| В Галицкой Руси это византийское влияние облегчалось при Данииле еще и тем, что Галиция имела общие с Византией границы по Дунаю и издавна находилась с нею в союзных отношениях. Сильные князья стремятся подражать византийским императорам и вводят у себя придворную хронографию, отчасти сходную с византийской. В Византии был распространен обычай, по которому император назначал при жизни историографа, в обязанность которого входило составлять жизнеописание своего монарха. Император сам следил за работой такого историографа. Этот последний свободно пользовался его архивами, записывал многое с его слов и заканчивал свою работу уже после смерти императора. Но жизнеописание Даниила прервалось до его смерти в 1264 году – где-то около 1255–1256 годов. Поводом к составлению жизнеописания Даниила могло быть получение им в 1255 году от римского папы титула короля. Настойчивость, с какою восхваляется могущество Романа и Даниила, должны были утвердить закон-ность титула «короля», даже в глазах тех, кто не признавал права папы даровать титул «короля» русским князьям. Можно предполагать, что подобные же жизнеописакия были составлены в Галицко-Волынской Руси для Владимира Васильковича, Мстислава Даниловича и Льва Даниловича. Все они читаются в Ипатьевской летописи и показывают, как утвердилась в юго-западной Руси новая манера исторического повествования. Особенно интересно жизнеописание Владимира Васильковича с подробным и красочным рассказом о его смерти и предсмертной политике его, завещание и заключительная похвала, в которой автор использовал слово митрополита Илариона «О Законе и Благодати», стремясь словами Илариона восхвалить его просветительскую деятельность среди вновь крещеных народов. Галицко-Волынская летопись поразительна по энергии повествования. Меньше одной страницы посвящено в ней описанию взятия Киева ордами Батыя, но что за слова отобраны, какая монументальная картина разворачивается перед нами! Кратко изложенное описание все-таки дает яркое представление о грандиозности и трагичности происшедшего. |
| [Мы не считаем Дубровки за дочь, владимирского великого князя Юрия Всеволодовича, о женитьбе на которой Василька в 1226 году говорит так называемая Густинская летопись, потому, что брак Василька с дочерью Юрия (которая приходилась ему четырёх-юродной тёткой, т. е. находилась с ним не в третьей, а в девятой степени родства) не представлял бы ничего незаконного (а также и имя жены Васильковой Дубровка или Домбровка говорит против того, чтобы считать её за дочь Юриеву). Если правду говорит Густинская летопись о женитьбе Василька на дочери Юрия, то в Дубровке нужно будет видеть вторую жену Василька (принимая при этом, что иначе или у самих Галичан-Владимирцев она называлась Еленой, так как Ипатская летопись говорит под 1265 годом о смерти великой княгини Васильковой, именем Олены). Польский родослов Яблоновский, как указывает Карамзин, – к т. IV примечание 55, считал Дубровку княжной Заславской.] 149 Отец Даниилов Роман Мстиславич женат был дважды. В первый раз – на дочери Рюрика Ростиславича, которую отпустил или прогнал от себя в 1197 году. Кто была его вторая жена, от которой Даниил и Василько, остаётся нам неизвестным, но что она была католичка, следует заключать из того, что она приходилась ятровью (снохой) королям венгерскому и польскому, – Ипатская летопись, стр. 480 fin. и 481 fin.. 151 Ипатская летопись под 1255г. Даниил короновался, как даёт знать летопись, ещё при жизни Иннокентия, следовательно, не в 1255г., к которому она относит коронацию, а не позднее 1254г., в котором умер Иннокентий (в Декабре). По летописи, коронация имела место спустя более или менее непродолжительное время после помянутого похода Даниила с польским королём, а этот поход совершён был летом 1253г. (Geschichte von Ungarn Фесслера, в обработке Клейна, I. 398). 152 Так располагают нас думать слова Ипатской летописи, которая говорит: „Некентий бо (папа) кльняше тех хулящим (sic) веру Грецкую правоверную, и хотящу ему сбор творити о правой вере о воединеньи церькви”, – под 1255г., 2 издание стр. |
| Оптимистический характер культуры этого периода позволил даже говорить об особом характере древнерусского христианства, якобы чуждого аскетизма, жизнерадостного и жизнеутверждающего. Академик Н. К. Никольский писал, что «при Владимире и при сыне его Ярославе русское христианство было проникнуто светлым и возвышенным оптимизмом мировой религии»17. М. Д. Приселков выступил с гипотезой, где объяснил происхождение этого жизнерадостного христианства (струя которого прослеживалась им и за пределами княжения Ярослава) особым характером болгарского христианства X–XI веков, передававшегося на Русь через Охридскую епископию18. Этим оптимистическим характером отличались Древнейший Киевский летописный свод и «Слово» Илариона. Тою же верою в будущее русского народа были продиктованы и грандиозное строительство эпохи Ярослава и ее великолепное изобразительное искусство. Общие черты византийской архитектуры этой эпохи – четкая делимость архитектурных масс, обширные внутренние пространства, обилие света, конструктивная ясность целого, роскошь внутреннего убранства, тесная увязка мозаики и фресок с архитектурными формами – пришлись как нельзя более кстати к жизнерадостному духу русской культуры времени Ярослава. Эта культура впоследствии вошла как определяющая и важнейшая часть во всю культуру Древней Руси: летописание Ярослава легло в основу всего последующего русского летописания, определив его содержание и стиль: «Слово» Илариона получило широкую популярность и отразилось не только во многих произведениях древнерусской письменности, но и в письменности славянской. «Слово» Илариона, в особенности две последние, наиболее патриотические части его, отразилось в похвале Владимиру в Прологе (XII–XIII вв.), в Ипатьевской летописи (похвала Владимиру Васильковичу и Мстиславу Васильковичу), в житии Леонтия Ростовского (XIV–XV вв.), в произведениях Епифания Премудрого (в житии Стефана Пермского), в Похвальном слове тверскому князю Борису Александровичу инока Фомы и др. «Слово» Илариона созвучно даже народному творчеству. |
| Когда войска шли мимо Сохачева (Сохоцин), то князь Болеслав выехал из этого города, чтоб поймать кого-нибудь из неприятелей в разгоне; князь Владимир наказывал своим воеводам не распускать войска, а идти всем вместе к городу; но тридцать человек отделились от войска и поехали в лес ловить челядь, которая скрылась там из сел; в это время Болеслав ударил на них; все разбежались, не побежали только двое - Pax с пруссом: последний пустился на самого Болеслава и был убит окружавшими князя; Pax убил знатного боярина Болеславова, но также заплатил жизнию за свой подвиг; они умерли мужественно, говорит летописец, оставили по себе славу будущим векам. В 1282 году два хана - Ногай и Телебуга - пошли на венгров с огромным войском, велели идти с собою и русским князьям. Пользуясь этим, Болеслав напал с небольшою дружиною на русские границы, взял несколько сел и пошел назад, величаясь, как будто бы всю землю завоевал. Лев Данилович, возвратясь из похода, послал сказать Владимиру Васильковичу: " Брат! смоем с себя позор, наведи литву на Болеслава " . Владимир послал за литвою и получил ответ: " Владимир, Добрый князь, правдивый! можем за тебя свои головы сложить; если тебе любо, то мы готовы " . Лев и Владимир, собравши полки, пошли к Бресту, дожидаясь литвы, но литва не пришла к сроку, и князья отпустили одних своих воевод, которые повоевали Болеславову землю, взяли бесчисленное множество челяди, скота, коней. После пришли литовцы к Бресту и стали говорить Владимиру: " Ты нас поднял, так веди куда-нибудь, мы готовы, мы на то и пришли " . Князь стал думать, куда их вести: своя рать ушла уже далеко, реки разливаются, и вспомнил, что Лешко краковский посылал люблинцев, которые взяли одно пограничное волынское село; Владимир несколько раз ему напоминал, чтоб он возвратил пленных, но Лешко не возвратил, и за это теперь Владимир послал на него литву, которая повоевала около Люблина и взяла множество пленных. Скоро возвратились и русские воеводы из польского похода с большою добычею; но Болеслав все не переставал враждовать; Владимир с племянником Юрием опять собрали войско, опять привели литву; русские и литовцы взяли у Болеслава Сохачев и возвратились назад с большою добычею. |
| С литовским князем Тройденом Владимир Василькович воевал целый 1274 год мелкою войною; потом Тройден взял город Дрогичин у Льва Даниловича; Лев послал к хану Менгу-Тимуру за помощью, татары пришли, а это значило, что все русские князья должны идти с ними вместе, и пошли на Литву Лев, Мстислав, Владимир, Роман брянский с сыном Олегом, Глеб смоленский, князья пинские и туровские. Лев с татарами пришел прежде всех к Новогрудку и, не дожидаясь других князей, взял окольный город; на другой день пришли остальные князья и стали сердиться на Льва, что без них начал дело; в этих сердцах они не пошли дальше и возвратились от Новогрудка; волынский князь звал тестя своего, Романа брянского, заехать к нему во Владимир: " Господин батюшка! приезжай, побудешь в своем доме и дочери своей здоровье увидишь " . Роман отвечал: " Сын Владимир! не могу от своего войска уехать, хожу в земле ратной, кто проводит войско мое домой? Пусть вместо меня едет сын мой Олег " . В 1276 году толпы пруссов, спасаясь от притеснений Ордена, явились к литовскому князю с просьбою о помещении: Тройден одну часть их посадил в Гродне, а другую в Слониме. Владимиру и Льву это соседство показалось опасным; они послали рать свою к Слониму и взяли пруссов. За это Тройден послал воевать около Каменца (Литовского); Владимир отомстил ему взятием Турийска Неманского. Борьба на этот раз кончилась, и летописец говорит, что оба князя - Тройден и Владимир - начали жить в большой любви. Но последний, как видно, не полагался на долговременность этого мира и стал думать, где бы поставить город за Брестом. В этом раздумье он взял книги пророческие и разогнул их на следующем месте: " Дух господень на мне, его же ради помаза мя... и созижют пустыня вечная, запустевшая прежде, воздвигнути городы пусты, запустевшая от рода " . Владимир, говорит летописец, уразумел к себе милость божию и начал искать места, где бы поставить город, для чего послал мужа искусного именем Алексу с туземцами на челнах вверх по реке Лосне; Алекса нашел удобное место и объявил об этом князю, который сам отправился на берега Лосны и заложил город, названный Каменцом, потому что почва была каменистая. |
| Патриарх послал на Русь монаха Киприана, родом серба, для примирения Ольгерда с московским митрополитом Алексеем и, следо- вательно, для избежания необходимости на этот раз ставить особого митрополита для Литвы. Киприан, однако, повел дело так ловко в своих собственных интересах, что его именно патриарх в 1376 году поставил митрополитом киевским, так что на Руси разом оказались три митрополита: один в Москве, другой в Киеве, третий в Галиче Так называемый волынский список устава Владимира явился как оправдание не всероссийских стремлений к автокефальности, а или галицких, или литовских церковных отношений, и имел притом же одним из поводов какие-нибудь насилия против духовных лиц. Явился он, вероятно, во второй половине XIV в., и вышел, может быть, из той же мастерской, в которой были приготовлены грамоты Льва Даниловича; последние, впрочем, вероятно, явились на свет значительно позднее устава. Из того, что в грамотах упоминаются митрополит Киприан, который только в 1376 г. был посвящен в митрополита киевского, и епископ перемышльский Аноний (вероятно, Антоний, которого посылал Казимир в Константинополь в 1371 г.), можно заключать, что грамоты во всяком случае не могли явиться ранее 70-х годов ΧΙV в., но позднее явиться могли. На авторитет митрополита Киприана, как свидетеля, могли ссылаться и по смерти Киприана, тем более что не задолго до смерти Киприан имел свидание с Ягайлой и Витовтом и расстался с ними в наилучших отношениях Прежде, чем высказать мой взгляд на отношение митрополита Киприана к составлению письменного устава от имени св. Владимира (т. е. считаю ли я его автором этого устава или не считаю), необходимо поставить на вид одно историческое соображение, которое не дозволяет предполагать существования устава Владимира в первоначальной и подлинной волынской кормчей, писанной в 1286 году для владимирского князя Владимира Васильковича или, может быть, даже самим Владимиром Васильковичем 510 . Князь этот, сын Василька Романовича волынского, племянник знаменитого Даниила галицкого, характеризуется в летописных о нем сведениях совершенно противополож-ными чертами, чем двоюродный брат его Лев Данилович галицкий. |
| Роман Игоревич был свергнут уграми. Но спустя некоторое время Владимир Северский опять сел в Галиче, Роман – в Звенигороде, а Святослав – в Перемышле. Но недолго продолжалось их на этот раз жестокое княжение. В 1211 году они были свергнуты с престола и уступили своё место 10-летнему Даниилу Романовичу. Лешко Белый, по совету Пакослава, воеводы судомирского, отнял у Александра Бельзского Владимир-Волынский и отдал его Романовичам, которые, таким образом, снова водворились в старой отцовской волости, на время отошедшей было от них по причине их малолетства. Придя в возраст, Даниил Романович отнял у Лешка захваченные им некоторые Волынские города и утвердился в Волынском княжестве, а в Галиции в это время недолго правил тесть его Мстислав Удалой (1218–1228 г.). Оба они участвовали в неудачной для русских битве с татарами на р. Калке (1223 г.). По смерти Мстислава, оба брата – Даниил и Василько Романовичи, благодаря их неразрывному согласию и замечательной энергии Даниила – овладели всею Волынью, Галицией и даже Киевскою землёю. Во время нашествия татар под предводительством Батыя 10 , Даниил на время удалился в Венгрию, а оттуда – в Польшу. Татары сильно опустошили Галицко-Волынское княжество (1242–1243 г). В конце 1253 г. Даниил принял от папы Иннокентия IV королевский венец, но унии с латинством – не принял. Он построил г. Холм (ныне – в Люблинской губернии) и сделал его своею любимою резиденцией. После его смерти (1266 г.) Волынское княжество перешло в руки его брата Василько, который, умирая (в 1271 г.), оставил Волынскую землю своему сыну Владимиру (в крещении Ивану), уделив из неё Луцкую область племяннику своему Мстиславу Даниловичу. А в галицкой Руси – преемственно были князьями сыновья Даниила – Шварн и Лев; в Холмском и Червояском уделе княжил Юрий Львович, внук Даниила. Перед своею смертью Владимир Василькович отказал всю свою землю и города и стольный свой Владимир своему двоюродному брату Мстиславу Даниловичу, а г. Кобрин (ныне Гродненской губернии) назначил своей любимой супруге Ольге Романовне (урождённой княгине Брянской). |
| В Арсеньевской (1406 г.) и последующих редакциях Патерика сообщается, что Феодосий был родом из Василева — ныне г. Васильков Киевской области. В то время Василев был второй по значению резиденцией князя Владимира — крестителя Руси, названной им в честь своего крещения с именем Василия. Летописец не исключал, что именно в Василеве состоялось личное крещение Владимира: «глаголют, яко крестился есть в Киеве, инии же реша в Василеве, друзъи же ънако скажут» (ПВЛ). Если так, то небольшому ныне провинциальному городу Василькову суждено было дважды отличиться в древнерусской истории: сначала благодаря духовному рождению крестителя нашего народа князя Владимира, затем появлению на свет законоположника нашего монашества — преп. Феодосия Печерского. Поскольку Феодосий пришел к преп. Антонию около 1056 г., будучи весьма молодым человеком — «отроком», как называет его Нестор, то, следовательно, рождение его приходится на 30-е годы века. Обе даты получены методом косвенных вычислений, исходя из соотношения других датированных событий, а потому не могут претендовать на точность и быть основой каких бы то ни было исторических утверждений. Вероятнее всего, Феодосий происходил из семьи бояр великокняжеского окружения. Такой вывод следует на основании ряда косвенных свидетельств Жития, как например: «командировка» отца в Курск по повелению великого князя, присутствие отрока Феодосия на обеде у тысяцкого (градоначальника) и пр. Как ни странно, но едва ли не единственным упущением автора было отсутствие упоминания мирского имени будущего Печерского игумена. Но также известно, что юные годы Феодосия прошли в городе Курске. Когда юноше было 13 лет, скончался отец. Мать несомненно рассчитывала, что сын продолжит боярскую (или дружинную) службу отца, от которой зависело благосостояние вдовы. Но, возмужав, юноша не стремился наследовать патриархальные устои своего сословия. Известно, что он отказывался носить подобающую его родовому положению парчовую одежду, которую, лишь немного поносив, отдавал нуждающимся. Внешняя простота была зеркалом смирения души, что создавало отчетливый контраст на фоне знати, влиться в среду которой Феодосий был обязан по своему происхождению. |
| Историки часто рассматривают Владимирово обращение в формально-историческом контексте — как поступательный процесс христианизации прочих центрально-европейских правителей. Действительно, в 960 г. Крещение принял польский князь Мешко в 974 — датский король Гарольд Блотанд, в 976 — норвежский конунг (с 995 г. король) Олаф Трюгвассон, в 985 — венгерский герцог Гёза. Все эти правители были непосредственными соседями Руси, в определенное время, как союзниками, так и врагами. Однако и это в достаточной мере не раскрывает причин Крещения нашего просветителя, так как не учитывает фактор конфессиональной альтернативы Владимира, ведь кроме соседей на западе у киевского суверена были такие же соседи и союзники на причерноморском юге и степном востоке. Главное направление союзнических связей было обращено именно к степным соседям Руси язычникам-половцам, а главным торговым конкурентом были волжские булгары — с 922 г. магометане (не говоря уже об иудеях-хазарах, разбитых отцом Владимира Святославом). Таким образом, сфера культурных контактов киевского князя была куда более разнообразной, что позволяет рассматривать версию его Крещения по принципу «подражания» как малоубедительную. О том, как именно крестился Владимир и как он крестил свой народ, существовало много преданий, но наиболее вероятно, что Владимир, в сущности, крестился если не тайно, то без особой помпы, как представляли это наши летописи спустя столетие. По крайней мере, сам летописец уже в начале XII века не мог привести достоверных сведений о том, где именно произошло это достопамятное событие: глаголют, яко крестился есть в Киеве, инии же реша: в Василеве, друзии же инако скажут (ПВЛ). Наиболее популярное, хотя и не столь надёжное предание представляет этим местом крещения Владимира г. Херсонес в Крыму (в окрестностях нынешнего Севастополя). Кроме того, Владимир мог принять Крещение в своей княжеской резиденции в Василеве (совр. г. Васильков Киевской обл.), как считает, к примеру, известный дореволюционный историк Е.Е. Голубинский. Такая версия не лишена оснований, поскольку своим названием этот городок был обязан именно событию св. Крещения Владимира, в котором он был наречен Василием. |
| Наконец, в слове Илариона мы имеем важный памятник для понимания и характеристики как вообще состояния просвещения на Руси в XII веке, так и установившихся литературных направлений. Наряду с пастырями-проповедниками, имевшими в виду главным образом свое, так сказать, миссионерское назначение среди новопросвещенной паствы, которые посему стремились к насаждению и укреплению в ней начал новой веры и высоких правил христианской нравственности и искоренению привычек прошлого язычества, мы встречаем лиц, задающихся целями более утонченного и возвышенного воздействия на слушателей при посредстве ораторского искусства. Представители этого рода проповеднической литературы в XII веке – Иларион и Кирилл Туровский , – оставившие для своего времени замечательные труды, и, вероятно, знакомые не с одними образцами ораторского красноречия, но изучавшие и теорию его 78 , – дают основание предполагать о значительных успехах нашего духовно-культурного развития, о высокой степени христианского просвещения в эту начальную эпоху. Что слово митрополита Илариона не было забыто потомством и пользовалось заслуженным вниманием, доказывают его многочисленные списки, а также заимствования из него некоторых отделов неспособными к самостоятельному творчеству авторами. «В конце XIII ст. летописец волынский, прославляя память князя Владимирского Владимира Васильковича и преемника его – брата Мстислава, воспользовался с некоторою переменою словами Илариона в похвалу св. Владимира». «Подобные заимствования встречаются в похвальном слове князю Константину муромскому, которому приписывается обращение Мурома в христианство » 79 . В «Сборнике», издан. проф. Соболевским, приведено слово в похвалу св. Владимиру из рукописи XVII стол., представляющее переделку слова Илариона (стр. 58, VIII). Сербский писатель XIII века Доментиан в житии великого жупана Немани описывает успехи христианства в Сербии теми же самыми словами, как и митр. Иларион. При тесном литературном общении Руси с южными славянами возможно что слово Илариона было известно в Сербии 80 . О законе Моисеом данеемъ 81 и о благодати и истинне Иисус Христомь бывшим и како закон отъиде, благодать (же) и истина всю землю исполни, и вера в вся языки простреся и до нашего языка русьскаго, и похвала кагану 82 нашему Владимеру, от негоже крещени быхом (и молитва к Богу от всеа земли нашеа) |
|
|
