| Если где примечал глубокую долину, крутую гору, обрывистую скалу, там было место моей молитвы, там была темница для моей жалкой плоти» 36 . Иероним, отправляясь из Антиохии в пустыню; понес с собою, как мы видели, известие, что Руфин, друг его, отправился тоже на восток и остановился в Египте. Среди тяжелой борьбы с самим собою, подвижник наш с особенного силою любящей души предавался воспоминанию о друзьях своих и хотел поддерживать самые живые и искрения связи с ними. Новые слухи подтвердили известие, что Руфин в 370 г. действительно оставил Аквилею и в Риме желанием нашел блаж. Меланию, которая воодушевлена была тем же видеть восток. Это была одна молодая вдова, знатного рода, потерявшая в один год мужа и двух детей. Оставив в Риме еще одно малолетнее дитя – Публиколу, стол известнаго впоследствии в истории Августина, блаж. Мелания решилась идти в Египет вместе с Руфином. С богатыми милостынями и пламенным желанием поучиться мудрости у великих подвижников востока, Мелания посетила дивных старцев горы Нитрийской и, возвратившись опять в Александрию, долгое время пребывала там, щедро покровительствуя и утешая преследуемых за веру в годину бедствий церкви александрийской по смерти св. Афанасия. Руфин так пребывал в Александрии и жил среди иноков ее, с усердием и любознательностью слушал уроки знаменитого в то гремя Дидима, из школы которого он вынес любовь к Оригену и к самым ошибкам его; искал назидания в беседах и жизни многих славных подвижников Египта 37 . Когда Руфин был еще в Александрии, Иероним, обрадованный его прибытием на восток, спешил рассказать другу обо всем случившемся с ним со времени их разлуки, и, приглашая его к себе, написал к нему письмо , полное дружеской приязни и желания скорого свидания с ним. «Теперь, любезный мой Руфин, я собственным опытом узнал то, что Бог иногда дает более, нежели сколько просят у Него; что Он часто дарует то, чего око не видало, ухо не слышало и что на сердце человеку не приходило. Вот я, который желал не более как того, чтобы иметь возможность переписываться с тобою, и таким образом иметь удовольствие хотя мысленно видеть тебя, и этим ограничивал самые пламенные желания свои, – я теперь имею радость слышать, что ты пришел в пустыню египетскую, чтобы посетить общества иноков, там обитающих, и видеть это многочисленное братство отшельников, провождающих на земле жизнь небесную. |
| Тем не менее именно на Западе предпринимается первая попытка продолжить «Церковную историю» Евсевия. Задолго до великих греческих церковных историков V-VI вв. Руфин Аквилейский , сколь бы ни было невелико его добавление, попытался осознать совершенно новый этап церковной истории, период, связанный с прекращением гонений и утверждением православной веры. Рассматривая историю Церкви от Константина Великого до Феодосия Великого как цепь событий (res gestae), Руфин в центр своего внимания поставил именно эту борьбу внутри Церкви, победа в которой связана исключительно с торжеством истинной веры. Руфин отверг идею веротерпимости и идею возможного исправления язычников и еретиков, его история – это история постоянных успехов истинной веры, которые могут проявляться как в стойкости гонимых праведников, так и в реальном утверждении Православия в государстве через постановления императоров за счет запрета всякого инакомыслия. Включая в церковную историю в качестве активного ее участника Бога, опекающего носителей истинного вероисповедания и помогающего им, и исключая всякое участие сил зла, Руфин делает свой исторический оптимизм неоспоримым. 166 Следует согласиться с Арнальдо Момильяно в том, что самые важные новшества в христианской историографии появляются в V в. В IV в. не было серьезных попыток христианизировать жанр политической истории и создать нечто, равное трудам Фукидида и Тацита. Единственный, кто коснулся этого, был Лактанций . См.: Momigliano A. Pagan and Christian historiography. P. 114. 167 Silomon H Untersuchungen zur Quellengeschichle der Kaiser Aurelian bis Constantius//Hermes. Bd. 49. Berlin. 1914. S. 538. Г. Силомон в результате сопоставления исторических сочинений IV в. пришел к выводу, что произведение, традиционно приписываемое Лактанцию . в действительности было написано неизвестным нам автором во времена Юлиана Отступника. 169 Ср. Марцеллин Комит: «Удивительное произведение, которое на греческом языке составил Евсевий Кесарийский , [изложив историю] от сотворения мира до правления императора Константина... |
| Синаксарные версии Жития Н. были составлены довольно поздно и дошли под 14 янв. во мн. рукописях (Sinait. iber. 4, XI в. Fol. 98; НЦРГ. Н 600, XIV в. Л. 41-42 об.; НЦРГ. А 1582, XVII-XVIII вв. Л. 51 об.; НЦРГ. А 220, 1726 г.; НЦРГ. А 425, 1718 г.; ПДГАЛ. 1968. Т. 4. С. 351-355). На редакции Жития Н. еп. Леонтия Мровели основывался католикос-патриарх всей Грузии Николай I ( Гулаберисдзе; нач. 50-х гг. XII в.- 1177/78), создавший соч. «Слово о Столпе Животворящем, Хитоне Господнем и Церкви Главной», основной темой к-рого являются эпизоды из жизни и деятельности святой (НЦРГ. А 130, 1713 г. Л. 576-578; НЦРГ. А 170, 1733 г. Л. 190-191 об.; НЦРГ. Н 286, 1853 г. Л. 230-237; Сабинин. Рай. 1882. С. 69-118; Кубанеишвили. Хрестоматия. 1946. Т. 1. С. 232-233). Иностранные источники Сведения об обращении грузин сохранились в сочинениях греч. авторов IV в. и были изданы акад. С. Каухчишвили в сб. «Георгика». Во 2-й пол. IV в. в Византии находился царевич Бакур (царь Картли в нач. V в.), внук св. Саломеи и правнук царя св. Мириана. Сведения, полученные от него, вошли в 10-ю гл. «Об обращении народа иберийцев, случившемся через пленницу» соч. «Церковная история» Руфина Аквилейского ( Руфин Аквилейский. 2005. С. 230-284). Композиция и эпизоды этого повествования совпадают с костяком пространной редакции Жития Н.: излечение и обращение царицы св. Наны, чудо затмения солнца и обращение царя св. Мириана, чудо, связанное с воздвижением Животворящего Столпа, и построение 1-й груз. церкви Светицховели , основание груз. церковной иерархии при помощи Византии. Руфин писал, что сведения о христианизации Картли он получил лично от Бакура - «человека, заслуживающего доверия, царя этой страны, бывшего у нас доместиком, когда мы жили в полном согласии в Иерусалиме и он был командующим палестинской границы» (Георгика. 1961. Т. 1. С. 207). Отсюда можно заключить, что Руфин действительно лично знал Бакура и уточнял у него факты об обращении грузин. Руфин относился к Бакуру с большим доверием, несмотря на то что ему было известно: Бакур не был очевидцем описанных им событий. Доверяя Бакуру, Руфин видимо, учитывал, что царевич черпал материалы для своего рассказа из записок «сведущей воистину во всем» бабушки. Приблизительно те же сведения об обращении грузин содержатся в сочинениях Феодорита , еп. Кирского (Там же. С. 210-213), Сократа Схоластика (Там же. С. 229-234) и Созомена (Там же. С. 235-241). |
| В 393 г. Руфин, принявший к тому времени сан священника, уезжает в Италию и там публикует свой перевод трактата Оригена «О началах». В предисловии он имел неосторожность упомянуть о восхищении, которое когда-то испытывал к ученому александрийцу Иероним. Для последнего это послужило сигналом к атаке. Разъяренный откровением теперь уже бывшего друга, он объявил ему открытую войну. Прежде всего, он подготовил свой, полный, перевод оригеновской книги, чтобы сделать очевидным ее еретический характер и уличить Руфина в фальсификации. Последовал обмен памфлетами «Апология против Иеронима» (в двух книгах) и «Апология против Руфина» (в трех книгах) и окончательный разрыв отношений. Мирный, не любящий споров Руфин вынужден был оправдываться перед папой Анастасием («Апология к Анастасию»). Сочтя за лучшее держаться в стороне, он удаляется в 398 г. в Аквилею и там с головой погружается в переводческую работу: переводит на латинский язык 118 гомилий Оригена , его толкования на «Песню Песней» и на «Послание к Римлянам», а также сочинения великих каппадокийцев Василия Великого , Григория Назианзина и некоторых других греческих богословов. Особо следует отметить перевод «Церковной истории» Евсевия, которую Руфин, добавив две книги от себя, продолжил с 324 г. до смерти Феодосия в 395 г. Одновременно с переводами Руфин создает оригинальные произведения: «Комментарий к Символу веры апостолов», небольшой трактат «О подделке книг Оригена », две книги «О благословении патриархов», экзегетическое сочинение, посвященное пророческому благословению Иакова сыновьям ( Быт. 49:1–27 ). Участившиеся набеги вестготов вынудили Руфина бежать на юг в Сицилию. Там, в Мессине, он и умер в 411 г. И в переводных, и в самостоятельных произведениях стиль Руфина всегда строг и изящен. Писатель в совершенстве владеет оружием иронии, которое применяет с осмотрительностью, никогда не впадая в неистовство и ярость, свойственные его противнику Иерониму. Благодаря переводам Руфина мы имеем возможность судить о сочинениях Оригена , подлинники которых утрачены. Не следует, однако, забывать о том, что Руфин исключил из своего перевода все, что, по его мнению, не отвечало правоверию Оригена и, следовательно, являлось позднейшей вставкой еретиков, исказивших в ряде случаев первоначальный смысл авторского текста. «Паломничество Этерии» |
| «Не убедишь, – сказал царь, – ведь я понимаю справедливость Амвросиева приговора: и благоговение к царской власти не позволило епископу нарушить закон Божественный». Когда же Руфин, после долговременных увещеваний, действительно обещал преклонить Амвросия, царь приказал ему скорее отправиться, да и сам, обольщаясь надеждою и веря обещанию Руфина, через несколько времени последовал за ним. Но божественный Амвросий, увидев Руфина, вдруг сказал: «Ты, Руфин, подражаешь бесстыдству псов, ибо, присоветовав такое убийство, стираешь стыд с чела. Столько неистовствовать над образом Божьим, ты даже не краснеешь и не трепещешь». Когда же Руфин стал умолять и сказал, что царь придет, воспламененный божественною ревностию, дивный Амвросий продолжал: «Я наперед говорю тебе, Руфин, что не позволю ему вступить во священное преддверие. А если царскую власть он превратит в тиранию, то и сам с радостью приму заклание». Услышав это, Руфин через кого-то дал знать царю о намерении епископа и убеждал его оставаться в своем дворце. Но царь, известившись об этом уже среди площади, сказал: «Пойду и приму достойное уничижение». Когда же он дошел до святой ограды, то в Божий храм не вступил, а направился к архиерею, который тогда находился в доме приветствия, и умолял его разрешить себя от уз. Амвросий назвал этот приход тиранским и говорил, что Феодосии восстает против Бога и попирает его законы. А царь сказал: «Я не восстаю против положенных законов и не покушаюсь беззаконно войти в священный притвор, но хочу, чтобы ты разрешил меня от уз и, размыслив о человеколюбии общего Владыки, не заключал для меня двери, которую Господь отверз всем кающимся». «Какое же принес ты покаяние после такого беззакония? – спросил архиерей. – Какими лекарствами врачевал ты неизлечимые раны?» «Твое дело, – отвечал царь, – и указать, и растворить лекарства, и врачевать неисцелимое, а мое – принимать предлагаемое». Тогда божественный Амвросий сказал царю: «Так как судить ты дозволяешь гневу, и приговоры у тебя произносит не рассудок, а гнев, то напиши закон, которым упразднялись бы и отменялись определения гнева, и пусть приговоры суда о лишении жизни или имуществ остаются в протоколах тридцать дней, ожидая, пока обсудит их рассудок. |
| Для нашей цели интересны два пункта, затронутые в полемике: вопрос об искажении сочинений Оригена еретиками и об исправлениях, которые сделал Руфин в своем латинском переводе книг «О началах». Вопрос о повреждении книг Оригена еретиками 453 Руфин решал в особом сочинении 454 , которое Иероним подверг обстоятельному разбору. Иероним думал, что повреждение сочинений Оригена было бы беспримерным фактом. «Только у одного Оригена сочинения испорчены в целом мире, и – словно по указу Митридата – в один день выскоблена вся истина из его свитков. Если испорчена одна его книга, то ужели же могли быть повреждены вдруг и все его сочинения, которые он издавал и в разное время, и в разных местах?» 455 . Подобное мнение Иероним считал нелепою выдумкой. Напротив, Руфин утверждал, что все сочинения Оригена вообще и книги «О началах» в особенности в весьма многих местах повреждены еретиками 456 . Руфин думал, что это предположение он доказал самым неопровержимым образом 457 . Его доказательства сводятся к трем пунктам. 1) Сочинения Оригена , равно как и некоторых других писателей, несвободны от таких противоречий, которые нельзя объяснить ничем другим, как только предположением, что эти сочинения искажены еретиками. Это и побудило Руфина развить и обосновать свою теорию. 2) Что враги Оригена и еретики искажали его сочинения, это видно из его собственных писем. 3) Что сочинения различных церковных писателей подвергались искажениям злонамеренных людей и еретиков, это явление общее, небеспримерное даже и на западе. Рассмотрим эти положения в обратном порядке, начиная от менее важного. В доказательство последнего положения Руфин ссылается на три факта. Св. Иларий пиктавийский написал сочинение против ариан. Каким-то образом оно попало в руки его врагов, которые исказили смысл текста своими интерполяциями, возвратили книгу автору и затем на одном соборе обвинили Илария в еретическом образе мыслей. В свое оправдание Иларий сослался на написанное им сочинение, приказал его принести из своего дома, и вдруг оказалось, что в книге находятся самые ясные данные, подтверждающие обвинение. Собор отлучил Илария, но ему удалось раскрыть махинации своих врагов и оправдаться. |
| Ориген «Комментарий на Евангелие от Луки» (лат. перевод блж. Иеронима Стридонского). Рукопись. VIII–IX вв. (Contabr. Corp. Christ. 334. Fol. 2 r) Ориген «Комментарий на Евангелие от Луки» (лат. перевод блж. Иеронима Стридонского). Рукопись. VIII–IX вв. (Contabr. Corp. Christ. 334. Fol. 2 r) Руфин Аквилейский является вторым по времени и первым по объему сохранившихся текстов лат. переводчиком трудов О. С 80-х гг. IV в. Руфин находился в Палестине, где общался с последователями О., к числу к-рых относил и блж. Иеронима. В период 1-го оригенистского спора блж. Иероним перешел на антиоригеновскую позицию, тогда как Руфин остался сторонником и апологетом О., что привело к острому конфликту между ними, к-рый нашел отражение в ряде писем и трактатов. Вернувшись в Италию, Руфин в 399 г. завершил латинский перевод трактата «О началах». Переводом трудов О. Руфин продолжал заниматься в Италии до кончины ок. 411 г. (см.: Фокин. 2010. С. 44-46). Он перевел 118 гомилий О., относящихся к 8 библейским книгам, «Комментарий на Послание к Римлянам» (со значительными сокращениями), а также начальные книги (3 из 10) «Комментария на Песнь Песней Соломона» (см.: F ü rst, Lona. 2018. S. 3; F ü rst. 2017. S. 20-21). Если не учитывать краткие цитаты и ненадежные пересказы, в наст. время известен лишь один древний лат. перевод сочинения О., не принадлежащий блж. Иерониму или Руфину - выполненный предположительно в VI в. неизвестным автором перевод «Комментария на Евангелие от Матфея» (сохр. лишь 2-я часть, начинающаяся с 12-й кн.). Вопрос о точности и надежности лат. переводов сочинений О. впервые был поднят еще на рубеже IV и V вв. в ходе полемики между блж. Иеронимом и Руфином Аквилейским; в совр. исследованиях он остается предметом обсуждений и споров (см., напр.: Bardi. 1923; Peri. 1962; Pace. 1990; Idem. 1992; Grappone. 2007; Idem. 2014; ср.: F ü rst. 2011. S. 232-233). В дискуссии с Руфином по поводу перевода трактата «О началах» блж. Иероним настаивал на том, что он в отличие от Руфина стремился перевести это сочинение О. |
| Разделы портала «Азбука веры» ( 2 голоса: 5.0 из 5) Оглавление 20 Руфин-византиец был из знатного рода и очень изящен собою, но страшно хитер и лицемер столь искусный, что его считали чрезмерным даже в самой Византии. Тщеславный коринфянин Ор и все, кто тратили деньги и силы на пирах у гетеры Азеллы, были, на мое рассуждение, лучше Руфина. Он прибыл в Дамаск с открытым посланием и был принят здесь Птолемеем отменно. Руфин, как притворщик, целые дни проводил во сне дома, а говорил, будто читает богословские книги, а ввечеру удалялся, еще для полезных бесед, за город, где у нас о ту пору жил близ Дамаска старый отшельник, стоя днем на скале а ночью стеная в открытой могиле. Руфин ходил к нему, чтобы молиться, стоя в его тени при закате солнца, но отсюда крылатый Эол его заносил постоянно под кровлю Азеллы, всегда, впрочем, с лицом измененным, благодаря Магистрианову искусству. А потому мы хорошо его знали, ибо Магистриан, как друг мой, не делал от меня тайны, что он рисовал другое лицо на лице Руфина, и мы не раз вместе смеялись над этим византийским двуличьем. Знала об этом и гетера Азелла, так как гетеры, закрыв двери свои за гостями, часто беседуют с нами и, находя в нас, простых людях, и разум и сердце, любят в нас то, чего не встречают порою в людях богатых и знатных. Азелла же, надо сказать, любила моего живописца, и любила его безнадежно, потому что Магистриан думал об одной Магне, чистый образ которой был с ним неразлучно. Азелла чутким сердцем узнала всю эту тайну и тем нежней и изящней держала себя с Магистрианом. Когда я и Магистриан оставались в доме Азеллы, при восходе солнца она, проводив своих гостей, часто говорила нам, как она которого из них разумеет, и не скрывала от нас своего особенного презрения к Руфину. Она называла его гнусным притворщиком, способным обмануть всякого и сделать самую подлую низость, а Азелла всех хорошо понимала. Один раз после безумных трат коринфянина Ора она нам сказала: – Это бедный павлин… Все его щиплют, и когда здесь бывает с ним вместе византиец Руфин, хорошо бы встряхивать Руфинову епанчу. Это значило, что Руфин мог быть и вор… Азелла никогда не ошибалась, и я и Магистриан это знали. Но Птоломей и Альбина глядели на византийца своими глазами, а добрая дочь их была покорна родительской воле, и жребий ее был совершен. Магна сделалась женою Руфина, который взял ее вместе с богатым приданым, данным ей Птоломеем, и увез в Византию. Рекомендуем Самое популярное Библиотека св. отцов и церковных писателей Популярное: Сейчас в разделе 2544 чел. Всего просмотров 67 млн. Всего записей 2583 Подписка на рассылку поделиться: ©2024 Художественная литература к содержанию Входим... Куки не обнаружены, не ЛК Размер шрифта: A- 15 A+ Тёмная тема: Цвета Цвет фона: Цвет текста: Цвет ссылок: Цвет акцентов Цвет полей Фон подложек Заголовки: Текст: Выравнивание: Сбросить настройки |
| Помимо купюр и пропусков, сам Руфин упоминает и другой применявшийся им прием – изложение сомнительных в доктринальном отношении мест «сообразно с тем правилом» (secundum eam regulam), которое часто утверждалось самим Оригеном , т.е., видимо, правилом веры. Поскольку наряду с этим Руфин категорически отрицает, что он делал какие-либо интерполяции от своего лица, в данном случае может иметься в виду не внесение в текст каких-либо существенных вставок, а лишь его редактирование, т.е. сравнительно незначительные по объему исправления, имевшие своей целью придание тексту более ортодоксального звучания. Что касается более объемных интерполяций, то некоторые заявления самого Руфина вроде бы свидетельствуют о том, что в своем переводе он использовал отрывки из других сочинений Оригена . Так, в предисловии к трактату он пишет: «Если где-либо, словно обращаясь к уже опытным и знающим [суть дела читателям], он (т.е. Ориген. – А.С.) высказывается довольно темно, так как стремится к краткости, мы, дабы сделать [такое] место понятнее, добавляли то, что прочли по тому же поводу в более ясной форме в других его книгах (nos, ut manifestius fieret locus, ea quae de ipsa re in allis eius libris apertius legeramus adiecimus), заботясь [таким образом] об объяснении [смысла текста]» (PA Praef. Ruf. 3, 59–63). Между тем, никаких прямых заимствований и цитат из других сочинений Оригена в руфиновском переводе РА обнаружить не удается. Уже Иероним требовал у Руфина указать их, но не получил ответа. На мой взгляд, формулировка «мы… добавляли то, что прочли по тому же поводу в более ясной форме в других его книгах» не обязательно должна указывать на цитаты. Руфин не считал необходимым даже буквальный перевод самого РА, так что ожидать от него точного цитирования других сочинений Оригена также не приходится. На практике это высказывание вполне может означать только то, что, излагая некоторые положения РА несколько подробнее, чем это делалось в оригинале, Руфин просто учитывал общий контекст оригеновских взглядов, известных ему не только по РА, но и из чтения других работ Оригена. Конечно, такого рода учет мог носить весьма субъективный характер. Однако, стоит отметить, что сам Руфин мотивирует свое обращение к другим сочинениям Оригена не апологетическими целями, а стремлением сделать текст понятнее для латинского читателя, так что в конечном счете такого рода изменения могут мало чем отличаться от уже упомянутой склонности Руфина к разъясняющей пара- фразе оригинала, не имеющей своей целью намеренное изменение его смысла. |
| Если, таким образом, ни сириец не мог почерпать из Григория Нисского , ни последний из сирийского жития, то само собою вытекает предположение об общем греческом основном произведении, которое имели пред собою как Григорий Нисский , так и сириец; из того же источника почерпал и Руфин (S. 238). По вопросу о том, в каком отношении сирийское житие стоит к греческому оригиналу, – буквально ли передает его, как точный его перевод, или же греческий оригинал был пространнее, чем известная нам сирийская повесть, и только отчасти буквально перешел в нее, в каком случае сирийская повесть была бы свободной переработкой или свободным извлечением из греческого оригинала, В. Риссель (S. 238) рекомендует последнее уже потому, что сирийская повесть не производит впечатления буквального перевода с греческого. Но и независимо от этого, предположение, что греческий оригинал был обширнее сирийской повести вытекает из сравнения материала у Григория Нисского с материалом, который содержит сирийская повесть. Если даже значительная часть материала в панегирике Григория Нисского составляет его прибавки, одного все не могло быть прибавлено им и прежде всего такие подробности, как название города Коман и имя мученика Троадия, едва ли измышлены Григорием. Напротив, сириец те данные, относительно которых он не мог предполагать у своих читателей ни понимания, ни интереса, на этом основании мог просто опустить. Это предположение подтверждается и тем, что Руфин пользуется произведением подобного же содержания и словесного выражения. Руфин черпал не из Григория, что доказывают черты, которых нет у Григория, но которые есть у сирийца (S. 239). В. Риссель (S. 240) отвергает и ту возможность, что было два греческих произведения различного объема, но совершенно подобного содержания, как трудно допустимую. Таким образом, для него само собою вытекает заключение, что единственный, более пространный оригинал и был тем греческим произведением, из которого сирийская повесть дает извлечения. Руфин теснее примыкает к этому оригиналу, а сириец именно те чудеса, которые излагает Руфин, сокращал меньше всего. |
|
|
