| Причиной выделения Нового Израиля из хлыстовщины послужили несогласия, начавшиеся после смерти лже-христа Парвентия Петрова Катасонова (известного хлыста, Борисоглебского уезда, Тамбовской губернии). Каждый из хлыстовских пророков и приближенных к Катасонову лиц желал объявить себя христом, и Израиль (т.е. хлыстовщина) 3 поделился в самом себе, т.е. в хлыстовщине образовалось несколько враждебных одни другим общин с отдельными лже-христами. Один из таких лже-христов, именно Василий Федоров Мокшин (крестьянин Данковского поселка, Воронежской губ.) и сообщил сгруппировавшейся около него общине то настроение, которое послужило канвой для новоизраильтян. Но настоящим организатором последнего (каковая организация еще не закончена) является доселе здравствующий и стояний во главе Нового Израиля Василий Семенов Лубков. Лубков родился 24 декабря 1869 года. Отец его, государственный крестьянин Воронежской губернии г. Боброва, Семен Захаров Лубков и мать Васса Николаева были оба православные. В г. Боброве в то время существовала хлыстовская община. В нее еще юношей вовлечен был Василий Лубков, и к 16-летнему возрасту до такой степени был нафанатизирован, что, не смотря на одно из основных правил хлыстовщины – скрывать свою принадлежность к ней («заповеди содержите в тайне, ни отцу, ни матери не объявляйте»), открыто выступает, как он сам выражается, «на торжище и весь мир» и начинает говорить «слово». Побуждением к выступлению на открытую проповедь послужило, по словам Лубкова, чудесное видение и особенное озарение его благодатью божественной. По этому поводу, спустя 10 лет, когда Лубков уже стоял во главе Новоизраильской секты, он писал следующее: «Я увидел в блеске солнца Бога моего, Который шел навстречу мне: я упал... Минутами, когда шел Господь в блеске солнца, то земля колебалась, деревья тряслись, вода всюду спешила вспять, – и вот, когда Тот, Который все века сотворил, приблизился ко мне, к ничтожному существу (я молод был: мне было семнадцать лет от роду, от чрева матери моей), и когда вокруг меня свет более и более усиливался, я почувствовал приближение Господа моего. Он и могуч, и силен; лицо Его приятно, глаголы Его страшны, и я упал без чувств. Долго ли лежал – не объясню, а когда я пришел в себя, то почувствовал Его в себе. Мое в то время соединилось с Ним: Он во мне, я в Нем Отец, Сын и Слово. Я заговорил первый устами Его. Когда я вернулся в дом отца моего и матери, меня не узнали. – «Что с тобой, сын наш? Мы тебя не узнаем?» Я сказал, что «возрожденный от Бога не может называться сыном вашим, и вы мне не отец и не мать. Отец во мне, и я в Нем». Отец раззлобился; мать в истерике ломала себе руки; проклинали день рождения того, кого они называли сыном своим. Я же сказал: «того нет, кого вы родили и называли его именем своим: я не тот отныне и не принадлежу ни вам, ни всей земле». |
| - Аркадия топить. Они разделялись и плыли с двух сторон к Аркадию Ивановичу, который по близорукости не замечал окружения. Подплыв, они кидались к нему на саженках. Аркадий Иванович, взревев, начинал метаться, высовываясь по пояс, и нырял. Его ловили за ноги,- он больше всего на свете боялся щекотки. Но поймать его было нелегко,- чаще всего он уходил, и, когда Василий Никитьевич и Никита возвращались в купальню, Аркадий Иванович уже сидел на лавке в белье и очках и говорил с обидным хохотом: - Плавать, плавать надо учиться, господа. Возвращаясь с пруда, обычно встречали Александру Леонтьевну в белом чепчике и в мохнатом халате. Матушка, щуря глаза от солнца и улыбаясь, говорила: - Чай накрыт в саду, под липой. Садитесь, не ждите меня,- булочки остынут. Стрелка барометра Василий Никитьевич вот уже несколько дней стучал ногтями по барометру и шепотом чертыхался,- стрелка стояла: " сухо, очень сухо " . За две недели не упало ни капли дождя, а хлебам было время зреть. Земля растрескалась, от зноя выцвело небо, и вдали, над горизонтом, висела мгла, похожая на пыль от стада. Погорели луга, потускнели, стали свертываться листья на деревьях, и сколько Василий Никитьевич ни стучал в стекло барометра,- стрелка упорно показывала: " сухо, очень сухо " . Собираясь за столом, домашние не шутили, как прежде,- лица у отца и матушки были озабоченные; Аркадий Иванович тоже молчал, глядел в тарелку и время от времени поправлял очки, стараясь скрыть этим сдержанный вздох. Но у него была своя причина: Васса Ниловна, городская учительница, обещавшая приехать погостить в Сосновку, написала, что " прикована к постели больной матери " и надеется повидаться с Аркадием Ивановичем только осенью в Самаре. Никита так и представлял эту Вассу Ниловну: сидит длинная унылая женщина в серой кофточке, со шнурком от часов, и одна нога ее прикована цепью к ножке кровати. В особенности в эти тусклые от сухой мглы, душные дни тоскливо было представлять себе городскую учительницу, сидящую у голой стены, у железной кровати. |
| Пришла благодатная пора для творчества, я много писала в журнал, и наше с Вассой денежное состояние улучшилось. Мы совершили несколько поездок в город, чтобы купить все необходимое для хозяйства, кой-какую одежду и, конечно, травы, чаи, мази, порошки для Василисиных подопечных. Время, как послушный зверь, улеглось и затихло у порога: ни прошлое, ни будущее не врывалось в размеренное существование. Умиротворялся мой разум, а у Вассы он всегда был и оставался с миром, глубоко смиренным. «Живи, как эта женщина, — подсказывала мне совесть. — Только в такой жизни — правда. Только в ней нет тлена». А потом быстро наступил март. И в тот, ранневесенний день, весь прошитый оранжевыми солнечными строчками, наполненный еще чем-то неуловимым, что мешало сосредоточиться на серьезной беседе с редактором о новой должности для меня в журнале, в тот день, когда, как обычно в потепление, у Василисиных больных случилось обострение, и с утра она поспешала от одного к другому — подлечить, утешить, поддержать словом, и уже под вечер, уставшая, по дороге домой увидела в соседнем дворе навзничь лежащего на крыльце человека, бросилась к нему и, поскользнувшись на ступеньках, упала сама; когда соседи принесли ее на огородных носилках и, уложив в постель, не знали, что дальше делать; когда я, подчиняясь странному предчувствию, прервав важный разговор с редактором, сорвалась и на такси примчалась в наш поселок, — в тот день раскрывшаяся передо мною дверь дедова дома затмила вдруг весь белый свет, а вместо него запрыгали кляксы будто другого мира: согбенные спины, какие-то пузырьки с лекарствами, несколько пар напуганных, устремленных на меня старческих глаз и сама Васса, белая как полотно, неподвижно лежащая с окровавленной марлевой повязкой на голове. Наконец, из города прибыла «скорая». Врач, обработав рану и сменив повязку, отказался везти Вассу в больницу, объясняя голосом, не терпящим возражений, что больную нельзя транспортировать и что к тому же по причине возраста ее не примут ни в какой стационар, так как городские клиники и «и без того» переполнены пациентами. Он показал мне, как делать перевязки, положил рецепты на стол и уехал. |
| Василиса пребывала в бреду двое суток, а на третьи, вернувшись в сознание, попросила послать за священником, многолетним своим исповедником отцом Ильей, за которым съездили в соседний поселок. После исповеди и причастия дыхание ее стало ровнее, лик просветлел. Она пожелала, чтобы ее приподняли на подушках. Тело у нее сильно исхудало за последние дни и было маленьким и легким, как у ребенка, когда я поднимала и осторожно двигала его, пытаясь сдерживать слезы. Потом Васса полусидела какое-то время молча, и по взгляду ее я видела, что она смотрит на фотографию Деда, ею же как-то повешенную над кроватью. Меня поразило, что внимательный взгляд тот излучал глубокое успокоение и ясность. Казалось, что к этой минуте и к этому состоянию души она шла всю свою жизнь — жизнь, как она ее понимала, неизбежно ведущую к смерти, тоже понятую ею и принимаемую теперь со смирением. Но я все думала, что если не отпущу Вассину руку, не отведу глаз, не прерву этот живой поток любви между нами, она не умрет. И почувствовав, как всегда, безошибочно мое состояние, тихо и ласково она произнесла: «Детка моя, напугала я тебя… Теперь уже все хорошо. Поди сюда, — и привлекла к себе. — Я наклонилась, уже не сдерживая слез, и она, положив дрожащую, сухую ладонь на мой горячий лоб, прошептала: — Господи, сохрани чадо мое под кровом Твоим Святым», — и перекрестила. Когда стемнело, разошлись соседи по домам. Пушистыми плавными хлопьями посыпал вдруг мартовский снег. Вместе с ним в воздух поднялись и мы с Вассой, закружились в белом хороводе. Обе улыбались, обе плакали, обе знали о предстоящей разлуке, и я смотрела на нее, не отрываясь, пытаясь запомнить дорогие черты. И вот полетел нам навстречу алый ангел, и сияющий изумительно розовый отсвет от его излучения пал на лицо Вассы. Не покидай меня, моя опора, мой славный спутник, мудрый дух, несущий сквозь туман на крепких крыльях и сотворивший голос мой и слух. Не тело, что отсчитывает время, но суть, что рвется в мир иной — вне лет, вне суеты, вне тлена, мой дух, мой поводырь, пребудь со мной… |
| Что же делать, если имени, скажем, взрослого крещаемого человека в месяцеслове не удалось найти? Тогда используется традиционная церковная практика: в Таинстве Крещения ему дается возможность выбрать созвучное его имени любое имя из святцев. Многие родители уже задаются вопросом: так, значит, они могут давать своим детям европейские, американские, или, скажем, японские имена? В качестве ответа на радостные восклицания, а также тревоги и сомнения мам и пап в связи с принятым решением Синода процитируем в сокращении интересное высказывание о том, какие имена выбирают при крещении, например, православные японцы. Это слова специалиста, много лет прожившего в Японии – бывшего российского консула Василия Саплина, опубликованное на портале «Православие.ру» : «При крещении японец получает православное имя, но японское сохраняется в обычном обиходе. Например, Ямагучи Таро. Помимо фамилии Ямагучи и имени Таро у него может быть имя Николай. У японцев очень популярны библейские имена – например, Ребекка, Сара, а также ставшие редкими у нас в России имена Ириней, Васса, Пантелеимон, Феофан, Пимен. Но по этим именам люди знают друг друга только внутри общины. А вообще здесь принято называть людей по фамилии, и коллеги по работе могут не знать имен друг друга». Словом, если вы хотите нарекать своих дочек и сыночков, как православные японцы, зовите их просто – Коля, Сара, Пантелеша, Феофан, а если хватит родительской смелости, то решайтесь на любое другое благозвучное и редкое православное имя, например, Ириней. Соб. инф. Ещё статьи о воспитании 2 комментария Духовное развитие Душевное развитие Физическое развитие Насущное Сейчас в разделе 194 чел. Всего просмотров 32 млн. Всего записей 1758 Подписка на рассылку Copyright ©2024 Азбука воспитания Входим... Куки не обнаружены, не ЛК Размер шрифта: A- 15 A+ Тёмная тема: Цвета Цвет фона: Цвет текста: Цвет ссылок: Цвет акцентов Цвет полей Фон подложек Заголовки: Текст: Выравнивание: Сбросить настройки × Уведомить об ошибке Фрагмент текста: |
| 4 марта 1936 года новый директор дома инвалидов Петр Кольцов и инспектор райсобеса Звенигородского района Наталья Гуськова пришли на прием к заведующему Московским отделом социального обеспечения Лазареву, который начал разговор с того, что предложил директору отдать Матрону Белякову родственникам. Гуськова на это категорически возразила, заявив, что этого делать нельзя, так как она предупреждена органами НКВД, чтобы к Беляковой никого не пускали. «У нас дом в Хотяжах не закрытого типа, Белякову надо отдать, держать ее не наше дело, пусть НКВД объясняется со мной, а мои распоряжения надо безоговорочно выполнять», – категорично заявил Лазарев. После посещения заведующего Наталья Гуськова заметила новому директору: что бы там ни говорило начальство, а не следует отдавать Белякову без разрешения НКВД. 28 марта заведующий Лазарев отдал распоряжение директору дома Кольцову: «Сдать гражданку Белякову под расписку гражданке Харитоновой». Узнав о получении разрешения, Анна уговорила жившую в Москве Вассу Самылкину, уроженку той же, что и она, деревни Полухтино, временно поместить блаженную Матрону к себе в московской квартире, на что та с радостью согласилась. 30 марта Анна и Васса отправились в дом инвалидов-хроников, и Анна под расписку «приняла инвалидку Белякову». Знакомый Анны Василий Хомяков, работавший в доме хроников счетоводом, раздобыл лошадь с телегой и довез их до железнодорожной станции. В тот же день они уже были в Москве. Блаженную поселили в доме в Большом Казенном переулке, неподалеку от Курского вокзала. Анна предполагала после окончания весенней распутицы перевезти блаженную к себе в дом в деревню Полухтино. Столкнувшись на следующий день с инспектором райсобеса Гуськовой, директор сообщил, что отдал Матрону Белякову родственникам. «По чьему распоряжению вы отдали и было ли разрешение НКВД?» – с раздражением спросила Гуськова. «Никакого распоряжения из НКВД не было, а было распоряжение от моего собственного начальника», – ответил Кольцов. «Вам за это придется ответить», – сказала она. «Я подчиняюсь своему начальнику, по его распоряжению и отдал», – повторил тот невозмутимо. |
| Он был удостоен дара прозорливости и чудотворений. Однажды пришел к Луке некоторый человек. Увидав пришельца, он воскликнул: «Когда же ты исповедуешь свой грех перед священником? Бойся Бога за свой грех!» Оказалось, что это был убийца. Тогда грешник с плачем рассказал о своем преступлении и просил преподобного молиться за себя. Предчувствуя близкую кончину. Лука затворился и три месяца приготовлялся к смерти. Скончался он около 950 года. Мощи его почивают под спудом в Елладе; мраморная плита над ними по временам источает миро. Мученики 1003 были все слугами четырех царских вельмож-христиан в Никомидии: свв. Васса, Евсевия, Евтихия и Василида. (20 января). После мученической кончины своих господ они согласились последовать примеру их, чтобы вместе с ними блаженствовать на небе. Явившись к Диоклетиану, объявили себя христианами. Царь, увидев в таком множестве явившихся к нему христиан, сначала смутился; потом начал ласками склонять их к отречению от Христа, затем стал устрашать их угрозами. «Мы не хотим даров твоих, не боимся и угроз. Для нас нет ничего лучше и дороже Христа», – отвечали мученики. Тогда Диоклетиан дал повеление своим воинам посечь всех их мечом. Это было в 303 г. 8-е число Великомученик Феодор Стратилат жил в г. Евхаитах, в Малой Азии. Был добродетелен, мудр и храбр, почему и поставлен стратилатом, т. е. воеводой, в г. Ираклию, близ Черного моря. Мудро и кротко правил Феодор городом и через это расположил к себе горожан, так что многие из них приняли христианскую веру, которую он сам исповедовал. Узнав о том, что Феодор обращает многих ко Христу, царь Ликиний призвал его к себе и потребовал, чтобы он публично принес жертву идолам, которых привез с собой Ликиний. Но Феодор просил отсрочки, а сам разбил идолов, золото же и серебро, из которых они были сделаны, отдал бедным и сказал Ликинию в свое оправдание: «Рассуди сам, какие это боги – идолы ваши, когда они и самих себя не могли спасти от разрушения!» Ликиний приказал мучить исповедника, и его растянули на земле, били железными прутьями, строгали тело острым железом, палили огнем и растирали раны черепьями; затем вбили длинный гвоздь в чрево, выкололи глаза и наконец распяли. |
| Рубрики Коллекции Система пользовательского поиска Упорядочить: Relevance Relevance Умерла известная актриса театра и кино Инна Чурикова 2 мин., 14.01.2023 14 января 2023 года, на 80-м году жизни, в Москве скончалась известная отечественная актриса театра и кино Народная артистка СССР Инна Чурикова. «Невозможно подобрать слова, чтобы описать степень и глубину нашей потери, невозможно выразить, какое место она занимала в сердце каждого «Ленкомовца», театрала, зрителя…», – говорится в сообщении театра «Ленком Марка Захарова», старейшей актрисой которого была Инна Чурикова. Как отметили в театре, Инна Чурикова – «одна из ярчайших фигур советского и российского театра и кинематографа … эталон профессионализма и самоотдачи». Официальное прощание с актрисой состоится 17 января. Место отпевания и время официального прощания в театре будут объявлены 15 января. Похоронят Инну Чурикову на Новодевичьем кладбище Москвы. Инна Чурикова родилась 5 октября 1943 года в городе Белебей в Башкирии, однако уже с начала 1950-х она жила в Москве. В столице сначала занималась в студии при Московском драматическом театре им. Станиславского, а в 1965 году окончила Высшее театральное училище им. Щепкина. В 1965-1968 годах Инна Чурикова работала в Московском театре юного зрителя, а с 1973-го стала играть в «Ленкоме», сцена которого и стала для нее главной в ее театральной жизни. Именно здесь она сыграла свои лучшие театральные роли, в числе которых: Неле, Беткин, Анна («Тиль»), Анна Петровна-Сарра («Иванов»), Офелия и Гертруда («Гамлет»), Аркадина («Чайка») и многие другие. Однако самую широкую любовь зрителей Инне Чуриковой принесли ее яркие роли в кино, в котором она дебютировала в 1960 году, сыграв Райку в фильме Василия Ордынского «Тучи над Борском». В дальнейшем она снялась во множестве полюбившихся зрителям телекартин, например, таких как: «Я шагаю по Москве», «Тридцать три», «Неуловимые мстители», «Морозко» , «Тот самый Мюнхгаузен» , «Курьер», «Ребро Адама», «Благословите женщину». Особой историей в кинотворчестве Инны Чуриковой стало сотрудничество с режиссером Глебом Панфиловым. Сначала актриса снялась в его картинах «В огне брода нет» и «Начало». А уже после того, как они поженились, Инна Чурикова снялась практически во всех киноработах супруга, в частности в фильмах: «Прошу слова», «Тема», «Валентина», «Васса», «Мать», «Без вины виноватые». Их последней совместной работой стал фильм «Иван Денисович», вышедший в прокат в сентябре 2021 года. |
| К концу осени Васса переехала ко мне, в дом Деда. Нашлась и причина: «Чего две печи топить, только дрова переводить…» — объявила она о своем решении, а на самом деле было ясно, что беспокоилась за меня, не хотела оставлять одну на ночь. В те осенне-зимние месяцы все было в нашем существовании вдвоем удивительно просто и слаженно: меланхолия отступала, статьи писались, лампы горели, снега выпадали, дорожки чистились, разговоры говорились, время текло… По вечерам я натирала лечебными мазями уставшие, разрисованные взбухшими серыми венами больные ноги Вассы, укутывала их в теплое и шерстяное, и после всех процедур укладывала мою бедную Василису Прекрасную, как называла ее шутя, в постель и садилась рядом. И тогда начиналось самое интересное — наши беседы о Деде. — А ты была счастлива с ним? — спрашивала я. — Каждую минуту… Нет, вру, бывало, обижалась. Молчал он много. Иногда приду, а он сидит, вот на этой кровати, ладошками в колени упрет и смотрит куда-то… Такой тихий, вроде и не дышит. И меня не видит. Ни те здрасте, ни прощайте. Возьмет меня обида, уйду к себе, а потом, ан, не выдержу, вернусь, а он все сидит и не шевелится. О чем горюет? Постою-постою, и такая жалость разольется по сердцу, что сяду рядом и тоже молчу. Думки думаю. А все ж ему легче… Двое старых, любящих, почти святых людей в полной тишине заброшенного на край света дома, в преддверии вечности. Так мне это виделось. А что в молчании их было? Остывшая свеча, развешанные серьги по березам в безветренную ночь; беззвучные часы с секретом времени, затихший «королек» в совке, немая грусть и дар терпенья. И давняя великая вина, и взгляд в себя — все то, что не сказать, но, что сильнее крика: безмолвие, молчание, молитва. Да не отвергнется она! В середине декабря вдруг наступила оттепель. Зазвенел талый снег, стекая с крыш; обнажились опавшие мокрые листья, смешивая свой терпкий аромат с неповторимым пряным запахом земли; неожиданно-яркие лучи разросшегося до гигантских размеров светила, дразня мерцающей прыткой пестротой, зазывали в небо, а оно — ультрамариновое, без единого облачка, как счастливая многодетная мать детенышей-шалунов, одобряло их игру, пребывая в грациозном спокойствии. Смотрите, вдыхайте, ликуйте, люди! Сама бесконечность открыла вам щедрое лоно! |
| 1) Вопросы (и беседы) к Берилу Бострийскому – Σητσεις ( καì διαλξεις) πρòς Βηρλλου (Eus. Hist. eccl., 6:33, 3; Hier. De vir. ill., 60). 2) В сохраненном Руфином (Deadulter, libr. Orig.) фрагменте Послания к Александрийским друзьям (Epist. ad quosdam caros suos Alexandriani) Ориген свидетельствует, что он имел (вероятно, в Афинах) спор с одним еретиком, протоколы которого впоследствии были извращены его противником: quae voluit addidit, et quae voluit abstulit et quod ei visum est permutavit. На основании сообщения Иеронима, заимствованного из того же письма (Hier. Adv. Rufin, 2:18), по-видимому, можно думать, что это быль «dialogus Origenis et Candidi Valentinianae haereseos defensoris» (ibid., 2:19) или «dialogus adversus Candidum Valentiniam». Каких-либо сведений о Кандиде мы не имеем. Спор между ним и Оригеном вращался около проблемы происхождения Сына от Отца и вопроса, может ли диавол спастись (Иероним, Adv. Rufin. 2:19). 3) Диалог с Агномоном (?) Вассом – Διλογος πρòς τòν γνμονα [или αγνμονα Βσσφ, в котором Ориген приводит одно место из истории о Сусанне по Греческому тексту книги Даниила, известен из переписки между Оригеном и Юлием Африканом (Jul. Afric. Epist. Ad Orig., 1; Origenis, Epist. Ad Afric., 2). Агномон могло быть другим именем Васса, но могло быть и нарицательным – τòν γνμονα, непонятливый Васс. Повод и предмет спора неизвестен. Кроме того, Епифаний слышал, что Ориген опровергал манихеев (Adv. haer., 66:21); Феодорит упоминает (Haeret, fab. comp., 1:2) сочинения Оригена против Менандра, или его учеников, против Василида и Исидора (1:4), против Гермогена (1:19), энкратитов (1:21), маркионитов (1:25), назареев (2:2), елкезаитов (2:7), николаитов (3:1). Наконец, Памфил (Apologiapro Orig., praef. и 1) и Епифаний (Adv. haer., 64:5) ссылаются на сочинения Оригена против еретиков, ближе не определяя их. Но вероятно, в большей своей части это указания нужно относить к отдельным полемическим местам в разных сочинениях Оригена , не имеющих специально антиеретического характера. |
|
|
