| Уполномоченные императора соглашались на все условия, кроме вопроса о крепостях в Лазике. Руфин был отправлен в Константинополь для переговоров с императором и прибыл туда в ноябре. 190 На поездку в оба конца ему было предоставлено 70 дней. Прокопий сообщает, будто император дал согласие на все требования Хосрова. Но когда Руфин уехал с деньгами, которые следовало уплатить Хосрову, он передумал и послал вдогонку Руфину письмо, в котором настаивал на очищении Лазики персами. Посланный нагнал Руфина уже тогда, когда он перевез деньги на персидскую территорию. Хосров, узнав о несогласии Юстиниана на этот пункт условий, оскорбился, и дело было близко к разрыву; но Руфин, имевший большой опыт в обращении с персами, ценой личного унижения побудил Хосрова уступить. Мир был заключен без указания на срок и его называли вечным. Персы очистили крепости в Лазике, а лазы срыли их до основания, чтобы они не могли служить персам на будущее время; римляне со своей стороны сдали персам захваченные ими укрепления в персидской Армении, и мир вступил в действие. Хотя условия договора были связаны с тяжкими денежными жертвами и империя признавала себя побежденной стороной, но Юстиниан славил этот мир как знамение благоволения Божия к его державе. Мир на востоке был ему нужен для того, чтобы направить силы империи на запад, где переворот на троне Гензериха в 530 году открыл широкие горизонты для завоевательной политики и восстановления власти римского императора в той римской стране, где православное население томилось под игом иноверных варваров. Кодификация Римского права Тревоги войны с персами и дипломатические сношения с ними, заботы об искоренении язычества, борьба с самаритянами, церковное законодательство, напряженные усилия осуществить единство веры в империи, роскошная суетливая жизнь двора и всенародные увеселения столицы, все это тяжкое, сложное и многообразное дело правления не поглощало всех сил Юстиниана. Лично руководя всем и все направляя, он был в то же время занят великим делом, создавшим ему навеки неувядаемый венец славы. То была кодификация римского права. Эта колоссальная задача восстала перед ним, по всей вероятности, еще тогда, когда он, сын простых селян, превращался в римлянина по духу во время своего учения в Константинопольской высшей школе. Живой интерес императора Анастасия к делу просвещения и науки в том смысле, как тогда понимали это слово, содействовал высоте ученого уровня представителей кафедр, которые умели сообщить своему талантливому ученику глубокое знание обоих языков империи, развили в нем юридическое мышление и помогли ему сознанием и всем сердцем восприять миродержавные идеи Рима. Среди сановников, достигших уже высокого положения, Юстиниан нашел целый ряд людей, которые могли явиться сотрудниками в исполнении великой задачи, пленявшей его воображение и блистательно осуществленной в краткий для такого дела срок семи лет. |
| Этот самостоятельный его труд обнимает две книги. Относительно значения труда Руфина нужно заметить, что он произвел влияние на греческую церковную литературу. О достоинстве труда Руфина ученые (Gwatkin) очень невысокого мнения, мотивируя это тем, что Руфин coofi щает много невероятного и умалчивает о действительно бывщи исторических фактах; например, говорят они, он, хотя и имел возможность сообщить очень много из жизни св. Афанасия Kai человек, знакомый с друзьями этого святителя, ограничивается сообщением только двух анекдотов, да и то ненадежного свойства. Но заключение, что Руфин вообще недостоверен в своих сообщениях — излишний пессимизм; некоторые сообщения его очень важны, как, например, сообщения о христианах в Эфиопии, Грузии и христианах–сарацинах как заимствованные им из рассказов лиц, знавших самих проповедников Слова Бо–жия в этих странах лично, — надежны. Наконец, о позднейших событиях он рассказывает как очевидец, и потому рассказы достойны того, чтобы отнестись к ним с доверием. Руфин примыкает к тем историкам, которые взяли за образец труд Евсе–вия, и потому заслуживает нашего сочувствия. В другом своем труде, «Historia monachorum», он факты, сообщенные раньше его другим писателем, выдал за свои собственные сообщения и тем, конечно, набросил тень на свое сочинение. Эта проделка Руфина имела то следствие, что ученые начали подозревать все его исторические сообщения как недостоверные. Далее следует упомянуть о Павле Орозии, всеобщая история которого «Historiarum contra paganos libriseptem» («Семь книг историй против язычников»), доведенная до 417 года, дает мало церковно–исторических сообщений, потому что в ней более освещений, нежели самих фактов, что объясняется, впрочем, его апологетической задачей, которую он преследовал в своем труде. Издана Zangenmeister " ом в венском корпусе (vol. V) в 1882 г. и затем в Лейпциге в 1889 г. Сульпиций Север как историк заявил себя произведением, из вестным под именем «Chronicorum libri duo». Первая книга этс хроники содержит краткий очерк истории церкви, начиная Адама и до Даниила, вторая — с Даниила и до времени самого (Д° 400 г.) автора. |
| В.М. Тюленев Содержание Введение Глава I. У истоков латинской христианской историографии: Лактанций и его De mortibus persecutorum § 1. Первые христианские хроники и «интеллектуальный переворот» начала IV в § 2. Лактанций: история от апостолов до Великого § 3. Лактанций: история Великого гонения и гражданской войны начала IV в Глава II. Восточно-христианское влияние и судьбы христианской историографии на латинском Западе в конце IV – начале V в § 1. Иероним Стридонский и рождение латинской христианской хронистики § 2. Руфин Аквилейский: рождение церковной историографии на латинском Западе Глава III. Универсальная священная история Сульпиция Севера § 1. «Хроника» Сульпиция Севера: к вопросу о жанре § 2. Ветхозаветное прошлое в представлении Сульпиция Севера § 3. Концепция христианской истории Сульпиция Севера § 4. Сульпиций и Руфин: церковно-историческая мысль на латинском Западе в начале V в Глава IV. Рождение универсальной христианской историографии: Павел Орозий § 1. Историографические взгляды Орозия и его композиционные приемы § 2. Концепция мировой истории Орозия: общие положения 2.1. Универсальное пространство и время 2.2. Первородный грех и «механизмы» исторического развития 2.3. Теория четырех Империй 2.4. «Теология Августа» и проблема исторического прогресса § 3. Представления Орозия о дохристианской истории § 4. Представления Орозия о христианской истории 4.1. Первый христианский период: от Августа до Константина 4.2. История «христианской Империи» от Константина до кризиса 410 г. 4.3. Кризис 410 г. и судьба теории «христианской империи» Заключение Руфин Аквилейский. Церковная история Список основных сокращений Се бо истину возлюбил еси, Безвестная и тайная премудрости Твоея явил ми еси... Слуху моему даси радость и веселие, возрадуются кости смиренныя. Отврати лице Твое от грех моих и вся Беззакония моя очисти. Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей. Не отвержи мене от лица Твоего... и Духом Владычним утверди мя... Жертва Богу дух сокрушён: |
| Помимо переводов Руфину принадлежит несколько оригинальных трудов, среди которых комментарии на книги Священного Писания , а также многочисленные жития. Ряд биографий египетских отцов объединен Руфином в сочинение, которое было названо «История монахов в Египте, или О жизни отцов». 25 Взяться за подготовку перевода Евсевиевой «Церковной истории» Руфина побудил епископ Хромаций. Как пишет А. П. Лебедев , Руфин «не был историком по призванию, его историческое сочинение своим существованием обязано простому случаю. Из истории жизни Руфина видно, что инициатива этого труда принадлежала Аквилейскому епископу Хромацию». 26 Как признается сам Руфин в предисловии к своей «Церковной истории», Хромаций ради утешения душ италийцев, потрясенных нашествием готов Алариха, попросил Руфина взяться за перевод сочинения Евсевия: «Говорят, что сведущим медикам, когда они видят, что городам и областям грозит всеобщее заболевание, подобает подобрать такой род лекарства или снадобья, с помощью которого люди могли бы уберечься от приближающейся смерти. Вот так и ты, почтенный отец Хромаций, в то время, когда, прорвав рубежи, гибельная болезнь была принесена вождем готов Аларихом в Италию и долго повсюду опустошала земли, уничтожала скот и людей, в поисках лекарства для народа, доверенного тебе Богом, надеясь на какое-либо средство от страшной погибели, с помощью которого больные умы, оторвав их от мыслей о злодейском вторжении, можно было бы обратить к лучшим мыслям, поручил мне, чтобы церковную историю, которую на греческом языке написал образованнейший муж Евсевий Кесарийский , я перевел на латынь, читая которую, душа, обращенная в слух, пока стремилась бы узнать о событиях, забыла бы о несчастиях, которые случились» (Ruf. HE. рг). Как можно видеть, уже условия написания «Истории» определяли тональность ее изложения: это должен был быть труд нравоучительный и имеющий позитивную направленность. «Церковная история» Руфина состоит из одиннадцати книг. Девять из них являются переводом «Церковной истории» Евсевия Кесарийского , при этом Руфин присоединил к девятой книге Евсевия сокращенный вариант десятой; две книги написаны Руфином самостоятельно в продолжение труда Евсевия. |
| История Эдесия (AideosioV) и Фрументия, как она передана у Руфина (h. e. I, 9), представляется в главных чертах в таком виде. Мероний, тирский философ, предпринял путешествие; с ним находились два его родственника, Эдесий и Фрументий, дети его брата. Во время одной высадки на берег философ был убит, а мальчики были подарены царю индов. Дальше обыкновенная история на востоке: Фрументий делается любимым рабом, а потом первым министром в государстве, а после смерти царя царица упросила Фрументия управлять государством от имени малолетнего царя; и лишь когда юный царь достиг совершеннолетия (adolevisset), Фрументий и Эдесий могли выпросить себе позволение вернуться на родину. Тогда как Эдессий отправился в Тир и сделался там пресвитером, Фрументий отправился далее (pergit) в Александрию, где сообщил Афанасию Великому, недавно (nuper) поставленному во епископа, о подготовленности индов к принятию христианства. Афанасий поставил самого Фрументия во епископы этого народа, ему обязанного начатками христианского просвещения. Повествование Руфина подлежит критической оценке а) со стороны внешней (вопрос о повествователе и его источниках) и б) со стороны внутренней (возможная поверка повествуемого по его содержанию). В первом отношении (а) суждение о рассказе может быть только самое благоприятное. a) Руфин был 1) хорошо образован, 2) знал не только латинский, но и греческий язык (владел последним свободно), 3) прожил в Александрии 6 лет подряд (372—377) и был в дружеских отношениях с личными знакомыми и друзьями Афанасия Великого (1 2 мая 373), затем (с 378 до 397) жил в Иерусалиме и делал иногда экскурсии в соседние области до Месопотамии включительно. Такое лицо несомненно имело возможность знать весьма многое и не имело наличных побуждений не говорить правды. b) Источник, из которого Руфин почерпнул сведения о Фрументии и Эдесии, решительно первого ранга. «Quae nos ita gesta, non opinione vulgi, sed ipso Aedesio Tyri presbytero postmodum facto, qui Frumentii comes prius fuerat, referente cognovimus» [Об этих подвигах мы узнали не из народной молвы, но из сообщения самого Эдесия, впоследствии пресвитера Тирского, прежде бывшего спутником Фрументия]. Следовательно, если Руфин и не сам лично слышал это от Эдесия (текст допускает и такое понимание и притом как самое естественное, но не обязывает к нему: нет при «referente» принудительного «nobis»), то — по меньшей мере — слышал это от слышавших самого Эдесия (иначе получилось бы уже «vulgi opinio»). |
| Итак, в тот самый день, когда святая царица Елена обрела на Голгофе Крест Христов, рядом были найдены и два других креста. Как пишет Руфин, «когда на месте бывшего Распятия Господа царица Елена удалила с него все нечистое и порочное, она нашла в глубине под мусором беспорядочно лежащие три креста…». Первоначально представлялось неясным: на каком же из трех крестов распяли Спасителя? Ведь, как отмечает Руфин, эти кресты лежали в земле «беспорядочно». Далее он пишет: «Радость обретения находки нарушалась внешней неразличимостью крестов. Хотя там оказалась найдена и табличка, на которой Пилатом была сделана надпись на греческом, латинском и еврейском языках, однако ясного указания на Крест Господень не было. Поэтому человеческая неопределенность нуждалась в Божественном свидетельстве». О возможной причине беспорядочного положения крестов рассуждает Созомен: «после обретения не легко было отличить [истинный] Крест Христов, отчасти потому, что надпись была сорвана с него и отброшена, а отчасти и потому, что три креста лежали в беспорядке; и порядок между ними был нарушен, вероятно, тогда, когда снимали с них тела распятых. Воины, как повествует [евангельская] история, сперва нашли мертвым на Кресте Иисуса Христа и, сняв Его, отдали для погребения; потом, намереваясь ускорить смерть распятых по обеим Его сторонам разбойников, перебили им голени, а сами кресты бросали один за другим, как попало. Да и какая была нужда воинам заботиться о расположении крестов в прежнем порядке, когда они спешили окончить дело до вечера и не считали хорошим заниматься крестами людей, умерших насильственной смертью?» Как же возможно было узнать, какой из этих трех найденных крестов принадлежал Господу? Ни императрица, ни срочно прибывший к месту удивительной находки Иерусалимский епископ святитель Макарий, конечно же, не могли утверждать наверняка, какой из трех – Крест Христов. Потому-то, как замечает Руфин, «человеческая неопределенность нуждалась в Божественном свидетельстве». Истину открыл тогда Сам Господь посредством удивительных чудес. |
| Таким образом, по отделении от аквилейского символа указываемых Руфином прибавлений, получается символ римской церкви, или так называемый второй символ по Руфину. Кроме того, излагая толкование на слова: в Бога Отца Вседержителя, Руфин заметил, что почти во всех символах восточных церквей читается: во единого Бога, и далее, во второй части символа: во единого Господа 100 . На этом основании западные издатели древних символов берут латинский текст римского символа по Руфину, прибавляют к нему в двух указанных местах слово: единого, и печатают его, как третий символ по Руфину, то есть, как апостольский символ восточных церквей, не определяя, впрочем, каких именно. Без всякого сомнения, читатель уже решил в своем уме, что так называемый третий символ по Руфину есть пустая выдумка. Разве не известны нам современные Руфину формы символа восточных церквей, или не сказал сам Руфин, что в разных церквах приняты разные добавления к символу? Каким же образом на основании справедливой заметки его об одной разности между восточными и западными формами символа можно выводить заключение о совершенном тождестве их во всем остальном? Что же касается второго, или римского, символа по Руфину; то вывод его не только основателен логически, но вполне подтверждается и действительным употреблением такого текста в некоторых западных церквах того времени. В переводе на русский язык римский символ по Руфину читается точно так же, как приведенный нами текст его по Маркеллу, только без двух последних слов: жизнь вечную; так что приводить по-русски текст его значило бы в другой раз повторить то же самое. Поэтому мы укажем только разности, представляющиеся в его подлинном текст и произошедшие, при переводе его с греческого, от особенностей свойственных латинскому языку. Так слово: Вседержителя (παντοκρτορα), переведено в нем, как и в последующих переводах всех восточных символов, словом: omnipotentem, значащим собственно: всемогущего; потому что на латинском языке нет слова: Вседержитель. Желая объяснить, что слово: omnipotentem должно значить в символе именно: Вседержителя, Руфин прибегает поэтому к перифразу и говорить: omnipotens значить, что omnium teneat potentatum, то есть, Вседержитель 101 . |
| Чем же доказывает Руфин свое мнение? – «Я думаю», говорит он, «это – потому, что в Риме не рождалось никакой ереси», и, следовательно, не было поводов к привнесению добавлений в символ. Доказательство это показывает, что Руфин в своем исследовании символов ограничился, к сожалению, только историей ближайшего к себе столетия. Действительно, в четвертом столетии символы восточных церквей были дополнены согласно с вероопределениями соборов вследствие сильного распространения разного рода арианских ересей на востоке, что было тем более естественно, что самые вероопределения соборов, составленные преимущественно епископами востока, были излагаемы в виде добавлений к существовавшим уже на востоке формам символа. Напротив, западные церкви, без всякого прекословия приняв новые вероопределения православных соборов, не внесли их в свои формы символа, оставшиеся таким образом до времени Руфина в том виде, какой они имели до появления арианства, так как на западе, а в особенности в Риме, арианство не имело почти никакого успеха. Но если бы исследование истории символов автор наш распространил и на предшествующее арианству время, то он представил бы нам дело совершенно в другом виде. Переводя Церковную Историю Евсевия на латинский язык, Руфин должен был знать из неё, что именно в Риме, при епископах Игине, Пие и Аниките проповедовал свои заблуждения Валентин, представитель самой многочисленной гностической секты. В римской церкви получила начало в это самое время ересь Кердона, родоначальника Маркионова учения, проповедовавшего, будто Бог , о котором говорят Закон и Пророки, не есть Отец Господа нашего Иисуса Христа, – что здесь же учил потом сам Маркион 14 . В Риме родилась ересь Феодота, «который прежде всех из христиан начал утверждать, будто Христос был просто человек», и который за это был осужден римским епископом Виктором 15 . Что здесь же, при епископе Зефирине, образовалась ересь Артемонитян, возобновивших Феодотово учение 16 . Здесь же проповедовал Прокл, защитник катафригийской ереси 17 , здесь же, при епископе Корнелие, родилось новацианство, порочившее святость Церкви. |
| «Хроника» Евсевия дошла до нас в армянском переводе V в. и в латинской переработке с дополнениями Иеронима (конец IV в.). Собственно истории Византии «Хроника» касается мало, но это произведение интересно как документ эпохи, характеризующий начало изменения концепции всемирно-исторического процесса. Евсевий Памфил, кроме того, является создателем первой в византийской историографии обширной «Церковной истории» , в которой в апологетических тонах рисуется история христианства и его борьба с язычеством и иудейством. Утверждению в широких массах читателей христианского миропонимания и церковной идеологии призвано было служить другое произведение Евсевия — «Жизнь Константина». Этот первый христианский император подвергался яростным нападкам оппозиционных языческих писателей. Тем важнее было для христианской церкви создать идеальный, героизированный образ Константина Великого, свободного от всяких пороков и заблуждений. Такую задачу и должно было выполнить произведение Евсевия: Константин, совершивший в действительности немало злодеяний, рисуется здесь как образец истинного христианина. Это представление сыграло существенную роль в создании последующей церковной традиции, сложившейся после канонизации Константина христианской церковью. Труды Евсевия породили обширную подражательную церковно-историческую литературу. Подражанием Евсевию является «Церковная история» Руфина в 11 книгах, написанная в 402 г. на латинском языке. Руфин перевел с сокращениями «Церковную историю» Евсевия и затем добавил к ней составленные им самостоятельно две книги, охватывающие период времени от 325 до 395 г. Полная неточностей, «Церковная история» Руфина — столь же апологетическое произведение, как и сочинение Евсевия. Руфин не уступает своему учителю в прославлении христианской церкви и добродетелен христианских императоров, особенно Константина I и Феодосия I. В то же время труд Руфина в большей степени, чем Евсевия, носит полемический характер. Если Евсевий стремился скрыть внутренние раздоры в христианской церкви, то Руфин открыто полемизирует против еретиков-ариан. |
| Это место наводит на следующие мысли, не лишённые значения для критики текста руфинова перевода книг «О началах». В том отделе, из которого взяты слова, исправленные Руфином, Ориген вовсе не задаётся целью сколько-нибудь полно изложить учение о Св. Троице, следовательно, неточность выражения в данном месте не могла быть поставлена ему в упрёк его противниками и, во всяком случае, не имеет решающего значения для суждения об учении его. Таким образом, «исправлять» его фразу в данном случае не было достаточных побуждений, и, однако же, она исправлена. Не вправе ли мы думать, что цензура Руфина была ещё строже там, где речь идёт специально о Св. Троице, что в этих последних местах Руфин не пропустил никакого неточного выражения? А если это справедливо, то рассматриваемое место, не имеющее важного значения для учения Оригена о Троице, набрасывает тень сомнения и на другие очень важные места, где перечисляются все три Лица Св. Троицы. Равным образом данное место показывает, что Руфин не затруднился пояснить слово «Бог» приставкой: «т. е. Отец, Сын и Св. Дух», хотя фраза греческого текста настолько ясна, что не может быть не малейшего сомнения в том, что такое толкование невозможно. Не вправе ли мы предполагать, что Руфин тем менее стеснялся переводить, например, θετης словом Trinitas в тех случаях, когда из контекста было и в самом деле не видно, что θετης относится только к одному Отцу, а между тем замена слова deitas словом Trinitas, действительно, придавала месту «более здравый смысл»? Это предположение оправдывается самым употреблением слова «Trinitas» в книгах de principiis. Конечно, было бы слишком смело утверждать, что неточно всякое место, где встречается это слово 469 . Ориген мог им пользоваться в этом сочинении, потому что и в греческом тексте подлинных его сочинений слово Τρις употребляется. Но нельзя забывать, что во всех дошедших до нас на греческом языке сочинениях Оригена , подлинность которых не подвергается сомнению, слово Τρις встречается только дважды 470 , между тем как только в трёх 471 книгах de principiis слово «Trinitas» употреблено двадцать один раз 472 . Это, конечно, придаёт тексту руфинова перевода особый колорит, который имеет мало общего с другими сочинениями Оригена . Допустим, что особенности систематического изложения в книгах «О началах» располагали Оригена чаше употреблять такой догматический термин, как « Τρις», но всё же в латинском тексте книг слово «Trinitas» встречается слишком часто. Важность весьма многих мест этого рода для изложения учения Оригена о Св. Троице столь же несомненна, сколько сомнительна точность их перевода; и так как в большинстве случаев нет никакой возможности отличить те места, где слово «Trinitas», соответствует греческому Τρις, от тех, где оно вставлено Руфином: то и приходится относиться с недоверием ко всем подобным местам, т. е. к самым ценным данным для нашей специальной задачи. |
|
|
