| Почти через месяц в Риме Суслова пишет в дневнике:. «Вчера Федор Михайлович опять ко мне приставал. Ему, по–видимому, хотелось знать причину моего упорства. У него была мысль, что это каприз, желание помучить. «Ты знаешь, — говорил он, — что мужчину нельзя так долго мучить, " он, наконец, бросит добиваться». Через несколько времени он «серьезно и печально» стал жаловаться на то, как ему «нехорошо». «Я с жаром обвила его шею руками и сказала, что он для меня много сделал, что мне очень приятно». Вечером этого дня Достоевский сидел в комнате у Сусловой, причем она «раздетая лежала в постели; Федор Михайлович, уходя от меня, сказал, что ему унизительно так меня оставлять (это было в 1 час ночи), ибо россияне никогда не отступали». Можно представить себе невыносимые истязания, которым подвергала Суслова Достоевского, если принять в расчет карамазовскую напряженность его сексуальных переживаний, намеки на которую сохранились в обрывках фраз некоторых его писем. О мучительном характере Аполлинарии Сусловой мы знаем не только из ее «Дневника», но и из одного письма В. В, Розанова, который женился на ней, когда ей было сорок лет, а ему 24 года, и через шесть лет разошелся с нею. Розанов называет Суслову Екатериною Медичи: «Равнодушно бы она совершила преступление, убила бы слишком равнодушно; стреляла бы в гугенотов из окна в Варфоломеевскую ночь — прямо с азартом. Говоря вообще, Суслиха действительно была великолепна; я знаю, что люди были совершенно ею покорены, пленены. Она была по стилю души совершенно русская, а если русская, то раскольница поморского согласия или еще лучше — хлыстовская богородица». После путешествия по Италии Суслова и Достоевский в октябре расстались в Берлине: Суслова поехала в Париж,, а Достоевский, вместо того чтобы прямо отправиться домой, заехал в Бад–Гомбург и там проигрался в рулетку дотла. Ему пришлось обратиться за деньгами к Сусловой, которая, заложив часы и цепочку, прислала ему 350 франков. Все, что Достоевский пережил в своих отношениях к Марии Дмитриевне, а потом к Аполлинарии Сусловой, различными способами отразилось в его творчестве. Великодушная готовность пожертвовать |
| Елочка постоянно считала своим долгом патронировать кого-либо, в ком ей чудилась жертва существующего строя или, во всяком случае, жертва существующего порядка вещей. Ни в коем случае она не позволила бы себе быть беспринципной. Она шла домой душевно растерзанная, все как будто снова приблизилось к ней: и отчаянные воззвания Керенского – «Родина погибает»; и те, которые пошли на этот зов; и вся романтика борьбы, в которую она включилась так ненадолго, но так ощутимо; потом – госпитальная палата, ее затаенная, трепещущая, полная сострадания девичья любовь и он, который даже в бреду говорил: «Погибла Россия». Елочка любила воображать. Как паук плетет свою паутину, так она придумывала и рассказывала сама себе длинные истории, в которых действующими лицами были она и он – все он же! В этих историях она продолжала то, что оборвал скосивший ее тиф. В своем воображении она на следующий день опять приходила в госпиталь; ему было лучше, он мог говорить, и она придумывала фразы, которые они говорили друг другу. Вот она поит его чаем, вот помогает при перевязке его ран и наконец, когда город берут красные, она спасает ему жизнь. Он еще слаб, она помогает ему выйти из госпиталя и скрывает в своей комнате, как скрывали у себя придворные дамы гугенотов – офицеров во времена Варфоломеевской ночи. Потом они вместе бегут из города, и, наконец – объяснение в любви. Это объяснение она воображала себе в самых романтических и возвышенных тонах; ее целомудренное воображение не рисовало себе даже поцелуя. Он говорил ей, что она -героиня, настоящая русская женщина, которая для спасения любимого человека не побоится ничего. И на этом ее история кончалась. Дальше было уже неинтересно, зачем думать дальше! И, кончив на этом месте, она начинала свою историю сначала, с того же заколдованного места, по той же канве, но каждый раз с новыми деталями. Этим историям она отдавалась обычно по дороге на службу и со службы, иногда в длинные часы по вечерам, в тишине своей молчаливой комнаты, когда сидела за починкой белья. У нее была уютная аккуратная комнатка с белой кроватью, старинным бабушкиным комодом красного дерева, книжным шкафом и маленьким пианино. У кровати висели фотографии родителей и ее самой в форме сестры милосердия, а в углу – икона Спас Нерукотворный. В этот вечер вид комнаты успокоительно подействовал на нее. Здесь как будто уже выкристаллизовалась и застыла в воздухе вся та внутренняя напряженная жизнь, которой она жила. Ее думы, ее воспоминания и фантазии, весь ее духовный мирок, запечатлевшийся на окружающих предметах, теперь как будто отдавал ей обратно ее энергию, излучая невидимые токи. Она была здесь в своей стихии. |
| При таких условиях, стоило только поспешить вторичным предложением присяги, и великое множество католиков очутилось бы на эшафоте. Если этого не случилось, если кровь не полилась потоком, то таким благополучным исходом Англия, может быть, более всего обязана была личному влиянию Елизаветы. По её конфиденциальному внушению, переданному Сесилем, архиепископ Паркер обратился к епископам с посланием, в котором предписывал им относиться к вторичному предложению супрематической присяги кому бы то ни было с самою крайнею осторожностью. Им дозволялось прибегать к этой мере не иначе как после предварительного сношения с архиепископом и получения на то его разрешения. Вмешательство королевы в дело применения сурового статута на практике отняло у него его кровавый характер, так что гроза смертной казни только висела над головами католиков, но не поражала их 149 . Конечно, в долговременное царствование в арсенале парламентских актов и помимо супрематической присяги, скопилось немало такого оружия, которое с успехом можно было обратить против всех, уклоняющихся от повиновения установленной церкви. Сама королева, как мы знаем, хотя бы и по политическим соображениям, не отказывалась от необходимости применения суровых мер; но, чуждая религиозного фанатизма, она, не обладала и его неумолимой последовательностью, а потому нередко обнаруживала готовность смягчить жестокость закона и оказать возможное снисхождение его нарушителям. Преследуя католиков как партию политическую, королева не чувствовала к ним непримиримой ненависти фанатика и, хорошо понимая, что не всякий католик непременно должен быть изменником, всегда готова была в том или другом частном случае показать им и доверие, и снисходительность. В эпоху грозного испанского нашествия армады, когда ожидалось всеобщее восстание католиков против Елизаветы, когда многие даже советовали ей вспомнить для своей защиты пример Варфоломеевской ночи, воспользовавшись им против наиболее видных и опасных представителей католической партии, королева настолько чужда была фанатического возбуждения, что даже и самую защиту себя и своего государства нашла возможным в значительной степени доверить католическим вождям. |
| — Может, он и ему ручки пообломает, — с надеждой произнес Андерс. — Кто знает. Папа говорит, что он, конечно, уважает родственников, но когда все мамины кузины, тетушки, дядюшки и всякая там седьмая вода на киселе болтаются у нас в доме, то ему больше всего хочется оказаться в одиночной камере где-нибудь подальше отсюда. — А по-моему, в камере должен сидеть дядя Эйнар, — вставил Калле. — Ага, ты, конечно, открыл, что это дядя Эйнар перерезал всех во время Варфоломеевской ночи, да? — сказал Андерс. — Ну я ладно, а я что знаю, то знаю. Андерс и Ева-Лотта засмеялись. «А, собственно говоря, что я знаю-то? — подумал Калле немного погодя, когда кончилась репетиция. — Знаю только, что ничегошеньки не знаю!» Калле загрустил. Потом вдруг вспомнил про отмычку и чуть не подпрыгнул. У него же в кармане отмычка! Ее надо испробовать. Запертая дверь — вот все, что нужно для этого. А почему бы не попробовать открыть ту же дверь, что и дядя Эйнар? Дверь в подземелье старого замка! Калле не раздумывал больше. Он бросился бежать по улицам, боясь встретить кого-нибудь из знакомых, кто мог бы увязаться за ним. Вверх по холму он взлетел с такой быстротой, что у самой двери вынужден был остановиться и перевести дух. Рука Калле слегка дрожала, когда он всовывал отмычку в замочную скважину. Выйдет или нет? Сначала казалось, что нет. Но, повозившись немного, Калле почувствовал, что замок поддается. Вот, оказывается, как это просто! Он, Калле Блюмквист, открыл дверь отмычкой! Дверь заныла, поворачиваясь на петлях. Калле задумался. Жуть брала при одной мысли, что ему придется в одиночку спуститься в подземелье. Да и вообще он пришел сюда лишь для того, чтобы испробовать отмычку. Но теперь, когда вход открыт, он был бы круглым дураком, если бы не воспользовался случаем! И Калле зашагал вниз по лестнице. Подумать только — он единственный мальчик в городе, у кого есть такая возможность! Надо обязательно расписаться еще раз на стене. И, если ему, Андерсу и Еве-Лотте действительно случится опять здесь побывать, они увидят, что его имя написано в двух местах — следовательно, он побывал здесь дважды. |
| Со дня отречения начались безобразные эксцессы в городе. Пьяные солдаты, стали хозяевами положения: они били беспорядочно во все колокола, а в Ярославле церквей было много и колоколов много. Стали являться в квартиры, требуя продуктов и безобразничая. У меня была прекрасная картина итальянской Мадонны, купленная мной у антиквара. Была ли это копия, или оригинал я не могла еще установить, но живопись была удивительная, и я очень любила эту Мадонну. Она была так духовно хороша, что располагала к молитве, но не будучи иконой, висела в гостиной. Один из грубых солдат штыком ударил в полотно и к удовольствию своему и своих товарищей, проткнул в самую грудь изображения. Муж мой, был выбран от нашей губернии членом Всероссийского Церковного Собора и я одна с детьми переживала это ужасное время. До середины 18-го года, мои два старшие сына, были еще при мне и конечо были источником моего страха и мучений за них, но несмотря на, казалось бы неминуемый арест, они не были арестованы и смогли принять участие в защите России, в Белой Армии, и при отступлении ее спастись заграницу. Прошло немного времени и обыски начали принимать другую форму. Руководители стали прибирать к рукам эти пьяные и разнузданные банды, и обыски с грабежами, подводить под форму законных постановлений, начавшей, по всей России, функционировать ЧЕКА. Спокойной нельзя было оставаться ни минуты. После резкого, продолжительного звонка, по которому мы уже понимали в чем дело, и кто так звонит, являлось несколько человек красноармейцев во главе с так называемым комиссаром, который не предъявляя письменного мандата, просто заявлял: «Именем закона, я должен произвести обыск». Тут они обшаривали все, переворачивая диваны и отодвигая шкапы, ища оружия и спрятанных продуктов, забирая попутно все, что прельщало их алчной потребности поживиться чужим добром. 3. Ярославское чудо В июне 1917 г. стало известно всем жителям, что на следующий день будет избиение всей интеллигенции, причем цинизм этих, обезумевших оть злобы людей, дошел до того, что об этом по всему городу вывешены были безграмотные объявления: «Завтра днем, приказ, собраться всем в 12 ч. в доме бывшем губернаторском, для Варфоломеевской ночи, чтоб избить до последнего, всех буржуев». Перспектива была не из особенно приятных. Все, кто мог, стали спасаться на поездах, пароходах и пешком. К удивлению большевики не догадались этому препятствовать. Муж мой в этот день, был дома и объявил мне, что раз он управляющий банком, то не имеет права его бросить и должен остаться. Все служащие, до последнего бежали. Моя жизнь была вся, в моих семерых детях, дороже которых не было у меня никого, но я думала, что если убьют моего мужа; мой долг быть при нем. |
| Во всех вариантах романа Маргарита мстит совершенно незнакомым ей людям... Так кто же она? Во второй полной рукописной редакции романа (1938 год) поясняется, что Маргарита – это реинкарнация хозяйки Варфоломеевской ночи, французской королевы Марго. На балу Воланд представляет Маргарите демона-убийцу Абадонну, реакция которого вносит полную ясность в этот вопрос: «Я знаком с королевой, правда, при весьма прискорбных обстоятельствах. Я был в Париже в кровавую ночь 1572-го года» . Там же Коровьев говорит Маргарите: «Вы сами королевской крови… тут вопрос переселения душ... В шестнадцатом веке Вы были королевой французской... Воспользуюсь случаем принести Вам сожаления о том, что знаменитая свадьба ваша ознаменовалась столь великим кровопролитием...» . Так что о доброте и милосердии «черной королевы» Маргариты (так к ней обращаются на балу) говорить стоит поосторожнее. А верна ли Маргарита своей любви? Маргарита Мастера в отличие от Маргариты Фауста – далеко не девственница. С Мастером она изменяла живому мужу, от которого ничего не видела, кроме добра. Едва только Мастер исчез из ее жизни, она уж готова завести роман с другими мужчинами: «Почему, собственно, я прогнала этого мужчину? Мне скучно, а в этом ловеласе нет ничего дурного, разве только что глупое слово „определенно“? Почему я сижу, как сова, под стеной одна? Почему я выключена из жизни?» (гл. 19). «Дьяволу бы я заложила душу, чтобы только узнать...». А чем же она тогда будет любить Мастера, если душу она продает сатане? Если не душой, то тем, что она в обнаженном виде демонстрировала всей нечестной публике на балу у сатаны? Значит, лишь плоть Маргарита оставляет для Мастера? Но – только ли для Мастера? Вот какой-то мужчина попобовал познакомиться с Маргаритой, но встретил ее мрачный взгляд. Маргарита Николаевна тут же пожалела о несостоявшемся знакомстве: «Вот и пример, – мысленно говорила Маргарита тому, кто владел ею, – почему, собственно, я прогнала этого мужчину? Мне скучно, а в этом ловеласе нет ничего дурного, разве только что глупое слово „определенно“? Почему я сижу, как сова, под стеной одна? Почему я выключена из жизни?» Она совсем запечалилась и понурилась». |
| До сих пор я говорил о некоем одиноком и звероподобном Адаме, ничего еще не знающем о различии полов, не ведающем ни удовольствия от беседы, ни родительской любви, ни боли от потери близких. Но даже на этой стадии, по крайней мере для нас (если не для него/нее), семантика создает основу для этической системы: прежде всего мы обязаны уважать физические права других, в том числе право говорить и думать. Если бы род человеческий уважал эти права, мы не знали бы ни избиения младенцев, ни гонений на христиан, ни Варфоломеевской ночи, ни сожжений еретиков, ни лагерей смерти, ни цензуры, ни детского труда в забое, ни зверств в Боснии. Но как вышеописанному зверю (мужского или женского пола) — дикому, темному существу — сообразить, что одного лишь желания делать то-то и то-то и нежелания, чтобы тебе мешали, мало: надо еще не делать другим того, чего себе не желаешь? Население Эдема, к счастью, быстро растет, а где появляется другой, там выходит на сцену и этика. Всякий закон, государственный или моральный, регулирует взаимоотношения людей, — в том числе и тех, кто устанавливает законы. Вы также приписываете безрелигиозному праведнику веру в «другого, обитающего внутри нас». И это не смутное сентиментальное ощущение, но, скорее, основное условие разумной жизни. Как учит нас самая безрелигиозная из общественных наук, именно другой, взгляд другого, очерчивает и определяет нас. Как нельзя жить без еды или сна, так же нельзя понять, кто ты, без взгляда и реакции другого. Даже те из нас, кто убивает, насилует, грабит, занимается этим достаточно редко, а большую часть жизни жаждет от других любви, уважения, восхищения. Даже от тех, кого унижают, они требуют признания в форме страха и подчинения. Без подобного признания, брошенный в лесу, новорожденный никогда не станет человеком (или, как Тарзан, увидит другого в лице обезьяны). Случись нам жить в обществе, где все твердо решили не смотреть на нас, не заговаривать с нами и не обращать на нас никакого внимания, мы бы умерли или сошли с ума. |
| И король, еще всё не теряя окончательно надежды на иноземную помощь, отправился во Львов. Там набралось уже, как говорят, до шестнадцати тысяч войска, король снова воспламенился и готов был идти на битву. Полоцкий получил достоинство коронного гетмана. Но из Львова он поехал по имениям знатных панов, от которых много зависело. Еще до приезда во Львов, он был у Любомирского в Виснице, после осмотра войск он посетил Вишневецкого в Белом Камне, Конецпольского (сына покойного гетмана) в Бродах, Замойского в Ярославле. Везде проезд его сопровождался празднествами, пиршествами, потешными огнями короля и всех бывших с ним щедро дарили. Оссолинский опять сошелся с королем, и Владислав в угоду ему назначил польным гетманом отца его зятя, Мартина Калиновского. Этим однако он не расположил к себе черниговского воеводу., недавно наговорившего ему неприятностей по поводу предполагаемой войны. Потоцкий, вслед за гетманской булавой, получил предписание идти с войском к Каменцу: то был уже приступ к войне; во Львове новый коронный гетман казался более чем прежде разделявшим королевские желания, но он получил, вслед затем от сенаторов письма, в которых запрещали ему слушаться короля и убеждали дождаться сейма и коронный гетман приостановился. Королю ничего не оставалось, как ехать в Варшаву и предать свой воинственный замысел воле сейма. Он вернулся в сентябре. Стали собираться сеймики, всегда предшествовавшие открытию сейма. Повсюду шляхта оказалась не расположенной к войне – так настроили её паны; везде шумели, кричали против короля. Шляхта не только не хотела войны по отвращению к ней; она проникала тайные побуждения к войне. Король – кричали на сеймиках – затевает войну, чтобы составить войско; взять его под свое начальство и укоротить шляхетские вольности. Хотят обратить хлопов в шляхту, а шляхту в хлопов . Возникли чудовищные выдумки, болтали, что король хочет устроить резню в роде варфоломеевской ночи или сицилейских вечерен, что у него собрано десять тысяч войска и он наиерен окружить им собранных на сейм послов и заставить силой подчиниться его воле. |
| В Варфоломеевскую ночь был убит и зять К. Шарль де Телиньи. Овдовевшая дочь К. Луиза (1555-1620) в 1583 г. вышла замуж за Вильгельма, принца Оранского-Нассауского, статхаудера Нидерландов. Их потомок Вильгельм III , принц Оранский, статхаудер Республики Соединённых провинций, в 1689 г. занял англ. престол. Старший сын К. Франсуа де Колиньи де Шатийон (1557-1591) после Варфоломеевской ночи бежал в Женеву, потом в Базель, в 70-80-х гг. XVI в., во время религиозных войн командовал войсками гугенотов. Следуя советам Франсуа де Шатийона, кор. Генрих Наваррский заключил союз (30 апр. 1589) с франц. кор. Генрихом III, изгнанным из Парижа Католической лигой . Младший сын К. Шарль, маркиз д " Андело (1562-1632), единственный из детей адмирала, кто был крещен и с детства воспитывался в протестант. вере, перешел в католичество. Лит.: Besant W. Gaspard de Coligny. L., 18792; Delaborde J. Gaspard de Coligny, amiral de France. P., 1879-1882. 3 vol.; Bersier E. Coligny avant les Guerres de Religion. P., 1884; Atkinson E. G. The Cardinal of Châtillon in England, 1568-1571//Proc. of the Huguenot Society of London. 1892. Vol. 3. P. 172-285; Whitehead A. W. Gaspard de Coligny, Admiral of France. L., 1904; Merki Ch. L " Amiral de Coligny... et la révolte protestante. P., 1909; Engel Cl.- É . L " Amiral de Coligny. Gen., 1967; Shimizu J. Conflict of Loyalties: Politics and Religion in the Career of Gaspard de Coligny, admiral de France, 1519-1572. Gen., 1970; L " Amiral de Coligny et son temps: Actes du colloque d " oct. 1972. P., 1974; Калашников В. М. Гугенотская колонизация Флориды (60-е гг. XVII в.)//Французский ежег., 1983. М., 1985. С. 227-234; Cr é t é L. Coligny. P., 1985; Cocula A.-M. Dreux, Jarnac, Coutras: Le rebondissement de la vendetta des Grands//Avènement d " Henri IV: Quatrième Centenaire. Pau, 1988. Vol. 1: Coutras. P. 17-37; Bourgeon J.-L. L " Assassinat de Coligny. Gen., 1992; Coligny, les protestants et la mer/Sous la dir. de M. Acerra, G. Martinière. P., 1997; Histoire et dictionnaire des guerres de religion/Éd. A. Jouanna, J. Boucher, D. Biloghi, G. Le Thiec. P., 1998. P. 42-204, 794-795; Эльфонд И. Я. Адмирал Колиньи: Жизнь и легенда//ВИ. 2000. 10. С. 141-147; Варфоломеевская ночь: События и споры/Ред.: П. Ю. Уваров. М., 2001; Окунева О. В. «И Вашим именем почтить безвестный край»: топонимика как способ легитимации франц. присутствия в Бразилии XVI - нач. XVII в.//Американский ежег., 2011. М., 2011. С. 316-327; она же. Католич. и протестант. авторы XVI в. о первой франц. колонии в Бразилии//Ретроспективная информация источников: Образы и реальность/Ред.: И. Н. Данилевский, О. И. Тогоева. М., 2013. С. 179-200. Н. И. Алтухова Рубрики: Ключевые слова: АРЛЬ г. в юго-восточной Франции, архиепископство на юге Франции, в V-VI вв. резиденция примаса и папского викария Галлии |
| После знаменитой резни Варфоломеевской ночи количество француз- —236— ских переселенцев в Англию стало особенно значительным и в их числе было не мало представителей знатных аристократических фамилий. По этому поводу французский король обратился к Елизавете с требованием, чтобы она не дозволяла им, как мятежникам, оставаться в Англии и предписала возвратить их снова на родину. Приютившая эмигрантов королева сочла своим долгом и защитить их; она отвечала королю Франции, что ни в чем не видит, чтобы они были мятежниками; но при убийствах, распространившихся по всей Франции, естественно, что гонимые ищут спасения жизни своей в бегстве 998 . – Давая у себя приют беглецам, Елизавета старалась, по возможности, облегчить участь и тех, которые оставались на родине; она не раз делала попытки воспользоваться своим политическим влиянием, чтобы смягчить фанатическое ожесточение католических правителей и добиться хотя некоторых смягчений в пользу гонимых протестантов. Чрез своих посланников в Париже, как напр. Норриса, или чрез особых уполномоченных, как напр. в 1570 г. чрез Уольсингэма, она неоднократно обращалась к французскому правительству с настойчивыми представлениями в том смысле, чтобы гугенотам дарована была некоторая доля религиозной свободы и тем положен был предел кровавой усобице 999 . В том же направлении выступала она посредницей между враждующими сторонами и в Нидерландах. Так было, наприм., в 1575 г., когда она приняла на себя ходатайство о примирении возмутившихся штатов с Филиппом; она убеждала короля Испании, что штаты готовы возвратиться к повиновению своему государю, если только им дана будет религиозная терпимость 1000 . При царившем тогда повсюду фанатическом возбуждении, миролюбивое вмешательство Елизаветы не приводило, конечно, ни к чему. Ожесточенная борьба продолжалась везде с постоянно возраставшей силой, а потому если королева Англии хотела постоять за дело протестантизма, ей необходимо было прибегнуть к —237— более энергическим мерам, от которых она и не уклонялась. |
|
|
