| 17(30).12.1945–05(18).11.1948: Гродненская Варсонофии Лебедев 08(21).01.1917–02(15).09.1918: Кирилловская Варсонофий Лузин 12(25).04.1926–24.04(07.05).1929: Спасская 24 .04(07.05).1929–25.06(08.07).1930: Иркутская 25 .06(08.07).1930–1932: Владивостокская Варфоломей Городцов 18(31).05.1942–13(26).02.1943: Можайская 1942–1943: Ульяновская 1943–1946: Омская, в. у. 26 .02(11.03).1943–19.05(01.06).1956: Новосибирская и Барнаульская 13(26).02.1943–21.05(03.06).1948: Иркутская, в. у. 1944–1947: Красноярская и Енисейская, в. у. Варфоломей Ремов 28 .07(10.08).1921–1923: Загорская Василий Беляев 29 .06(12.07).1925–10(11)(?).1927: Спас-Клепиковская 1927–1929: Елецкая 1931–1931: Бутурлиновская Василий Бехтерев 15(28).08.1924–25.02(10.03).1925: Яранская (обн.) 25 .02(10.03).1925–1927: Архангельская (обн.) 1926–13(26).08.1927: Курганская (обн.), в. у. Василий Бирюков 1919–: Ярославский викарий 1919–: Викариатство Ярославской епархии (без упомин. епарх. города) Василий Богдашевский 06(19).08.1914–: Каневская –1925: Прилукская –25.02(10.03).1933: Каневская, паки Василий Богоявленский 12(25).05.1911–06(19).05.1917: Черниговская Василий Виноградов 01(14).12.1922–04.1923: Щегловская (обн.) 1923–1925: Иркутская, в. у. (обн.) 1924–1925: Киренская (обн.) 1925–1926: Иркутская (обн.) 1926–1928: Псковская (обн.) 09 .1929–09.1929: Ярославская (обн.) 10 .1929: Бугурусланская (обн.) 1931–1932: Сталинградская (обн.) 1932–23.09(06.10).1937: Куйбышевская (обн.) 1933–1937: Ставропольская (на Средн. Волге) (обн.) Василий Дохтуров 16(29).08.1924–: Алтайская, в. у. 1925–1926: Яранская Пинежская Вытегорская Каргопольская Василий Зеленцов 12(25).08.1925–1928(?): Прилукская Василин Знаменский 21 .10(03.11).1922–06(19).07.1924: Липецкая (обн.) 06(19).07.1924–12(25).11.1924: Симферопольская (обн.) 12(25).11.1924–12(25).06.1925: Липецкая (обн.), паки 1925–1926: Севастопольская (обн.) 23 .04(06.05).1927–09.1928: Острогожская (обн.), в. у. 09 .1928–29.09(12.10).1929: Тамбовская (обн.) Василий Зуммер 1921–24.12(06.01).1923: Суздальская |
| Несмотря на обещания Временного правительства, оказание материальной помощи духовным школам со стороны властей было прекращено, и положение КДА стало крайне тяжелым. Преподаватели и студенты бедствовали. Академия была вынуждена прекратить издание «Трудов КДА»: в сентябре 1917 г. вышел последний выпуск, объединявший номера с 9 по 12 (с сентября по декабрь). В нем были опубликованы и две последние работы еп. Василия – статья «Неповрежденность четвертого Евангелия» и перевод с латинского труда Блаженного Августина «Две книги Евангельских вопросов». После Октябрьского переворота 1917 г. и падения Временного правительства КДА была вынуждена искать компромисс с националистической Центральной Радой. Это послужило причиной принятия ряда мер по «украинизации» Академии. В частности, после обсуждения на Совете КДА владыка Василий просил св. Патриарха Тихона и Синод дать благословение на открытие в Академии трех новых учебных кафедр: истории Украины, украинского языка и украинской литературы. Планировалось также открыть в КДА кафедру западно-русского права. Одновременно с этими инициативами епископ Василий от лица КДА обратился в Генеральный Секретариат Украины с просьбой о государственном финансировании Академии. Нововведения в КДА привели к выходу из числа членов правления Академии ряда видных профессоров, несогласных с курсом на «украинизацию» духовной школы –Титова, Рыбинского и Маккавейского (последние двое, однако, вскоре вновь были избраны в состав правления). Тема предстоящей «украинизации» КДА была отражена и в проекте нового устава Академии, который был представлен ее Совету 14 января 1918 г. профессорами Кудрявцевым, Рыбинским и Четвериковым. Помимо риторики об исторических связях Киевской академии с казачеством и гетманами проект содержал пункт, предусматривавший разработку и последующее использование в учебном процессе украинской богословской терминологии. Однако работа над новым уставом затянулась, и он был принят только лишь при гетмане Павле Скоропадском. Ожесточенные военные действия в районе Киева в январе 1918 г. заставили руководство КДА полностью прекратить занятия. 10 января 1918 г. все 182 студента Академии были распущены по домам на неопределенный срок. |
| Среди получивших деньги был и профессор И. Е. Евсеев . 7 июля 1920 г. он писал Соболевскому: «Приношу Вам глубокую благодарность за благородно-деликатную «поддержку» научно-литературной деятельности б[ывших] профессоров духовных академий. И. С. Пальмов столь же благороден отзывчивостью выполнить возложенную Вами на него деликатную миссию. Трудно осуществить печатание вполне возможного по материалу сборника трудов Петроградской духовной академии. У меня давно сидит мысль – не поехать ли для печатания кому-нибудь в Юрьев, где до революции была вполне надежная типография. Без такого надежного средства все наши предположения останутся несбыточными мечтаниями» 2657 . После смерти И. С. Пальмова († 28/15 ноября 1920) 2658 «патриаршие деньги» переданы были Глубоковскому, который довел дело до конца, вручив Соболевскому расписки на 54 тыс. рублей. «Во всем этом деле меня глубоко и больше всего трогает Ваша благородная ревность, тем более важная, что самому Вам трудно, – не лучше нашего» 2659 , – писал он Соболевскому. О жизни Киевской академии регулярно и подробно информировал Глубоковского ректор епископ Василий (Богдашевский) , неизменно передавая приветы от «академической братии». 8 января 1918 г. он писал, что положение КДА «отчаянное», от 70 тысяч «свободных денег» остались «только крохи» на выдачу жалованья в январе, «К патриарху обращаться не можем, так как теперь у нас существует свое правительство – Центральная Украинская Рада» 2660 . В отличие от других академий, Киевская оказалась на территории «иностранного» государства, где несколько раз менялись правительства. (К этому добавлялись и церковные нестроения, связанные с образованием Украинской православной церкви.) Летом 1918 г. в здании Академии размещались австро-германские войска; тем не менее, к июлю было подано около 30 прошений (но большей части среди желающих поступить – гимназисты и реалисты) и с 1 августа предполагалось приступить к занятиям. «Пришло бедствие и к нам, – сообщал епископ Василий весной 1919 г. |
| Именно поэтому возобновление памяти об уничтоженных в ХХ веке храмах и монастырях — важная историческая задача для нашего народа и Церкви. Реконструкция памяти о них непременно связана с восстановлением в памяти народа имен тех подвижников, которые несли в этих местах свой подвиг. И Сильвестр (Малеванский), безусловно, — самый яркий подвижник благочестия из живших в Киеве во второй половине XIX – начале ХХ вв. Поэтому вопрос о том, кто из ректоров дореволюционной Академии потрудился достаточно, чтобы быть причисленным к лику святых, никаких сомнений не вызывал. Второй ректор КДА — архиепископ Василий (Богдашевский) — тоже очень яркая личность с интересной жизнью. Многолетний профессор, сначала он преподавал философские, затем библейские науки. И в обеих областях достиг серьезных результатов. Как правило, в сложную эпоху люди не хотят принимать на себя ответственность, избегают ее. Ведь ответственность — это всегда тяжело, а в переломные эпохи — тем более. Но он, значительную часть своей жизни будучи мирянином, в конечном итоге, в тяжелое время не просто принимает монашество, но и даже священнический и затем архиерейский сан — зная, что это вряд ли принесет ему почет, а скорее опасность. Принятие епископского сана означало привлечение внимания к себе и своей деятельности, и если как мирянин он мог бы затеряться, выйти на пенсию или уволиться, то, как архиерей он этого сделать уже не мог. Так что, само решение пойти на это накануне грозных событий (а владыка Василий понимал, на что он идет) говорит о нем как об исповеднике. Так получилось, что возглавлял он Киевскую духовную школу в самый тяжелый исторический период — перед её закрытием (1920 г.). Когда это случилось, она еще продолжала какое-то время существовать, занятия и защиты дипломов проводились на квартирах у профессоров, и он исполнял обязанности ректора. В 1923 г. владыка Василий был арестован и отправлен этапом на допрос в Москву, около полутора лет он пробыл в ссылке. Но затем его выпустили на свободу. Печально то, что, будучи уже стариком, владыка остался совсем без средств к существованию. И есть явные свидетельства о том, что он умер от истощения. Это был 1933 год. И хотя он не умер в тюрьме, однако его жизнь, решение принять священническое, архиерейское и ректорское служение в эту эпоху — явное исповедничество. Думаю, что если бы владыка дожил до 1937-38 гг., то разделил бы участь многих других новомучеников и исповедников. |
| Сорок дней исполнилось со времени кончины нашего приснопамятного учителя. Образ его всегда стоит и будет стоять пред нашими духовными очами. Так он привлекателен, чарующ, исполнен духовного благоухания!... Память о нем неизгладима; слава его постоянна; наследие, оставленное им, неизменно. Высокая личность нашего приснопамятного учителя изображена уже многими его учениками во всей ее духовной красоте и мне хотелось бы только сказать, что в его личности вырисовываются идеальные черты профессорства, или профессорского звания. Не будет преувеличением сказать, что истинное профессорство есть свое рода подвижничество. Это – постоянный труд, непрерывное напряжение мысли. Тут, как сказал один из наших покойных философов, строишь и вновь всматриваешься и перестраиваешь, чтобы здание было возможно более гармоничное и дельное... Тут имеют приложение слова Апостола, что, забывая заднее, нужно стремиться вперед ( Флп.3:13 ), ибо идеал научный, как и идеал христианской жизни, бесконечен. Тут нельзя думать о материальности и приходится не один раз сказать: «умею жить в скудости, умею жить и в изобилии; научился всему и во всем» ( Флп.4:12 ). И этот высокий труд приснопамятный наш наставник нес полстолетия, ничем посторонним никогда не отвлекаясь. Он беззаветно служил Академии и богословской науке. Это был истинный жрец науки, пред которым благоговеешь; богословская наука являлась для него настоящим святилищем. Профессорство внутренне слилось с его личностью и без него он был не мыслим, ибо в нем находил высочайшее духовное удовлетворение. И как неизменно верен был он своему долгу! Сам он говорил, что меньше по болезни опустил учебных часов, чем сколько лет служил в Академии. В последнее время, он иногда и недомогал, но, не смотря на это, неизменно делал свое профессорское дело. На это свое делание покойный Василий Федорович никогда не смотрел, как на нечто отрешенное от прежней академической работы: он воспитался в известной школе, и продолжая ее и развивая, оставил нам свою гемолитическую школу. Редко кому посылает Господь дар духовного строительства, запечатленного столь ясными, определенными, выпуклыми чертами, – так что и ученики строят по тому же плану, по тем же приемам, пользуются тем же материалом, – не сеном и тростием, а камением честным ( 1Кор.3:12 ). Покойный Василий Федорович имеет великое утешение в своих учениках, для которых он является подлинным духовным отцом. Он может радостно воскликнуть: се аз и дети, яже даси ми Бог. Этих своих духовных чад, он беззаветно любил, всячески о них заботился, содействовал их духовному возрастанию. Для него вообще Академия была единое тело, а потому «страдает ли один член, страдают с ним все; славится ли один член, с ним радуются все члены» ( 1Кор.12:26 ). На все академическое он смотрел и его оценивал с точки академической органичности, и сообразно этому, относился к нему положительно. |
| В области библейского образования в КДА во 2-й пол. XIX - нач. ХХ в. имели место: а) опыты написания исагогических введений (еп. Филарет (Филаретов) и Сольский); б) поиски путей создания школьной (или популярной) Толковой Библии на основе общедоступного (синодального) текста (Олесницким, Покровским, Рыбинским); в) организация дискуссий о повышении уровня преподавания библейских знаний в правосл. духовных школах (1896-1897); г) обсуждения вопроса о более эффективном преподавании в правосл. духовных школах оригинальных библейских языков как базы для профессионального изучения Свящ. Писания (1889-1890). Вклад КДА в отечественную библеистику очевиден прежде всего в областях: а) переводов Свящ. Писания и святоотеческих библейских комментариев, а также сопутствующих им палеографических, текстологических и филологических исследований; б) различных библиологических дисциплин в связи с разработками программ их преподавания. Так, еще в 20-е гг. XIX в. А. А. Максимович и С. В. Гуляев по поручению Комиссии духовных уч-щ переводили кн. Левит; в тесной связи с преподаванием библейских языков и практикой переводов находились и научные работы С. Ф. Соловьёва, к-рый в 1827 г. составил арам. грамматику, заслужившую похвалу гебраиста проф. прот. Герасима Павского . И. П. Максимович и М. С. Гуляев принимали участие в подготовке рус. перевода Библии. Максимович выполнил переводы с древнееврейского первых 19 глав 1-й Книги Царств и Книги Екклесиаста (ТКДА. 1861; ХЧ. 1861. Т. 2. 4. С. 1-28). Гуляев перевел 4 Книги Царств, 2 книги Паралипоменон, Книги Ездры, Неемии, Есфири. Переводы сопровождались историческими и филологическими примечаниями (Исторические книги Свящ. Писания Ветхого Завета. К., 1866). Выдающиеся заслуги в этой области принадлежат Олесницкому: его переводы ветхозаветных книг пророков Исаии, Иеремии, Иезекииля, Даниила печатались в 1865-1873 гг. в Трудах КДА. Им написан ряд работ по библейской текстологии и ветхозаветной поэзии (Рифм и метр ветхозаветной поэзии//ТКДА. 1872. 10. С. 242-294; 11. С. 403-472; 12. С. 501-592; Тенденциозные корректуры иудейских книжников (соферимов) в чтении Ветхого Завета//Там же. 1879. 5. С. 3-54). В нач. ХХ в. в создании переводов зап. учителей Церкви принимали участие как профессора старшего поколения, так и молодые преподаватели. Напр., комментарии блж. Августина на НЗ переводил еп. Василий (Богдашевский), привлекались Смирнов и Бессарабов; комментарии блж. Августина на ВЗ переводили Рыбинский, Глаголев, Иваницкий, Попович (см.: Журнал от 26 янв. 1916 г.//Извлечения из Журналов Совета КДА за 1915-1916 уч. г. К., 1916). |
| метафизика с философией религии, сравнительное богословие, церковное право, общая церковная история, история РПЦ «с изучением по первоисточникам древнерусской письменности», история Западнорусской Церкви, литургика, церковная археология с историей христ. искусства, гомилетика с историей христ. проповедничества, пастырское богословие, история и обличение российского сектантства, история правосл. Церкви после 1054 г. Количество студентов КПБА составляло 30-35 чел. Академия не имела возможности обеспечивать их общежитием и выплачивать стипендию. С 1920 г., после того как у академии были окончательно конфискованы помещения, учебные занятия и заседания Совета проходили только на частных квартирах. Преподавание велось на рус. языке. Украинизация, активно проводившаяся в светских вузах, КПБА не задела. С 1920 по 1924 г. КПБА содержалась почти исключительно на пожертвования киевских приходов, монастырей и частных лиц. Как правило, это были продукты питания. В нач. июля 1920 г. еп. Василий (Богдашевский) в одном из частных писем так характеризовал состояние академии: «Крайне бедствуют… профессора академии. Бедствие дошло до того, что В. Д. Попов пошел в деревню в псаломщики; собирается в деревню и Скабаланович. Почтеннейший Н. П. Смирнов, тяжко проболевший тифом, отправился искать свободного прихода в Киевский у., ибо семья буквально умирает с голоду. Страшно подумать, что ожидает нас в будущем… Голубев до того исхудал, что прямо стал неузнаваем и еле передвигает ноги… Петров тяжко болен и лежит в кровати уже давно. А. И. Чекановский перенес тиф и потерял, к великому прискорбию, супругу, имея на своем попечении четырех детей… Н. К. Маккавейский скончался 16 сентября 1919 года. Кафедру его занял Л. А. Соколов, а нравственное богословие читает Экземплярский, потерявший почти совершенно зрение» (Сосуд избранный. 1994. С. 283). Последние документальные свидетельства о деятельности КПБА относятся к маю 1924 г. После этого академия, видимо, окончательно прекратила свое существование. |
| Они мечтают стать сатрапами. Не дай Бог , чтобы осуществились эти мечты» 1531 . В том же духе писал Глубоковскому и профессор Киевской академии Д. И. Богдашевский (впоследствии архиепископ Василий, ректор КДА): «Что там слышится насчет патриаршества? Как бы оно не внесло в наш церковный строй еще больший бюрократизм» 1532 . Особый интерес Розанова вызвало письмо А. М. Клитина (от 23 марта 1905 г.), профессора Новороссийского университета, в прошлом выпускника МДА. «Нужно прежде всего заметить, – признавал Клитин, – что мы, отцы духовные, тоже пользуемся случаем государственных неурядиц и заговорили вместе с другими о своих настоятельных нуждах. Что же. Это, хотя и прискорбно, но вполне естественно. Церковная бюрократия так нас задавила, что нельзя было и живого слова сказать, и своего суждения иметь. Теперь бюрократизм во всех сферах потерял свою ценность и явилась возможность без страха говорить о том, о чем прежде шептались» 1533 . Однако вместо провозглашенной в Русской Церкви «весны возрождения» Клитин увидел «подавленность мысли и желаний», расценивая восстановление «всероссийского патриарха» как желание влить новое вино в ветхие мехи, с печалью отмечая, что «соборность и каноничность» 32-х «заканчиваются» опять-таки «всероссийским патриархом» 1534 , который ассоциировался у него с монастырскими приказами, патриаршими дьяками и тому подобным. Он называл патриаршество «историческим пережитком» 1535 . «Нужно совсем забыть историю и не знать современного направления жизни, чтобы желать восстановления патриаршества», – считал он, приводя в качестве одного из доводов историю патриарха Никона , которая «открывает возможность тяжелого и нежелательного повторения страниц церковно-государственной жизни» 1536 . «В столкновениях патриарха с царем, а враги наши несомненно постараются этого достигнуть, – полагал Клитин, – они найдут широкий путь к смутам и всяким возмущениям России. Вот почему с такой радостью все еврейские и либеральные органы так усердно сообщают о введении патриаршества и приветствуют это обновление Русской Церкви. |
| По свидетельству другого профессора КДА, протоиерея И. Н. Королькова, студенты занимались по вечерам в Подольской женской гимназии 2447 . 1 февраля 1917 г. ректор КДА епископ Василий (Богдашевский) писал Глубоковскому: «Живем и мы в подавленном настроении духа (...) ныне наука весьма страдает (...). Печатание ныне так дорого, что прямо хоть закрывай «Труды». Пока еще влачим существование» 2448 . Нестроение проявлялось и внутри самих академий. Академические корпорации были расколоты, в них властвовал дух «партийности». В 1916 г. профессор МДА И. В. Попов представил свою докторскую диссертацию о блаженном Августине в Петроградскую духовную академию вследствие нежелания «получать ученую степень от Академии, где на первом плане стоит не наука, а политиканство» 2449 . «О нашей Академии сейчас все забыли, и она отдана на произвол стихий» 2450 , – замечал профессор МДА Н. Л. Туницкий. Академические стены начинают рушиться под натиском происходящих изменений, существенно задевающих привычный уклад жизни, отражающихся на самой возможности заниматься наукой, которая постепенно вытесняется из жизни и из переписки. Последняя заполняется заботами и тревогами повседневности, превращая «жрецов науки» в простых обывателей, занятых добыванием куска хлеба. Впоследствии Глубоковский, признав «смуты» с «неизбежно взаимным истреблением людей всякими губительными способами» необходимым этапом мировой истории, замечал: «Но смуты в человеческом обществе сопровождаются потрясениями в области жизненных условий, обеспечивающих человеческое существование в его разумном течении, которое гарантируется человеческой интеллигентностью» 2451 . Именно эта интеллигентность и была вскоре отброшена как старый ненужный хлам. При просмотре переписки академических профессоров складывается впечатление, что для большинства членов академической корпорации Февральский государственный переворот стал неожиданностью. «Ошеломительные известия о событиях переворота посыпались на нас в то время, когда мы и наши студенты были погружены в подведение итогов уч[ебного] года. |
| —883— в подзаголовке своего труда), – и одушевление автора невольно передается читателю. Видно и то, что все мысли автора выношены годами в его думе, а посвящение автором своей книги слушателям (ученикам семинарии) и достаточно объясняет это обстоятельство. Приятен и совершенно объективный, положительный тон, в котором ведется автором раскрытие евангельской истины, – без полемики и апологии. Но что наиболее нравится пишущему эти строки в настоящей книжке, это – очень широкое использование западной литературы – конечно, не во всем её необозримом объеме, но в лучших представителях каждого из её направлений. Автор совершенно чужд той робости и антипатии к этой литературе, которая так вредят русским богословам – популяризаторам. Западные маэстро, несомненно, и научили нашего автора тем строго-научным приемам, которые он внес в свое исследование: основательному филологическому анализу, широкому пользованию библейским параллелизмом и т. п. Тем большая честь автору, что он прибавляет к западным авторитетам иногда и нечто настолько новое, что они переписали бы в свои книги (напр. в 8-ой заповеди мысль, что гонения только усиливают правду). Какое место работа автора занимает в наличной русской литературе по данному вопросу? Из очень малочисленной такого рода литературы труд автора допускает сопоставление только с работами свящ. (прот. – проф.) Т. Буткевича , Нагорная проповедь, – по поводу лжеучения гр. Л.Н. Толстой, – ч. 1, о евангельских блаженствах, Харьк. 1899, и проф. Д.И. Богдашевского (еп. Василия), Блаженства Господни. Евангельская правда и «правда современного социализма», Киев, 1909. Уже подзаголовки этих книг показывают, что они преследуют другие по сравнению с нашим автором цели. Второму автору, одному из первых и известнейших русских экзегетов, в этой его брошюре (34 стр.) не позволили многого сказать узкие рамки публичного часового чтения для самой простой аудитории. Теперь о недостатках исследования г. Троицкого. Было бы желательно более широкое использование св. отеческой и вообще древней литературы (автор, можно сказать, ограни- |
|
|
