| По этой своей основной мысли А. С. Хомяков не является одиноким мыслителем: он входит в длинный, можно сказать – в бесчисленный ряд мыслителей, дающих социальное истолкование религиозно-этической идее и религиозно-этическое обоснование социальному строю и праву. В этом ряду числится множество философов и социологов, начиная с греческого Платона и кончая Когеном, который ориентирует этику (и религию) в юриспруденции, Штаммлером, Наторном, Шмоллером, Шэффле, Вагнером и т. д. На этом пути стоит практика Западной церкви (особенно католической) с ее теоретиками-богословами, как католическими, начиная с Фомы Аквината, так и протестантскими; сюда же всецело относится позднейшее христианско-социальное движение. Из русских мыслителей и писателей здесь могут быть названы: другие, кроме Хомякова, славянофилы, особенно Аксаковы, Гоголь, Достоевский, Толстой, Соловьев, из богословов – архим. Феодор (Бухарев). Современные популярные писатели Бердяев, Булгаков... обычно отстаивают идею религиозной общественности. По своей основной мысли Хомяков не может быть назван одиноким мыслителем, хотя его оригинальность проявилась уже в том, что „он первый у нас дал идеи для этики права“. Особенностью учения старых славянофилов, из которых Хомяков был самым видным теоретиком, было то, что они гово- —364— рили не о религии, о христианстве вообще, а о православии, и не о народе или обществе, а именно о русском народе. По Хомякову и другим славянофилам, православие – говоря словами проф. Владимирова (А. С. Хомяков etc.) – „чистое православие должно быть воплощено в самой жизни (русского) парода, в его государстве и учреждениях, в такой же цельности, в какой она живет, запросто, без примесей и ухищрений, в душе и быту богоискательного, простого, русского человека“. Это внесло в этико-социальную теорию местную колоритность: в славянофильском учении нагляднее выступают черты этой теории, подобно тому, как заметнее движения окрашенной воды в некоторых физических опытах. В этом интерес этикосоциального изучения Хомякова. |
| тарское иго оказало сильное влияние на религиозное чувство русских людей, переходившее в аскетизм. Благодаря этому, монастырское богатство начинает неимоверно расти, так, что к концу XV в. монастыри обладали целой третью всей государственной территории. Вместе с материальным благостоянием монастыри начинают пользоваться всевозможными привилегиями и иммунитетами, что порождает «рознь и вражду между духовенством с одной стороны и отдельными классами общества с другой. Все эти условия подготовили почву для ересей» стригольников и жидовствующих. С другой стороны, падение Константинополя, ожидание конца мipa, реформа Лютера дали толчок русской мысли, новые идеи приняли мистическо-историческую форму и создали религиозно-рационалистические ереси; как судебник Иоанна д.б. нивелировать разнообразие законодательных норм, то же самое должен был в области церковных норм сделать Стоглав. (ор. cit. р. 4–10). Едва ли мы согласимся с подобной характеристикой эпохи, подготовительной к Стоглавому собору. Пора наконец оставить тот наивный взгляд, по которому собирание Москвы рассматривается, как акт насильственный, сопровождающийся регрессом и общим понижением культурного уровня. Для объединения Москвы необходимо искать естественно-необходимые причины. Ведь существование уделов, как самостоятельных политических единиц, возможно было лишь в период формирования государственного целого. Равнинный характер русской земли не вносил в нее резких отличительных черт, так что в своем поступательном историческом движении радиусы отдельных удельных и областных тел все более и более приходили в соприкосновение, как в смысле географического и топографического своего положения, так и в смысле культурном. К XV в. мы уже видим центральную Русь географически сплоченной, а с другой стороны широкую колонизационную деятельность на востоке, к Поволжью. Наконец общность языка, общность религиозных воззрений, единая высшая церковная иерархия – не вносили отличительных специфических черт среди отдельных областных и удельных тел. Т.о. объединение Москвы явилось естественным следствием жизни равнинной |
| Выяснение этих сторон в русском богословии, конечно, было бы весьма желательно и необходимо в общих интересах. —523— Равнодушие русского образованного общества к богословию русской церкви тоже общеизвестный факт, не раз обсуждавшийся в духовной и светской печати. В настоящее время его нельзя объяснять только религиозным индифферентизмом именно в виду пробуждения некоторого интереса к религиозным вопросам в этой среде, (далёкого ещё, впрочем, от чего-либо, подобного широкому и и глубокому религиозно-этическому или идеалистическому движению на Западе). Спрос на религиозное чтение несомненно существует, но он ищет себе удовлетворения в стороне от церковного богословия; более того, религиозный интерес здесь связан с некоторой оппозицией положительному богословию и носит отрицательную окраску: огромный спрос получает только то в литературе, что более или менее носит отрицательный характер. Отсюда – громадный интерес к произведениям Ренана и Л. Толстого, более холодное отношение к богословским произведениям Вл. С. Соловьева , H. Н. Неплюева , А.С. Хомякова, А.А. Киреева и др. и уже совершенное невнимание к положительной богословской литературе, где читатель не надеется встретить отрицания коренных истин религии вообще и христианской в частности 1735 . Любопытная эта особенность —524— рассматриваемого явления была уже отмечена и мной в печати, приходилось говорить, насколько позволялось обстоятельствами, и о его причинах. Позволю себе привести отрывок из написанного мной несколько лет тому назад. Наше „духовенство“, писал я, „не в достаточной мере отвечает запросам русского общества и не вполне удовлетворяет их, особенно на главнейшем и важнейшем пути просвещения неверующих светом христианского учения: на пути литературно-богословском. В то время, как популярная или народная духовная литература у нас достигла и в качественном, и в количественном отношении необыкновенного развития, почти совершенно отсутствует приноровлённая к интеллигентному читателю литература, далеко не удовлетворяющегося остающейся на его долю литературной или простонародной, или специально-богословской… У нас ничего почти не припасено для духовного чтения лиц из этой среды, жаждущих света. |
| Экстраординарный профессор Александр Голубцов по церковной археологии и литургике преподал студентам IV курса: Введение в науку; историю древнехристианского, византийского и древнерусского храмов с их внутренним устройством; краткий очерк западной храмовой архитектуры; историю древнехристианской, византийской и древнерусской церковной живописи с обзором важнейших памятников мозаики и миниатюры; историю литургии с очерком толкования ее на востоке и в России и с историко-археологическим объяснением литургийного текста по современному служебнику. Из предположенной в начале учебного года программы не выполненными, за недостатком времени, остались отделы о церковных одеждах и таинствах. Экстраординарный профессор Алексей Введенский по кафедре метафизики и логики студентам I курса изложил: 1) введе- —34— ние в философию, с подробным обозрением неправильных современных взглядов на философию; 2) курс метафизики и 3) систему теоретико-познавательной (гносеологической) логики. Экстраординарный профессор Сергй Глаголев по введению в круг богословских наук студентам III и I курсов прочитал: 1) о религии и науке в их взаимоотношении к наступающему XX столетию: 2) о религии, как психологической необходимости (критико-исторический обзор философских учений о религии со времени реформации до наших дней и раскрытие и обоснование существенных религиозных истин): 3) о религии, как исторической действительности (о верованиях доисторических народов и о религиях культурных народов древнего востока). Экстраординарный профессор Анатолий Спасский по кафедре общей церковной истории студентам II курса прочитал: 1) введение в науку: историко-критический обзор главнейших источников и пособий для церковной истории; 2) историю христианской церкви за первые три века ее существования и 3) историю первых двух вселенских соборов в связи с догматическими движениями IV-ro века. Экстраординарный профессор Василий Мышцын по Священному Писанию Ветхого Завета студентам II курса прочитал: историю подлинного библейского текста и переводов – греческого, сирского, арамейского, самарянского, латинского, славянского и русского, их характеристику и оценку: основные правила критики библейского текста; предварительные сведения о Пятокнижии и толкование некоторых мест из него, преимущественно первых 10-ти глав книги Бытия; о происхождении, содержании и характере учительных книг: Псалтири, кн. Иова, Притчей, Екклезиаста и Песни Песней, с толкованием важнейших и труднейших мест из них; историю происхождения пророческих книг Исаии, Иеремии, Езекииля и Даниила, их отличитель- |
| Только весь строй жизни может настроить волю по-христиански, Сообщить ей христианское воспитание. Задача апологетики не может быть такою широкою, задача эта гораздо уже, – она заключается в том, чтобы уничтожить средостение между разумом и христианским учением. Каким способом должно выполнять эту задачу, какою дорогою должно идти? На эти вопросы нельзя дать категорического ответа. Если в старину говорили, что все дороги ведут в Рим, и мы знаем, что все меридианы ведут к полюсам, если только не уклоняться от выбранного раз пути, то точно также можно сказать, что всякий факт, всякое явление может стать исходным пунктом для направления ума к Богу, если только в наших рассуждениях мы не будем сбиваться. Симметрия в кристалле, наклон земной оси к эклиптике, движение луны, строение нашей руки, стремления нашего духа, все может направить мысль к первопричине и выяснить ее нам, как Премудрую, Всеблагую и Всемогущую. Основа православно-христианского учения есть Библия. Задача апологета состоит в том, чтобы внушить тем, к кому он обращается с своими речами, что Библия есть книга истины. Можно различным способом пытаться выполнить эту задачу. В устах апологета наиболее убедительным будет то, что наиболее убеждало его самого. Библия – книга с бесконечным содержанием, она может поразить и своими космологическими и историческими концепциями и своею поэтическою стороною и своим моральным учением. Библия может заставить человека задуматься, если вникнуть в ее судьбу. Какое бесчисленное количество раз во имя знания на пространстве веков отвергали то, что она утверждала, и по истечении времен всегда эти походы против Библии оказывались покушениями с негодными средствами. А сколько людей перевоспитала Библия? От скольких преступлений она удержала и насколько добрых дел подвинула! —199— Самое лучшее, если апологет поведет к истине тех, кого наставляет, тем путем, которым шел сам, но он должен считаться с индивидуальными особенностями лиц ищущих истины. Дух практического деятеля может мало затрагиваться гармониею между Библией и действительными завоеваниями науки, но на него сильно должно действовать соответствие между нравственными требованиями Библии и стремлениями его собственного духа. |
| Как в лице И. Христа Божество, соединившееся с человечеством, истребляло смертность и наклонность тела к болезням, так чудесным образом Дух Св., обитавший в Антонии, сохранял ему здоровье, несмотря на крайне неблагоприятные условия его жизни. Св. Афанасий в нескольких местах обращает внимание читателя на это обстоятельство. После двадцатилетнего уединения в покинутой крепости, Антоний сохранил свой прежний вид. „Тело его не утучнело от недостатка движения, не иссохло от постов и борьбы с демонами“ 1046 . В конце сочинения Афанасий говорит: „с юных лет и до старости соблюдавший равное усердие к подвижничеству, ни по старости не обольщавшийся дорогими снедями, ни по немощи тела не изменявший вида своей одежды, даже не омывавший ног водой, Антоний ни в чём однако же не потерпел вреда. Глаза у него были здоровы и невредимы —108— и видел он ими хорошо. Не выпало у него ни одного зуба, а только ослабели они в дёснах от преклонных лет старца. Здоров он был руками и ногами. Одним словом, казался бодрее и крепче всякого, пользующегося разнообразными снедями, омовениями и одеждами“ 1047 . Ста пяти лет он тихо и безболезненно почил в присутствии двух своих учеников. Обитание Духа Св. в Антонии обнаруживалось в многочисленных духовных дарованиях. Среди них наиболее выдающееся значение принадлежит власти Антония над демонами. Беседы Антония с учениками, содержание которых Афанасий излагает в 16–43 главах, посвящены почти исключительно этому предмету. Согласно этим беседам, а также и повествованию о чудесах, совершённых Антонием, истинного монаха характеризует победа над демонами. Борьба со страстями и подвижничество в своих последних основаниях были для св. Афанасия борьбой с демонами. В этом отношении Жизнь Антония представляет собой полнейшую аналогию с литературными произведениями II и III вв., о которых было сказано в первой главе. Борьба с демонами с целью защиты своей нравственной личности от их вредного воздействия служит прямой задачей каждого монаха. Отсюда для монаха необходимее всего знать, „какие из демонов менее худы и какие хуже других, какой цели старается достигнуть каждый из них и как можно низложить и изгнать каждого“ 1048 . В своих поучениях к монахам Антоний делится с ними своими опытами и своим даром „различения духов“ (δι το πνεματος χρισμα διακρσεως πνευμτων). |
| Монашество можно рисовать с весьма различных сторон. Наметим важнейшие из возможных точек зрения на предмет. В аскетической литературе монашество очень часто называется евангельской жизнью, т. е. жизнью, посвящённой выполнению так называемых евангельских советов – безбрачию и добровольной нищете. Преимущественное соответствие монашеского образа жизни учению Евангелия видели в безбрачии и отречении от собственности, как таковых. Смысл термина поверхностный. Будучи строгим девственником и раздав всё своё имущество бедным, вполне возможно оставаться сосудом, красивым извне, внутри же исполненным всякой мерзости. Монашество могло бы быть названо евангельской жизнью в более глубоком смысле. В истории христианской церкви монашество представляет собой первую попытку систематически провести в жизнь то высокое требование Евангелия, по которому в нравственности ценно не столько дело, сколько мотив, не внешняя праведность, а сердце, освобождённое от страстей и чувств, из которых сам собой вытекает грех, как деяние. Удаляясь от общественной жизни, ища досуга и свободы от внешних развлекающих впечатлений, монахи посвящали свою жизнь систематическим трудам над очищением своего духа от внутренних источников греха. Этим они углубили христианскую мораль и, может быть, послужили важным фактором в истории человеческой культуры вообще, направив взор человека на его внут- —106— ренний мир и создав то тонкое понимание душевных движений, которым отличается культура европейских народов. В этом заключается самая великая заслуга монашества. В Жизни Антония эта сторона монашества подразумевается, но остаётся в тени. О ней говорится вскользь, пожалуй, даже общими местами. Трудная внутренняя борьба с самим собой требует руководства со стороны опыта прошедших этот путь ранее. В подвижнической литературе не мало найдётся сочинений, посвящённых аскетике в тесном смысле, т. е. содержащих в себе практические правила и наставления, касающиеся борьбы с теми или иными определёнными пороками, страстями, дурными помыслами. В Жизни Антония этот элемент вполне отсутствует даже в тех частях, где автор говорит от лица самого подвижника, где приводятся беседы Антония с учениками и духовными детьми. |
| Н. Толстого и смерть Б. Л. Пастернака («Год Л. Н. Толстого» прот. В. Зеньковского, «Памяти Пастернака» Ф. А. Степуна и др.). С 1956 г. содержание «Вестника» определяла редколлегия, в к-рую входили прот. А. Шмеман, К. А. Ельчанинов, М. Р. Гизетти, О. Раевская-Хьюз, в 1955-1962 гг. также прот. В. Зеньковский, фактически редактором являлся Струве. С кон. 60-х гг. объем журнала увеличился до 250-300 страниц во многом благодаря негласным контактам с религиозно настроенной интеллигенцией в СССР. В 97 (1970) были напечатаны имевшие большой общественный резонанс статьи неск. авторов из Москвы (под псевдонимами), в к-рых анализировалось положение правосл. Церкви в СССР. В 112/113 за 1974 г. Струве объяснил изменение в названии журнала (исключение слова «студенческого») тем, что «журнал является вестником неоформленного «русского христианского движения», с особой силой развивающегося в России» (С. 3). Журнал активно реагировал на события, происходившие в СССР (выход сб. «Из-под глыб» и др.), с 1974 г. регулярно печатал произведения А. И. Солженицына , все больше места отводилось «Материалам по истории русской культуры» (разд. в журнале), среди публикаций раздела - письма свящ. П. Флоренского 114), статья Л. Шестова «Угрозы современных варваров» 119) и отрывок из его книги о И. С. Тургеневе 127). 101/102 (1971) посвящен 100-летию со дня рождения прот. С. Булгакова, часть 104/105 (1972) посвящена 20-летию со дня смерти Л. П. Карсавина (впервые опубликованы его произведения «Венок сонетов», «Терцины» и «О молитве Господней»). С 127 (1978) в журнале появился раздел, посвященный истории рус. эмиграции. В 1989 г. началась подписка на журнал в СССР. С 1992 г. 164) он печатается в Москве по оригинал-макету, подготовленному парижской редакцией. В 165 журнала помещено приветствие Патриарха Московского и всея Руси Алексия II . Дав положительную оценку изданию, Первосвятитель указал на его значение для духовного возрождения России. В 90-х гг. журнал имел разделы: «Богословие и философия» (позднее «Богословие», «Философия»), «Литература и жизнь» (позднее «Литература»), «Судьбы России», «Судьбы Церкви». |
| сведения о естественном движении русского населения по исповеданиям, приводимые в статье г. Тихомирова. К сожалению, эти сведения, относящиеся к 1899 г., касаются лишь 50 губерний Европейской России. Для православного населения они показывают: рождений – 52, смертность – 35 и прирост – 17 человек на 1000. Если эти цифры 50 губерний верны и в отношении всей империи, то «православное население имеет огромный естественный прирост, а по плодовитости стоит на первом месте. Его размножение подрывается лишь необычайной смертностью, но даже и при этом стоит выше всех, наравне с магометанами». Что же касается сектантов и раскольников, то – наоборот – естественный прирост их наименьший из всех исповеданий (9 человек на 1000 при цифрах рождений – 29 и смертности – 20) и почти вдвое меньше, чем у православных. «Статистические данные – продолжим словами г. Тихомирова – не дозволяют разграничить рождаемость и смертность раскольников и сектантов: они показаны в одной графе. Но известно, что среди старообрядцев-поповцев общественный быт отличается большей частью, строгой нравственностью, так что в этой части раскола рождаемость должно предполагать не ниже православной, а смертность, вероятно, и ниже. Поэтому трудно предположить у них слабый прирост. Но если так, то у остальной половины раскола, т. е. у части беспоповства и в сектантстве ничтожность рождаемости должна быть поразительною, и естественный прирост беспримерно низок. Должно, поэтому, предполагать, что эти секты удерживаются на своем нынешнем численном уровне в значительной части путем прозелитизма, т. е. совращения из православия и старообрядческого раскола». Внимательный читатель приведенных слов без труда усмотрит, что под пером г. Тихомирова статистика из сомнительного доказательства успехов православной миссии в среде расколо-сектантства неожиданно превращается в довольно веское обоснование совсем противоположной мысли. В самом деле, если процентное отношение к общей массе населения православной и расколо-сектантской его части, несмотря на громадную разницу естественного их прироста, в существе дела не изменилось за последние тридцать лет, то отсюда яснее |
| литературой пο истории греческой филооофии и психологии автор знаком довольно хорошо, но некоторые для него полезные труды в этой области остались все-таки ему неизвестны. Так, он не знает великолепной книги Гомперца «Griechische Denker», не справлялся с известными работами Тейхмюллера о Платоне и Аристотеле, не пользовался лучшим исследованием по истории стоической психологии «Die Psychologie der Stoa» Лудвига Штейна, и др. Книгу Целлера «Die Philosophie der Griechen» он цитирует то по 2-му, то по 3-му изданиям, хотя в настоящее время существует уже четвертое, а для первых томов и пятое. В списке его пособий и в подстрочных примечаниях значится сочинение: «Cousin, W. Manuel de l " histoire de la philosophie, traduit de l’allemand de Tennemann». He знаю, видал ли автор когда-нибудь эту книгу, но во всяком случае для его сведения нужно сообщить, что эта книга не Кузена, а Теннемана, и ее заглавие следует писать так: «Tennemann, Manuel de l’histoire de la philosophie, traduit de l " allemand par V. Cousin». О том, что г. Владимирский почти совсем не знает новейшей иностранной литературы по патрологии и церковной истории, мне уже приходилось упоминать. Из его диссертации не видно, чтобы ему были известны даже знаменитые труды Гарнака. Гораздо лучше обстоит дело с русскими работами в этой области; но и здесь у автора можно отметить значительные пробелы. Во вступлении к первой части он говорит, что в русской литературе «можно указать одно только исследование, которое специально посвящено раскрытию интересного вопроса о влиянии древнегреческой, а затем патристнческой философии и антропологии на христианское богословие, или – в частности – на догматические движения в первые четыре века, – мы разумеем ученый труд проф. А. Спасского («История догматич. движений в эпоху Вселен. Соборов»), обнимающий пока лишь тринитарные споры; нельзя не упомянуть также об ученой диссертации покойного проф. А.П. Лебедева («Вселенские Соборы IV–V вв.»), которые, впрочем, хотя имеет отношение к указанному вопросу, но преследует больше интересы церковноисторической науки» (32). Хорошо, конечно, уже и то, что, по мнению г. Владимирского, о диссертации покойного профессора Лебедева по крайней мере |
|
|
