| Мы переживаем наш мир, мы являемся с ним единым целым. Более того, внешний мир мы вынуждены преодолевать. Так вот, это ощущение чувства преодоления, сопротивления нашей воле, нашей жизни, и является наилучшим доказательством существования внешнего мира. Поэтому человек, пользуясь рассудочным языком, может познавать этот мир, его законы, но доказать существование этого мира и познать мир полностью он, конечно же, не может. Науки, основанные на рассудке, – математика, естествознание, психология – не могут познать мир. Эти науки познают лишь образы этого мира, как они являются в сознании. Они познают символы, а не сами вещи. Переживание же позволяет проникнуть в саму вещь. Поэтому, указывает Дильтей, «природу мы объясняем, душевную жизнь мы постигаем» (3, с. 16). Поэтому истинная наука о духе может быть построена только на переживании, и именно оно позволит человеку проникнуть в основание бытия. Ведь «в противоположность внешнему восприятию, внутреннее покоится на прямом усмотрении, на переживании, оно дано непосредственно» (3, с. 56). Проникновение в основание бытия означает переживание его. Не мышление, не разложение на некоторые составные части (аксиомы, теоремы и т.п., то, что является результатом рассудочной деятельности), а именно переживание бытия. Именно в этом состоит отличие наук естественных, объясняющих, от наук описательных, а наука о духе может быть только описательной. Поэтому духовную жизнь нужно не объяснять, а понимать. Духовная жизнь – это жизнь совсем другая, чем жизнь материальная. Познание жизни всегда иррационально, всегда интуитивно. Его нельзя объяснить, разложить на составляющие. Жизнь, по Дильтею, нельзя постигнуть при помощи математических формул и логических понятий – надо не размышлять о явлении, а переживать его. Поэтому прежде всего теория познания состоит в переживании, а переживание есть одна из форм самопознания. Точнее сказать – самопознание есть одна из форм переживания; то самопознание, о котором говорили философы (в частности, Декарт об интеллектуальной интуиции), есть одна из форм всеобщего переживания своей собственной жизни. Поэтому основой наук о духе может быть только психология, учение о нашей душевной жизни, а не логика, как учил Гегель. Описательная психология противопоставляется Дильтеем объяснительной психологии, очень в то время популярной. Объяснительная психология строится по образцу естественных наук, она фиксирует некоторые факты и пытается найти между ними причинно-следственную связь. Так поступать можно с миром природным, но не с духовным. Так поступать можно с миром мёртвым, но не с миром жизни – постоянно изменяющимся, постоянно текучим. Поэтому настоящее учение о духе может быть только описательным, опирающимся на переживание, а не на объяснение. |
| 331 Кн. Вл. А. Долгоруков – известный Генерал-Губернатор (с 1856 по 1891 г.г.) г. Москвы: преосв. Леонид (Краснопевков . Московский викарий с 1859 по 1875) управлял Митрополией, за смертью М. Филарета, с 20 Ноября 1867 г. по 25 Мая 1868 г. Ред. 332 Лично-интимную ткань взаимных отношений между людьми описывают Дильтей «Einleitung in die Geistesirissenschaften». Versuch einer (Grundlegung für das Studium der Gesellshafl und der Geschichte. и др. сочинения, Мюнстерберг в «Philosophie der Werte». «Разговаривают между собою (читаем у последнего) два приятеля–о личных удачах и неудачах, о пережитом и ожидаемом, о горячем политическом вопросе. В каждый момент разговора каждый из друзей чувствует реальное существование другого и принимает полное участие в радостях и страданиях его. То один соглашается с другим, то возникаете спор; вот один даёт другому совет, а вот он высказывает сомнение: и с каждой переменой темы они понимают смысл слов и жестов, понимают мотив другого. Ни один момент они не смотрят друг на друга как на объекты, не представляют себе того, что происходит у другого в мозгу, но их внутреннее участие, сорадование, сострадание, сочувствие надеждам и страху другого – стоит в стороне от вещественного содержания человеческой жизни, а непосредственно касается волевого существа человека. Понимание и сомнение, вопросы и ответы, согласие и возражение, удивление и негодование, любовь и ненависть, сострадание, зависть, злорадство, почтение – всё это в живом переживании переходит от цельного субъекта к цельному субъекту. Психолог стал бы внимательно прислушиваться к ним и наблюдать их как объекты, не принимая никакого участия в их надеждах, и сомнениях и разлагая психические содержания их на более простые ощущения. И каждый из друзей может производить такую же разлагающую работу над психическим содержанием, другого, но целое содержание никогда не станет для него воспринимаемым, объектом, каждая часть этого содержания душевной жизни другого имеет для него тот субъективный характер, который можно лишь понимать, постигать, о котором объективирующий психолог ничего не может знать. |
| —33— софии жизни, идея оправдания жизни служит существенным условием наиболее правильного, наиболее глубокого построения христианской философия. Нравственное учение о христианстве находит свое завершение в христианской философии, а христианская философия правильно освещается идеей философии жизни. Философия жизни, как нравственно-субъективная, духовно-мистическая философия, представляет из себя особый тип философии, который к другим направлениям философии относится так же, как христианская философия относится к другим направлениям религиозной мысли. Борьба этого типа мысли с философским объективизмом (позитивизмом, рационализмом, идеализмом) определилась в истории философии раньше, чем в истории богословия, хотя и здесь субъективный тип мысли сложился лишь в новейшей истории философии и в строгой последовательности свойствен лишь нашим дням. Я укажу кое-что из относящейся сюда иностранной философской литературы. Здесь раньше других должны быть названы моралисты-мистики нового времени, выдающиеся энтузиазмом реши, но не приведшие своей мысли в систему: Эмерсон (Assays), Карлейль (Past and present,– Sartor resartus и др., также The correspondence of Thomas Carlyle and Ralph Waldo Emerson), Киркегоор, Метерлинк (Le temple enseveli,– Le trésor des humbles,– La sagesse et la destinée и др.), отчасти Ницше и Гюйо. Другой ряд составляют систематические мыслители, следующие за Кантом, Фихте, Шлейермахером и Фейербахом с более или менее удачным уклоном к историко-психологическому эмпиризму: Лотце, Дильтей (кроме ранее названных сочинений можно отметить Das Wesen der Philosophie в Systematische Philosophie), Эйкен (Die Einheit des Geisteslebens in Bewusstsein und Tat der Menschheit,– Der Kampf tun einen geistigen Lebensinhalt. Neue Grundlegung einer Weltanschauung, – Grundlinien einer neuen Lebensanschauung, – Der Sinn und Wert des Lebens и др.), Риккерт, Сабатье (Esquisse d " une Philosophie de la religion d " après la psychologie et l " histoire, – Les religions d " autorité et la religion de l " esprit). Нельзя не упомянуть прежних метафизиков-мистиков Шеллинга и Равессона и новых мыслителей мистического направления. Бергсона и Джемса; заслуживают из числа метафизиков осо- |
| Но, во-первых, большинство классических философов нового времени не только фактически осуществляло интуицию, но и сознательно придавало ей значение, по существу тождественное с значением античного логоса. Я не говорю уже о мистиках, вроде Мальбранша. Но разве Спиноза не утверждал, что истинное познание совершается через соучастие человеческой души в Боге? Разве Лейбниц не признавал представление метафизической основой бытия? Разве Фихте, Шеллинг, Гегель, а отчасти уже и Кант, не приписывали духу метафизико-религиозного значения? О Канте, по крайней мере, Вл.Соловьев, в своем прекрасном стихотворении «Эммануэль», сказал известные слова 244 : И Слово вновь в душе твоей родилось, Рожденное под яслями давно. Разве даже субъективный идеализм Беркли не завершался метафизическим спиритуализмом, по существу тождественным с мистическим учением Мальбранша, которое в свою очередь тесно связано с умозрением бл.Августина? Один из самых даровитых и широко образованных мыслителей современной Германии – Дильтей – полагает даже, что весь принцип новой философии предуказан мировоззрением бл.Августина, в котором совершился переход от античного натурализма к духовной углубленности нового сознания, созданной христианством, и впервые было открыто значение внутреннего мира. С другой стороны, по меньшей мере столь же достоверно, что начало ratio присутствует в античной философии и существенно определяет ее характер. В истории философии сведений составляет азбучную мысль, что античная философия впервые утвердила и воплотила веру в чистое мышление, как основу миросозерцания, и что история античной философии есть собственно история возникновения рациональной науки. Даже самый вдохновенный и наиболее религиозно-настроенный мыслитель древности – Платон – не удовлетворяется одним мистическим экстазом, презирает людей, которые не могут привести рациональных оснований своих мнений, и считает диалектику, искусство разграничения и определения понятий, огнем Прометея и высшим даром богов. И разве логика, это самопознание и самоутверждение отвлеченного ratio (что не мешало этой науке, кстати сказать, заимствовать свое название от понятия «Логоса», открыта не в Афинах, а где-нибудь «во Фрейбурге или Марбурге»? |
| Профессора, по свидетельству Ломоносова, перестали посещать ученые собрания; Академия наук потеряла «ученую цель» и стала заниматься переводами сказок для охотников посмеяться и т. д. Составу преподавателей соответствовал и контингент учеников. Большинство получающих высшее образование не соответствовало своему назначению «ни по понятиям, ни по поведению», так как оно набиралось главным образом для «пополнения штата», преимущественно «из самой подлости», как образно выражались современники. И вот эти ученики, взятые «из подлости», не только не имели необходимой книги, но даже не имели одежды, ни пищи, ходили босиком (Икон. Ibid., стр.193–201) и нередко путём только милостыни находили себе средства для пропитания; немудрено, что при таких условиях они так мало интересовались наукой, что в 1765 г. из 18 студентов, бывших в то время в «университете», половина «вышла в отставку, объявив, что, не имея складности более обучаться наукам, просят, чтобы их из Университета выключить и распределить по должностям». Вскоре в «университете» осталось только два студента, незнакомых притом с иностранными языками, на которых читались лекции, преимущественно на латинском. На следующий год последовало закрытие академического университета. В это время начинал свою жизнь старейший русский университет – Московский, открытый «для учения высшим наукам желающим дворянам и для генерального обучения разночинцев». Условия академической жизни в первые годы не улучшились, кафедры пустовали, например, на юридическом факультете читал один профессор Дильтей, правда, ученик инсбрукского, страсбургского и венского университетов, но, очевидно, с горя, предававшийся «безграничному пьянству», а медицинский факультет олицетворял собою проф. Кирстенс (анатомия на медицинском факультете читалась лишь в теории); профессора и учителя по месяцам не получали жалованья, а ученики по-прежнему терпели нужду в пище и одежде (Шев., стр. 64–68), а «голодное брюхо ко всякому учению глухо», как говорит русская пословица. Таким образом, преподавание шло не лучше, чем в академическом университете – лекции читались в течение 30–40 дней в году; число студентов было столь незначительно, что иногда целый факультет состоял из одного слушателя. В науках эти ученики были не особенно сведущи: «учителя пьяницы, а ученики самые подлые поступки имеют» – так отзывается о тогдашнем положении университета один из современников. Вот, между прочим, как характеризует в то время Московский университет Фонвизин: учитель латинского языка – пример «злонравия, пьянства и всех подлых пороков», «арифметический» учитель пил «смертную чашу» и т. д. |
| Чтобы понять смысл этой проблемы, рассмотрим один пример. Знакомясь с любым произведением, мы сначала воспринимаем его как набор символов. Скажем, когда мы читаем художественное произведение первый раз, мы просто следим за сюжетом. Дочитав до конца, понимаем, что кроме сюжета есть ещё и авторский замысел, который нужно постичь, и нас тянет прочитать ещё раз. И читая второй раз, мы с первых же строк глядим на эту книгу совсем по-другому. Можно сказать, что первое чтение – это именно второе чтение. Когда человек первый раз читает серьёзную книгу, он её ещё не читает – он лишь проводит подготовительную работу. Но прочитав второй раз, мы понимаем книгу уже по-другому, потому что исходим из другого понимания её первых страниц. Читая же в третий раз эту книгу, мы вновь воспринимаем её иначе, потому что на чтение накладывается впечатление, полученное от второго чтения. И поэтому читая её четвёртый раз, пятый и т.д., мы всё время будем воспринимать её иначе, более глубоко. Получается замкнутый круг, обычно именуемый герменевтическим кругом или герменевтической проблемой. Каждый раз, знакомясь с любым произведением, мы хотим проникнуть не просто в сюжет или в идею книги, а именно во внутренний мир автора, будь то писатель, художник или композитор. Герменевтическая проблема – очень серьёзная, поскольку, с одной стороны, мы сталкиваемся с проблемой замкнутого круга, а с другой – пытаемся проникнуть не только за ряд понятий и символов, но и во внутренний мир писателя или художника, что всегда считалось невозможным, запретным. В XX в. одним из наиболее серьёзных представителей герменевтики является немецкий философ Ганс Георг Гадамер. Его книга «Истина и метод» вышла в 1960-х гг. §3. Анри Бергсон Кроме Дильтея, идеи философии жизни разрабатывал французский философ Анри Бергсон (1859–1941). Пожалуй, именно Бергсон, а не Дильтей, в большей степени послужил пропаганде идей философии жизни. Хотя Ницше первым вострубил о новых идеях и о нём узнал весь мир, многие нормальные люди просто отшатнулись от его бесчеловечной философии. Бергсон же, разрабатывая идеи философии жизни, изложил её таким образом, что она стала близка не только интеллектуалам и атеистам, но даже католическим интеллигентам в начале XX в. |
| 20 Много интересного и ценного для выяснения различия между духом и природой можно найти у итальянского философа Джентиле, см. его книгу: «L’esprit acte pur» (Полное название главного сочинения основателя актуализма Дж. Джентиле о духе как чистом акте: «Theorie generate de l’esprit comme acte pur» Первое итальянское издание: «Teoria generale dello spirito come atto puro» вышло в Пизе в 1916 г). Но в нем слишком сильно влияние идеализма Фихте. 21 В замечательном исследовании Э. Роде «Psyhe» (Rohde Е. Psyche. Seelenkult und Unsterblichkeitsglaube der Griechen. Bd. 1–2, 1890–1894) рассматривается, как древнегреческое сознание пришло к идее души и ее бессмертия. Бессмертие души не мыслилось естественно принадлежащим человеку, оно принадлежит лишь Богу, герою, демону. Наконец душа была признана за человеком. Но даже внутри христианского сознания дух не мыслится присущим человеку, а лишь Богу. Только мистики видят дух в человеке. Романтизм же есть ущемленность духа душой. 24 знающее (ученое) незнание (лат.) (См. примечание к с. 62.). (Здесь и далее перевод иностранных слов и выражений сделан при подготовке настоящего издания.) 26 Дильтей много верного и интересного говорит о науках о духе. См. его «Einleitung in die Geisteswissenschaften» (Dilthey W. Einleitung in die Geisteswissenschaften. Leipzig, 1883). Но он ошибочно отрицает возможность философии истории, которая должна быть поставлена в центре философии духа. 27 «Die Religion des Geistes» Э. Гартмана (Hartmann E. von. Die Religion des Geistes, in: Religionsphilosophie. Bd. 2. Berlin, 1882, 2. Aufl. – 1907) есть антихристианское монистическое учение. 28 Г. Коген верно говорит в своей «Ethik des reinen Willens» (Cohen H. Ethik des reinen Willens, in: System der Philosophic. Tl. 2. Berlin, 1904) о мифологическом происхождении идеи души, но делает отсюда неверные выводы, так как хочет изгнать все мифологическое. 33 См. Max Schlessinger. Geschichte des Symbols. 1920 (Schlesinger М. Geschichte des Symbols. Berlin, 1912.). 34 |
| 23 Специальная литература по вопросу об отношении социализма к дарвинизму распадается на три направления: а) дарвинисты, которые не принимают социализма, б) социалисты, отвергающие принцип дарвинизма в социологии и в) авторы, стремящиеся объединить дарвинизм и социализм. Из последних более других известен Вольтманн, который в книге «Система моральною сознания в связи с отношением критической философии к дарвинизму и социализму» примиряет кантианство с социализмом и дарвинизмом. Ему принадлежит также «Теория Дарвина и социализм», где делается обзор литературы вопроса. Со своей стороны назовём: Л. Бюхнер «Дарвинизм и социализм, или борьба за существование и человеческое общество», Лориа «Социализм и социальный дарвинизм», Эвелинг «Дарвин и К. Маркс (параллель)», Ферри Энрико «Коллективизм и позитивная наука. Дарвин, Спенсер, Маркс», Headley «Darvinism and modern socialism». 24 Ср. Конт в «Cours de philosophie positive» t. IV: Chacun de modes fondamentaux de l’existence sociale détermiue un certain Systeme de moeurs co-rélatives, dont la physionomie commune se trouve aisément chez tous les individus, au milieu différences charaktéristiques. 25 «От обороны к нападению». Ср. также «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». И однако, защищая философский материализм, Плеханов, как и другие марксисты, говорить другим языком («не сознание определяешь собою бытие, а бытие сознание») также и в предисловии к книге Деборина «Введение, в философию диалектического материализма». 27 Хотя в своих заметках о Фейербахе, приведённых в книге Энгельса, Маркс высказывается против «разделения общества на две части, из которых одна стоить над обществом». Лично-интимную ткань взаимных отношений между людьми описывают Дильтей «Einleitung in die Geistesirissenschaften». Versuch einer (Grund¬legung für das Studium der Gesellshafl und der Geschichte. и др. сочинения, Мюнстерберг в «Philosophie der Werte». «Разговаривают между собою (читаем у последнего) два приятеля–о личных удачах и неудачах, о пережитом и ожидаемом, о горячем политическом вопросе. |
| защитил габилитационную дис. «Опыт анализа морального сознания» (GS. 1924. Bd. 6. S. 1-55), где предпринял попытку совместить моральные концепции И. Канта и Д. Юма , предложив синтез «практического разума» (волевого начала) и морального чувства, к-рое Д. понимает как «систему целей», или «моральную организацию», человеческого сообщества (Ibid. S. 20). Осенью 1864 г. Д. вступил на университетскую кафедру в Берлине в качестве приват-доцента философского фак-та; его первыми лекционными курсами были «Логика и система философских наук» и «Система Шлейермахера». В 1866 г. Д. получил должность профессора в Базеле, где преподавал до 1868 г. К 2 прежним лекционным курсам здесь добавились лекции по психологии и педагогике, которые свидетельствуют о его первых попытках сконструировать некую комбинацию исследований психического и социально-исторических структур, преодолевающую ограниченность индивидуальной и социальной психологии. В 1868 г. Д. покинул Базель и отправился в Киль. Его 3-летнее пребывание там почти целиком было посвящено работе над «Жизнью Шлейермахера» (Leben Schleiermachers: In 2 Bde//GS. 1970. Bd. 13; 1966. Bd. 14; 1-й т. в 2 ч. впервые издан в 1867 и 1870, материалы 2-го т. опубл. посмертно). В Киле Д. начал читать постоянный курс истории философии от древности до нем. идеализма, стимулировавший его обширные исследования в данной области. По материалам курса Д. опубликовал очерк истории философии, неоднократно переиздававшийся в позднейшее время: «Биографически-литературный очерк всеобщей истории философии» (Biographich-literarischer Grundriss der allgemeinen Geschichte der Philosophie. Altenburg, 1885). В 1871-1882 гг. Д. занимал должность профессора философии в ун-те г. Бреслау (ныне Вроцлав, Польша). Здесь окончательно складывается его план «критики исторического разума» - системного исследования методов познания гуманитарных наук. В 1877 г. у Д. завязалась дружба и постоянная переписка с гр. П. Йорком фон Вартенбургом, давшая Д. импульс к созданию философии исторических наук. |
| е. необъективированного, мира. Она не может раскрываться отвлеченному разуму, она не только интеллектуальна. Познание Истины предполагает просветленную человечность. XX век переживает кризис идеи Истины. Этот кризис обнаружился уже у мыслителей второй половины XIX века, но в наш век обнаружены его результаты. Течения прагматизма в философии и наука выставляют критерий Истины, который подвергает сомнению самое существование Истины, заменяя ее пользой, приспособлением к условиям жизни, плодотворностью для возрастания силы жизни. Самый прагматизм, который сейчас почти потерял значение, не отличался радикализмом мысли и не имел революционных последствий, которые имели другие течения. В прагматизме есть и что-то несомненно верное, поскольку он видит связь познания с жизнью и функцию жизни. Именно поэтому Дильтей является не прагматистом, а предшественником экзистенциальной философии. Прагматизм признает человечность познания в противоположность отвлеченному интеллектуалистическому идеализму, совершенно отделяющему познание от человека. Прагматизм хочет признавать Истиной то, что полезно и плодотворно для человека и способствует возрастанию силы его жизни. Но он не замечает, что в сущности предполагает старый критерий истины как соответствие реальности. Полезно и плодотворно оказывается то, что соответствует реальности, несоответствие же реальности для жизни вредно и бесплодно. Как будто бы защищается творческий характер познания, но в действительности этого творческого характера нет, как не было и в старом идеализме. Прагматизм очень оптимистичен и не видит трагической судьбы Истины в мире. И тут главная ошибка и ложь этого направления мысли. В действительности существует прагматизм лжи, ложь бывает очень полезна для организации жизни, и эта ложь играет огромную роль в истории. Социально полезной ложью очень дорожили руководители человеческих обществ, для этого создавались мифы, консервативные и революционные, религиозные, национальные и социальные, и они выдавались за Истину, иногда даже научно обоснованную Истину. |
|
|
