| Монументальное строительство оказалось невозможным на оккупированных мусульманами территориях Ближ. Востока, М. Азии, в большей части империи оно почти пришло в упадок, тем не менее развитие визант. архитектуры продолжалось в отдельных регионах, напр. в Причерноморье, Греции, в меньшей степени в К-поле и отдельных областях М. Азии. Однако творческая активность не угасла. Наоборот, в архитектуре В. и. появились разнообразные варианты крестово-купольных храмов. Кроме типа вписанного креста с куполом на 4 колоннах, это большие храмы с 2-ярусным обходом центрального крестообразного пространства: церкви Св. Софии в Фессалонике (после перестройки в VII или VIII в.) и Климента в Анкаре (VI-IX вв.). При перестройке ок. 753 г. ц. Св. Ирины в К-поле приобрела крестово-купольную композицию. Сведения об архитектуре В. и. этого времени доступны во многом лишь по археологическим источникам. Средневизантийский период В X-XI вв. восстанавливались и укреплялись города, росло их население. В большей мере эта эпоха была отмечена строительством мон-рей, как городских, так и расположенных в сельской местности. Многие основывались ок. сер. X в., в т. ч. в Греции такие, как Осиос Лукас (Фокида), Дафни (Афины), Осиос Мелетиос на горе Китерона (Аттика), Неа-Мони на о-ве Хиос, мон-ри на Афоне, Патмосе. Монастырские комплексы в отличие от прежних имели замкнутый характер: жилые и хозяйственные постройки располагались по периметру большого двора, в центре находилась соборная церковь (кафоликон) или группа церквей. Такая структура напоминает группировку помещений внутри двора в больших жилых домах (сохр., напр., в Афинах), эгейских по происхождению. Интенсивное развитие К-поля возобновилось еще при имп. Василии I Македонянине (867-886), к-рый восстановил неск. юстиниановских построек, в т. ч. собор Св. Софии и ц. св. Апостолов. Со 2-й четв. IX в. на протяжении 100 лет перестраивался и украшался Большой имп. дворец, включавший неск. комплексов-кварталов. Дворцовый комплекс был дополнен 8 новыми церквами. |
| на наши деньги, мы можем принять, что данная в ссуду сумма достигает 20 000 р. и что процент в четыре керата на номисму составит 6—70коп. на 4р. или ок. 16 процентов на 100. Легко понять, что это составляло бы даже в наше время далеко не чрезвычайно высокий рост, а в начале IX в. нечасто можно было найти ростовщика, который бы согласился дать ссуду за 16%. Как же понять упрек, посылаемый царю Никифору за эту финансовую сделку с константинопольскими купцами? Весьма вероятно, что имелась какая-либо государственная надобность, для удовлетворения которой Никифор обратился к общественной предприимчивости. В этом отношении можно присоединиться к мнению профессора Ламброса, который говорит: этим распоряжением имелось в виду вызвать содействие к постройке больших судов, которыми можно было бы воспользоваться в случае необходимости и для военных целей . К подобным мерам и в другое время византийское правительство прибегало для постройки торгового флота, который служит и для военных целей, пока при Василии Македонянине не был организован государственный военный флот. Из предыдущего можно вывести заключение, до какой степени пристрастна оценка деятельности Никифора у того писателя, по сообщениям которого мы должны писать его историю. В особенности в той области, которая касается церковной политики или, еще ближе, системы иконопочитания — наш источник отличается крайней односторонностью и пристрастием. Никифор не принадлежал к приверженцам иконопочи-тателей и не разделял взглядов царицы Ирины на положение Церкви и духовенства в государстве, но следует отдать ему ту справедливость, что в этом отношении он поступал довольно осторожно. Со смертию патриарха Тарасия в 806 г. и с избранием в патриаршее достоинство Никифора, бывшего до того на государственной службе в должности секретаря (асикрит) и возведенного в высший церковный сан из светского звания, определенно выступает на сцену церковная политика. Здесь нам предстоит говорить о столкновении царя с игуменом Студийского монастыря, знаменитым в церковной истории Феодором Студитом. |
| На своей родине, в Македонии, стране бедной и скудной, Василий, обремененный семьей, скоро понял, что земледелие не может прокормить их всех, и он начал с того, что поступил на службу к правителю той области, где жил. Затем он отправился искать счастья в Константинополь, и тут обстоятельства благоприятствовали ему как нельзя лучше. Игумен монастыря святого Диомида, приютивший его, имел брата, по профессии врача; последний увидал как-то молодого человека в монастыре, оценил его цветущий вид и мощное сложение и рекомендовал его одному из своих клиентов, родственнику императора и Варды, по имени Феофилу, которого прозвали Феофилицом (маленьким Феофилом), так как он был мал ростом. У этой маленькой особы была мания: иметь у себя в услужении людей высокого роста, геркулесовской силы, которых он одевал в великолепные шелковые одежды, и ничто не доставляло ему такого удовольствия, как, показываться публично со своей свитой гигантов. Как только ему сообщили о Василии, он захотел его видеть и, восхищенный его осанкой, тотчас предложил ему ходить за его лошадьми и окрестил его фамильярным прозвищем Кефалы, что значит «крепка голова». В течение нескольких лет Василий оставался в доме Феофилица, и это-то время с ним случилось происшествие, окончательно упрочившее его судьбу. Хозяин его был отправлен с поручением в Грецию, и Василий, в качестве конюшего, сопровождал его; но во время пути он заболел и должен был остановиться в Патрасе. Тут он встретился с Даниелидой. Даниелида была богатая вдова, уже довольно зрелого возраста; когда Василий с ней познакомился, у нее уже был взрослый сын, и кажется, она была даже бабушкой. Но состояние ее было необычайно велико, «богатство скорей приличное царю, говорит один летописец, чем частному лицу». У нее были тысячи рабов, необъятные имения, бесчисленные стада, фабрики, где женщины ткали для нее великолепные шелковые материи, восхитительные ковры, поразительно тонкие полотна. Дом ее был полон великолепной золотой и серебряной посуды; ларцы – прекрасными одеждами; касса не вмещала слитков из драгоценного металла. Ей принадлежала большая часть Пелопоннеса, и, по выражению одного историка, она действительно казалась «царицей этой области». Она любила блеск и пышность: отправляясь в путешествие, не пользовалась ни повозкой, ни лошадью, а носилками, и триста молодых рабов сопровождали ее и посменно несли ее на носилках. Она любила также красивых мужчин, и Василий понравился ей с этой стороны. Следует ли из этого, что и она, как на то указывают суеверные летописцы, предчувствовала славное будущее Македонянина? Нам думается скорее, что симпатия ее имела более материальные основания. Как бы то ни было, она оказала ему в своем доме хорошей прием; и когда, наконец, Василий вынужден был уехать, она дала ему денег, прекрасные одежды, тридцать рабов, чтобы служить ему; после этого недавний бедняк превратился в важного господина; теперь он мог показываться в свете и приобрести поместье в Македонии. |
| На следующий день император собрал на площади народ и стал хулить имя Господне. Вдруг, как бы ожив из мертвых, на площади предстали невредимыми святые мученики Мина и Ермоген. Раздался единый возглас: «Воистинну велик Бог христианский». Один из александрийских вельмож, по имени Евграф, писатель, сведущий в науках и секретарь святого Мины, вышел на середину площади и, перекрестившись, сказал императору: «Пойми, напрасно ты стараешься победить христиан, для них умереть за Христа великая радость, ибо они приобретают Жизнь Вечную, а быть с царем идолопоклонником равносильно вечной смерти». Максимин в гневе выхватил меч и рассек святого Евграфа. Мучеников Мину и Ермогена он назвал чародеями и приказал отрубить им головы. Святые перед смертью молили Бога о даровании мира христианству и о том, чтобы всякий, просящий у них помощи в молитвах, получал ее. Святой Мина просил императора, чтобы тело его было погребено в Византии. Но император приказал тела святых мучеников в железном ковчеге бросить в море. С помощью Божией ковчег не утонул, но достиг берегов Византии. Об этом в видении было открыто Византийскому епископу. Когда он с клиром пришел на берег моря, то увидел двух светоносных ангелов, несущих ковчег. С благоговением епископ принял святые мощи мучеников и укрыл их в тайном месте. После смерти императора Максимина мощи святых мучеников были торжественно погребены у городской стены. Святой император Иустиниан (527–565) построил храм во имя святого мученика Мины Александрийского. В IX веке при императоре Василии Македонянине (867–886) святые мощи были обретены военачальником Маркианом. Тогда же, в IX веке, святой Иосиф Песнописец (†883, память 4 апреля) составил канон в честь святых мучеников Мины, Ермогена и Евграфа. Святителя Иоасафа, епископа Белоградскаго (Службу зри 4 сентября) Тропарь , глас 3: Святителю Христу Богу возлюбленне,/правило веры и образ милосердия людем был еси,/бдением же, постом и молитвою,/яко светильник пресветлый, просиял еси/и прославлен от Бога явился еси:/телом убо в нетлении почивая,/духом же Престолу Божию предстоя,/чудеса преславная источаеши./Моли Христа Бога,/да утвердит нас в Православии и благочестии/и спасет души наша. |
| На следующий день после убийства Михаила III Василий I провозгласил себя автократором. Личность эта была в плане моральном неприглядная. Уже прежней своей жизнью он проявил себя как человек подозрительный, хитрый и беспринципный. Бывшую свою любовницу Феклу он, захватив власть, просто-напросто ограбил, отняв все ее состояние. Известен был новый правитель империи и невежеством, он не умел ни читать, ни писать. Тем не менее Василий проявил себя как разумный государь. Первое время после событий 24 сентября Василий чувствовал себя неуверенно. В жертву своим интересам, стремясь умилостивить противников Варды и покойного Михаила III, император принес Фотия. Уже 25 сентября тот был низложен, и патриаршую кафедру снова занял Игнатий. Последний из признаваемых и Константинополем, и Римом вселенских соборов – VIII, состоявшийся в столице в конце 869 – начале 870 г., узаконил решение монарха. Сам автократор не питал к Фотию неприязни и, когда страсти улеглись, вернул его из ссылки и доверил воспитание сына Льва. В 877 г., по смерти Игнатия, Фотий вернулся на патриаршество. Македонянин активно боролся со злоупотреблениями чиновников. У тех, кто запускал руку в казну при Михаиле III, он распорядился отнять половину не совсем законно полученных сумм (видимо, этих людей было слишком много, и император не стал конфисковывать все, дабы избежать неприятностей). Василий лично разбирал жалобы населения и часто рассылал для контроля своих эмиссаров в различные ведомства в самой столице и провинциях. Велика была его радость, когда однажды никто не явился в суд жаловаться на притеснения, и даже посланные глашатаи не смогли сыскать в Константинополе жалобщика! В семидесятые годы был создан и опубликован «Прохирон» – очередная законодательная компиляция, куда более, чем предшествующая «Эклога», близкая к Юстинианову праву. Собственно " Эклогу» василевс презрительно называл «болтовней исавров», хотя кое-что в «Прохироне» и составленном позднее сборнике «Исагога» 76 позаимствовал оттуда. Эпоха Македонской династии, начиная от первого ее представителя, стала временем наивысшего расцвета византийского самодержавия после Юстиниана Великого , уже на новом фундаменте – фемном строе. При Василии I появляются, впрочем, и некоторые черты упадка этого строя: например, получил распространение харистикий – передача доходов с какой-либо местности какому-нибудь человеку или монастырю, что привносило элемент вассально-ленных отношений, подобных таковым в Западной Европе. Власть «сильных», «динатов», росла, и, хотя основа фемного устройства – сословие стратиотов – оставалась еще достаточно крепкой, для взимания налогов с разорявшегося крестьянства император был вынужден прибегнуть к памятной со времен Никифора Геника круговой поруке – аллиленгию. |
| Наконец после смерти Феофила вдова-императрица святая Феодора (842–856) инициировала новый церковный Собор, который окончательно ниспроверг иконоборчество. Это великое событие отмечается с 843 года и поныне каждое первое воскресенье Великого поста как день Торжества Православия. Отдельные разрозненные группы иконоборцев еще существовали на Востоке, но их участь была предрешена. Последние явления этого некогда мощного течения мы видим лишь на Соборе в Константинополе в 869–870 годах при императоре Василии I Македонянине (867–886). Однако в то время, когда иконоборчество на Востоке уже сходило на «нет», оно неожиданно возникло, хотя и в умеренных формах, на Западе. В известной степени этому способствовало догматическое равнодушие латинян к попыткам раскрыть мистическое существо иконы как образа. Помимо этого, довлела политическая конъюнктура: папы, нередко предельно ригоричные и «легкие» в своем пренебрежении к византийским царям, млели, когда на них обращали строгий взор франкские короли. А потому послушно терпели богословские несуразицы, рожденные в головах галльских (франкских) епископов и их царственных владык, пусть даже догматические позиции франков и шли вразрез с папской точкой зрения, а также соборными определениями признанных понтификами восточных Соборов. Уже Франкфуртский собор 794 года, где собрались франкские архиереи, возмутился «греческой ересью» VII Вселенского Собора 787 года. Чуть позднее несколько авторитетных галльских епископов открыто выступили против почитания икон. А Туринский епископ Клавдий, этнический испанец, которого поставил на архиерейскую кафедру сам франкский король Людовик Благочестивый (814–840), объявил себя врагом креста и святых мощей, до чего не доходили в Константинополе даже крайние иконофобы. Заблуждение франкских епископов было столь сильным, что в 825 году на Парижском соборе поклонение иконам было вновь отвергнуто, а копия соборного определения направлена Римскому папе как прямой укор в его адрес по поводу признания понтификом VII Вселенского Собора . |
| Нас опередил архиепископ Охриды, города царя Юстиниана; подпись этого архиепископа зеленого цвета 295 . Прибыв в Путивль, он заявил такое же притязание, и его постигло то же, пока он не послал с извинением в своем грехе и с просьбой о прощении. Тогда он был допущен и потом уехал. В бытность нашу в Валахии, там находился кир Гавриил, архиепископ стран сербских, коего престол есть главный город пашалыка, называемый Ипек. Этот архиепископ сначала был под ведением архиепископа охридского, но сделался самостоятельным и теперь платит ежегодную дань бостанджи-баши. И этот архиепископ высокомерно и хвастливо утверждал, что он патриарх. По этому поводу мы много раз спорили с ним и с его учениками; мы говорили им: «если антиохийский престол ведет свое начало от апостола Петра, александрийский от Марка, константинопольский от евангелиста Иоанна и Андрея, а Иерусалимский от Иакова, брата Господня, то ваше патриаршество от кого из апостолов ведет свое начало?» На это они не дали никакого ответа, ибо сами сообщали нам, что сербские страны приняли христианство лет за пятьсот пред сим, быв в идолопоклонстве и язычестве. После них обратились в христианство казака, а затем московиты, и все это случилось при Василии Македонянине, да помилует его Бог! Аминь. Мы прикладывались к мощам, находившимся у этого архиерея, именно: к ноге св. Марины удивительной сохранности величиною с ногу маленькой девочки, к кости св. Златоуста и к другой – св. Григория Богослова , к частице мощей св. Георгия, к кости св. Софронии, к крови Анастасия Персеянина и Власия, епископа Севастии 296 . Этот архиепископ уехал вперед нас из Валахии, направляясь в Московию, и достиг Путивля около половины великого поста, во время снегов и льда, и больших холодов неописуемой силы. Въехал он с чванством и великой гордыней: с заводными лошадьми, богато убранными седлами, посеребренным оружием, с большим триумфом. Поистине, Бог противится горделивым. В Путивле он также выдал себя за патриарха и послал уведомить патриарха и царского наместника, ибо царь в то время уже отправился в поход. Подкупив вышеупомянутого воеводу деньгами, он въехал в страну до получения ответа. На дороге его встретил посланец, который вез с собой такой ответ, что его высылают из страны, так как шестой патриарх отлучен. Его вернули назад на расстоянии трехдневного пути. Тогда он стал упрашивать их, пока не позволили ему послать письмо к патриарху, в котором он умолял его простить ему грех и объявлял, что входит во имя царя. По получении его письма, послали вернуть его на таком условии. Воззри на это возвеличение и высокомерие, на это падение и уничижение! |
| Не удивительно, что вскоре ряды иконоборцев пополнились искренними патриотами, слабо разбиравшимися в тонкостях богословия; последнее обстоятельство как раз вполне объяснимо для обычных солдат. Напротив, наиболее горячими поклонниками почитания святых икон выступали, хотя опять далеко не все, монашествующие лица. В силу природы своего сана они были в несопоставимо меньшей степени связаны политическими интересами византийской духовной и военной элиты. В них довлело чувство универсализма Вселенской Церкви, безотносительное тому, в каких отношениях в данный момент времени находились между собой византийский царь и франкский король, папа и патриарх. Не случайно последующий период второй волны иконоборчества проходит исключительно под эгидой политики. Несмотря на множество Соборов и продолжающихся споров, мы почти не найдем новых аргументов, которые могли бы быть приведены в защиту одного или другого учения. И иконоборческий собор 815 года, и Константинопольский Собор 843 года, навечно опровергнувший ересь, также не приводят никаких новых аргументов, перелистывая старые записи прежних Соборов и обновляя лишь перечень анафематствованных лиц. Не улучшил статистики и другой Собор, свершившийся в 869–870 годах уже при императоре Василии I Македонянине, поставивший наконец окончательную точку на иконоборческом кризисе. Он знаменателен лишь тем, что на нем свершился факт обоюдного анафематствования Римским понтификом и Константинопольским патриархом иконоборчества как ереси, что для современников стало символом вновь восстановленного единства Кафолической Церкви. С церковной точки зрения в этом не было уже никакой нужды: в столице Византии нашли всего четверых иконоборцев, из которых трое тут же повинились в ереси и были прощены. Примечательно, что за восемь лет до этого, в 861 году, на «Двукратном» Соборе в Константинополе об иконоборчестве не сказано ни слова. В этом нет ничего удивительного: данное собрание прошло под эгидой противостояния Римскому епископу и закрепления прерогатив Константинопольского патриарха . Займи в этих условиях византийский царь позицию иконопочитателей, и в глазах имперской элиты он автоматически становил предателем государства и Церкви, которая на Западе попала в руки вчерашнего варвара-франка. Поэтому некоторые императоры предпочитали за благо поддерживать иконоборцев, деятельно защищавших их же царские прерогативы и независимость от Рима Константинопольской Церкви. И, соответственно, подвергать уголовным преследованиям почитателей святых икон. |
| Не указывает ли одна эта черта прямо на наших предков? Не так ли точно совещался потом со своими боярами и народом о перемене веры и великий князь Владимир? Не так ли обыкновенно решались тогда у нас и все дела великой важности? Два южнославянских древних писателя, может быть, на основании своих домашних, достовернейших преданий относят это крещение руссов, бывшее, по словам их, при греческом императоре Василии, непосредственно к нашим руссам киевским, а изображение этого крещения, составленное в XIV в. в Болгарии, ясно указывает на самую местность Киева. Разрешивши одно недоумение, перейдем к другому. Ни один из греческих писателей не определяет, в каком именно году последовало первое крещение наших предков; нельзя ли определить этого хоть приблизительно? Можно. По словам Симеона Логофета , или вернее его Сократигеля, нападение руссов на Константинополь случилось с 864 на 865 г., т.е. в последних числах первого и начале последнего, а из других свидетельств мы знаем, что руссы прислали в Грецию послов просить крещения уже немного спустя по возвращении в отечество после неудачного своего похода, и потом эти послы отправились обратно в Киев с епископом, который и крестил киевлян. Взявши во внимание количество времени, употребленное руссами на возвращение из несчастного похода, еще небольшое количество, проведенное ими в отечестве по возвращении до отправления послов в Византию, далее – время, употребленное послами на поездку туда и обратно, мы должны согласиться, что крещение никак не могло совершиться прежде 866 г. Но, с другой стороны, нельзя сказать, чтобы оно случилось и после. Патриарх Фотий в окружном своем послании к восточным патриархам об отступлениях Церкви Римской говорит между прочим: «Россы... недавно еще бывшие нашими врагами, ныне (νυν και οτω) соделались христианами и приняли себе епископа...» – и, таким образом, очевидно, представляет это событие весьма близким к тому времени, когда он писал самое послание. А оно писано в конце 866 или даже в начале 867 г., потому что Фотий приглашает в нем других патриархов на Собор для рассмотрения многих нововведений Римской Церкви и упоминает притом, что некоторые пастыри уже прибыли на Собор, другие же ожидаются в скором времени. Но созвать этот Собор, по словам Никиты Пафлагонянина, Фотий убедил императора Михаила уже после того, как в соправители Михаилу избран был Василий Македонянин, т. е. после 26 мая 866 г., и самый Собор был в присутствии обоих императоров, следовательно, прежде 23 сентября 867 г., когда скончался Михаил. Можно даже полагать, что обращение наших руссов совершилось собственно в последней половине 866 г., после 26 мая, или после избрания в соимператоры Михаилу Василия Македонянина. К такому заключению ведут частик) представленные слова святейшего Фотия: «Россы, еще недавно бывшие нашими врагами, ныне соделались христианами», а еще более то, что некоторые византийские и южнославянские писатели не без основания же относят обращение руссов к царствованию Василия. |
| Неизвестно, к чему бы повели эти отношения Константинополя с Римом (предположительно всего к тому, что между Римом и Константинополем установились бы неопределенные, натянутые отношения, в которых ни одна сторона не имела бы в виду уступить другой), если бы важные церковно-исторические события в Константинополе не дали отношениям Константинополя с Римом совсем другого оборота, утешительного для истинных сынов православной церкви. В 877 году 23 октября умер престарелый патриарх Игнатий и чрез три дня после его смерти Фотий снова сделался патриархом в Константинополе. Священное и достопамятное для восточной церкви имя Фотия само по себе ручалось уже, что церковь Константинопольская теперь откинет от себя ту нерешительность, с которою она стала – было относиться к папству, и что дела примут совсем другое течение, чем как было при Игнатии. Фотий, учёный, энергический, глубоко понимавший потребности церкви, уверенный в чистоте и святости своих антипапских идей, мог быть только врагом папства, но не из любви к раздорам (да не будет!), а из любви к истине. Факт возведения Фотия снова на кафедру Константинопольскую вместо Игнатия является с первого взгляда совершенно неожиданным и малопонятным, а потому мы считаем нужным войти в. объяснение этого факта, тем более что он имеет большое значение в истории восточной церкви; им условливался тот переворот в отношениях церкви Константинопольской к Западу, который навсегда с тех пор определил и установил истинный взгляд на папство и его притязания на восточную церковь . Кто бы мог предсказать, что тот же Фотий, при том же самом императоре Василии Македонянине, снова взойдёт на патриарший престол Константинопольский и снова начнет с него поражать гордыню Ватикана? Это событие нужно рассматривать по истине как дело Высшего смотрения! После собора константинопольского 869 года Фотий потерял всякое значение в Церкви: его патриаршествование объявлено незаконным, сам он выставлен был человеком очень невысоких нравственных правил, правительство было явно против него. Его прежним многочисленным приверженцам, по-видимому, ничего не оставалось делать, как подчиниться императорской воле. Но этого не случилось. Фотий и его приверженцы из числа духовенства хорошо понимали, в чем можно и должно уступать власти светской, и в чем уступать не должно. Партия Фотия одушевлена была, как это раскрыто было раньше 304 , такими интересами, отступиться от которых она не могла, потому что эти интересы были дороги для Церкви: отказаться от них, значило бы забыть, что епископы должны служить благу Церкви до самоотвержения. Эта партия, одушевленная сознанием блага Церкви, ни в чем не хотела уступать требованиям и желаниям тогдашнего правительства. И светское правительство наконец увидело себя лишенным возможности бороться с партией Фотиан, уступило во всем этой последней. Фотиане восторжествовали. – Посмотрим, при каких обстоятельствах это произошло. |
|
|
