| Если находящееся в источнике житие по объему и содержанию соответствовало усвоенному святителем типу жития и если день был не слишком богат агиологическим материалом, тогда он более или менее близко держался подлинника и подробно передавал его; если же указанные условия отсутствовали, – оригинал сокращался и многое в нем совершенно не передавалось. Анализ хотя бы только некоторых житий дает возможность составить представление об этих выпусках. Возьмем, например, житие преподобных Варлаама и Иоасафа Индийских. Оно написано святителем по какой-то рукописи, в которой был полный текст этой замечательной и поучительной повести. Святитель выбрал из нее весь фактический материал, все, что относилось к жизни преподобных Варлаама и Иоасафа, а те речи и притчи, которыми Варлаам поучал юного Иоасафа, лишь кратко пересказал косвенною речью, а некоторые и совсем опустил. Из многочисленных поучений Варлаама сполна передано только одно – огласительное, вероятно, потому, что в нем излагаются основные догматы христианской веры. В житии святого Григория, архиепископа Омиритского, передав довольно близко к подлиннику фактические сведения, святитель, приступая к изложению прений святого с евреями, говорит, что он «от многих» передает только «малая» и, действительно, делает значительные сокращения. Близко к источнику у него излагается только начало первого прения, а затем указываются лишь главные предметы, о которых шла речь, и перечисляются наиболее важные доказательства, приводимые святым Григорием в защиту христианской веры. Из второго и третьего прений также взяты только некоторые вопросы и ответы, четвертое прение – об иконопочитании – излагается наиболее подробно, а беседа после него выпускается совсем; конец жития – явление евреям Христа Спасителя по молитве святого Григория передается без сокращений и очень близко к подлиннику. В обоих этих житиях, весьма богатых дидактическим материалом, святитель, как видим, сокращал именно этот материал, выбирая из речей и поучений только то, что считал наиболее полезным и нужным для своих читателей. |
| механические часы на константинопольской Св. Софии каждый час последовательно открывали и закрывали свои 24 дверки. Выше этого механика не поднялась. Впрочем, на Западе даже такого рода потуги долгое время вызывали восхищение и не были никем превзойдены вплоть до конца средневековья. В отличие от церковной поэзии, представленной великолепными образцами мелодичных духовных гимнов – кондаков (контакионов) и канонов, византийцы достигли немного в области светской художественной литературы и поэзии. В этом жанре вспоминаются эпические и панегерические поэмы, написанные Георгием Писидой на тему великого похода Ираклия против персов в 622 г. и аварской осады Константинополя в 626 г., поэтические экфрасисы с описание известнейших храмов, таких как Св. София или храм Св. Апостолов, небольшая эпическая песнь Х в. «Армурис» об отважном молодце, воевашем на сирийской границе с погаными сарацинами, чтобы вызволить из мусульманской неволи отца, стихотворная повесть начала XII в. о подвигах и приключениях сказочного Василия Дигениса Акрита, еще одного чудо-богатыря IX-X вв., сына арабского эмира и богатой византийки, тоже крушившего всех врагов, и риторические произведения в духе греческого пи- сателя-сатирика II в. Лукиана, такие как «Патриот», «Тимарион» в XII в., или рассказ начала XV в. «Пребывание Мазариса в подземном царстве», который написал одноименный монах, Мазарис. К этому можно добавить популярные при дворе арабских халифов экзотические восточные романы- новеллы «Калила и Димна», «Варлаам и Иосаф» – версия жизни Будды, переведенные сначала в Византии, а потом на Западе, поздневизантийские стихотворные народные любовные романы, испытавшие сильное западное влияние и нашедшие спрос у западных читателей, нравоучительные басни о животных, написанные в народном духе, но, похоже, не очень популярные. Драма не существовала в Византии. Не было и лирической поэзии в смысле глубокого выражения индивидуальных эмоций. Поэтические произведения писали на разного рода случаи – войны, триумфы, рождения, браки, смерть, причем, посвященные императорам, они иллюстрируют придворную культуру и имперскую пропаганду. Иногда автор сам фигурировал в таких поэмах, как, например, колоритный попрошайка из поэм Феодора Продрома и нищий из так называемой Птохопродромики, клявший свою жалкую судьбу, суровую нужду и униженно выпрашивавший милости у сильных мира. В виде поэм писали пространные стихотворные хроники, поэтические завещания, морализирующие наставления, любовные песни, стихотворные новеллы. Так, в XII в. в Византии вновь возродилась позднеантичная традиция эротических новелл, приключенческих любовных романов. Только один из них – Евматия (или Евстафия) Макремволита был написан прозой. Другие три – Феодора Продрома, Никиты Евгениана, ученика Продрома, и Константина Манасси были в стихах. Об их содержании в духе нынешних индийских фильмов легко составить представление на основании вступительных слов Никиты Евгениана к своей стихотворной повести: |
| Но царедворец, испуганный обращением Иоасафа, который тщетно хотел просветить его Христианством, помышлял только о избежании заслуженной казни и заблаговременно сам во всем признался Авениру. Разгневанный Царь послал избить всех пустынников в своей области, чтобы в их числе погиб и Варлаам, но воины не могли найти его вертепа. Тогда некто из вельмож, видя отчаяние Государя, советовал ему коварством уловить Иоасафа. «Предложи Царевичу, сказал он, собрать для совещания наших жрецов и его единоверцев. Есть между волхвами один, весьма похожий на Варлаама, глубоко знающий все таинства учения Христианского. Мы распустим молву о взятии пустынника; волхв представит лице его на совете и после долгого прения о вере признает истину нашей; пристыженный Иоасаф невольно последует мнимому учителю». С радостью принял Царь коварное предложение вельможи и обещал безопасность всем Христианам, желающим состязаться с волхвами. Советь собрался: сам Авенир, присутствуя на троне, грозил жрецам своим казнью в случае их посрамления. Но хитрость отца не могла утаиться от проницательных взоров Иоасафа: с своей стороны обещал он мнимому Варлааму тяжкие муки, если не одержит победы; смятенный волхв по страху смерти красноречиво опровергал лжеучение язычников и, убеждая других, сам невольно убедился в истине. Не видя более никаких средств для совращения сына с избранного им пути ко спасению и. движимый отеческою любовью, Царь решился разделить с ним государство, чтобы не стеснять друг друга в вере. Но когда, в течении трех лет, область сыновняя процвела Христианством, и сам он увидел благие плоды кроткой веры, смягчилось наконец ожесточенное его сердце и проникло в душу спасительное раскаяние; смиренный отец прибегнул к сыну за новою жизнью, и сын был восприемником родителя от святой купели, банею возрождения воздавая ему за собственное земное бытие. Так изменился духовно порядок их плотского родства. Скоро спасенный Авенир скончался в подвигах благочестия. Тогда блаженный Иоасаф, довольно послужив Богу в мире просвещением своего царства, хотел еще служить ему в пустыне. Тщетно вельможи и народ умоляли его оставаться на престоле. Влекомый жаждою уединения, он избрал им достойного Царя и сам устремился к иным подвигам. Плачущий народ весь день следовал за ним на пути к пустыне, но с солнечным закатом исчез навеки от него Иоасаф. Долго скитаясь по безлюдным местам, открыл он наконец вертеп наставника своего Варлаама, и одною молитвою потекла жизнь обоих, доколе юноша не воздал последнего долга старцу. Одинокий труженик еще многие годы подвизался после него в пустыне, как некий Ангел, охраняя пределы своего царства, променяв Индийскую корону за венец нетленный. |
| Повесть о Варлааме и Иоасафе Подготовка текста, перевод и комментарии И. Н. Лебедевой Повесть о пустыннике Варлааме и царевиче индийском Иоасафе является одним из самых распространенных произведений в мировой литературе средневековья. Существует более 140 версий этой повести более чем на 30 языках. В славянские литературы «Повесть о Варлааме и Иоасафе» пришла в переводах с греческого языка. Греческая версия повести появилась в начале XI в. на Афоне и является в свою очередь переработкой версии грузинской. Древнерусский перевод «Повести...» относится к периоду Киевской Руси; по-видимому, он был сделан во второй половине XI или в самом начале XII в. Этот перевод сразу же вошел своими отдельными частями в состав русского Пролога, из которого заимствовал одну из притч повести Кирилл Туровский . Повесть широко распространилась в древнерусской письменности и в полном виде, и еще более в составе Пролога. В Пролог вошли прежде всего притчи, которые рассказывает Варлаам Иоасафу. Это своего рода небольшие новеллы поучительного содержания; все они восточного происхождения. Мы публикуем семь притч из «Повести...»: 1) О трубе смерти и четырех ковчегах; 2) О соловье; 3) Об единороге; 4) О трех друзьях; 5) О благоразумном царе; 6) О царе и нищем; 7) О молодой серне. Кроме того, автор греческой версии включил в текст повести памятник позднеантичной литературы – «Апологию» Аристида, своего рода «турнир религий». «Апология» вошла и в древнерусский перевод, и ее текст также публикуется. Текст «Апологии» вложен в уста волхва Нахора – язычника и колдуна, тем большую силу приобретает то, что говорит он против своей воли. По разнообразию перипетий сюжета, по богатству притч и диалогов «Повесть о Варлааме и Иоасафе» занимает одно из первых мест во всей литературе средневековья. Отрывки из текста «Повести...» издаются по списку Соловецкой библиотеки 208, хранящемуся в РНБ. Это самый ранний (начало XVI в.) и самый полный и исправный список древнерусского перевода. Незначительные его лакуны восполнены по рукописи из собрания Хлудова 60, хранящейся в ГИМ. |
| Предания о Map Фоме и соответствующие им исторические свидетельства позволяют видеть в нем прототип Варлаама. Об этом заставляет думать не только миссионерская деятельность наставника царевича, но и то, что он (подобно Билаухару арабской повести) приехал в Индию под видом купца. Сенаарское происхождение Варлаама, видимо, ориентирует на сирийскую родину проповедника, а прибытие на корабле – на обычный морской путь, соединяющий Сирию и Южную Индию (со времен еще «ромейских купцов», под которыми также следовало в ряде случаев понимать сирийцев). Сведения о царском происхождении Иоасафа перекликаются со сведениями о кшатрийском звании южных и северных последователей-потомков Map Фомы. Данные относительно независимости от «языческих авторитетов» и временном самоуправлении находят аналогию в разделении индийского царства на две части, одна из которых стала при Иоасафе христианской. Подробно описываемые в повести гонения на христиан в Индии убедительно соотносятся с миссией Фомы, посланного для укрепления местной общины (показательно, что и Варлаам приезжает в Индию при тех же обстоятельствах и с той же целью), и получают прямое подтверждение в сообщении о преследованиях в Чоле. Распространение монашества в Индии, также составляющее важную реалию повести, подкрепляется данными об активном строительстве монастырей сирийско-персидских несториан и свидетельством Косьмы Индикоплова (см. выше). Наконец, вполне реалистично и паломничество Иоасафа к Варлааму и даже перенесение его мощей в Индию: несторианские центры были связаны между собой и находились под эгидой «западного» католикоса. Надежные соответствия действительной истории индийской сирийской общины имеют и отдельные, более частные повороты сюжета повести. Так, из южноиндийских документов следует, что в 315 г. известнейший в Тамилнаде проповедник шиваизма пытался оказать влияние на христиан, перебравшихся из Чолы на Малабар, своим учением и оккультной «психотехникой» и достиг определенных успехов, поскольку некоторые индийские христиане стали изучать индуистские сказания и посещать индуистские храмы (впоследствии в общине начался раскол в связи со спорами о том, хоронить ли ее главу или кремировать по местному обычаю). Не означает ли этот чрезвычайно интересный для исследователя повести факт, что шиваитский учитель стоит за образом знаменитого мага Февды, пытавшегося вернуть Иоасафа к вере отцов как поучениями, так и магией? |
| Через ту же «Повесть о Варлааме и Иоасафе» продолжают распространяться сведения по индийской истории. Некоторые ученые полагают, что мысль об опричнине была подсказана Ивану Грозному, в частности, опытом царя Авенира, разделившего свое царство на две части; вместе с тем большой интерес к повести проявил и противник царя Андрей Курбский. По «Азбуковникам» XVII в., призванным служить своеобразными энциклопедиями для традиционного книжника, «Великая Индия» предстает славной тем, что в ней жил «Иоасаф царевич, егоже научил благочестию Варлаам Пустынник». Но повесть была не единственным популярным «индоведческим» источником. В XVII в. уже известно более 150 списков «Александрии»; последние из ее списков относятся к концу XIX – началу XX в. После создания второй редакции этого сочинения продолжается активное редактирование псевдокаллисфенова романа, основных вариантов которого было по меньшей мере пять. С XVI в. он становится известным на Украине и в Белоруссии. В Великороссии же рассказ Палладия ходит по монастырским библиотекам в многочисленных списках, нередко снабженных титулом «от Арриана философа». В «Космографиях» XVII в. Индия, несмотря на наличие в этих памятниках гораздо более точных географических сведений о ней, все еще «страна рахманы нагия». Продолжают они беседовать и с постником Зосимой: новые списки его «Хожения» делают их все более могущественными аскетами, продлевая заодно им жизнь до 1600 лет. На миниатюрах XVII в. красочно изображаются нагие мудрецы, просящие у Александра Македонского дар бессмертия. Несколько позднее этот сюжет становится темой и русского лубка. И еще по крайней мере в прошлом веке южнорусские селяне отправляли рахманам свои крашенки. Сколь бы ни была важна дальнейшая судьба отдельных древнеиндийских реальностей и реалий в русской культуре, особое значение имеют опыты их синтезирования. Наглядный пример этого дал белозерский книжник Ефросин, обладавший безошибочным чутьем на все как-то связанные с индийскими сюжетами тексты. В его рукописные сборники вошли рассказ Палладия и притчи Варлаама, «Сербская Александрия» и «Слово о двенадцати снах Шахаиши», «Откровение Мефодия Патарского » и «Стефанит и Ихнилат» (обросшая многими персидско-арабскими дидактическими наслоениями древнеиндийская обрамленная повесть). Одна из причин этого – уже частично отмеченная нами большая доля названных текстов в «светской» литературе Руси. Однако были, видимо, и другие причины. Книжник, бесспорно, почувствовал какую-то общую духовную стихию всех этих сюжетов, прорывающуюся сквозь покров художественной образности. Подобно новгородскому архиепископу Василию Калике, писавшему о рахманах как о жителях рая, заказавшему для Софийских врат сюжет на тему преследуемого человека, любитель «светской» книжности Ефросин уловил «апокрифический» дух названных текстов. |
| Е.В. Тростникова О притчах в Древней Руси Христианство пришло на Русь вместе с письменностью, с литературой. И с первых же веков получили огромную популярность переводные произведения, включавшие в свой состав притчи, обладающие и универсальностью, и доступностью, и глубиной. Притча на долгие века заняла свое место в древнерусской литературе и даже, пожалуй, пережила саму Древнюю Русь, поскольку сохранялась в рукописной старообрядческой традиции вплоть до XIX, а то и XX века... Но главное – поучительные, любимые русским народом притчи долгие века выполняли свою главную роль – передачи духовной традиции, духовного научения. «Повесть о Варлааме и Иоасафе» – одно из самых распространенных произведений мировой литературы средневековья. Она известна более чем на 30 языках. Греческая версия повести появилась в начале XI в. на Афоне. Древнерусский перевод сделан самое позднее век спустя, в эпоху Киевской Руси. Сюжет этой легендарно-житийной повести прост: индийский царевич Иоасаф, оберегаемый отцом, царем Авениром, от знаний и впечатлений, которые могли бы отвратить его от язычества, задумывается о смысле жизни, о природе зла и добра; странник-старец Варлаам дает ответы на тревожащие Иоасафа вопросы, раскрыв ему христианскую веру, после чего царевич отрекается от престола и житейских радостей и становится отшельником. Притчи помогают Варлааму изъяснять царевичу основы веры и христианского мировоззрения. В нашей книге будут приведены притчи и из другого древнерусского источника. «Диоптра, или Душезрительное зерцало» – произведение византийского писателя-монаха XI в. Филиппа Пустынника (в греческом оригинале – стихотворное). В XIV в. оно было переведено на славянский язык, попало на Русь и по крайней мере в течение трехсот лет пользовалось здесь большой популярностью. Содержание памятника, написанного в форме диалога Души-госпожи и служанки-Плоти – это своего рода энциклопедия средневековых общеправославных представлений о человеке. Ни одно другое произведение, входившее в состав литературы Древней Руси, не давало такого количества знаний о человеке, как «Диоптра». И, когда речь идет о вещах, трудно постигаемых умом, «Диоптра» (а точнее, служанка-Плоть) прибегает к притчам. На протяжении веков эти притчи оставались надежными помощниками православных старцев, прежде всего, монахов «Сергиева гнезда», основавших обители по всему лицу нашей земли. Читать далее Источник: Притчи православных старцев/Составитель Е.В. Тростникова. - Издательство Борисова, 2012. - 232 с. Поделиться ссылкой на выделенное |
| И пошел он в свой дворец, и был в великой печали, беспрестанно размышляя о смерти и говоря сам себе: – Если все умирают, то и я умру, да еще и не знаю, когда... когда же умру, кто вспомнит обо мне? Пройдет много времени, и всё придет в забвение... нет ли какой-либо иной жизни после смерти и другого мира? И был он весьма смущен этими мыслями, однако, не сказал ничего своему отцу, а только много расспрашивал вышеназванного пестуна, не знает ли он кого-нибудь, могущего поведать ему обо всем и утвердить ум его, изнемогающий в размышлениях? Пестун сказал: – Я говорил тебе раньше, как отец твой тех мудрых пустынников, которые всегда размышляли об этих вещах – одних убил, других, в гневе, изгнал, и теперь не знаю никого из них в наших пределах. Юноша сильно скорбел по сему поводу, жестоко болел душою и проводил жизнь в непрестанной печали: оттого вся сладость и красота мира сего были в глазах его мерзостью и нечистотою. И Бог, хотящий всем спастись и в разум истины прийти, по обычному Своему человеколюбию и милости, наставил отрока на правый путь следующим образом. Был в то время один премудрый и в добродетелях совершенный инок, по имени Варлаам, саном священник, живший в пустыне сенаридской. Наставляемый Божественным откровением, он узнал о положении царского сына, вышел из пустыни и, переменив одежды, принял вид купца и, сев на корабль, отправился в Индийское царство. Приплывши к городу, в котором находился дворец царского сына, он прожил там много дней и собрал подробные сведения о царевиче и его приближенных. Узнав же, что вышеназванный пестун ближе всех к царскому сыну, старец отправился к нему и сказал: – Знай, господин мой, что я купец и пришел из далекой страны; есть у меня драгоценный камень, подобного которому не находили никогда и нигде и которого я до настоящего времени никому не показывал, а теперь говорю тебе о нем потому, что вижу, что ты человек разумный и смышленый; итак, введи меня к царскому сыну и я отдам ему тот камень, цены которого никто исчислить не может, ибо он превосходит всякие добрые и многоценные вещи: он подает слепым зрение, глухим слух, немым язык, больным здоровье, изгоняет из людей бесов, во всем умудряет безумных и дает приобретшему его все желаемые блага. |
| Однако как минимум четверо святых широко почитались в нашей стране. Память трех из них совершается в один день, 2 декабря (19 ноября по ст.стилю). Это раннехристианский святой Варлаам Антиохиец Кесарийский (Каппадокийский) мученик, Варлаам Индийский, пустынник и Варлаам, игумен Печерский. Варлаама Хутынского, прославившегося многочисленными чудесами Русская православная церковь вспоминает 19 ноября и 20 июня. Преподобного Варлаам Хутынский В семье богатых новгородцев Михаила и Анны родился сын. Это было в середине XII века. Его назвали Алексеем. Родители воспитывали мальчика в благочестии и страхе Божием. Алексей с раннего детства удивлял всех не только стремлением к знаниям, любви к Священному Писанию, но и строгим соблюдением поста. Детским шалостям и веселью он предпочитал молитву и уединение. Родители, беспокоясь за сына, настойчиво требовали от юноши не изнурять себя постом. Но мальчик разумно возражал им, цитировал Писание и говорил, что мечтает уподобиться святым. Осиротев, он раздал свое имущество нищим. Сам удалился в одну из новгородских пустыней, где принял иноческий постриг с именем Варлаам. Но вскоре он решил взять на себя подвиг отшельничества. Один поселился недалеко от Новгорода в местечке Хутынь. Хутынь, или худое место, пользовалось среди новгородцев плохой славой. Люди считали, что там живет нечистая сила, и старались обходить его стороной. Святой Варлаам, искавший уединения, счел место подходящим, тем более, что приближаясь к Хутыни, он увидел столб света, который просиял для него как символ Божьего благоволения. В густой чаще он вырыл себе землянку. Проводил дни и ночи в посте и молитве. Носил власяницу и тяжелые вериги. Много трудился. Сам вырыл колодец, который сохранился по сей день. Очень скоро слава о подвижнике разнеслась по Новгороду и окрестностям. К святому Варлааму стали стекаться люди, как простые, так и знатные, которые ждали от него совета, назидания, благословения и просили о молитве. Многожды за советом приходили князья, которые внимали его простым и точным рекомендациям. |
| На Литургии: зри устав первой службы. По запричастном стихе стихира иной службы, глас 2: Приими мя, пустыне: Преподобные отцы Варлаам пустынник, Иоасаф царевич Индийский и его отец Авенир. В Индии, некогда получившей Христову веру через благовествование святого апостола Фомы, правил царь Авенир, идолопоклонник и жестокий гонитель христиан. Долго не было у царя детей, и вот родился сын, которого он назвал Иоасафом. При рождении царевича мудрейший царский звездочет предсказал, что сын царя примет гонимую его отцом христианскую веру. Царь, желая предотвратить предсказанное, повелел выстроить для новорожденного отдельный дворец и распорядился, чтобы царевич не услышал ни одного слова о Христе и Его учении. В юношеском возрасте царевич испросил у отца разрешения выезжать за пределы дворца и тогда узнал, что существуют страдания, болезни, старость и смерть. Это навело царевича на размышления о суетности и тленности земной жизни, и он стал задумываться над смыслом жизни. В то время в далекой пустыне подвизался мудрый отшельник по имени Варлаам. Божиим откровением он узнал о страждущем в поисках истины юноше. Выйдя из пустыни, преподобный Варлаам под видом купца отправился в Индию и прибыл в город, где находился дворец царевича. Преподобный Варлаам объявил, что привез с собой драгоценный камень, который обладает чудодейственными свойствами исцелять болезни. Когда преподобного Варлаама привели к царевичу Иоасафу, он стал излагать ему христианское вероучение в виде притч, а затем и «от Святаго Евангелия и Святых Апостол». «Что такое Крещение?»– спросил царевич Иоасаф. Преподобный Варлаам отвечал: «Благодатный дар Крещения есть как бы корень или твердое основание святой и безупречной веры, спасающей человека от прирожденной способности грешить и от зла, происходящего от людских пороков. После Крещения следует воздерживаться не только от всякого греха, от всяких порывов страсти, но требуется подвизаться в добродетелях, имея основою своих действий правую веру, так как «вера без дел мертва» ( Иак. 2:20 ) равно как и дела без веры. После Крещения нужно хранить святость души и тела, смирение сердца, сокрушение о грехах, человеколюбие, бодрствование и постоянное раскаяние во всех совершенных грехах, подавать милостыню бедным. Крещение, смывая водою грязь грехов, уничтожает всякий их след, и на будущее время оно для нас есть несокрушимая стена и славное оружие против врагов. Сила его не уничтожается даже последующими новыми прегрешениями, для очищения которых не требуется нового погружения в купель, ибо мы исповедуем едино Крещение. Потому следует всеми силами остерегаться, чтобы снова не осквернить себя прегрешениями». |
|
|
