| Однажды осенью Джеймс захотел пойти в школу и отправился к священнику, чтобы узнать, нельзя ли поработать на него за приличную одежду и учебники. Так вот, священник слышал разговоры о праздности Джеймса и не был склонен помогать ему, считая, что мальчик, который не заботится о своей матери и позволяет ей работать до изнеможения ради него, вероятно, ленив и не добьется успеха даже в школе. Но, обнаружив, как искренне Джеймс стремится к знаниям, добрый священник заинтересовался им и, будучи довольно оригинальным человеком, сделал мальчику следующее необычное предложение: " Я дам тебе одежду и книги, Джеймс, но на одном условии " . — " На каком, сэр? " — и мальчик сразу оживился. — " Ты должен следить за тем, чтобы дровяной сарай твоей матери всю зиму был полон дров, и заполнять его ты должен сам. Если ты не справишься, то и учеба в школе для тебя кончится " . Джеймс посмеялся над странным условием и с готовностью согласился, считая его очень легким. Он начал ходить в школу и в первое время отлично справлялся с поставленной священником задачей, так как стояла осень и щепок и подлеска было полно. Утром и вечером он выбегал в ближний лесок и наполнял корзину ветками или палочками для маленькой плиты, а так как его мать была аккуратной и экономной, обеспечивать ее растопкой было не так уж трудно. Но в ноябре пришли морозы, дни стали мрачными и холодными, и хворост начал расходоваться быстро. Мать купила воз дров на свои заработки, но этого было мало, и сарай почти опустел, прежде чем Джеймс вспомнил, что должен добыть новых дров. Миссис Сноу чувствовала себя плохо и сильно хромала из-за ревматизма, она уже не могла работать как прежде, так что Джеймсу пришлось отложить книги и задуматься, что он может сделать. Это вызвало у него досаду, ведь он добился больших успехов в учебе и был так увлечен, что с трудом мог отложить книги в сторону даже ради еды и сна. Но он знал, что священник сдержит свое слово, и, во многом против своей воли, Джеймс взялся зарабатывать деньги в свободное время, чтобы дровяной сарай не опустел. |
| На следующий день Глеб выходил, как всегда, к кофе на балкон около двенадцати. Отец давно все отпил что следует. Но сидит за столом, читает. Когда Глеб появляется, то закладывает страницу спичкой, чтобы не забыть, где остановился: память стала плохая. Глеб, по привычке детства, целует его в лоб. «Что поднялся спозаранку, ангел? – говорит отец. – Или спал плохо?» Глеб хмур. «Нет, ничего. Я ведь поздно ложусь». – «Знаю, знаю. И не одобряю. Вредно для здоровья. Отказать». Глеб молча наливает себе кофе. Жарко. Балкон этот хоть и крытый и выходит на север, а и на нем душно. – Читаю, брат, Щедрина. Вот это писатель! Не то что твой Андрей Белый. Глеб тянется, чтобы отрезать хлеба, и задевает рукавом спичку в книге. – Ээ, нет, братец ты мой, ты мне закладку не сдвигай, а то придется сначала читать, забуду, где остановился. – А я нынче в Москву собираюсь, – неожиданно говорит Глеб. Отец поправляет закладку, успокаивается. Из того же кожаного портсигара, что еще в Устах носил, вынимает новую папироску. – По что едешь? – Так… надо. По делам. Отец закуривает. По делам! В самый покос и вдруг такие дела. Каждая лошадь, каждый человек на счету, а ему в Москву… Из-за берез над ригами выезжают два воза с сеном, медленно двигаются к сараям. Отец встает, грузно прислоняется к перилам. Малый, ведущий за недоуздок переднюю лошадь, останавливается пред сараем. «Из Салтыкова сено?» – кричит отец. «Из Салтыкова». – «Ты куда же его прешь?» – «Иннихов в энтот сарай велел…» – «А я твоему Иннихову ноги повыдергаю… матери его черт! Что же вы мне его сгноить, что ли, собираетесь? Из Салтыкова! Сейчас же разваливай, здесь, и пускай девки растрясут… сырое сено в сарай!» Отец вовсе расстроен. Хотел бы сочувствия сына – сырое сено в сарай! – но тот равнодушен. Чепуха все эти покосы, копны и растряски. Отец оборачивается к Глебу. «Вот лучше бы посмотрел, как они его растрясут, или сам бы помог». Глеб невозмутимо пьет кофе с ледяным маслом. Никуда он не пойдет кроме флигеля. Все будет как всегда. Отец покипятится, прогорит и опять возьмется за Щедрина. А Глеб во флигель отправится, дочитывать о милетской скульптуре. В затянутые от мух сетками окна чуть-чуть будет тянуть ветерок. Душно! А за обедом опять цыплята, опять отец будет ворчать, опять жара. Что делает теперь в Москве Элли? Ах, все эти истории с разводом, как тягостно! Глеб ест цыпленка и отсутствует. Мать непокойна. Почему отсутствует? Можно себя утешать тем, что ведь он Глеб, Herr Professor, со странностями. Беспокойство же остается. Что он в Москву едет, она уже знает. По литературным делам… по одним ли литературным?.. Да, но во всяком случае, если он едет, то должен ехать с удобством. «Никанор, чтобы к вечеру коляску готовил, тройкой». Девушка Поля почтительно слушает. (Глеба в столовой уже нет.) |
| Когда они вошли во двор, отец заметил около забора сарай. Чтобы не подвергать своего друга опасности, — он знал, что ждёт того, кто помогал или укрывал евреев, — он попросил спрятать их там. Если нагрянут фашисты, беженцы скажут, что самовольно вошли в сарай, а дядя Фёдор сможет так оправдаться или сбежать. Папин друг заметил, что это звучит наивно, но отцу не противоречил. Он только сказал, что намеревается в ближайшее время уйти с несколькими друзьями в лес, где формируются партизанские группы. И их заберёт собой. После этого дядя Фёдор повел их в старый полупустой сарай. По углам валялись солома, старый ватник, какая-то изношенная одежда. Он устроил место, чтобы спать, потом взял пустой ящик и, перевернув его, накрыл бумагой. Получился стол для еды. Он принёс им все необходимое и просил быть осмотрительными, когда будут выходить из сарая, так как среди соседей могут быть предатели. Вечером, когда они поужинали за так называемым столом, мама вдруг объявила, что должна ненадолго вернуться домой. Ей надо забрать какие-то драгоценности, оставленные впопыхах. Отец удерживал её, говоря об опасности выходить за пределы двора. Но мать отвечала, что не желает оставлять драгоценности врагу. Тогда вмешался дедушка Исайя, убеждая, что жизнь ценнее этих погремушек и ради них в такое опасное время не стоит рисковать ни своей жизнью, ни жизнью своей семьи. Мама обиделась за слово «погремушки» й сказала, что они дорого стоят и понадобятся всей семье в дальнейшей жизни. Она была непреклонна. Тогда дедушка напомнил ей место из Первой книги Моисея, о жене Лота, но и это не подействовало. Вся семья, когда мама ушла, ожидала её в большом волнении. Через полуоткрытую дверь сарая взоры всех были устремлены на дорогу. Наконец первым маму увидел отец, а потом Симон. Она быстро двигалась в сторону сарая, стараясь держаться ближе к забору. На небольшом расстоянии от неё промелькнула подозрительная тень. Папа заметил это, но когда рассказал маме, она отвечала, что ему привиделось от страха. Отдышавшись, мама достала из-за пазухи бежевый узелок, который умещался в ладони. По её словам, в нём было «целое состояние». Ночь провели в тревоге. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 52 голоса: 3.8 из 5) Мудрая жена В некотором царстве, в некотором государстве жил в деревушке старик со старухою; у него было три сына: два – умных, а третий – дурак. Пришло время старику помирать, стал он деньги делить: старшему дал сто рублей и среднему – сто рублей, а дураку и давать не хочет: все равно даром пропадут! «Что ты, батька! – говорит дурак. – Дети все равны, что умные, что дурак; давай и мне долю». Старик дал и ему сто рублей. Умер отец, похоронили его. Вот умные братья собрались на базар ехать быков покупать; и дурак поднялся. Умные купили быков, а он кошку да собаку привел. Через несколько дней старшие братья запрягли своих быков, хотят в дорогу ехать; смотря на них, и меньшой собирается. «Что ты, дурак! Куда собираешься? Али людей смешить?» – «Про то я знаю! Умным – дорога, и дуракам – путь не заказан». Взял дурак собаку да кошку, взвалил мешок на плеча и пошел из дому. Шел-шел, на пути большая река, а заплатить за перевоз нет ни гроша; вот дурак долго не думал, набрал хворосту, сделал на берегу шалаш и остался в нем жить. Начала его собака по сторонам промышлять, краюшки хлеба таскать, и себя не забывает и хозяина с кошкой кормит. Плыл по той реке корабль с разными товарами. Дурак увидал и кричит: «Эй, господин корабельщик! Ты в торг едешь, возьми и мой товар из половины». И бросил на корабль свою кошку. «Куда нам этого зверя? – смеются корабельные работники. – Давайте, ребята, его в воду спустим». – «Эх вы какие, – говорит хозяин, – не трожьте, пускай эта кошка у нас мышей да крыс ловит». – «Что ж, это дело!» Долго ли, коротко ли – приплыл корабль в иную землю, где кошек никто и не видывал, а крыс да мышей столько было, как травы в поле. Корабельщик разложил свои товары, стал продавать; нашелся и купец на них, закупил все сполна и позвал корабельщика. «Надо магарыч пить; пойдем, – говорит, – я тебя угощу!» Привел гостя в свой дом, напоил допьяна и приказал своим приказчикам стащить его в сарай: «Пусть-де его крысы съедят, все его богатство мы задаром возьмем!» Стащили корабельщика в темный сарай и бросили наземь; а с ним всюду кошка ходила, так привыкла к нему – ни на шаг не отстает. Забралась она в этот сарай и давай крыс душить; душила-душила, этакую кучу накидала! Наутро приходит хозяин, смотрит – корабельщик ни в чем невредим, а кошка последних крыс добивает. «Продай, – говорит, – мне твоего зверя». – «Купи!» Торговаться-торговаться – и купил ее купец за шесть бочонков золота. |
| Толстая, с вытаращенными глазами, тряся животом, она прибегала в сарай, где мы паковали продукты, посмотреть, все ли цело. – Пфе! А пфе! Як смиешь так робиць?/Как смеешь так делать?/ Робиць не робиць, а действительно, это было не так просто – развешивая, например, свиной шпиг, не отщипнуть хоть маленький кусочек. Пиленый сахар сам застревал в рукавах и карманах. Но мы держались. Эх! Знали бы мы, что все равно не видеть нам Туркестана, как своих ушей, – пожалуй, чего-нибудь и недосчиталась бы старая ведьма! Однажды (мы работали в притоне уже третий месяц) она примчалась к нам в одном халате. В руках у нее был замок, которым наш сарай запирался на ночь. Вытаращив глаза, она остановилась на пороге, оглянулась и побледнела. – Не биться, не стучаться – прошептала она и схватилась за голову. – Не кричать! Молчать! Мы и опомниться не успели, как, тяжело дыша, она задвинула засов, повесила замок и ушла. Это было так неожиданно, что с минуту мы и точно молчали. Потом Петька выругался и лег на пол. Я тоже лег, и мы стали смотреть – под дверьми была узкая щель. Сперва все было тихо – пустой двор, подтаявший снег с желтыми, налившимися водой следами. Потом появились незнакомые ноги в черных крепких сапогах – одна пара, другая, третья. Ноги шли к флигелю через двор. Две пары пропали, третья осталась у крыльца. Рядом опустился приклад. – Облава, – прошептал Петька и вскочил. В темноте он стукнул меня головой, и я прикусил язык. Но тут было не до языка. – Нужно бежать!.. Кто знает, может быть, моя жизнь пошла бы другим путем, если бы мы захватили с собой веревку. Веревок было сколько угодно в сарае. Но мы вспомнили о них, когда были уже на чердаке. Сарай был каменный, с чердаком, крыша односкатная, и на задней стенке – круглое отверстие, выходившее на соседний двор. Петька выглянул в это отверстие и оглянулся. Он расцарапал щеку, когда мы в темноте отдирали от потолка доски, и теперь поминутно вытирал кровь кулаком. – Прыгнуть, что ли? Но не так легко прыгнуть с высоты пяти-шести метров через небольшое отверстие в гладкой стене, – разве только как в воду, вниз головой. Нужно было вылезть в это отверстие ногам наружу, сесть, согнувшись в три погибели, и, оттолкнувшись всем телом, упасть вниз. Петька так и сделал. Я еще думал, не вернуться ли за веревкой, а он уже сидел в дыре. Обернуться он не мог. Он только сказал: |
| И они это очень правильно и вовремя решили, потому что одновременно с ребятами, только с другой стороны, к старому сараю подкрадывался домовой Михрютка, чтобы подсматривать и подслушивать. Вот еще не хватало, чтобы мелкий бес про часовню услышал и помчался с доносом к Жану с Жанной! Александра между тем уже успела заглянуть в сарай. — Эй, а где же наши зайцы? Здесь никого нет! Тут из- за кустов появились Юрик, Гуля и Кира с Кутькой за пазухой. — Зайцы-то где?! — сразу же налетела на них Юлька. — Вы что, всех зайцев упустили без нас? Разбежались они, да? Ребята переглянулись. — Как же, разбежались! Да их отсюда не выгонишь! — сказала Кира и засмеялась. — Юлианны, не волнуйтесь! В полном порядке зайцы, и ничего с ними не случилось, — сказал Юрик. — Мы не стали вам рассказывать по телефону, хотели, чтобы вы все своими глазами увидели. А теперь уже можно и рассказать. Так вот, первые дни все зайцы сидели в сарае и носа оттуда не высовывали. Шок у них был после того отстрела, наверное. Их было так много — они прямо друг на дружке сидели! А потом Кира выпустила как-то своего Кутьку побегать — ну он и бросился с лаем прямо в сарай! — Охотник растет! — Кира погладила Кутьку по торчащей из-за отворота ее курточки лобастой башке. — Ну и что дальше? — заторопила Юлька. — А дальше пришлось Кутьку спасать — зайцы принялись его лапами лупить! — Он вырвался из заячьих лап и удрал по тропинке. Я его еле-еле догнала и успокоила. — Ну, а зайцы-то куда делись? — наступала Юлька на Киру. — Зайцы где? — Да что ты, как Горлум, заладила: «Зайссы, зайссы!». Куда они, типа, денутся, если их тут кормят? — успокаивающе пробасила Гуля. — Вон там они все, в ящиках из-под овощей! — Какие ящики? Что за ящики? Не вижу я нигде никаких ящиков! — Юлька уже чуть не ревела. — Юля, Аннушка и вы, Александра, посмотрите-ка туда! Горку вон там, в кустах видите? Так вот это вовсе не горка, а новое заячье общежитие, — сказал Юрик. — Понимаете, мы туда сваливали ящики, чтобы потом их сжечь. Ну, до костра руки у нас так и не дошли, столько было работы, а груда ящиков все росла, росла, а потом ее снегом засыпало. На другой день после Кутькиного визита в сарай мы приходим сюда с кормом — а зайцев в сарае нет ни одного! Сначала мы тоже заволновались, испугались, как вот вы сейчас: «Где зайссы? Где зайссы?» |
| – Ты хоть ведаешь, куда твоя Юлия ведет Аннушку? – спросил Иоанн брата. – Нет, братец, не ведаю. Но знаю, что никакой часовни в этих местах нет и никогда не было. Тут загородная усадьба была, службы, конюшни… А вот часовни не было! – Это и я чувствую, что здесь ни благодатью, ни молитвой не веет! – А меня вот что тревожит: я уж минут пятнадцать зрю, что за ними следом двигаются Прыгун и Михрютка. Ну, Прыгун, тот от Юлии не отстает, это понятно. А вот домовой-то по какой такой причине из подвала выбрался и за отроковицами увязался? – Не знаю, брат… Ты отроковиц зришь? – Нет, не зрю… А вот теперь узрел – вон они! Ангелы парили над зарослями и сверху едва угадывали, куда идут девочки. Они то и дело теряли их из виду, кружили в воздухе и возвращались, заметив мелькание голубой или черной маечки сквозь волнующееся на ветерке зелено-сиреневое море. Кусты расступились, и перед девочками оказался старый заброшенный сарай. И не просто старый, а старинный: толстостенный, из темно-красного кирпича, с просевшей и проржавевшей железной крышей, с темной и тяжелой дубовой дверью. Дверь была чуть-чуть приоткрыта. – А нам повезло! – воскликнула Юлька. – Дверь открыта. Обычно тут висит большущий замок, а сегодня его нет, и мы можем заглянуть внутрь. Заглянем? – Стой, Аннушка, стой! – закричал Иоанн, пикируя вниз. – Не ходи в сарай – там опасность! – И ты, Юля, не ходи! Послушай ты хоть раз своего Хранителя, – без особой надежды быть услышанным прокричал и Ангел Юлиус, спускаясь на крышу сарая вслед за Иоанном. – А страшновато как-то, – сказала Аня, с опаской заглядывая в таинственную полутьму за приоткрытой дверью. – Крыша провалилась… А раньше над крышей был золотой купол, – вдохновенно врала Юлька. – Такой большой, красивый, с золотым крестом! – Надо идти, – сказала себе Аня и шагнула к двери. – Не надо! – крикнул Иоанн. – Ой, не надо! – вторил ему Юлиус. Но было уже поздно: Аня шагнула за дверь, а за нею, что-то насвистывая, в сарай вошла Юлька. Вошла и медленно закрыла за собой дверь. |
| – Так, – говорит. – Зима наступила… А у нас ведь, ребятки, дрова на дворе. Как вы думаете? Погибнут ведь дрова без покрышки. Недурно бы, – говорит, – их в сарай перетаскать. Как вы думаете? Не устроить ли нам субботник? – Субботник! Ура! – закричали ребята и снова в ладоши захлопали. И больше всех Петька кричит и больше всех хлопает. Загорелся Петька. Не успели обед кончить, Петька: – Дрова таскать! И вскочил. – Дрова таскать! – закричали ребята. И все, кое-как одевшись, – во двор. И по чистому снегу – к дровам. Стали дрова таскать. Стали по три человека над каждым поленом кряхтеть. А Петька и тут на первом месте… Суетится, командует: – В цепь! – кричит. – В живую цепь валяй! Перекидом!.. Стали ребята цепью через двор к сараю – живо работа закипела. Один другому полено передает – раз-раз! Машина. А Петька и тут с подначкой: – Живо! Поднажми! И все удивляются: – Что случилось с парнем? Откуда такой работник? Но живо ребята работают. В сарае поленница за поленницей растет. И вот уж кричат на другой конец первые в цепи. – Хватит! – кричат. – Полно. Опешил Петька: – Как, то есть, полно? Побежал в сарай – и верно… До самых дверей набит сарай дровами – полена не впихнешь. Застыл Петька. А дров на дворе еще прорва. Саженей тридцать. Выскочил откуда-то Федор Иваныч. – Ничего, – говорит. – Так. Ничего… Это мы за зиму сожжем. Спасибо, ребятки! И Петьку по плечу: – Спасибо, товарищ Петя. Постарался. А Петька рукой махнул и пошел… Обидно. В тот же день вечером шус устроил общее собрание. Выбирали старосту по хозяйственным делам. И на собрании чернявенький Миронов встал и предложил выбрать Петьку. – Предлагаю, – сказал, – выбрать его по следующим данным. Парень активный и в работе горячий. Сами сегодня видели, как он с дровами орудовал. Ведь это он субботник наладил. Он организовал. Проголосовали и выбрали Петьку старостой. И стал Петька старостой по хозяйственным делам. Сначала смешно было. Ходит Петька с ключами, словно купец на базаре. Тетрадку за пазухой носит. Химический карандаш на веревочке. Фартук… |
| Верх башни, к которой примыкает больничный корпус, разделяется перегородкой, оштукатуренной на три части: коридор, (собственно) аптека и помещение для Фельдшера, с четырьмя створчатыми окнами кругом. Внизу башни две кельи с одною изразцовою печкою, отапливающею и верхний этаж башни. К башни, под прямым углом к востоку, примыкает сарай для дров, южной стеной которого служит ограда, а северная сторона дощатая. Таковые же стены и поперечные. Сарай с северной стороны о шести каменных столбах. Покрыть железом, окрашенным масляной красной краскою. По длине сарай занимает 11 аршин, ширина 6 аршин. К востоку от вышеупомянутого сарая братский корпус, двух этажный, низ каменный, верх деревянный, обшитый кругом тесом. Нижний этаж снаружи оштукатурен; два входных крыльца: одно с северной стороны – открытое, крытое железом, другое с южной стороны крытое тесом. Нижний этаж разделяется двумя капитальными каменными стенами на две половины, образующими между собою коридор. Западная половина с подвалом визу эта же половина разделена дощатою перегородкою на две кельи. Восточная половина разделена двумя бревенчатыми, оштукатуренными стенами, образующими между собою коридор, на две половины; в каждой половине по две кельи внутри оштукатурены. Печей в нижнем этаже всего три, одна в первой половине и две во второй, изразцовые. При входе во второй этаж, с южной стороны, чулан и лестница на чердак. Верхний этаж по устройству комнат, печей, стен и перегородок совершенно одинаков с устройством нижнего этажа. Окон в нижнем этаже с северной стороны 5-ть, с восточной одно, с западной два, с южной четыре, кругом, следовательно, 12-ть окон. Во втором этаже: с северной стороны 6-ть, с восточной 1, с западной 3, с южной 4, кругом, следовательно 14-ть окон. Крыша железная, окрашенная масляною зеленою краскою. По наружному обмеру весь корпус занимает в длину 21 аршин, а в ширину 13 аршин. 2-й братский корпус, двух этажный, на каменном фундаменте, без подвала весь деревянный, обшитый кругом тесом. По наружному обмеру корпус этот занимает в длину 24 аршина, а в ширину 14 аршин. Остальное устройство корпуса с наружной и внутренней стороны, как-то: капитальных стен, перегородок, крылец, коридоров, лестниц, по расположению и устройству келий, печей, дверей, по количеству и расположению окон, устройству крыши, – совершенно во всем одинаково с устройством корпуса вышеупомянутого. |
| Работа и в самом деле была нелегкая, да и грязная, честно говоря. Александра купила где-то три синих рабочих халата, и теперь она и сестры, не обращая внимания на подшучивания других ребят, приходя в сарай на работу, первым делом натягивали эти халаты поверх своей одежды. Вид у них, конечно, был не вполне «презентабельный», как шутил Юрик, зато домой они возвращались более-менее чистыми. Однако Жанна, если встречала их при входе, каждый раз фыркала носом и заявляла, что от них «воняет зверьем». Александра спокойно отвечала ей, что от Юлианн действительно пахнет зайцами, но папа им позволил заниматься мазайством, а сейчас они идут в душ, где смоют все запахи, — и немедленно уводила сестер из-под злобного взгляда Жанны и обстрела ее грубых острот. Вслед за Юлианнами и Александрой некоторые ребята тоже приобрели себе настоящую рабочую одежду и стали держать ее в сарае. Другие принесли в сарай старые спортивные костюмы, что было ничуть не хуже, и стали надевать их перед работой. А вот рабочих рукавиц закупили целый ящик, всех размеров, но их все равно постоянно не хватало. И не только потому, что рукавицы эти имели свойство постоянно теряться и прятаться в самых неожиданных местах, но и потому, что они просто быстро изнашивались при такой работе. Скребками, купленными в строительном магазине, ребята очищали сарай от остатков старой штукатурки. Работали по двадцать минут, после чего Александра решительно выгоняла всех на свежий воздух, чтобы дать улечься известковой пыли. Во время этих перерывов можно было поиграть в снежки или просто погулять. Потом ребята собирали всю отбитую штукатурку в мешки для мусора, а вечером на санках отвозили к ближайшей стройке и там бросали в общую кучу строительного мусора. Заодно поглядывали по сторонам: не попадется ли что-нибудь полезное для будущего строительства? Попадалось много чего, и все это ребята норовили притащить к сараю. Например, брошенные леса, оставшиеся от строительства, — даже Александра сказала, что это безусловно ценная находка. Нашли несколько ржавых, но очень красивых старинных балконных решеток: их раскопали в развалинах некогда роскошного особнячка, чьей-то бывшей дачи. Дача разрушилась от старости, вернее от заброшенности, и ее руины уже начали разбирать и вывозить. Решетки Александра одобрила и сказала, что их можно будет использовать для ограды часовни. Но вот когда мальчики на санках привезли нераспакованный мешок цемента, Александра решила положить конец строительному мародерству: |
|
|
