| Другой вид источников церковного права этого времени составляли канонические ответы самих патриархов и других пастырей церкви на вопросы предложенные им епископами или другими лицами. Эти ответы имели значение решения обязательного в данном частном случае; они не созидали новых норм, а уясняли значение норм существующих. Наконец, некоторый лица, сведущие в церковном праве, иногда составляли рассуждения о запутанных канонических вопросах. Эти трактаты канонического содержания относятся, собственно говоря, к научной разработке церковного права, но они нередко получали на практике руководственное значение и в этом качестве вносились в сборники церковного права. В этом случае церковная практика поступала подобно тому, как в светском праве мнения ученых юристов нередко обращались в закон путем правительственной санкции. Постановления Константинопольского патриаршего синода по своему содержании касались гл. обр. брачных дел, которые около того времени перешли в исключительное ведение церкви, именно формы заключения брака, развода и особенно родства, как препятствия к браку. Не перечисляя всех постановлений патриаршего синода по делам брачным, укажем важнейшие из них. 1) Между ними одно из первых мест как по времени происхождения, так и по важности предмета занимает τμος τς ν σεως -синодальное постановление о третьем и четвертом браке, состоявшееся при патриархе Николае Мистике в 921 году. Поводом к изданию этого постановления было след. обстоятельство. По церковным правилам, и третий брак считался нечистым в церкви. Между тем гражданские законы византийские не полагали никакой преграды к повторению брачных союзов одним и тем же лицом. Только в 800 году в первый раз было издано императрицей Ириной постановление, запрещающее вступать в третий и четвертый брак. Василий Македонянин повторил это запрещение, постановивши расторгать четвертый брак как незаконный, а третий наказывать церковным покаянием. Постановление это очень трудно прививалось в жизни, и Лев Философ должен был снова подтвердить его особой новеллой (90). |
| К этой общей характеристике преп. Исидора Пелусиота , как экзегета, нужно прибавить еще одну черту, – как толкователя – аскета. Мы сказали, что Исидор является толкователем – аскетом по преимуществу. Этим отчасти объясняется то, что он нередко пользуется созерцательным методом при толковании Священного Писания и впадает в аллегории, которыми, впрочем, пользуется он весьма умеренно и, нужно сказать, умело. С этой стороны, в экзегесе св. Исидора заметно то спекулятивное созерцательно-мистическое направление, которое было в ходу в толкованиях египетских монахов. Все сказанное об экзегетике преп. Исидора Пелусиота в связи с тем фактом, что он прекрасно знал Священное Писание, характеризует его, как одного из лучших экзегетов V-ro века. Иеромонах Иоасаф Россейкин Ф.М. Фотий и Василий Македонянин (Первое низложение Фотия, патриарха Константинопольского)//Богословский вестник 1915. Т. 1. 4. С. 835–864 (2-я пагин.) —835— Уже восемь лет стоял Фотий во главе византийской церкви и за это время успел, как личными дарованьями, так и своим управлением, в высокой степени упрочить свое положенье. Прошло то время, когда поддержка выдвинувшей его партии имела для него существенное значенье: личность патриарха затмила партию и, в своем влиянии и общей деятельности, давно перешагнула партийные грани. Блестящие личные качества, ум, красноречие, привлекательность обращенья и такт подкупали в пользу Фотия всех, кто встречался с ним без партийного предубеждения и закорузлого непонимания. Для тех, кто был способен ценить его ученость, возможность стоять в сношениях с ним представлялась счастьем, которого стоило добиваться во чтобы то ни стало. Его неутомимая деятельность и напряженная энергия убеждали всех, что власть и высота патриаршего сана не была для него целью удовлетворить личному самолюбию, а прежде всего средством для достиженья более важных и высоких задач церкви и нации. При указанных условьях, влиянье Фотия в обществе должно было распространиться очень широко. Не говоря о личных друзьях патриарха, среди которых были такие люди мирового значенья, как Константин Философ, и также талантливые византийцы, как Григорий Асбеста, около Фотия группировался широкий круг его учеников и восторженных поклонников, из которых многие, принад- —836— лежа к лучшим фамилиям, должны были постепенно занимать в обществе высокие положения, открывавшие им широкую возможность проводить в жизнь идеи своего любимого учителя и содействовать осуществлению его планов. |
| Если рассматривать византийский административный аппарат, о котором нам предоставляют сведения перечень чинов Филофея и родственные ему списки должностей IX и X вв. 568 , то следует строго различать между действительными должностями и почетными титулами. Внешне различие проявляется в том, что должности даются через издание указа о назначении ( δι λγου), а титулы – через вручение знаков отличия ( δι βραβεων). По большей части титулы являются не чем иным, как более древними должностями, которые со временем утратили свое значение и сохранили лишь титулярный характер. В добавление к этому следует всегда иметь в виду, что в вышеупомянутых списках должностей отражено состояние византийского аппарата в определенную, ограниченную эпоху и что они вполне действительны только для этого времени, которое, впрочем, полностью совпадает с наивысшим расцветом византийского государственного устройства. Ибо, вопреки распространенной некогда теории о мнимой косности византийского государства, государственная система Византии, а тем самым и ее административный аппарат находились в состоянии непрестанной перестройки. Согласно «Клиторологию» Филофея, система византийских чинов подразделяется на 18 ступеней; три высших чина – кесарь, новилиссим и куропалат – редко даются кому-то не из членов императорской фамилии 569 . За ними следуют «препоясанная патрикия» ( ζωστ πατρικα – высший придворный женский чин) 570 , а за ней магистры, анфипаты (проконсулы), патрикии, протоспафарии, дисипаты, спафарокандидаты, спафарии, ипаты и т.п. Восемь почетных чинов, начинающиеся с патрикия, но по большей части имеющие свои собственные обозначения, предназначены для евнухов, причем евнухи-патрикии имеют преимущество перед прочими патрикиями и анфипатами. Евнухи играли при византийском дворце большую роль. Ни один более или менее высокий церковный или светский чин – за исключением императорского – не был для них в принципе недостижим, так что многие выдающиеся государственные деятели и военачальники, а также многие патрикии были евнухами. Также существовал ряд придворных чинов, которые как правило, хотя и не без исключений, замещались евнухами. Важнейшими среди них были чины паракимомена, который спал рядом с покоями императора и по большей части был его ближайшим доверенным лицом (впрочем, при Михаиле III эту должность одно время занимал Василий Македонянин), и протовестиария, заведующего царским гардеробом 571 . Далее, весьма важные придворные функции имели ректор, один из высших чиновников византийского двора, появляющийся впервые при Македонской династии 572 , протопреп сит, а также церемониймейстер ( π τς), императорский протостратор 573 , конюший ( κμης το στβλου) и т.п. |
| Эти (благоразумные) мужи правителю их сказали такие слова, а он этот совет и это слово быстро исполнил. Избравши из них четырех мужей, умеющих различать доброе от худшего, посылает в старейший Рим, чтобы они разведали и осмотрели все там и разузнали хорошо все, что касается богопочтения их. Они, так сказать, на крыльях достигают Рима " … (Отсюда начинается текст Бандурия, а посему мы лишь коротко изложим для незнакомых с этой повестью ее содержание). В Риме послы осматривают храмы, знакомятся и вступают в беседы не только с архиереями, но даже и самим папою. О всем виденном и слышанном послы доносят князю и прибавляют: «если хочешь принять их веру, то дай знать им и ты хорошо будешь посвящен в их учение». Советники убеждают князя тех же послов отправить с тою же целью в Константинополь, где сам царь Василий Македонянин встречает их радушно и оказывает им всевозможное покровительство. Послы осматривают достопримечательности города и присутствуют за богослужением, за которым сначала «оные языческие мужи с открытыми глазами и небоязненно смотрели и все совершаемое замечали», но после великого выхода удостоились видения ангелов и признали его «превыше естества человеческаго». Когда вернулись домой, послы подробно рассказали свои новые впечатления великому князю, заключая свой рассказ такими словами: «великое нечто и славное мы видели в Риме, все же виденное в Константинополе поражает ум человеческий». Немедленно великий князь обратился с просьбою к византийскому императору выслать архиерея, чтобы он «научил и крестил» русский народ. Император с удовольствием исполнил просьбу великого князя, отправил архиерея и двух мужей Кирилла и Афанасия, которые не только научили благочестию «совершенно варварский и невежественный» русский народ и крестили его, но научили их «тридцати пяти письменам», так как «находили невозможным научить их 24 письменам эллинским«(!). Повесть оканчивается рассказом о том, что новоприбывший архиерей из Константинополя должен был совершить чудо в удостоверение истинности своего вероучения, т.е. бросить в горящую печь Евангелие, которое, к изумлению толпы, осталось невредимым среди страшного огня. |
| История Византии, рассуждает автор, производит в высшей степени грустное впечатление. В течении 1058 лет (от Аркадия до Константина 395–1453 г.) ею управляли восемьдесят государей, из них почти половина были насильственно удаляемы с престола: меч, яд, самая черная измена и заговоры, как страшные фурии – мстительницы, постоянно появилась подле трона наследников Константина Великого и производили ужасные, отвратительные сцены убийств, бесчеловечия и насилий всякого рода. Однако по этим сценам, как справедливо замечает г. Викела: еще невозможно судить и Византии и византийцах; история многих других государств не менее богата подобными же сценами (например то, что проделывалось «набожными» латинянами, когда был взят ими Константинополь, вовремя крестовых походов, может быть, нисколько не уступает варварству и бесчеловечию при дворах некоторых византийских государей, но крестоносные воины Запада не считали же себя и действительно не были варварами). Каковы бы ни были византийские государи, тем не менее никак нельзя отказать им в неуклонном преследовании одной задачи – в стремлении установить прочное государственное устройство даже в такое время, когда его существование было уже окончательно надломлено. Притом далеко не все византийские государи были личности слабые, испорченные и неспособные управлять таким разнохарактерным, политически шатким внутри и постоянно угрожаемым извне государством, каким была Византия. Напротив в их длинном царственном поколении почти в каждом веке можно указать не мало лиц даровитых, энергических, делавших честь своему народу и своей стране и оказавших великие услуги не только византийскому государству, но отчасти, может быть, и общеевропейской цивилизации: Юстиниан (в VII в.), Лев Исаврянин (VIII в.), Василий Македонянин в.) и многочисленные окружавшие их деятели и сотрудники в разных областях государственной, церковной и общественной жизни. Нужно также иметь в виду, что византийское государство до такой степени было сдавлено наплывом разволнованных варварских элементов, что не удивительно, если эти «некультурные» элементы оставляли свои следы на целом организме государства и пробивались с своим влиянием даже до самого трона византийских государей. Аналогия с Западом, с Римом, постепенно вводившим в свою культурную жизнь дикие племена западной Европы и постоянно остававшимся на высоте своего культурно – исторического призвания по отношению к этим народам, – ничего не говорить против Византии: на Западе и племена и условия их столкновения с Римом были совсем иного рода … |
| Весть о возмущении произвела на Стратиотика и его советников потрясающее впечатление и сначала как бы парализовала всякую энергию. Потом собрался государственный совет для обсуждения вопроса, что следует предпринять при данных обстоятельствах. Решено было озаботиться примирением с правительством враждебной партии, представителем которой был Керулларий, и затем уже, когда водворено будет таким образом единодушие в стенах столицы, собрать западное войско, присоединить к нему ту часть восточного, которая осталась еще верной, и выступить против узурпатора. Примирение с патриархом – искреннее или притворное – состоялось, собралось также и войско, и под предводительством доместика, евнуха Феодора, имевшего ближайшими помощниками Магистра Аарона (шурина Исаака Комнина) и стратига Василия Тарха-ниота, переплыло пролив у Хризополя и через Никомидию придвинулось к Никее. 751 Прежде чем армии – с одной стороны восточная, с другой западная с незначительным контингентом восточного войска – сразились, они провели некоторое время на виду друг у друга, причем войско Стратиотика оказалось хотя и многочисленнее, однако же менее стойко, чем войско Комнина, царские солдаты беспрерывно дезертировали к Комнину и шатание началось даже среди офицеров. Можно догадываться, что дезертировали главным образом из двух восточных отрядов армии Стратиотика, чувствовавших племенное и этнографическое тяготение к отрядам, состоявшим под командой Комнина, македоняне же оставались верны, по крайней мере известно, что они настаивали на необходимости скорее сразиться. Неподалеку от Никеи произошла битва. 752 Исаак Комнин командовал центром своей армии, Кекавмен левым крылом, Роман Склир правым. В царской армии евнух Феодор стоял в центре, Аарон на левом крыле, Василий Тар-ханиот на правом. Сначала успех склонился на сторону царского войска. Аарон мужественно ударил на правое неприятельское крыло, обратил в бегство и пленил Романа Склира; солдаты его напали на неприятельский центр и серьезная опасность грозила даже лично Исааку Комнину. Момент был решительный, но храбрый Катакалон Кекавмен переменил роли. Он вре-зался в правое крыло царской армии, предводимое Тарханиотом, погнал его перед собой и произвел страшное смятение в рядах своих противников, смятение распространилось даже на отряды Аарона, ободрив смущенное первой неудачей войско Комнина. Началась жестокая резня, кончившаяся всеобщим бегством и совершенным поражением императорских войск. Комнин остался победителем, и евнух Феодор, отказавшись от всякой мысли возобновить сражение, стал тайно сноситься с победителем. 753 На третий день после победы Комнин прибыл в Никомидию. |
| Между тем Варяги все-таки, разломав ворота, проникли внутрь городка и еще ранним утром бились полным боем с приверженцами Вриенния (μως δ’ ον ο μν Βραγγοι – ατηγωνσαντο). Но последние, будучи конниками (ππτες), сели на лошадей и устремились в бегство. Так как на сухом пути не было видно военных людей, которые могли бы встретить их (μ ντων δ τν ν περω στρατιωτν ατ’ ψιν ατν α πντησιν), то они избегли гибели. Позже явился Урсель вместе с председателем Алексеем и погнались сзади, но когда они хотели продолжать преследование, то не нашли послушания у собственных воинов, так как они боялись исхода. Несколько Македонян все-таки пало в замке от Русских (πεσον δ τινες Μαεδνες ν τ στρω παρ τν ς); другие были взяты в плен (ими же), а равным образом и конниками (μοως δ α παρ τν ιπποτν)». Смысл всего этого рассказа, по нашему мнению, может быть выражен следующим образом: Сухопутные Греки должны были соединиться с Русскими (прибывшими морем) и вместе с ними напасть на крепость. Но сухопутные Греки не соединились с Варягами, как это было предположено, и эти последние одни проникли в крепость. Здесь, при взятии крепости, Русскими было убито несколько мятежников, хотя большинство спаслось, благодаря уклонению в сторону сухопутных Греков и только позднему их возвращению. Другими словами: русские корабли, морское войско или морской отряд (τ ναυτιν), Варяги и, наконец, опять Русские – одно и то же. Воины на суше, сухопутное войско, военные люди на сухом пути и конники – одно и то же. И кроме сухопутных Греков и Варяго-Руси, никого более и нет в рассказе. Пересматривая теперь свой перевод, мы находим в нем некоторые неловкости, происшедшие от желания ближе держаться буквы подлинника, и даже одну легкую неправильность. Нет сомнения, что ο ατ’ πειρον στρατιται, выражение, дважды употребленное Атталиотою, значит совершенно то же, что и τ πεζιν, то есть: по свойству греческого языка, предлог с своим падежом при помощи впереди поставленного; члена представляют здесь понятие до такой степени слитное, что не следовало выражать его описательно, а так или иначе, но одним словом, как простое прилагательное, именно словом «сухопутный»: «сухопутные» воины. Особенно необходима эта поправка во втором случае, где встречается указанное выражение. Вместо слов: «так как на сухом пути не было видно военных людей, которые могли бы встретить их», правильнее было бы перевести: «так как сухопутных воинов не было в виду их и в встречу им». От чего произошла наша ошибка, мы сказали. Не думаем, чтобы виноват был в этом латинский перевод, на который мы, как и следует, всегда смотрим с недоверием. Обращаемся к замечаниям, которые нам сделаны другими. В нашем переводе будто бы неточно употреблено два раза слово сухопутный вместо буквального пеший (τ πεζιν, τς πεζις μορας). |
| Свидригайло пишет, что он дал ее, «порадивше с нашими князи и с паны и с нашею верною радою»; точно так же и Казимир пожаловал пана, «подумавши с князьми и с паны, с верною радою», хотя эта рада состояла всего из четырех панов, из которых ни один не носил княжеского титула 90 . Любопытнее всего то, что в этих русско-литовских актах члены правительственного совета обозначаются термином, прямо взятым из круга частных юридических отношений; великий князь обыкновенно говорит, перечисляя своих советников: «а притом были сведоки, рада наша». Думаем, что этот термин указывает на первоначальное простейшее значение, какое имел княжеский советник в удельное время: он был не более как свидетелем, который скреплял своим присутствием акт верховной власти. Памятники права, обращавшиеся в древней Руси, дают и с другой стороны указание на ту же близость терминологии высшего княжеского управления к языку частных юридических отношений. Слово советник – старинный термин, известный на московском придворном языке в смысле боярина уже по актам начала XVI в., но вероятно употреблявшийся и ранее. Древнерусский послух, свидетель, часто становился на место тяжущейся стороны, в пользу которой показывал, принимал на себя такую ответственность за ее дело, что оно становилось его собственным делом. В этом отношении послушество имело некоторое сходство с порукой за чужой долг перед кредитором. В старинном славяно-русском переводе византийская Прохирона имп. Василия Македонянина, вошедшем в состав нашей Кормчей под названием Градского Закона, останавливает на себе внимание один вид поручительства за должника: отвечающий за взятые взаймы деньги (constitutae pecuniae reus, ντιφωνητζ) назван в переводе «советником» 91 . Таким образом, если правительственный советник являлся в актах с названием свидетеля, то и ответственный перед заимодавцем свидетель займа назывался советником должника. Как бы оправдывая такое сродство терминологии государственного и гражданского права, по актам как западной, так и восточной Руси боярский совет иногда является в таком виде, что боярин-советник очень походит на частного случайного свидетеля акта, по крайней мере сидит с ним рядом. |
| Оба носят один и тот же характер; оба выражают одну и ту же мысль. Неудовлетворённая душа ищет высшей истины, допрашивает все народы и все верования и решается в выборе не по слепой случайности, а по сознанию нравственного, разумного и общечеловеческого превосходства одного верования над другими. Народ, обращённый такими путями или, по крайней мере, понявший таким образом своё обращение, был, очевидно, готов к христианству и способен к быстрому развитию своего нравственного существа: он был способен к дружескому и братскому союзу с единоверцами. К несчастию, Византия, давшая Болгарии добрые уроки в христианстве, дала ей вредные уроки в жизни государственной и посеяла семена зла, гибельные для Славян придунайских и ещё гибельнейшие, может быть, для неё самой. Империя восточная была страной христианской, но государством языческим: Эллин не оторвался от своего прошлого величия, гордо глядел он на весь так называемый варварский мир, не признавая в нём прав на равенство с собою. Полного и совершенного братства он ещё не понимал. За всем тем была в эллинском характере истинно человеческая черта: он признавал, облагораживал и возвышал всякую народную личность. Таково было отношение Эллады к Сирии, к Ирану, к Египту во время её торжества при Македонце; таково было отчасти её влияние на Славян. Это было простым и естественным следствием высокоразвитого поклонения человеческой личности у древних Эллинов, и Византиец-христианин охотно питал и развивал просвещение во всяком народе, но просвещение личное, а не государственное; ибо сам, как христианин, он был чужд своему государству. Государство было ещё римское, исключительное, себялюбивое и враждебное всякому другому народу или государству. Оно не хотело ни союза, ни дружбы, но требовало подчинённости и покорности. Слишком слабое для прямого насилия, для завоевания вооружённой рукой, оно действовало хитростью, обманом, подкупом, прижимками в торговле и возбуждением внутренних междоусобий. Так отвергла безумная Византия дружбу народа ещё свежего, ещё мало развращённого жизнью исторической и готового вступить в братский союз с той страной, откуда получил он новую жизнь духа в учении христианства; так разжигала она вражду, которая должна была сделаться тем свирепее, чем склоннее были Болгары к единению и братству, по тому же закону, по которому ненависть между братьями и междоусобные войны отличаются особенною жестокостью. |
| Крупными успехами В. М. в борьбе с ересью павликиан , движение к-рых переживало в IX в. наивысший подъем, явились захват и разрушение византийцами их столицы Тефрики, др. крепостей и гибель полководца павликиан Хрисохира (872 или 878). Внешняя политика Усилия В. М. были направлены на укрепление существующих границ империи в противовес идее о борьбе за возвращение утраченных некогда территорий, высказывавшейся в кругах, близких к Варде и Фотию. С болгарами и Русью были заключены мирные соглашения. Установились тесные связи с Арменией. Военные действия на Востоке (873-882) не были отмечены крупными успехами, кроме победы над павликианами. На Западе борьба против арабов велась более удачно. При помощи франкского имп. Людовика II был освобожден г. Бари (871). Взятие арабами Сиракуз (878) предотвратить не удалось, но впосл. был одержан ряд побед на море и на суше в Юж. Италии и Сицилии (879-886). Политическую зависимость от Византии признали Неаполь, Гаэта, Амальфи, Беневент и Салерно. Был восстановлен визант. контроль над вост. побережьем Адриатики. Внутренняя политика Правление В. М. ознаменовано оживлением законотворческой деятельности. Было положено начало полномасштабному пересмотру и «очищению» законов (см. ст. Анакатарсис ). В качестве начального этапа комиссия во главе с Патриархом Фотием подготовила ок. 886 г. законодательный сборник, названный «Исагогой» (от греч. Εσαγωγ - введение) из 40 титулов, где впервые в визант. праве была предпринята попытка провести идею о четком разграничении власти императора и Патриарха. К концу правления В. М. была закончена большая часть работы над созданием пересмотренного корпуса законов - «Василик» . Титульный лист из «Тестамента Василия, царя греческого, к сыну своему Льву Философу». Киев, 1680 (РГБ) Титульный лист из «Тестамента Василия, царя греческого, к сыну своему Льву Философу». Киев, 1680 (РГБ) Правительство В. М. пыталось упорядочить взимание налогов. Офиц. биография представляет императора защитником бедных. При нем на территории Большого дворца был построен зал Кенургий (греч. Καινοργειον, собственно «новосозданный») и Новая ц. (греч. Να κκλησα), а после землетрясения 869 г. отреставрирован центральный неф собора Св. Софии. |
|
|
