| Всего этого было бы совершенно достаточно для того, чтобы рассеять все недоумения, которые возбуждает специальное толкование Оригена на слова: «Никто не благ, как только один Бог», если бы приведенные места из сочинения «О началах» были бесспорной подлинности. Но это крайне сомнительно. Самое важное из них, конечно, то, которое обширнее других, но его-то всего менее можно считать подлинным. Если это – не сочинение Руфина и не схолия Дидима, то, во всяком случае, подбор нескольких мест из других сочинений, перемешанный с интерполяциями одного из этих защитников Оригена , – а никак не то, за что оно выдается Руфином, отнюдь не точное воспроизведение данного места в книге περ ρχν; отрывок греческого текста этого места, сохранившийся до нашего времени 825 , не представляет ничего похожего на то, что предлагает нам Руфин. «Итак, я думаю, – говорит Ориген на самом деле, – что и о Спасителе можно хорошо сказать, что Он – образ благости Божией, но не само благо. Может быть и Сын благ, но не просто благ. Подобно тому, как Он – образ Бога невидимого и потому Бог, но не тот, о котором Сам Христос говорит: „да знают Тебя, единого истинного Бога“, – Он образ благости, но не как Отец неразлично благ». Судя по начальным словам этой тирады, она составляет заключительный вывод из всего сказанного Оригеном о смысле слов: «образ благости Его», и нетрудно понять, до какой степени слова подлинного текста были различны от того, что поставил на их место Руфин. Эта разность доходит до противоположности их тенденции: если верить Руфину, все усилия Оригена направлены на то, чтобы доказать совершенное единство благости Отца и Сына; между тем как из данного фрагмента очевидно, что Ориген имел в виду сколько возможно энергично выставить различие между благостью Отца и Сына. Отрицать эту противоположность тенденции текстов περ ρχν и de principiis можно не иначе, как предположив, что слова греческого текста стояли не в конце, а в средине рассматриваемого отдела, и, следовательно, предшествовали тому, что читаем у Руфина. Но если таким образом свободное мнение Оригена разрешалось в единство того основного тона, который слышится у Руфина, то непонятны мотивы, заставившие его опустить то, что представляет нам греческий фрагмент: если Ориген , высказавшись о различии благости Сына от благости Отца, разъясняет свое мнение в том смысле, какой придает ему Руфин, то это объединение мыслей, по-видимому, различного порядка было таким торжеством апологетической тенденции Руфина, что он имел прямой интерес перевести этот отдел без пропусков. Поэтому нужно думать, что заключительное «итак» в начале греческого фрагмента верно и точно определяет его положение в целом составе отдела и следовательно то, что дает Руфин, не подлинно. |
| 17. А после захода солнца Руфин приказал отправить святого в тюрьму и тщательно охранять, и там воссиял такой великолепный свет и появился такой сладостный аромат, что тюремные стражи подумали, что их облили благовониями. Раздались нежные голоса ангелов, сладостно поющих псалмы, и стражи, открыв тюремные двери, убежали к Руфину и сказали ему: «Поистине вернейший раб Божий тот, кого ты приказал нам охранять, ибо многие чудеса мы видели этой ночью, которые невозможно никому пересказать. Мы всю ночь слушали голоса ангелов, поющих псалмы». 18. Тогда весьма разгневанный Руфин приказал связать руки Феликса за спиной и утопить его в пучине моря. Когда он взошел на корабль, он запел псалом: «И туда рука Твоя поведет меня, и удержит меня десница Твоя, Господи». 307 Его отвезли примерно на тридцать стадиев 308 от берега и бросили в море, и все оковы, которыми он был связан, развязались, как будто он был скован папирусом. Железные цепи разломались, и стало видно, что он идет над морскими волнами и поет гимн и аллилуйя посреди ангелов, держащих его за руки. Выйдя с помощью ангелов из пучины моря и вернувшись на корабль, он поведал им о происшедшем, а они, обнимая его стопы, просили: «Молись за нас, мученик Божий, чтобы были отпущены грехи наши». 19. Руфину сообщили, что святой Феликс с ликованием и радостью сошел на берег, и сказал своим слугам Руфин: «Негодяи, почему вы не послушались моих приказаний и не выбросили его с корабля подальше и поглубже?» Когда они стали криками утверждать, что они выбросили его далеко в пучину моря, но он был возвращен на сушу божественным управлением в сопровождении ангелов, тогда Руфин воскликнул, как бешеный лев: «Увы, мы побеждены! Но я еще придумаю более жестокие пытки». Он сказал палачам: «Пусть его плоть будет разодрана крючьями до костей, чтобы подавить таким образом его упрямство». 20. Когда это было сделано, святого Феликса привели пред очи Руфина, и тот поглядел на него с мрачным лицом, неспокойными глазами, и вскричал: «Феликс, видишь ли ты, насколько милостивы к тебе наши боги? Так пойди же теперь и принеси им жертвы, и я сделаю тебя их великим жрецом». Святой Феликс ответил ему: «Ты им будешь служить по вечному праву вместе с отцом твоим дьяволом, но я поклоняюсь и служу всемогущему Богу моему, Который сотворил меня из праха земного и руками Своих ангелов вытащил из пучины моря, разорвав оковы, которыми я был связан». |
| 9. Когда Руфин с указом от нечестивого Дациана возвратился из города Цезаравгуста, он сначала тщательно расспросил, где живет блаженнейший Феликс. Ему сказали: «На площади, у некой женщины Плациды благородного происхождения». Услышав это, он зарычал, как бешеный лев, и приказал своим слугам и солдатам схватить и жестоко пытать Феликса, полагая, что сможет завладеть его деньгами, и не зная, что тот уже раздал их нищим. 10. Блаженный Феликс предстал пред взором Руфина, и тот заговорил с ним так: «Феликс, я от всех слышу, что ты обладаешь великой мудростью и из твоих уст исходят медоточивые слова. И мой господин Дациан, слыша об этом от всех, рад, что ты, столь великий человек, прибыл в нашу провинцию. Мне он велел найти тебе супругу, которая соответствовала бы тебе по богатству, нравам и благородству. Нужно лишь, чтобы ты согласился во всем слушаться Дациана. Если ты пожелаешь последовать моему доброму и здравому совету и воскуришь богам жертвы и умилостивишь их обрядами, я тотчас дам тебе большую часть своих богатств». 11. Блаженный Феликс, исполненный Святого Духа, ответил ему так: «О змеиный язык дьявола, полный яда, который ласкает, чтобы обмануть, улыбается, чтобы навредить, обещает земное и намеревается забрать небесное. Уйди от меня, льстивое искушение! Мне не нужна твоя помощь; блага, которые ты мне обещаешь, сохрани для своих сыновей, ибо меня никто не сможет отдалить от любви к Христу, ни ангелы, ни начала этого мира». 306 Руфин спросил его: «Так ты, проклятый, уже решил, что не будешь доволен моими обещаниями и не согласишься с моим здравым советом?» Блаженнейший Феликс ответил: «Прокляты подобные тебе и отцу твоему дьяволу ! Они пусть следуют твоим уговорам, они пусть гоняются за твоими дарами, и ты вместе с ними будешь обречен на сожжение в неугасимом огне». 12. Слушая его, Руфин думал, как уверенно тот ему отвечает. Затем приказал избить его палками и заключить в мрачный карцер. А святой Феликс, положившись на Господа, исполнившись великой радости, воскликнул: «Благодарю Тебя, Господи Иисусе Христе, что приблизилась ко мне милость Твоя, следовать которой я давно желал». И он запел псалом с великой набожностью: Ты испытал сердце мое, посетил меня ночью, искусил меня огнем и ничего не нашел ( Пс.16:3 ). Услышав мелодичное пение святого мужа, Руфин сказал стоящим вокруг: «Пусть его быстро приведут сюда и, связав по рукам и ногам, бросят в яму, чтобы, лишенный пищи и питья, он испустил дух; он не только презирает наш совет, но и оскорбляет нас». |
| подтверждением убежденности Руфина в инфернальном происхождении ересей. По крайней мере, это высказывание остается единичным для обеих финальных книг «Церковной истории» Руфина и не позволяет говорить о наличии сколь бы то ни было стройной концепции. Отказ от рассмотрения сил зла в качестве виновников разжигания конфликта внутри Церкви, впрочем, не исключает веры Руфина в силу демонов как участников истории. Рассказывая о мятеже в Фессалониках, который был потоплен Феодосием Великим в крови, историк относит проявление чрезвычайной ярости императора на счет «какого-то обмана демона» (XI.18). 198 См. объяснение причин Великого гонения у Евсевия: Eus. НЕ VIII.1.6–2.1. Интерпретацию этого отрывка см.: Кривушин И. В. Ранневизантийская церковная историография. С. 103. 203 Вряд ли можно считать бегство Юстины, проводившей от имени своего сына Валентиниана Младшего проарианскую политику, примером Господнего наказания (XI.16). По крайней мере, Руфин, положивший в основу рассказа религиозное противостояние Юстины и тирана Максима, теоретически не обосновывает «логичность» изгнания, а затем и смерти императрицы. 204 В отличие от Руфина, Феодорит Киррский , например, через идею Божественной педагогии попытался объяснить, почему Господь отвел столь малый срок правления Иовиану. Греческий церковный историк показывает, что Иовиан стал «временным даром Бога, свидетельством Его силы и заботы о людях». См.: Кривушин И. В. Ранневизантийская церковная историография. С 193. 205 Вряд ли следует соглашаться с М. Лейстнером, который утверждает, что Руфин использует местоимение nostri исключительно для противопоставления христиан язычникам (Laisner М. L. W. Some reflections on latin historical writing in the fifth century//Classical Philology. Vol. XXXV. 3. 1940. P. 255). Так. сообщая о визите Ария к Константину. Руфин говорит, что ересиарх «написал изложение веры, которая, хотя и не наша по смыслу [quae non quidem sensum nostrum], все же, казалось, содержит наши слова и выражения [verba nostra continere professionemque videretur]» (Курсив мой. |
| Он не мог не знать, что и отдельные лица, и вселенские соборы, никогда нисколько не колебались излагать символ веры письменно и делали это, отнюдь не думая нарушать апостольские завещания, который всякому священны так же, как и ему самому. Между тем Руфин не только указываете, как на факт, что символ веры никогда по апостольскому завещанию не писался, но указывает и цель этого, состоявшую будто бы в том, «чтобы чрез письменное изложение не допустить как-нибудь символ веры в руки неверных», как будто бы его собственное изложение не могло также попасть к неверным, или как будто бы еретики, знавшие символ веры в бытность свою членами Церкви, не могли в последствии, по уклонении в ересь, обнародовать его, – как будто бы, наконец, готовившиеся к принятию крещения, которым сообщался символ для изучения за несколько дней до совершения над ними таинства, но за тем оставшиеся в неверии, или после крещения отпавшие от веры, не могли равным образом сделать его общеизвестным. Странные эти речи будут, однако, понятны, если допустить, что, говоря их, Руфин был занят преимущественно представлением обрядов крещения. Дело в том, что при совершении крещения каждый приступавший к крещению, на вопросы совершавшего таинство о вере, должен был отвечать символ веры, передавая его, действительно, отнюдь не по книге, или не по рукописи, а непременно наизусть, и это обыкновенно справедливо могло быть названо апостольским завещанием. Цель такого обыкновения всякому известна и весьма проста; она состоит в том, чтобы каждый христианин знал таким образом сущность своей веры по изложению, отличавшему его не только от неверных, но и от еретиков, и чтобы не было в Церкви людей, которые на вопрос об их вере, подобно неверным, не могли бы без книги, или рукописи, ответить, во что именно они веруют. Имея все это в уме, Руфин увлекся за тем общелюбимым в то время сравнением символа веры с военным паролем и то, что мог сказать об обязанности всякого новокрещаемого – хранить символ веры по апостольскому завещанию в памяти, а не на бумаге, или пергаменте, сказал вообще, применяясь в употреблению военных паролей и не предполагая, конечно, чтобы кто-нибудь после того упрекнул его в несправедливости, или непоследовательности, так как всякому было известно, что во всех других случаях символы веры собирать, сличать и излагать письменно, подобно тому, как делает это и сам Руфин в своем настоящем сочинении, дело не только не противное завещаниям апостольским, но полезное и душеспасительное. |
| На первый раз был выставлен вопрос о Восточным Иллирике. Греция, как часть Иллирика, до времени Феодосия была относима к Италии и причислялась к западным провинциям. Грациан, поручая Феодосию устройство дел на Востоке, выделил ему и Иллирик как провинцию, нуждавшуюся в организации после готских набегов и опустошений. И нужно заметить, что по языку, традициям и образу жизни население Иллирика тянуло более к Востоку, чем к Западу. При разделе империи между сыновьями Феодосии отделил Восточный Иллирик от Западной империи и подчинил его Аркадию. Западный император Гонорий видел в этом нарушение своих владений и считал себя обиженным распоряжением Феодосия. Вопрос об обладании Восточным Иллириком стал вопросом народной чести и предметом политических недоразумений, Стилихон и Руфин с решением дела об Иллирике связали свои личные счеты. Из Константинополя отправлено было на Запад довольно резкое требование возвратить военные отряды, уведенные Феодосием для военных предприятий на Дунае. Стилихон ответил, что, когда позволят ему обстоятельства, он сам прибудет в Константинополь и даст Аркадию отчет в военных и денежных делах, а также предъявит те полномочия, которые ему даны завещанием Феодосия. Тогда Руфин обратился к средствам, которые сопровождались крайне тягостными последствиями для обеих империй. Между варварскими вождями, поселенными в Мизии и Фракии, особенно отличался влиянием и мужеством вестгот Аларих. Руфин вошел в сношения с этим честолюбивым вождем и побудил его поднять готов на поиски более удобных земель для поселения. Сначала разыграна была драма под стенами Константинополя, куда подступили готы. Руфин выступил в лагерь неприятелей, переговорил с Аларихом и возвратился в Константинополь с известием, что варвар, подчиняясь авторитету Руфина, щадит столицу и готов очистить всю Фракию. Но скоро для всех обнаружились намерения Алариха. Вместо того, чтобы идти на Север, готы повернули на Запад, прошли, подвергая страшным опустошениям Македонию и Фессалию, и повернули в Грецию. Здесь, не встречая сопротивления, Аларих прошел до самых Афин, которые, впрочем, откупились золотом, и взял Коринф, Аргос и Спарту в Южной Греции. Стилихон, получив об этом известие, поспешил с войском на защиту Греции. В Пелопоннесе ему удалось запереть Алариха, отрезать доступ припасов и отвести реку Пеней, так что готам не оставалось другого выбора, как постыдная сдача. Но в это время получено было требование от императора Аркадия, чтобы Стилихон оставил в покое друга и союзника римлян Алариха, и что между Западной империей и Иллириком нет ничего общего. Стилихон подчинился необходимости и позволил Алариху сняться с лагеря и отступить с добычей и пленными в Эпир. В 397 г. Аларих получил от восточного императора официальный титул герцога Иллирика. |
| Эту мысль усвоил от него Руфин сириец и развил ее настолько, что суждения его легли в основу всей полемики пелагиан против первородного греха. Мысли свои Руфин изложил в пространном символе веры . Хотя из резко полемического тона, в каком излагаются в символе антропологические воззрения, ясно можно видеть, что символ этот написан никак не ранее возникновения пелагианских споров 40 , однако несомненно, что изложенные здесь мысли Руфин заимствовал ни в каком случае не от Пелагия или Целестия, а именно от своего учителя, Феодора, как свидетельствует Меркатор. В своем символе Руфин высказывает следующие чисто пелагианские мысли. «Те первые люди, Адам и Ева , хотя были созданы бессмертными по духу, но смертными по телу, никогда не вкусили бы смерти, если бы пожелали сохранить заповедь Господню, как заслужил блаж. Энох. Ибо он, хотя был смертен, однако перенесен был так, что совершенно не видел смерти (по русс. тексту: не стало его, потому что Бог взял его 41 . А что Адам и Ева были созданы смертными по телу, об этом свидетельствует и Моисей, говоря: и насадил Господь Бои рай в Эдеме на востоке и поместил там человека, которого создал: и произрастил Господ Бои из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая и дерево познания добра и зла 42 . Ибо никогда Бог и не насадил бы дерево жизни, если бы Адам был создан бессмертен по телу. И затем, если бы Адам и Ева были бессмертны по плоти, то никогда не услышали бы от Бога: возрастайте и умножайтесь и наполняйте землю 43 . Совершенно не могли быть бессмертными те, коим приказано есть и пить, coire et crescere. – Смерть дана людям не в наказание за зло, как мыслят необразованные (iudocti), но для пресечения превратности мысли. (Гл. V. О теле). Говорим, что Бог на благо первому человеку определил труд и пот при возделывании земли, поскольку не иначе можем победить невидимых врагов, против коих имеем непрестанную брань, как утомленные телесными трудами. – Первые люди спасены были от греха телесными трудами и скорбями, кои определил им Бог на пользу душам. |
| Итак, апелляция нашего критика к историкам Евсевию, Сократу и Созомену должна оставаться без всяких последствий; она не может изменять той характеристики православной стороны собора, какая сделана нами. Эта характеристика составлена в точной сообразности с документами. Ничего в этих документах не перетолковано вкось и вкривь (как, напротив, делает наш критик), ни одного свидетельства мы не приводим в «усеченном» виде, в чем обвиняет нас критик. Мы должны еще указать на то, что критик наш совсем молчит о тех исторических свидетельствах, на которые ссылаемся мы в книге своей и, в отношении к которым, характеристика, составленная нами, отцов собора есть самая точная копия. Мы говорим об историках Руфине и Феодорите. Оба эти историка, в некоторых отношениях, должны быть поставлены выше Евсевия, Сократа и Созомена, когда речь идет о первом вселенском соборе. Руфин писал независимо от Евсевия, не имел повода прибегать к пустой фразе, как приходилось это делать Евсевию, жил ранее Сократа и Созомена, из которых для первого история Руфина была источником, откуда он заимствовал свои рассказы. Феодорит писал тоже независимо от Евсевия (за немногими исключениями) и пользовался таким источником сведений, каким не пользовались другие историки – это письма Евстафия, епископа Антиохийского, члена православной стороны собора никейского, следовательно, очевидца. Что же показывают эти два свидетеля – Руфин и Феодорит? Оба они утверждают, что большинство православных отцов собора состояло из людей, отличавшихся качествами нравственными, бывших исповедниками, обладавших такой могущественной верой, которая прославила их чудотворениями, и ни один из этих историков не ставит отличительным признаком православных членов собора ученость и диалектику (Руфин это последнее свойство приписывает арианам, как их отличительный признак). Руфин говорит; Cumque in eodem concilio esset confessorum magnus numerus (da, magnus numerus) sacerdotum, omnes Arii novitatibus adversantur. Favebant vero ei viri in qnaestionibus callidi, et ob id simplicicati fidei adversi (Hist. I, 2). Преобладающее большинство православных отцов собора были герои веры, по Руфину; совершенно так же думаю и я (стр. 3). Феодорит, с своей стороны, перечислив тех, из кого, преимущественно, состоял собор, а такими, по его известию, были «мужи, украшенные дарами апостольскими», мужи «носившие на теле своем язвы Господа Иисуса», чудотворцы, заключает так свою характеристику: «кратко сказать, там можно было видеть собравшийся сонм мучеников (I, 7). Значит, и Феодорит держался того воззрения, что главный контингент православных членов собора состоял не из таких, которые отличались особенной учёностью, высоким образованием, а ревностью к вере и силой веры. А это, именно, мы и утверждаем в своем сочинении. |
| См. сноску Против этого отождествления говорит то, что Сын здесь не называется единосущным, quod graece μοοσιον dicitur; следовательно, Руфин мог иметь в виду другое место, например, comm, in ер. ad Hebr; возможно, однако, что Руфин говорит лишь то, что в этом месте Ориген высказался в смысле учения о единосущии. В пользу отождествления можно указать на то, что предшествующий пример о Св. Духе точно соответствует месту de princ. 1, 3, 3 p. 61; 148. Во всяком случае, тот факт, что de princ. 1, 2, 6 пострадало от руки Руфина, не может подлежать сомнению. В конце этого отдела находится одно место, за которое Ориген подвергался сильным нареканиям. У Руфина оно переведено так: Imago ergo est invisibilis Dei Patris Salvator noster, quantum ad ipsum quidem Patrem veritas; quantum autem ad nos quibus revelat Patrem, imago est per quam cognoscimus Patrem. Но на александрийском и иерусалимском соборах (399г.) Оригена обвиняли за то, что в сочинении «О началах» он сказал, quod Filius nobis comparatus, sit veritas, Patri conlatus, mendacium (Mansi, Consil. coll. t. 3 col. 981. 982. 990). Иероним смысл этого места передаёт так (ер. 124 (59) ad Avit. n. 2): Filium, qui sit imago invisibilis Patris, comparatum Patri, non esse veritatem: apud nos autem qui Dei omnipotentis non possumus recipere veritatem, imaginariam veritatem videri. Аноним (Phot. cod. 117) защищал Оригена против нарекания, что он учил, τι εκ ν το Θεο, ς πρς κενον ο στιν εκν, καθ’ εκν, οκ στιν λθεια. Наконец, Юстиниан приводит из первой книги περ ρχν слова: Γενμενοι τονυν μες κατ’ εκνα, τν Yν πρωττυπον ς λθειαν χομεν τν ν μν καλν τπων. Ατς δ Yς περ μες σμεν πρς ατν, τοιοτς στι πρς τν Πατρα, λθειαν τυγχνοντα. Из всех этих свидетельств видно, что Руфин извратил смысл слов Оригена , который и не думал утверждать, что Сын в отношении к Отцу – истина, и что весь отдел значительно сокращён Руфином: он не приводит рассуждений о том, что люди созданы по образу Сына, что в каком отношении мы стоим к Сыну, в таком Он – к Отцу. |
| 478 Rufini apol. 1 n. 16 p. 321; 552. audiant (qui accusant) quia nihil nostrum diximus, et iterum ac saepius audiant quia nihil nostrum diximus, sed licet in aliis locis dicta, sua tarnen sibi reddidimus. 479 Иероним называл это заявление ложью. Apol. 3 n. 39. In excusando теп- (lacio tuo quam elegans esse voluisti. 480 Hier. apol. 2 n. 12. 13 p. 503. 504. probo ego inter multa Origenis mala haec maxim haeretica: Dei Filium creaturam; Spiritum s. ministrum... Haec in Origenis libris ego haeretica doceo: tu ostende in quo ejus opere his contraria legeris. Nolo dicas: «Quae de eisdem rebus etc.» ne me mittas ad sex millia librorum ejus... sed ipsa loca iioniina: nec hoc mihi sufficiet, nisi eadem dieta ad verbum protuleris. 481 Hier. apol. 1 n. 7 р. 363; 402. abstulit quae erant, dicens ab haereticis depravata, et addidit quae non erant, asserens ab eodem in locis aliis disputata: quod nisi ipsa loca monstraverit, unde transtulisse se dicit, probare non poterit. 482 Hier. apol. 2 n. lip. 502. e quibus unum proferam, ut ex hoc cognoscantur et caetera. In primo libro περ ρχν, ubi Origenes lingua sacrilega blasphemavit, quod Filius Patrem non videat, tu etiam causas reddis, quasi ex persona ejus qui scripsit, et Didymi interpretaris σχλιον, in quo lie casso labore conatur alienum errorem defendere, quod Origenes quidem bene dixerit: sed nos simplices homines... nec illius sapientiam, nec tuam, qui interpretatus es, intelligere possumus... Dicis enim (in praefatione), quod de graeco multa decideris licet taceas quod addideris. Схолиями Дидима Руфин пользовался, по словам Иеронима, и в других местах. Apol. 1 n. 6. quae Origenes de Pate et Filio et Spiritu s. impie dixerat... in meliorem partem ab interprete commutata. Caetera autem dogmata, de angelorum ruina... vel ita vertisse ut in graeco invenerat, vel de commentariolis Didymi... exaggerata et firmiora posuisse. 483 В своем письме к Иерониму Руфин говорит, что «апологии» Иеронима он получил лишь за два дня до отправления письма. Hier. apol. 3 n. 6. subito intulit: «Ante biduum mihi, quam proficisceretur harum bajulus, in manus venerunt, quae in me declamasti». Иероним не верит этому и думает, что письмо Руфина написано в значительно больший срок. Но если Руфин говорит и всю правду, то все же он мог и в два дня указать хотя несколько мест, требуемых Иеронимом. |
|
|
