| е. на Черноморье. В отношении к столь сильному монарху Андроник Трапезунтский являлся скромным вассалом, выставлявшим в армию султана двести «копий», т. е. 600 всадников. Зависимость от сельджуков отразилась на отношениях с Кавказом: не могли трапезунтские греки использовать последствия разгрома Грузинского царства монголами. Последние долго были заняты покорением Хоресма, и лишь в 1235–1236 гг. Чормагун с 4 туманами вторгся в Армению и Грузию, взял богатый Гандзак (Елисаветполь). Тогда татарские генералы поделили по жребию между собою Кавказ и Армению. Сам Чормагун разорил цветущую столицу армянских Багратидов Ани, насчитывавшую до 100 000 домов и до 1000 церквей (1239); развалины Ани ныне раскапываются русскими археологами под руководством профессора Марра. Завоевав Персию, Грузию, Агванк и Армению, сам Чормагун, разбитый параличом, не пошел дальше (†1242). Преемником ему был назначен его сотрудник Бачу начавший с разорения Карина (Эрзерум). Теперь не могло быть и речи о греческом влиянии на Кавказе. Гибель угрожала иконийским султанам, сюзеренам Трапезунта. Первый период Трапезунтского царства характеризуется подчинением сельджукам, по крайней мере на фоне этого вопроса протекает внешняя история Трапезунта при первых двух его Великих Комнинах. Концом этого периода является катастрофа, постигшая сельджуков. Могущественного Ала ад-дина Кейкубада сменил слабый преемник Гиас ад-дин Кейхозрев (1236–1245 или 1238–1246), вместо войн и управления возлюбивший магию, редкостных зверей, вино и женщин. Его покинули лучшие полки, и, когда приблизились монголы Бачу, подчиненные Конии государи – между ними и трапезунтский – заняли выжидательное положение. В окрестностях Сиваса (Севастии) Кейхозрев разбит был наголову монголами (1244) и бежал к греческому никейскому царю Иоанну Ватаци. Даже его семейство, доверенное охране армянского царя Хетума, было выдано последним по требованию Бачу. За это Хетум, царствовавший в богатстве и славе 45 лет и известный латинянам под именем Гайтона, обеспечил себе монгольскую дружбу и подданным своим в Киликии безопасность. |
| Этическая часть философии Феодора является проповедью внутреннего совершенства личности путем просвещения. Последнее он понимал в рамках строгого православия. В условиях времени последнее было естественно и составляло его силу. Интересно рационалистическое понимание им добродетели, борьба за обновление личности путем науки. При благоприятных условиях борьба личности против старых оков должна была неминуемо перейти на социальную и политическую почву. Но Феодор переоценил свою власть, основанную его отцом Ватаци на осторожном, хозяйственном и отеческом попечении о низших и средних классах; он ничего не достиг, сократил себе век безнадежной борьбою и расшатал унаследованную власть. Замечательна его «Похвала мудрости». Наука делает человека разумным и возводит его до Господа, до блага вообще. Основа мудрости – боязнь Бога. Уча добродетели, мудрость сама является добродетелью. Против столь непоколебимой основы невежество бессильно. От последнего исходят все пороки. Лишь тот, кто познал науку до конца, владеет добродетелью. Невежда останется добычей заблуждения и будет вести жалкое существование. Обоснованию этой руководящей идеи посвящен длинный трактат «Об общении природных сил». Ссылаясь на учение Аристотеля о материи и форме, Феодор развивает тезис, что образование для человека является тем же, что форма – для материи. Образование – вторая, высшая природа человеческой личности. В самом преклонении перед разумом в Феодоре сказывается его поэтическая натура. Как у монарха, как у писателя, у Феодора господствует чувство, часто неуравновешенное. Ни в чем не выразилась его чувствительность так ярко, как в оставленных им церковных песнопениях. Таков его Канон Богородице: «Колесницегонителя Фараона погрузи...» К кому, как не к Тебе, Пречистая, обратиться мне, погрязшему во грехах? На эту тему подобраны переливы песнопения, трогающие всякого; только верующая и пламенная душа могла составить эти ирмосы и тропари, по которым молится весь православный мир. Прерывая наше изложение судеб Ласкарей и их царства, остановимся несколько на образовании государства Великих Комнинов в Трапезунте и на крупных переменах, происшедших в Передней Азии. |
| Но в то время как император даровал заговорщикам прощение, кое-кто отправил людей лишить глаз Диогена, приняв такое решение без ведома Алексея; на подобное наказание был обречен как сообщник Диогена и Кекавмен Катакалон. Это произошло в день великих апостолов 916. С тех пор и поныне об этом деле рассказывают всякие небылицы. Один бог знает, пошел император навстречу требованиям ослепить Диогена или же весь замысел целиком принадлежал ему одному. Я пока что не имею на этот счет точных сведений 917. 10. Вот какие хлопоты доставил самодержцу Диоген, но необоримая рука всевышнего неожиданно избавила Алексея от грозящей опасности. Эти события не лишили императора мужества, и он отправился прямо в Далмацию. Вукан знал о приближении самодержца к Липению и видел, что Алексей уже подходит к городу. Однако Вукан не мог противостоять ромейскому войску, двигающемуся сомкнутым строем и в полном боевом снаряжении, и поэтому немедленно отправил к Алексею посла с предложением мира; вместе с тем он согласился выдать императору всех обещанных ранее заложников и в будущем не причинять ему никакого зла. Самодержец приветливо принял варвара, так как ненавидел междоусобную войну и стремился ее предотвратить – ведь далматы тоже были христианами. После этого Вукан осмелел, сразу же явился к императору, привел с собой своих родственников и главных жупанов и охотно отдал самодержцу в качестве заложников своих племянников Уреса 918, Стефана Вукана и других – всего двадцать человек (ведь Вукану ничего иного не оставалось). Самодержец, мирным путем уладив то, что обычно решается войной и оружием, вернулся в царственный город. Алексей продолжал заботиться о Диогене, плакал о юноше и горестно стенал (как это можно было видеть и слышать), выказывал ему свое расположение, старался вселить в него бодрость и вернул Диогену большую часть отнятого у него имущества. Но охваченный горем Диоген отказался жить в столице; он предпочел обосноваться в своих владениях и все свое время проводил в изучении книг древних авторов, которые ему читали вслух. |
| Едва лишь султан покинул Морею, как деспоты снова рассорились. Димитрий считал, что единственная возможность спасти страну и самих себя – это подчиниться туркам; Фома же связывал свои надежды с вновь избранным папой Пием II, который на соборе в Мантуе, состоявшемся осенью 1458 г., обещал ему помощь. Прибывшая на следующее лето помощь состояла всего из трехсот наемников; двумстам из них заплатил Пий, а остальным – герцогиня Миланская Бьянка Мария. Наемники вскоре перессорились между собой и с Фомой и вернулись в Италию. Димитрий между тем опять обратился за помощью к туркам, снова, однако, забыв отослать султану полагавшуюся дань. Мехмед, раздраженный постоянным хаосом в деспотии и одновременно обеспокоенный вмешательством папы, решил уничтожить ее. В начале мая 1460 г. султан появился в Коринфе во главе большой армии. После некоторого колебания Димитрий сдался ему вместе со своей столицей Мистрой. Фома какое-то время скрывался в Мессинии, а затем бежал морем на Корфу. Покинутые своими правителями, пелопоннесцы подчинились завоевателю; только несколько крепостей, движимые гордостью и безнадежным героизмом, мужественно сопротивлялись, но были одна за другой заняты турками. Все население их, независимо от того, была ли крепость взята приступом или принуждена к сдаче голодом, завоеватели вырезали. К осени весь полуостров был занят турецкими войсками, за исключением Сальменикона, гарнизон которого под командованием Грецаса Палеолога продержался до следующего лета, принадлежавших венецианцам портов Модон и Кротон, которые спаслись благодаря тому, что торжественно встретили султана с богатыми подарками и почестями, а также окруженного морем города Монемвасия; жители его, первоначально признававшие своим властителем Фому, после его бегства передали власть сперва одному каталонскому пирату, а затем папе, который в 1464 г. отдал город Венеции 301 . После этого наступила очередь Трапезундской империи. Иоанн IV из династии Великих Комнинов, которого Франдзис в свое время упрекал за то, что тот радовался смерти Мурада II, u komopый в 1453 г. |
| Появились уже и некоторые другие греческие правители. К востоку от Византии находилась Трапезундская империя Великих Комнинов, разбогатевшая на доходах от своих серебряных рудников и торговли вдоль старинного торгового пути из Тебриза и глубин Азии. В Эпире образовалась Эпирская деспотия династии Ангелов, одно время даже соперничавших с никейцами в стремлении отвоевать константинопольский престол, однако вскоре утративших всякое значение. На Балканах Болгария и Сербия поочередно претендовали на гегемонию на полуострове. В Греции – на материке и островах – возникли мелкие франкские феодальные княжества и итальянские колонии. Для того, чтобы вытеснить венецианцев из Константинополя, византийцы обратились за помощью к Генуе, потребовавшей, однако, вознаграждения за это; и теперь генуэзская колония Пера, или Галата, расположенная на другом берегу Золотого Рога, прибрала к рукам большую часть столичной торговли 6 . Византийцам угрожали со всех сторон. Итальянские властители были готовы отомстить им за уничтожение Латинской империи. Славянские князья на Балканах домогались императорского титула. Турок в Азии удалось на время утихомирить; не будь этого, Византия вряд ли сумела бы выстоять. Однако, когда во главе их появилась династия блестящих военных предводителей Османов, стало очевидным, что в скором времени турки вновь заявят о себе. Возрожденной Византийской империи с ее сложными обязательствами в Европе и постоянной угрозой с Запада нужно было значительно больше денег и солдат, чем она имела. И она экономила за счет своих сил на восточных границах, пока не стало слишком поздно и оттоманские турки не прорвали ее оборонительные рубежи 7 . Наступило время разочарований. Весь XIV век был для Византии периодом политических неудач. На протяжении нескольких десятилетий казалось, что сильное Сербское королевство сумеет завладеть всей империей. Византийские провинции были опустошены мятежом каталонских наемников (Каталонской компании). Личные и династические раздоры при дворе являлись причиной нескончаемых гражданских войн, особенно обострявшихся, если в них принимали участие светские и религиозные партии. |
| Богатая добыча, доставшаяся печенегам, пробудила алчную зависть в их союзниках — половцах, которые пришли к ним на помощь. Откупившись золотом от хищных соседей и подданных (печенеги были уже приняты на византийскую землю), Алексей однако не мог быть спокоен и за ближайшее будущее, пока печенеги без страха переходили Балканы и нападали на византийские города Адрианополь и Филиппополь, доходя даже до стен столицы. На этот раз опасение усиливалось еще и потому, что половцы, не получив себе части из византийской добычи, грозили двинуть всю половецкую орду за Дунай, чтобы отомстить печенегам. Правда, половцы в этом отношении могли оказать услугу Византии, но чего было ожидать потом от такого рода слуг и союзников? Восточный вопрос: так в дипломатии и исторической литературе называется комплекс международных противоречий конца XVIII — начала XX вв., связанный с кризисом Османской империи и борьбой великих европейских держав за раздел ее владений. Алексей I Комнин (1048-1118) — византийский император с 1081 г., основатель династии Комнинов. Урбан II — см. прим. 1 к гл. 2. Турки (правильней: тюрки)-сельджуки — орда кочевых тюрок-огузов, получившая имя своего предводителя Сельджука. Первоначально сельджуки кочевали в районе Сыр-Дарьи, потом переместились в Хорасан, где в 1038 г. создали собственный султанат; меньше чем за двадцать лет захватили обширные территории Западного Ирана, Азербайджана и Ирака, включая Багдад. Багдадский халиф признал сельджукидского султана " царем Запада и Востока " . К концу века их владения включали уже часть Малой Азии. К VIII в. мусульмане завладели Азией и Африкой и утвердились на островах Средиземного моря и в некоторых областях Западной Европы. — К VIII в. арабы (единственные проводники исламизации в то время) в Азии, кроме Аравийского полуострова, владели Сирией, Арменией, Азербайджаном, Ираном и частью территории современного Афганистана; в Африке — Египтом, Ливией и Триполитанией. Первые европейские завоевания (на Пиренейском полуострове) были сделаны ими уже в начале VIII в. |
| очевидно, предпочитавшие местному светскому архонту или киру авторитет духовного пастыря. Впрочем, неудача, которую Иоанн потерпел как посредник, еще раз показывает то, что пытался замаскировать агиограф: авторитет его героя далеко не всегда был непререкаем. 643 Эта фраза (tes choras ekeines) свидетельствует о том, что анонимный агиограф сам не был жителем южнобережья Крыма: он ссылается в рассказе о чудесах святого на жителей не своей или этой, а той страны (ekeinos – «тот, оный», местоимение, указывающее на предмет отдаленный). Если припомнить, что страну Тавроскифов, место рождения святого, он называет заморской, peratike (см. гл.1), находящейся на другом берегу, то самым вероятным предположением о жительстве автора следует признать противоположный, азиатский берег Понта, где находилась Амастра. Точно так, во времена Трапезундской империи, побережье Таврики, то есть Херсон и климата Готфии, входившие в сферу влияния Великих Комнинов, обозначались в их официальном титуле выражением Заморья, Perateia. Житель Фракии и окрестностей Константинополя не мог бы так выразится о Крымском полуострове, поскольку уже азиатские провинции Империи, Понт, Пафлагония, Каппадокия, были для него заморскими, как они действительно именуются у писателей (peratika themata у Феофана). 644 В переводе А. Никитского: «...дабы избавиться нам от вредного общения» (opos rystheiemen tes epiblabous koinonias) (Указ. соч. – С. 33, гл.10). Koinonias – «товарищества, сообщества, соучастия, связи». 645 Термин «святосжигатели» (ton agiokauston) очень часто встречается у современников в применении к иконокластам, отказывавших в почитании святым мощам и образам и бросавших их в огонь 646 ...и нечистых еретиков (akatharton airetikon). Из этого молитвенного обращения–пожелания, несомненно, следует, что окончательная редакция Жития была составлена после свержения василевса Ирины, во времена иконоборского влияния, но завершено до восстановления иконопочитания в 843 г. В указанных выше словах проглядывает явное совпадение с тоном записей Епифания Монаха, который тоже «бежал общин иконоборцев» (kai pheugontes tes koinonia ton eikonomachon) во время своего путешествия к Крыму в первой трети IX в. |
| Из XVII в. даже дошла грамота якобы Алексея Комнина к Владимиру Мономаху , в которой говорится о тех же посылаемых им инсигниях, какие перечисляются в сказании. 691 Но эта попытка исправить хронологическую несообразность сказания не имеет под собой исторической почвы. В 4-х, Константин Мономах присылает Владимиру дары с митрополитом ефесским Неофитом, но в списке ефесских митрополитов имени Неофита не отыскивается. 692 Наконец, фиктивный характер сказания явствует из того, что до начала XVI в. великокняжеские инсигнии не называются «мономаховыми». По-видимому, вполне естественно было бы найти таковое название их в «духовных» грамотах великих князей, но его и не оказывается. Упоминая те же княжеские инсигнии, какие мы находим в повести: шапку, бармы, цепи и крабийцу, эти грамоты не называют их Мономаховыми. —176— Так в первой княжеской духовной, дошедшей до нас, духовной великого князя Uoahha I Даниловича Калиты (1328 г,) мы читаем: «а при своем животе дал есмь сыну своему Семену: 4 чепи золоты, 3 поясы золоты, 2 чаши золоты с женчуги, блюдце золото… а из золота дал есмь сыну своему Ивану: 4 чепи золоты, пояс больший с женчугом, 2 чашки золоты, блюдо серебрьно… а из золота дал есмь сыну своему Андрею: 4 чепи золоты, две чары золоты… А из порт моих Семену кожух черленый, шапка золотая, а Ивану коць великий с бармами; Андрею скорлатное портище сажено з бармами». 693 Очевидно, тогда еще не знали ни о каких фамильных Мономаховых регалиях. «Чепей» было 12 и ни одной из них особенного значения не придавалось. Они ценятся лишь, как металл, как золото, на ряду с поясами, чарами, чашами и чашками, блюдами и блюдцами. Шапка одна, но барм два экземпляра и ни один из них не считается специфическою принадлежностью великокняжеского достоинства, так как Семен, великий князь, не получает барм, а достаются они младшим князьям Ивану и Андрею. Бармы здесь просто княжеская одежда (порты), которою сам князь «наряжает» свои коци и кожухи и Семену предоставляется самостоятельно соорудить себе бармы. |
| Григорий не старался силою убеждения склонить своих соотечественников к примирению с вселенской церковью; он думал дело примирения предоставить времени, пока образование, близкое знакомство с древне-церковной литературой и с истинным учением других церквей и их обычаями не приведет армян к пониманию истинного значения обрядов и к единомыслию с православной церковью в догматах. В этих видах он принял на себя труд посредством переводов познакомить армян с произведениями древне-греческого в древне-сирийского богословского гения, внушить уважение к греческой и латинской церкви чрез жизнеописания великих святых древней вселенской церкви. Его чрезвычайная любовь к последнего рода произведениям и его многочисленные переводы житий святых мучеников доставили ему прозвание Векайасер (друг мучеников). Он не только сам занимался переводами, но и других заставлял делать то же и для этой цели собрал около себя несколько ученых армян, греков и сирийцев. Католикосе Григорий сносился и с папой Григорием VII; именно около 1080 г. он послал к нему посольство. Папа указывал послу католикоса заблуждения армян, но посол, очевидно с ведома католикоса, отвергал приписываемые армянам заблуждения. Из этого можно заключить, что Григорий действительно был чужд крайностей армянского богословия и, отрицая их, желал видеть их несуществующими среди армян. Однако и после сношений с папой Григорий ничего не изменил в армянской церкви. В частности, что касается церковных обычаев, Григорий, повидимому, и не был расположен делать изменения. В 1102 году начался ожесточенный спор между греками и латинянами с одной стороны, и армянами и сирийцами с другой по поводу празднования пасхи. Григорий не принимал участия в споре, но когда армяне обратились к нему за его мнением, то он ответил, что следует держаться тех обычаев, которые установлены предками. Время патриаршествования Григория II ознаменовалось еще одним важным в жизни армянской церкви обстоятельством – именно разделением армянского патриархата. Удовлетворяя быть может желанию восточных армян иметь католикоса среди себя, католикос Григорий поставил в г. |
| Против могущественного протосеваста Алексея составилась сильная партия, во главе которой встал Андроник Комнин, одна из любопытнейших личностей в летописях византийской истории, интересный тип как для историка, так и для романиста. Андроник, племянник Иоанна II и двоюродный брат Мануила I, принадлежал к младшей, отстраненной от престола линии Комнинов, отличительным признаком которой была необычайная энергия, направляемая иногда по ненадлежащему пути. Эта линия Комнинов в своем третьем поколении дала государей Трапезундской империи, которые известны в истории под названием династии Великих Комнинов. “Князь-изгой” XII века, “будущий Ричард III византийской истории,” в душе которого было “нечто похожее на душу Цезаря Борджиа,” “Алкивиад средневизантийской империи,” Андроник являл собой “законченный тип византийца XII века со всеми его достоинствами и пороками.” Красивый и изящный, атлет и воин, хорошо образованный и обаятельный в общении, особенно с женщинами, которые его обожали, легкомысленный и страстный, скептик и, в случае нужды, обманщик и клятвопреступник, честолюбивый заговорщик и интриган, в старости страшный своей жестокостью, Андроник, по мнению Диля, был той гениальной натурой, которая могла бы создать из него спасителя и возродителя изнуренной Византийской империи, для чего ему, может быть, недоставало немного нравственного чувства. Современный Андронику источник (Никита Хониат) писал о нем: “Кто родился из столь крепкой скалы, чтобы быть в состоянии не поддаться потокам слез Андроника и не быть очарованным вкрадчивостью речей, которые он изливал наподобие темного источника.” Тот же историк в другом месте сравнивает Андроника с “многообразным Протеем,” старцем-прорицателем древней мифологии, известным своими превращениями. Находясь, несмотря на внешнюю дружбу с Мануилом, у него на подозрении и не находя себе деятельности в Византии, Андроник большую часть царствования Мануила провел в скитаниях по различным странам Европы и Азии. Будучи отправлен сначала императором в Киликию, а затем к границам Венгрии, Андроник, обвиненный в политической измене и в покушении на жизнь Мануила, был заключен в константинопольскую тюрьму, где провел несколько лет и откуда, после ряда необычайных приключений, ему по заброшенной водосточной трубе удалось бежать для того, чтобы снова быть пойманным и заключенным еще на несколько лет в темницу. |
|
|
