переславлю, всюду разоряя. И пришед на Городисче ко святой Марии на реку Суру апреля 9 дня. И наутро в день Пасхи Христовой пришёл к ним князь великий Констянтин из Ростова со всем войском его. 17 апреля пошли они к Переяславлю. |
| В Риге рассчитывали, что уничтожение монгольскими полчищами отборных русских войск позволит рыцарям продвинуться далее на восток. Положение Эстонии заметно ухудшилось, и тогда старейшины из Саккалы были посланы «в Руссию с деньгами и многими дарами попытаться, не удастся ли [вновь] призвать королей русских на помощь против тевтонов и всех латинян». 47 Миссия удалась. Наиболее значительными силами в то время располагал владимиро-суздальский князь Юрий Всеволодович. Он пользовался влиянием и в Новгороде. Защита новгородских интересов в Прибалтике входила в круг его внешнеполитических задач. В 1223 г. он отправил в Прибалтику во главе с Ярославом Всеволодовичем свое войско, к которому присоединились новгородские и псковские полки. Немецкий хронист уточняет, что князь Ярослав из Руси пришел к Юрьеву, где жители поднесли ему «большие дары», прося помощи, и передали рыцарей и тевтонов, которых держали в плену, коней, баллисты и многое другое. «И поставил король в замке своих людей, чтобы иметь господство в Уганди и во всей Эстонии». 48 То же сделал он в Отепяа. Затем 20-тысячное русское войско вместе с отрядами эстов, собравшихся из разных частей страны, двинулось на Ревель. В течение месяца русско-эстонские войска осаждали эту крепость, но занять ее не удалось, и русские вернулись в свою землю. Этот наиболее крупный поход, организованный после битвы на Калке, вновь показал, что для успешной борьбы с немецко-датской агрессией требовалось объединение значительно больших сил. В том же году новгородские власти и владимиро-суздальский князь послали в Юрьев князя Вячеслава (который когда-то правил в Кокнесе), дав «ему денег и двести человек [лучников] с собой, поручив господство в Юрьеве и других областях...». Юрьевцы приняли его «с радостью, чтобы стать сильнее в борьбе против тевтонов». 49 Князь Вячко (Вячеслав) управлял областями Уганди, Вайга, Вирумаа, Ярвамаа, Саккала, то есть большей частью Эстонии. Очевидно, были восстановлены давние русско-эстонские отношения. В 1224 г. немецкие крестоносцы предприняли большое наступление с целью сокрушить власть Новгорода над Эстонией и поработить ее. Походу предшествовала очередная поездка Альберта в Германию, откуда он, как всегда, прибыл «со многими пилигримами». Тогда же епископ вновь урегулировал споры с рыцарями о том, как делить завоеванные земли эстов. По новому соглашению треть земель поступала Альберту, треть – епископу Эстонии и треть – Ордену. Такого рода сделки совершались до походов. |
| После отхода Улу-Мухаммеда Василий II «совокупися с братьею в Переславли», посадил в Москве вместо себя временно князя Дмитрия Красного, а «сам поживе в Переславли и в Ростове до зимы, бе бо посады (в Москве. — А.З.) пождьжены от татар, и люди посечены, и смрад велик от них». Во время набега Улу-Мухаммеда Дмитрий Шемяка к Москве своей подмоги не послал. К началу 40-х годов XV в. произошли изменения в составе княжат «гнезда Калиты». Осенью 1437 г. у Василия II родился наследник престола Юрий Большой, но зимой 1440 г. он уже умер. 22 января 1440 г. у великого князя родился сын Иван (будущий Иван III) и ровно через год (22 января 1441 г.) — Юрий. 22 сентября 1440 г. после длительной болезни умер князь Дмитрий Юрьевич Красный. Постепенно усиливался контроль великокняжеской власти над деятельностью удельной администрации. 24 июня 1440 г. на докончаниях Василия II с Дмитрием Шемякой и Дмитрием Красным была сделана приписка о «сместном» суде. Отныне в спорных случаях дела подлежали решению третейского судьи. Если судья великого князя и судья удельного не придут к одному решению, истец называет трех кандидатов в судьи: двух великокняжеских бояр и одного удельнокняжеского, а ответчик из их числа выбирает третейского. Если судью изберут, дело передается великому князю. Если же ответчик будет упорствовать при избрании судьи и в его присутствии, он признается проигравшим процесс со всеми вытекающими отсюда последствиями. 20 марта 1440 г. в результате заговора князей Чарторыйских был убит литовский великий князь Сигизмунд. На престол в Литве вступил Казимир Ягайлович (29 июня), ставший после смерти своего брата Владислава и польским королем (1445 г.). В Киеве утвердился князь Александр (Олелько) Владимирович, связанный родственными узами с Василием II. Участники заговора 1440 г. один за другим стали выезжать на Русь. Здесь, в частности, оказался и князь Александр Васильевич Чарторыйский, получивший от Василия II около 1441/42 г. беспокойный Суздаль. В Новгороде ненадолго появился еще до смерти Сигизмунда князь Юрий Семенович (Лугвеньевич). После гибели великого князя литовского он отправился в Литву. Здесь Казимир его пожаловал Мстиславлем и Кричевым. Но, по словам новгородского летописца, князь Юрий «възгордився» и захватил Смоленск, Витебск и Полоцк. Речь шла о том, что восставшие «черные люди» Смоленска 30 марта 1440 г. пригласили к себе Юрия Семеновича на княжение. Первая попытка войск Казимира IV взять Смоленск в конце этого года была безуспешной. Только вторичный поход, на этот раз самого великого князя литовского, привел к капитуляции города и бегству князя Юрия в Москву. |
| Согласно летописи, «Б бо Рогъволодъ перешелъ изъ заморья». Имена у него и у его дочери, действительно, скандинавские: Рогъволодъ – Rögnvaldr, Рогън дъ – Ragnhildr. Скандинавы и в XII в. постоянно проживали в Полоцкой земле, причем сохраняя свою культуру, что было для них большой редкостью. 285 Через Западную Двину, на которой стоит Полоцк, проходило второе ответвление пути с Балтийского моря на Днепр и Волгу. Вероятно, Рогволод захватил город во время общего ослабления княжеской власти после гибели Святослава. В таком случае, он отбирал у новгородского князя часть доходов от восточной и византийской торговли. 286 Вероятно и то, что между двумя городами давно шла борьба за сбор даней на окружающих территориях, 287 и попытка Полоцка стать независимым была последней каплей. Перенос похода на Западную Двину ко времени до бегства из Новгорода кажется сомнительным еще по одной причине. Если у новгородского князя было достаточно сил, чтобы захватить Полоцк с его немалой варяжской дружиной, зачем было бежать за море от одних слухов о враждебности старшего брата? Сев снова в Новгороде, Владимир отправил к Рогволоду послов с просьбой отдать в жены дочь Рогнед. Но гордая княжна ответила: «Не хочю розути робичича, но Ярополка хочю». Скорее всего, дело было не в том, что Владимир был сыном ключницы, а в том, что Ярополк гарантировал неприкосновенность Полоцка. Нарушая напрямую интересы новгородского князя, Рогволод не мог надеяться на такую же снисходительность с его стороны. Возможно, полоцкий князь действовал по моральным соображениям: заключив еще раньше договор с Ярополком, он не хотел предавать союзника. В летописи сказано, что Владимир для похода на Полоцк собрал «вои многы: варягы, слов не, и чюдь, и кривичи». Это сообщение стоит в середине описания захвата Полоцка. Сам состав войска не вызывает никаких сомнений. У Владимира действительно были варяги и новгородцы-словене, вполне вероятно присутствие чуди – финно-угров. Кривичи жили не только в Полоцке, но и в Смоленске, и в Пскове, который и позже подчинялся Новгороду. Подбор войска свидетельствует, что Владимир планировал двигаться дальше на Киев. Оставлять в тылу Полоцк, где сидел союзник Ярополка, было нельзя. |
| Сохранились два рассказа о взятии Полоцка. Один в НС и «Повести временных лет» под 980 г., а другой под 1128 г. в летописях Лаврентьевско-Троицкой группы. В НС сказано кратко: «В се же время хотяху вести Рогън дъ за Ярополка. И приде Володимеръ на Полотескъ, и уби Рогъволода и сына его дъва, и дщерь его Рогън дъ поя жен ». В Лаврентьевской он гораздо больше и охватывает несколько лет. Когда Владимир был еще «детьскъ», его дядя Добрыня сватал у Роговолода дочь. Далее следует фрагмент близкий, но не совпадающий с НС и «Повестью временных лет»: диалог Рогволода с дочерью, ее гордый ответ и краткое сообщение об их происхождении. На этом сходство заканчивается. Далее говорится, что Добрыня пошел на Полоцк, взял город и захватил самого Рогволода с женой и дочерью (сыновья не упомянуты). Он назвал княжну «робичица и повел Володимеру быти с нею предъ отьцемь ея и матерью». Ее отец и мать были убиты, а она стала женой Владимира и родила Изяслава. Остальные дети не упомянуты, и, как мы увидим, не случайно. Владимир взял себе других жен, и оскорбленная княгиня решила отомстить за своих убитых родичей. Ночью она попыталась зарезать Владимира ножом, но он проснулся. Князь хотел было убить жену, но пока он ходил за оружием, она дала меч своему сыну Изяславу. Ребенок сказал, как научила его мать: «Отче, еда единъ мниши ся ходя?» Тогда Владимир отказался от своего намерения. Он созвал бояр, и они посоветовали князю восстановить отчину жены. Рассказ заканчивается словами: «И отътол мечь възимаютть Рогволожи внуци противу Ярославлимъ внукомъ». В летописях Лаврентьевско-Троицкой группы история Рогволода появляется в связи с полоцкими известиями. В 1128 г. умер князь Борис Всеславич, а в следующем 1129 г. киевский князь Мстислав, сын Владимира Всеволодовича Мономаха, сослал всех полоцких князей в Царьград. История происхождения княжества появилась не сама по себе, а для того, чтобы объяснить беспрецедентный поступок Мстислава. Рассказ из статьи 1128 г., по мнению А. А. Шахматова, был основан на былине о Рогнед, но он считал его первичным, так как здесь действует дядя Владимира Добрыня. Ученый возводил текст к Новгородскому летописанию XI в. через Новгородский свод 1167 г. и Полихрон XIV в., который он считал источником Лаврентьевской летописи. Как показал М. Д. Приселков, Лаврентьевская (Владимиро-Суздальская) и Ипатьевская (Киевская) летописи не имеют общего источника за XIII–XIV вв. Их сходство объясняется в первую очередь использованием во Владимире при Андрее Боголюбском (1154–1175) летописца Переяславля Русского (Южного). 288 В конце XII в. владимирские и киевские летописцы еще раз сверяли и перепроверяли свои тексты. 289 Статья 1128 г. относится к летописанию Переяславля, который тогда принадлежал Ярополку Владимировичу, младшему брату Мстислава и будущему (1133–1139) князю Киевскому. |
| Но в 1212–1216 гг. Владимир, видя, что католики обращают местных жителей в христианство не крестом, а огнем и мечом, хотел исправить свою ошибку и назначил свидание папскому епископу Альберту на берегу Даугавы близ Кокнесе. Епископ Альберт приехал на встречу вместе с изгнанным из Пскова князем Владимиром Мстиславичем, с рыцарями и купцами. Князь полоцкий Владимир говорил Альберту, чтобы он не тревожил язычников и не принуждал их креститься насильно, что немцы должны следовать примеру россиян, оставляя эстам и латышам право верить Христу Спасителю или не верить. «Нет! — ответил с жаром епископ.— Совесть обязывает меня крестить идолопоклонников: так угодно Богу и папе!» Владимир грозился обратить в пепел Ригу и в гневе обнажил меч, но друг Альберта Владимир Мстиславич уговорил его сменить гнев на милость. Позднее полоцкий князь все же решил выгнать немцев из края, но, как пишет Н. Карамзин, «упал мертвый в самую ту минуту, как хотел сесть на ладью и плыть к устью Двины, чтобы осадить Ригу» . Эти события способствовали тому, что немецким рыцарям удалось укрепиться в крае. Вскоре после смерти полоцкого князя Владимира князь новгородский Мстислав, узнав, что рыцари грабят жителей западной Эстонии, вместе с псковским и торопецким князьями собрал 15-тысячное войско и дошел до самого Балтийского моря, но нигде не встретил немецких рыцарей, которые, действуя осторожно против сильного, заблаговременно вернулись в Ригу. По археологическим находкам и тем отрывочным сведениям, которые имеем из летописей, мы вправе предположить, что православие в Эстонии и Латвии в XI–XII вв. было распространено шире, чем это принято думать. Ни летописцы, ни историки не комментировали, например, причины, по которым полоцкий князь с такой легкостью разрешил католическому монаху Мейнгарду проповедовать среди местного населения христианство, а впоследствии пожалел об этом. По всей вероятности, князь находил это совершенно естественным и богоугодным делом, поскольку привык к тому, что православные монахи проповедовали среди местных жителей христианскую веру, особенно в юго-восточной Эстонии, в верхнем течении Двины, по соседству с Псковом, Изборском и землями полоцкого князя, и это не вызывало никакого сопротивления со стороны местных жителей. Мирная проповедь Слова Божия предполагала благочестивый пример и терпение, а плохое знание местных наречий, отсутствие грамотных людей и веками укоренившиеся среди местных жителей языческие представления делали распространение христианства подвигом трудным, требующим усилий нескольких поколений подвижников. |
| И стал великий князь Дмитрей Ивановичь сь своим братом с князем Владимером Андреевичем и со остальными своими воеводами на костх на пол Куликове на речьке Непрядв. Грозно бо и жалосно, брате, в то время посмотрети, иже лжат трупи крестьяньские акы снныи стоги у Дона великого на брзе, а Дон река три дни кровию текла. И рече князь великий Дмитрей Ивановичь: «Считайтеся, братия, колько у нас воевод нт и колько молодых людей нет». И стал великий князь Дмитрий Иванович со своим братом, с князем Владимиром Андреевичем, и с остальными своими воеводами на костях на поле Куликове, на речке Непрядве. Страшно и горестно, братья, было смотреть: лежат трупы христианские как сенные стога у Дона великого на берегу, а Дон-река три дня кровью текла. И сказал князь великий Дмитрий Иванович: «Сосчитайтесь, братья, скольких у нас воевод нет и скольких молодых людей?» Тогды говорит Михайло Ондревичь московъскый боярин князю Дмитрию Ивановичю: «Господине князь великый Дмитрий Ивановичь, нту туто у нас сорока боярин больших мосъковъских, да 12 князей белозерскых, да 30 бояринов посадников новгородцких, да 20 бояринов коломеньскых, да 40 бояринов переяславъских, да полу 30 бояринов костромскых, да пол 40 бояринов володимеръских, да 50 бояринов суздальских, да 70 бояринов резаньских, да 40 бояринов муромских, да 30 бояринов ростовъскых, да трех да 20 бояринов дмитровских, да 60 бояринов звенигородцких, да 15 бояринов углецъких. А изгибло нас всей дружины пол 300 000. И помилова Бог Рускую землю, а татар пало безчислено многое множество». Тогда отвечает Михайло Андреевич, московский боярин, князю Дмитрию Ивановичу: «Господин князь великий Дмитрий Иванович! Нет у нас сорока бояр больших московских, двенадцати князей белозерских, тридцати бояр – новгородских посадников, двадцати бояр коломенских, сорока бояр переяславских, двадцати пяти бояр костромских, тридцати пяти бояр владимирских, пятидесяти бояр суздальских, семидесяти бояр рязанских, сорока бояр муромских, тридцати бояр ростовских, двадцати трех бояр дмитровских, шестидесяти бояр звенигородских, пятнадцати бояр угличских. А погибло у нас всей дружины двести пятьдесят тысяч. И помиловал Бог Русскую землю, а татар пало бесчисленное множество». |
|
|
