| „Они, – как замечает святитель Лев, – по-видимому, преданы римским законам и предоставляют суд власти игемона, тогда как, на самом деле, хотят иметь в нем более исполнителя своей жестокости, чем судью; они представили ему Иисуса Христа уже связанного крепкими узами, избитого частыми заушениями, обезображенного заплеваниями 73 тогда, как уже изрекли подсудимому смертный приговор! Ничто, конечно, не удержало бы их и от злодейского умерщвления Его. И если „они не умертвили Иисуса тайно, то без сомнения „потому только, что хотели уничтожить самую славу Его, – хотели предать Его смерти публично, пред всеми 74 ; да и потому, что „первосвященники и старейшины народа иудейского, главные виновники осуждения Иисуса Христа, старались действовать так, чтобы казаться непричастными злодеянию; они скрывали дела рук, и изощряли стрелы языка, не желая, по-видимому, убийства; а между тем таили в душе „восклицание: распни, распни Его 75 и вот теперь торжественно предают Господа Иисуса суду другой, высшей власти! С таким-то духом возглашают беззаконные: „нам не позволено никого предавать смерти! Закон не позволяет! Но „по какому закону вам, иудеи, можно желать того, чего нельзя делать 76 ? Признав торжественно, что, по существовавшим тогда законам, смертный приговор законно-судебным порядком мог произнесть над обвиняемым ими Иисусом только римский игемон, обвинители уже никак не могли уклониться от того, чтобы не выставить, в чем находят они виновным подсудимого, чтобы не представить так называемых „обвинительных пунктов. В чем же состоят они? Какое главное обвинение со стороны иудеев против Господа Иисуса? Следовало бы ожидать, что оно будет то самое, по которому Он осужден на суде синедриона, то есть обвинение в богохульстве, – единственное, произнесенное Каиафой пред сонмищем иудеев. Но о нем и не упомянуто! Отчаяваясь вынудить у римского судьи смертный приговор за разногласие религиозное, которе римляне не считали делом важным 77 и зная, что Пилат не берет никакого участия в делах, относящихся к религии, они с намерением сильнее подействовать на него, как на гражданского судью, прибегают к извороту в главном обвинении, – обращают донос в другую сторону, и вместо вины религиозной (богохульства) вдруг указывают на преступление гражданское, государственное! Начаша же нань вадити, глаголюще: сего обретохом развращающа язык (народ) наш, и возбраняюща кесареви дань даяти, глаголюща себе Христа Царя быти ( Лк. 23:2 ). |
| „Что за безумие, – взывает святитель Златоуст, – почто не раскрываете злодеяния, но прикрываете? Почто не обличаете зла? Видишь ли, как везде отрицаются они от прямого обличения! 71 Он злодей!.. „Надлежало бы, – скажем с блаженным Августином , – вопросить об этом тех, кого освободил Он от нечистых духов и болезней; надлежало бы вопросить прокаженных, которых Он исцелил, глухих, немых и слепых, которым Он возвратил слух, язык и очи; мертвых, которых Он воскресил, и, что превышает все Его чудеса, буиих, которых Он исполнил божественной мудростью, – их-то надлежало бы вопросить, 72 что это за злодеяния, в которых провинился пред своими преследователями Господь Иисус!.. О, эти люди, взысканные бесчисленными благодеяниями Иисуса Христа, без сомнения, восстанут некогда на суд с родом сим, жестоковыйным и богопротивным!.. На суде Пилата не слышно было их свидетельства. Но и без того, если бы обвинявшие Господа Иисуса иудеи менее были ослеплены ненавистью к Нему, конечно, легко могли бы сообразить, что Пилат не захочет осудить на казнь представленного ему человека без всякого суда – единственно потому, что обвинители решились назвать Его злодеем, и что этого тем менее можно было ожидать от гордого римлянина, который, в качестве правителя Иудеи, обладал исключительной властью произносить приговоры по делам уголовным, а потому всякое притязание ограничить эту власть почел бы личным себе оскорблением. И Пилат очень ясно дал заметить, как показалось ему голословное их обвинение! Его ответ: поимите Его вы, и по закону вашему судите Ему ( Ин. 18:31 ), очевидно, заключал в себе язвительный укор. Он как бы так говорил им: „уголовный суд принадлежит мне, и я должен судить по законам; а законы не позволяют мне предавать на казнь человека, которого вины я не исследовал и не открыл ( Деян. 25:15,16 ); может быть это позволяет вам ваш закон: так возьмите Его, и судите по вашему закону! Как бы не поняв слов Пилата, или понимая их в прямом смысле, иудеи отвечают: нам не достоит убити ни когоже ( Ин. 18:31 )! Столь же хитрые, как и злобные, члены синедриона не только не противоречат тайной мысли игемона, на которую он сделал явный намек; но еще выражают, что за тем-то и явились в преторию... |
| Некто иудей Сальвадор, желая объяснить, почему иудейский народ столь бесчеловечно несправедливый к Иисусу Христу – мог принять участие в Варавве, говорит, что это отнюдь не был какой-нибудь отъявленный злодей, презренный преступник, которого одно имя наводило ужас и отвращение. Нет, Варавва, по его уверению, был жаркий ревнитель отечественной свободы, которого любовь к отечеству побуждала к благороднейшим предприятиям; это был человек уважаемый, узник знаменитый, хорошо известный старейшинам, синедриону, первосвященникам, и пользовавшийся важным влиянием на них: и не трудно понять, каким образом народ иудейский с своими неприязненными расположениями к римскому правительству, мог принимать в Варавве безмерное участие (un interet immense). Salv. Hist. des inst. de Mois. t. II, pag. 105 – 109). Однакож, при таком произвольном предположении, никак нельзя понять, каким образом римский прокуратор, которому, конечно, хорошо была известна мрачная подозрительность римского двора, имея полную возможность – из всех узников указать на любого, – решился бы избрать (для освобождения) самого подозрительного для римлян, открытого мятежника, начальника партии, опаснейшего для римской политики, – особенно в такое время, когда частые возмущения иудеев так сильно обнаруживали их нетерпимость к чуждому игу! Тем более, возможно ли это предположить в Пилате, политике столь тонком, столь приверженном к римскому двору, что одно имя кесаря совершенно обезоружило его, и, вопреки собственным его решениям, сделало малодушным убийцей? Далее, если Варавва действительно был такой знаменитый мятежник, каким его представляет Сальвадор, то почему же совсем не упоминают о нем ни Иос. Флавий, ни Филон, между тем, как они со всей точностью наименовывают всех предводителей, бывших в то время возмущений? Так, например, говоря о возмущениях при Августе, при Тиверии и его преемниках, они именуют Февду, – сына известного вора, Симона, раба Иродова, пастуха Афронта, и т.п. (V. Tillemon, Hist. des emper. t. II, р. 173 – 178); а о Варавве – ни слова. Личность его определяется только сказаниями Евангелия; а по этим сказаниям он был известен как разбойник, убийца. И когда св. апостол Петр, обращая речь свою к тысячам иудеев, очевидцев, сказал прямо, что они испросили мужа убийцу ( Деян. 3:4 ), то никто не возразил против этого ни слова (V. Guillaume, crit. des doctrin. de mr. Salv. t. II, р. 226 – 230). |
| Отправив к императору послов, они просили простить их говоря, что они таким образом вернулись домой не вследствие чего-либо другого, как только потому что им, прослужившим в Италии долгое время, жалованье выплачивалось очень плохо и казна много им задолжала. Случилось же в это время, что войско гуннов напало на иллирийцев, забрало в плен и обратило в рабство их жен и детей. Узнав об этом, они, мучимые голодом в Италии, и ушли. Вначале император гневался на них, но затем он их простил. Узнав об уходе иллирийцев. Тотила послал войско против Бононии с тем, чтобы захватить там Виталия и бывших с ним. Но Виталий и Торимут, устроив засаду шедшим на них врагам, многих из них убили, остальных же обратили в бегство. В этом деле один из знатных иллирийцев, по имени Назар, начальник иллирийского отряда, проявил против врагов исключительную храбрость и геройство. Таким образом, Торимут вернулся назад к Велизарию в Равенну. Тогда Велизарий послал трех своих телохранителей, Торимута, Рикилу и Сабиниана, с тысячей воинов к городу Ауксиму на помощь осажденным там Магну и римлянам. Они, обманув Тотилу и все его войско, вошли ночью в Ауксим и решили делать постоянные набеги на неприятелей. На другой день, около полудня, узнав, что какой-то отряд врагов находится поблизости, они вышли из города, чтобы встретиться с ними, но решили послать сначала к ним разведчиков посмотреть, каковы их силы, чтобы не идти на них вслепую. Рикила, телохранитель Велизария (он был в это время пьян), не позволил другим идти на разведку, но сам, погнав коня изо всех сил, поехал на них. Встретившись с тремя готами на крутой дороге, он сначала остановился, готовясь встретить их нападение (был он человеком поразительной храбрости); но видя, что очень многие из готов со всех сторон несутся на него, он обратился в бегство. На неудобном месте его конь, поскользнувшись, упал. Тут поднялся сильный крик со стороны врагов, и все стали бросать в него свои копья. Заметив это, римляне бегом бросились ему на помощь. Рикила, засыпанный огромным количеством дротиков, испустил дух, римский же отряд под начальством Торимута обратил врагов в бегство; затем воины подняли его тело и отнесли в город Ауксим; конец жизни, выпавший ему на долю, совсем не соответствовал его доблести. |
| Так и теперь разрушилось дело императора. И он так сильно заботится исправить все эти погрешности, что окончательное одоление персов он поставил ниже, чем здешние дела, и решил вновь послать меня к вам, чтобы исправить и залечить те раны и беды, которые нанесены военачальниками его воинам или готам. Чтобы никто не делал никогда никаких ошибок, это не свойственно человеку, неестественно и противно природе, но ошибки эти поправлять вполне надлежит императору, и это в данном отношении вполне достойное утешение для тех подданных, кого он любит. Этим вам будет возможно не только избавиться от всех наших бедствий, но уразуметь благоволение к вам императора и им насладиться. А что другое может быть для человека дороже? Что поставит он выше всякого богатства? А так как именно для этого я и прибыл к вам, надо, чтобы и каждый из вас употребил все усилия, чтобы вновь к вам вернулось проистекающее отсюда благополучие. Если есть у кого из вас родственники или друзья, находящиеся у этого узурпатора Тотилы, вызовите их возможно скорее, сообщив им решение императора, таким образом, вы приобретете себе все блага мира и милости великого императора, ведь я сюда прибыл не для того, чтобы все время воевать, и не очень охотно стал бы я врагом подданных императора. Если же они и теперь, сочтя для себя унизительным выбрать для них же лучшее, пойдут против нас, то и мы, как бы нам этого ни хотелось, будем обращаться с ними как с врагами». Так сказал Велизарий. Но к нему не явился никто из врагов, ни гот, ни римлянин. Затем Велизарий посылает своего телохранителя Торимута с некоторыми из тех, кто прибыл с ним, и Виталия с иллирийским отрядом в Эмилиеву область и велел ему попытаться захватить ее укрепленные пункты. С этим войском Виталий подошел к Бононии и, взяв по добровольной сдаче несколько укреплений, спокойно задержался там Немного времени спустя, все иллирийцы, которые участвовали с ним в походе, внезапно, не испытав и не услыхав ни о каких неприятностях, тайно ушли оттуда и вернулись домой. |
| Численность римской армии в Италии к этому времени была немалая – около 12 тыс. солдат, но она оказалась распределённой между 11 полководцами, никак не сумевшими организовать единое командование. Напротив, Тотила мудро привлёк в свою армию рабов и итальянских колонов, взяв под свою защиту практически ограбленные римским войском и римскими чиновниками бедные слои населения. Вследствие этих не хитрых, но своевременных мер он вскоре стал настоящей легендой Италии и народным героем 188 . В таких условиях Тотиле не составило большого труда отбить попытки византийцев захватить Верону – один из готских оплотов, и оттеснить противника к городу Фавенции, неподалёку от которого он нанёс им новое поражение. Следует отметить правильную стратегию готского вождя: все пленные милостиво были избавлены им от неприятностей и, поражённые добрым отношением к себе вождя варваров, многие из них переходили к нему на службу. Несмотря на строгие приказы св. Юстиниана, оставшиеся в Италии вожди так и не смогли объединить силы, поэтому готы почти беспрепятственно спустились на юг, обошли Рим, который был им пока ещё не по силам, и осадили Неаполь. Когда вести об этом дошли до императора, тот направил в Италию Максимина в звании префекта претории и магистра армии Димитрия. Однако попытка последнего деблокировать Неаполь не принесла успеха опять же вследствие разрозненности действий римлян. Флот Димитрия был разбит, множество римских солдат попало в плен, а доведённый до истощения Неаполь весной 543 г. сдался Тотиле на милость победителя 189 . Такая резкая перемена диспозиции сказалась на симпатиях местного населения. В довершение всего Тотила публично объявлял, что не причинит никаких бед итальянцам, и честно исполнял свои обещания. На беду, вскоре Италию охватила эпидемия чумы. Тысячами умирали люди, население роптало, война приняла затяжной и неопределённый характер, мало привлекательный для Константинополя. Делать нечего – император вновь призвал Велизария, жившего последние годы в почётной отставке в звании комита царских конюшен, приказал ему срочно набрать новую армию и отправиться в Италию. Дело, однако, осложнялось тем, что основой армии Велизария в прошлые годы являлась его личная дружина, которую «на всякий случай» отослали на восточную границу подальше от их вождя. А без своих гвардейцев Велизарий едва ли мог начать успешные боевые действия. Полководец объехал Фракию, набирая новых солдат на собственные средства, и там объединился с магистром армии Иллирика Виталием. Совместными усилиями им удалось навербовать около 4 тыс. человек – смехотворные силы для новой войны. В 544 г. Велизарий и Виталий прибыли в город Салону, но после некоторых незначительных, локальных успехов, римляне опять потерпели поражение от Тотилы под городом Ауксимом (Озимо), который хотели сделать опорной базой для дальнейших операций. Отчаявшись, римский полководец отправил императору письмо, в котором объективно и красочно описал ситуацию в Италии, просил денег и свежие войска 190 . |
| Никифор Палеолог 113, 114, 152, 441 Никифор Синадин 148, 152 Никифор Стравороман 467 Никифор II Фока, император 475, 590 Никифорица 8, 452, 455 Николай II, папа 454 Николай, писец 207 Николай Врана, Врана 145, 201, 202, 494, 621 Николай Врана, протоновелиссим 494 Николай III Грамматик, патриарх 265, 267, 420, 423, 552, 621 Николай Калликл, Калликл 426, 427, 550, 626 Николай Маврокатакалон, Маврокатакалон 203–205, 209, 227, 274, 279–281 Николай Мистик 461 Николай святитель 281, 284 Никулица Дельфин 507 Нил 25, 36, 264, 265, 551, 552, 621 Нин 376, 607 Ниоба 433, 630 Нихольсон Р. 572 Новат 199, 279, 527 Ной 54 Оболенский Д. 621 Одиссей 113, 444 Одо Арпин 578 Одо Добрый 571 Октавиан Август 480 Оман Ч. 573 Опос, см. Константин Опос Ордерик Виталий 455, 461, 472, 491, 495, 502, 587, 600, 601, 606 Орест 91, 470, 503, 600, 605, 606 Ориген 551 Орландос А. 514 Орфей 56 Остер Е. 9, 48, 457, 616 Острогорский Г. 6, 9, 556, 558 Павел, апостол 457 Павел, основатель павликианства 395, 515 Павел Римлянин 372 Паламед 60, 94, 444 Палеолог, см. Георгий Палеолог Палеолог, см. Никифор Палеолог Палеологи 468 Панукомит, см. Никита Панукомит Пападимитриу С. 450, 466, 534, 594, 601, 618, 619 Пападопуло-Керамевс А. 545 Папахрисанту Д. 592, 593 Параскевиот 421 Пасхалий II, папа 581, 587, 595 Патрокл 119, 133, 266, 476 Пеаний, см. Демосфен Пегас 153 Пенелопа 113, 473 Пер, жупан 372 Перикл 119 Перихит 314 Петр, апостол 279, 457 Петр I, царь болгарский Петр Алифа 28, 152, 165, 305, 349, 372, 498, 575 Петр Варфаломей 576 Петр Диакон 461, 495 Петр Контарини 183, 518 Петр из Бизиньяно 454 Петр Пустынник, Кукупетр 275–279, 283, 306, 559–562, 570, 576 Петр Торник 72, 450 Петров А. 538 Пецей 304, 322 Пигасий 287 Пилад 91, 470 Пиндар 392, 530 Пиренис А. 535 Пирошка, Ирина 589, 605 Пирр, см. Георгий Пирр Пирр, Эпирский царь 140, 491 Пирр, Заррад Фируз 574 Питика 407 Пифагор 588 Пич И. 555 Платон 18, 34, 37, 53, 173, 174, 186, 265, 330, 395, 437, 612 Плотин 612 Плутарх 18, 437, 530, 568 Полемон 265, 392, 552 |
| Движение к обращению Римлян в Православие всюду обнаруживается – со всех сторон поступают подписки от присоединённых, хотя известный указ Святейшего Синода недавно ещё опубликован. Ваше Сиятельство знаете, что я предпочитаю общие меры в отношении Римлян частным их обращениям – а между тем, едва ли меня что-нибудь более радует, как получение донесений о присоединении Римлян к Православию. Впрочем, Бог знает, захотят ли заняться усердно и обдуманно общими мерами – пока, мы должны радоваться и медленному приумножению в сих странах Православного стада. Однакож прошу Ваше Сиятельство быть готовым на мелочные столкновения, часто, может быть, неудачные – это война партизанская, где каждый действует по обстоятельствам и своему усмотрению, а потому полководец, не будучи в состоянии руководствовать частными действиями, и не может за оные отвечать. Графу Протасову, 23 июня 1840 г. 741 (конфиденциально). Быв задержан в Вильне генерал-губернатором в середу на обед, я не мог прибыть в Жировицы к служению 13 июня. Оно отправилось здесь хорошо – было довольно местного народа, даже из Римлян – они радовались восстановлению, как они думали, праздника Тела Господня. Впрочем, бытность Римлян могла быть отчасти последствием ненастья, бывшего в сей день с утра до трёх часов после полудня, так что даже крестный ход был внутри церкви. Ненастье это было повсеместное и как бы нарочно для помешательства Римскому и нашему народу отправляться в сей день в костёлы. В проезд мой в сие время из Вильна я не замечал собрания народа при встречавшихся мне на пути костёлах; и по всей вероятности, праздник сей не так-то был весел и в Вильне, где к крестному ходу по всему городу делались пред моим выездом большие приготовления Римлянами. Между тем, я час от часу получаю более сведений, что по воссоединённым церквам Литовской епархии, в праздник Божьего Тела, богослужения уже не бывает – и я не могу решить, более ли пользы или вреда произошло бы от восстановления сего праздника. Разумеется, некоторая часть Православных, а может быть и Римлян, отвлечена была бы в сей день от Латинских костёлов; но это было бы только там, где нет сих костёлов, и откуда, по всей вероятности, наш народ, из крестьян только состоящий, не пожелал бы и так, или не мог бы отлучаться для Римского богослужения: что ж касается мест, где есть и костёлы и церкви, то почти повсюду останется преимущество на стороне первых. |
| Потом мне нужно будет показать, ради каких добродетелей римлян и для какой цели истинный Бог, во власти Которого находятся все царства земные, благоволил возвысить и увеличить римское государство, равно как и то, что мнимые боги римлян были скорее вредны им, чем полезны. Наконец речь моя обратится против тех, которые, будучи изобличаемы ясными доказательствами, вынуждаются уверять, что боги должны быть почитаемы не ради жизни временной, но ради жизни загробной“ 491 . 1. Бедствия Рима и его провинций до рождества Христова, как доказательства бессилия и бесполезности языческих богов для временного счастья их почитателей (II–IV) Целью Августина при составлении первой части его сочинения было разрушить религиозные верования язычников, „исторгнуть и искоренить нелепые и застарелые мнения, враждебные истине благочестия, мнения, которые долговременное человеческое заблуждение очень глубоко и крепко вкоренило в непросвещенных душах“ 492 с тем, чтобы во второй части удобнее было внушать им верования христиан. Как римский писатель и пишущий для римлян, преследуя эту цель, он твердо стоит на определенной во введении практической точке зрения, с которой рассматривал уже и возражения язычников, и старается доказать язычникам практическую вредность или бесполезность язычества и на этом основании подорвать к нему доверие римлян. Отвечая на вопрос, какие бедствия испытал Рим и его провинции, прежде нежели явился миру Христос Спаситель, Августин показывает римлянам два рода бедствий, – бедствия моральные, состоявшие в упадке среди римлян древне-гражданских доблестей, в отсутствии человеческих добродетелей и господстве пороков, и бедствия внешние, к которым он относит политические и социальные насильственные перевороты, внешние войны и внутренние гражданские волнения, равно как и разрушительные явления природы, всеобщие и местные, – и старается показать, что первого рода бедствия были главным образом делом языческих богов, которые были или орудия и органы злых духов, или сами злые духи; политические же бедствия были неизбежным последствием первых, а зло физическое стояло выше сил демонов, чтобы они могли отвратить его. |
| Одновременно с тем, как голод делал свое ужасное дело, – на помощь ему, для ускорения гибели города, Тит снова велел рыть валы и бить стены новыми машинами, деревья для которых пришлось свозить за 90 стадий (4½ ч.) от Иерусалима. 1248 В 21 день новые работы были готовы для открытия штурмовых действий. Наступала минута, решительная не менее для самих Римлян, чем для осажденных, потому что, по сознанию Иосифа, и у Римлян, наконец чувствовался недостаток в припасах и крайний упадок духа. От судьбы новых машин зависела, т.о., во многом судьба города: Иудеи не сомневались, что он будет взят, если им не удастся их сжечь; Римляне не сомневались, что он никогда взят не будет, если им не удастся пустить их в дело. Новая вылазка Иоанна к Римским сооружениям, охранявшимся усиленной стражей, не замедлила (1 Panemos==Tammus, июль), но отличалась от прежних недостатком энергии и храбрости 1249 и не привела ни к чему. Не порадовало на первых порах особенной удачей и Римлян действие их новых машин, которые оказывались совершенно бессильными поколебать огромные скалообразные камни стены. К несчастью для Иудеев, для них оказался предательским тот самый подкоп, которым они так блестяще воспользовались для разрушения первых попыток Римлян и который в одну из ночей вдруг дал обвалы, увлекшие с собою часть стены. Прежде чем, однако, Римляне успели воспользоваться этим легким устранением непреодолимого препятствия, удивленному взору их предстала за развалинами новая стена, выстроенная предусмотрительно Иоанном, и хотя менее крепкая, но с большими опасностями для приступа. Эта опасность, впрочем, грозила собственно только тем немногим смельчакам, которые первыми осмелились бы взобраться на стену. На воодушевительный вызов Тита 1250 , на этот подвиг вызвался (3 Панема==Tammus, июль) сирийский солдат Сабин и его 11 товарищей, из коих только 8 удалось оттащить смертельно ранеными; остальные и сам Сабин поплатились жизнью. Два дня спустя (5 Panemos) две дюжины других смельчаков вызвались повторить опасную попытку, удавшуюся только потому, что для нее воспользовались глубокою ночью и преступным сном стражей. После этого, Римлянам удалось проникнуть в Антонию, тотчас оставленную Иудеями, которые особым подземным ходом перешли ко храму, отразив все попытки проникнуть туда же Римлян. 1251 |
|
|
