| Руфин возвращается к идеалам раннего христианства, к идеям «святой простоты» (sancta simplicitas: Х.З) и «непросвещенной учености», 195 когда он рассказывает о сущности дебатов на Никейском соборе. Одним из центральных моментов собора историк делает спор исповедника с философом-диалектиком, в ходе которого «мастер научной полемики», умеющий «подобно изворотливому змею» ускользать из любого тупика, был посрамлен простыми аргументами необразованного мужа. Руфин показывает, как после выступления исповедника философ, «будто бы он никогда не учился парировать аргументы, так пораженный доблестью речи и стоял, молча, ни на что не отвечая, и молчаливый вид его был красноречивее слов» (Х.З). Не случайно, подводя итог заседаний Никейского собора, Руфин делает акцент на том, что Ария главным образом «поддержали мужи, искушенные в полемике и из-за этого противящиеся простоте веры [viri in quaestionibus callidi et ob id simplicitati fidei adversi]» (X.2). В дальнейшем Руфин, как правило, также не подчеркивает начитанность православных епископов в светской литературе, умение пользоваться знаниями риторики в ходе полемики. Более того, в рассказе о Григории Назианзине и Василии Каппадокийском Руфин сообщает, что эти отцы, отказавшись в свое время от карьеры риторов, за мудростью обращались лишь к текстам Священного Писания, «и шли к пониманию их не через собственное толкование, а через писания более ранних писателей и их авторитет». 196 Безусловно, аквилейский пресвитер, выступая на страницах своего труда твердым сторонником Православия, весьма ангажирован в изложении истории. Он проводит резкую грань между положительными героями, к которым относятся сторонники ортодоксии, и отрицательными персонажами (еретиками, язычниками, иудеями). Единственный лишь раз он с уважением говорит о язычнике – префекте Месопотамии, который пытался смягчить гонение Валента на православных в Эдессе. «Но тот, – пишет о нем Руфин, – хотя и был язычником, был поражен несправедливостями императора и, намереваясь на другой день приступить к разгону народа, по соображениям человеколюбия через тайные знаки сделал это известным жителям, чтобы те, надо думать, смогли уберечься, и чтобы, когда он пришел бы утром, не нашел никого на [молитвенном] месте» (XI.5). |
| Несмотря на то, что учение Оригена было осуждено теперь не только на Востоке, но и на Западе, литературная полемика между блаж. Иеронимом и Руфином разгорелась с новой силой; правда, касалась она не столько того, правильно или нет учил Ориген , сколько того, кто на самом деле был оригенистом – Иероним или Руфин. Когда Руфин узнал о содержании получившего широкую огласку послания блаж. Иеронима к Паммахию и Океану, в котором содержалась и скрытая критика в адрес него самого, не получив от Вифлеемского пресвитера каких-либо личных объяснений, он решил, что настало время перейти в наступление, и в 401 г. написал длинную «Апологию против Иеронима» 255 . В начале своей новой «Апологии» Руфин приводил исповедание веры 256 и оправдывал сделанные им переводы «Апологии за Оригена » мученика Памфила и трактата Оригена «О началах» 257 . К прежним аргументам, содержавшимся в его «Апологии» к папе Анастасию, он добавил, в частности, то, что еще не законченный им перевод трактата «О началах» был выкраден у него другом блаж. Иеронима Евсевием Кремонским по поручению Марцеллы и испорчен 258 . Кроме того, Руфин обвинял в оригенизме самого блаж. Иеронима, старательно собирая места из его «Толкований на Послание к Ефесянам», в которых тот излагал мнения Оригена , вполне соглашаясь с ними 259 . При этом Руфин не смог избежать и личных нападок на Иеронима, выставляя себя жертвой его непостоянного и желчного нрава и не преминув обвинить его в нарушении клятвы, данной им во сне, ставя ему в укор, что он не прекратил преподавать и цитировать языческую литературу 260 . Руфин также раскритиковал сделанные Иеронимом переводы Ветхого Завета с древнееврейского за его намерение заменить признанный Церковью перевод Семидесяти толковников новым переводом, «вдохновленным Вараввой» – то есть его иудейским учителем 261 . В заключение Руфин делал вывод, что церковное осуждение учения Оригена должно простираться также и на переводы и комментарии блаж. Иеронима, в которых это учение воспроизводится 262 . |
| В нач. 398 г. в Риме Руфин перевел на лат. язык 1-ю кн. «Апологии Оригена» (Apologia pro Origene//PG. 17. Col. 541-616), составленной еп. Евсевием Кесарийским из материалов, собранных сщмч. Памфилом. В качестве заключения Руфин присоединил к переводу собственное небольшое соч. «Об искажении книг Оригена» ( Rufinus. De adulteratione librorum Origenis//PG. 17. Col. 615-632), в к-ром доказывал, что сочинения Оригена, православные в своем подлинном виде, были интерполированы еретиками и потому нуждаются в восстановлении первоначального текста. Опыт такой реконструкции он представил в переводе трактата Оригена «О началах». В предисловии к 1-й кн. трактата Руфин указывал, что он лишь продолжает дело, начатое И. С., и перечислял сочинения Оригена, к-рые И. С. перевел на латынь, побуждаемый, как полагал Руфин, той же симпатией к Оригену и используя те же самые методы, что и он сам, т. е. очищая текст оригинала от еретических искажений и приводя его в соответствие с церковной верой ( Idem. Prol. in De princip. Col. 111-112). Однако и в исправленном виде появление этого перевода произвело в Риме большие волнения, особенно среди друзей И. С.- Марцеллы, Принципии, Паммахия, Океана и Евсевия Кремонского ( Idem. Apol. in Hieron. I 20). Воспользовавшись удобным случаем, Евсевий выкрал у Руфина еще не законченный перевод трактата «О началах» и распространил его среди друзей, к-рые выступили с резкой критикой оригенизма и его пропагандиста Руфина ( Hieron. Ep. 127. 9; Rufin. Apol. in Hieron. I 21; II 44). Они не без оснований подозревали, что в подлиннике трактата содержится еще больше заблуждений; т. к. подлинник был недоступен, Паммахий и Океан решили написать И. С. письмо (Ep. 83 в собрании писем И. С.), в к-ром просили его, во-первых, сделать точный перевод трактата «О началах», чтобы можно было проверить перевод Руфина, во-вторых, дать разъяснения по поводу его собственного отношения к Оригену. К письму они приложили список еще не законченного Руфином перевода трактата «О началах». В свою очередь Руфин, столкнувшись с противодействием своему стремлению к популяризации трудов Оригена и с открытыми нападками на него самого, был вынужден покинуть Рим и отправиться в Аквилею, где при содействии старого друга, еп. Хромация, намеревался продолжить переводы восточнохрист. лит-ры. Перед отъездом Руфин заручился поддержкой папы св. Сириция, получив от него церковный документ (ecclesiasticas epistulas), подтверждавший, что он находится в полном общении с Римской Церковью, а также написал письмо И. С., в котором жаловался на его друзей, чьи безрассудные действия вынудили его уехать из Рима, но выражал дружеские чувства к И. С. ( Hieron. Ep. 81. 1; 127. 10; Adv. Rufin. III 21, 24; Rufin. Apol. in Hieron. I 20). |
| Руфин старается оправдание это подорвать и обратить в свою пользу. Он уверяет, что в творениях, на которые Иероним ссылается, не осуждается ни одно заблуждение Оригена, а напротив выставляются многие, не как принадлежащие Оригену, а как свои собственные. Если же действительно они представлены Иеронимом как чужие, продолжает Руфин, то и он (Руфин) не в ответе за свою книгу о началах , потому что он тоже только перевел некоторые погрешности Оригена и даже старался по возможности представлять их в другом виде для избежания соблазна читателей. Затем Руфин жалуется на многие другие обвинения, взнесенные на него его противниками «Мне ставят в укор, – говорить он между прочим, – похвалу жизни и учению Оригена ; но сколько раз Иероним делал тоже? Различные его писания служат тому доказательством» (Invect. Lib. 2). При раскрытии этой мысли, на которую Руфин настаивает долго и с жаром, он мешает слабые укоризны с обвинениями более сильными, позволяя себе нередко прибегать к словам и выражениям полным гнева и брани, так что даже сам под конец не мог не заметить излишней жесткости своей речи. 204 На латинском «зыке она называется так: apologia adversus libros Rufini, missa ad Pammachium et Marcellam: liber primus et liber secundus. 205 Hieron. Apolog. lib III. Руфин искренно признается, что он и теперь питает большое уважение к учености и красноречив Иеронима, но в то же время порицает его за хвастовство (за слова: я философ, ритор, грамматик, диалектик, еврей, грек, латинянин Hier. Apol. lib. 2.) и злобно жалуется на речь его апологии; защищал пред ним свою веру, утверждая, что вся Италия знает ее; старался представить в самом неблагоприятном свете пребывание Иеронима в Риме и причину его удаления оттуда. Утверждал, будто Иероним не имел хороших понятий о происхождении души, равно как и о других психологических предметах, и с большою настойчивостью указывал на неверность Иеронима своему слову, данному в том давнопрошедшем сне, в котором Иероним обещал, не читать более творений языческих Писателей. |
| В том же году после окончания Пятидесятницы Руфин внезапно решил покинуть Иерусалим и вернуться на Запад, отправившись на корабле прямо в Рим 220 . Неизвестно, что послужило причиной его отъезда, но скорее всего это не было связано с его оригенизмом или отношением между ним и блаж. Иеронимом: они расстались друзьями, и Вифлеемский пресвитер по обычаю с миром проводил его в обратный путь 221 . В Риме Руфин был радушно принят родственниками его покровительницы Мелании Старшей 222 . В отличие от блаж. Иеронима он остался верен своим симпатиям к Оригену , полагая, что переведенные на латинский язык сочинения последнего будут весьма полезны на Западе. К тому же его просили об этом друзья, в частности Макарий, христианский философ знатного происхождения 223 . С этой целью в начале 398 г. Руфин перевел на латинский язык первую книгу «Апологии за Оригена » 224 , составленной Евсевием Кесарийским из материалов, собранных для нее св. мучеником Памфилом, который не успел довести до конца своего литературного замысла. В первой книге «Апологии» вражда к Оригену объяснялась невежеством и личными счетами. В качестве заключения Руфин присоединил к переводу собственное небольшое сочинение «Об искажении книг Оригена » 225 , в котором доказывал, что сочинения Оригена , в подлинном виде вполне православные, были интерполированы еретиками и потому нуждаются в восстановлении их первоначального текста. Пример такой реконструкции он представил в переводе трактата Оригена «О началах», над чем он трудился всю весну и лето 398 г. В предисловии к первой книге трактата Руфин указывал, что он всего лишь продолжает дело, начатое Иеронимом, и перечислял сочинения Оригена, которые тот перевел на латинский язык, побуждаемый, как полагал Руфин, той же симпатией к Оригену и используя те же самые методы, что и он сам, то есть, очищая текст оригинала от еретических искажении и приводя его в соответствие с церковной верой 226 . Однако даже в исправленном виде система Оригена произвела в Риме большое волнение умов, особенно у друзей блаж. |
| Азелла же, надо сказать, любила моего живописца, и любила его безнадежно, потому что Магистриан думал об одной Магне, чистый образ которой был с ним неразлучно. Азелла чутким сердцем узнала всю эту тайну и тем нежней и изящней держала себя с Магистрианом. Когда я и Магистриан оставались в доме Азеллы, при восходе солнца она, проводив своих гостей, часто говорила нам, как она которого из них разумеет, и не скрывала от нас своего особенного презрения к Руфину. Она называла его гнусным притворщиком, способным обмануть всякого и сделать самую подлую низость, а Азелла всех хорошо понимала. Один раз после безумных трат коринфянина Ора она нам сказала: – Это бедный павлин… Все его щиплют, и когда здесь бывает с ним вместе византиец Руфин, хорошо бы встряхивать Руфинову епанчу. Это значило, что Руфин мог быть и вор… Азелла никогда не ошибалась, и я и Магистриан это знали. Но Птоломей и Альбина глядели на византийца своими глазами, а добрая дочь их была покорна родительской воле, и жребий ее был совершен. Магна сделалась женою Руфина, который взял ее вместе с богатым приданым, данным ей Птоломеем, и увез в Византию. 21 Птоломей и Альбина были скоро наказаны роком. Лицемерный Руфин оказался и небогат, и не столь именит, как выдавал себя в Дамаске, а главное, он совсем не был честен и имел такие большие долги, что богатое приданое Магны все пошло на разделку с теснившими его заимодавцами. Скоро Магна очутилась в бедности, и приходили слухи, будто она терпит жестокую долю от мужа. Руфин заставлял ее снова выпрашивать серебро и золото у ее родителей, а когда она не хотела этого делать, он обращался с нею сурово. Все же, что присылали Магне ее родители, Руфин издерживал бесславно, совсем не думая об уменьшении долга и о двух детях, которые ему родились от Магны. Он, так же как многие знатные византийцы, имел в Византии еще и другую привязанность, в угоду которой обирал и унижал свою жену. Это так огорчило гордого Птоломея, что он стал часто болеть и вскоре умер, оставя своей вдове только самые небольшие достатки. Альбина все повезла к дочери: она надеялась спасти ее и потеряла все свои деньги на дары приближенным епарха Валента, который сам был алчный сластолюбец и искал случая обладать красивою Магной. Кажется, он имел на это согласие самого Руфина. Говорили, будто Руфин даже понуждал свою жену отвечать на исканье Валента, заклиная ее согласиться на это для спасенья семейства, потому что иначе Валент угрожал отдать Руфина со всею его семьею во власть его заимодавцев. |
| В первой части первой книги «Апологии» Руфин оправдывает свои переводы. Он перевел «Апологию Оригена » и его сочинение «Περ ρχν» не с целью пропаганды, а исключительно по просьбе друзей. Исправляя «Περ ρχν», он не имел намерения скрывать ереси Оригена , а хотел освободить его сочинение от интерполяций. Его перевод, еще не оконченный, был украден у него Евсевием Кремонским по поручению одной знатной матроны, имени которой он не хочет называть, и испорчен. Во второй части первой книги Руфин обвиняет Иеронима в оригенизме, старательно собирая места из комментариев на Послание к Ефесянам, в которых Иероним излагает ереси Оригена, вполне соглашаясь с ними. Во второй книге Руфин переходит к личным нападкам на Иеронима, выставляя себя жертвой его невозможного характера. Иероним всегда порицает того, кого прежде хвалил. Так, он сначала превозносил Амвросия, а потом стал называть его вороной в павлиньих перьях. Руфин грозит опубликованием письма, в котором Иероним еще ожесточеннее отзывался об Амвросии. Так и его, Руфина, Иероним сначала хвалил вместе с Бонозом, а теперь преследует. Далее Руфин порицает Иеронима за его переводы Ветхого Завета, за его намерение заменить боговдохновенный перевод Семидесяти толковников переводом, вдохновенным Вараввой. В заключение он говорит, что церковное осуждение, постигшее Оригена, простирается на переводы и комментарии Иеронима, поскольку ереси Оригена воспроизводятся в них без всякой критики. b) Апология Иеронима против Руфина остроумно вскрывает тайные замыслы противника или догадывается о них. Иероним доказывает, что Руфин перевел систему Оригена именно с целью пропаганды. В этом убеждает предварительный перевод «Апологии Оригена » и то, что в «Περ ρχν» устранены лишь те заблуждения Оригена (в учении о Троице), которые в это время нельзя было безнаказанно высказывать. Далее он подвергает убийственной критике руфиновскую теорию порчи книг Оригена, отрицая наличность будто бы содержащихся в них необъяснимых противоречий и требуя от противника точных цитат. |
| Для нашей цели интересны два пункта, затронутые в полемике: вопрос об искажении сочинений Оригена еретиками и об исправлениях, которые сделал Руфин в своём латинском переводе книг «О началах». Вопрос о повреждении книг Оригена еретиками 416 Руфин решал в особом сочинении 417 , которое Иероним подверг обстоятельному разбору. Иероним думал, что повреждение сочинений Оригена было бы беспримерным фактом. «Только у одного Оригена сочинения испорчены в целом мире, и – словно по указу Митридата – в один день выскоблена вся истина из его свитков. Если испорчена одна его книга, то ужели же могли быть повреждены вдруг и все его сочинения, которые он издавал и в разное время и в разных местах?» 418 . Подобное мнение Иероним считал нелепой выдумкой. Напротив, Руфин утверждал, что все сочинения Оригена вообще и книги «О началах» в особенности в весьма многих местах повреждены еретиками 419 . Руфин думал, что это предположение он доказал самым неопровержимым образом 420 . Его доказательства сводятся к трём пунктам. 1) Сочинения Оригена , равно как и некоторых других писателей, несвободны от таких противоречий, которые нельзя объяснить ничем другим, как только предположением, что эти сочинения искажены еретиками. Это и побудило Руфина развить и обосновать свою теорию. 2) Что враги Оригена и еретики искажали его сочинения, это видно из его собственных писем. 3) Что сочинения различных церковных писателей подвергались искажениям злонамеренных людей и еретиков, это явление общее, не беспримерное даже и на западе. Рассмотрим эти положения в обратном порядке, начиная от менее важного. В доказательство последнего положения Руфин ссылается на три факта. Св. Иларий пиктавийский написал сочинение против ариан. Каким-то образом оно попало в руки его врагов, которые исказили смысл текста своими интерполяциями, возвратили книгу автору и затем на одном соборе обвинили Илария в еретическом образе мыслей. В своё оправдание Иларий сослался на написанное им сочинение, приказал его принести из своего дома, и вдруг оказалось, что в книге находятся самые ясные данные, подтверждающие обвинение. Собор отлучил Илария, но ему удалось раскрыть махинации своих врагов и оправдаться. |
| 13. Он снова приказал привести Феликса к себе; когда его привели к Руфину, тот сказал: «Феликс, послушай меня, словно брата своего, и согласись принести жертвы богам, чтобы Дациан возвеличил тебя почестями; ибо и я пришел издалека, но, слушаясь его указов, я обрел богатство и был возвеличен почестями». Святой Феликс ответил ему с большой смелостью: «Если бы ты обещал мне небо со множеством ангелов или сулил красоту рая, никогда бы я не принял твоих обещаний и не склонил бы свой разум к твоим дарам». 14. Услышав это, Руфин приказал связать его тяжелыми цепями и протащить за необъезженными мулами по всем площадям, чтобы израненное тело блаженнейшего изломать на куски. Но с Божьей помощью в теле, хотя и израненном, неизменно пребывала неустрашимая вера. Тогда Руфин вновь приказал отправить его в карцер; когда святой Феликс, сохраняя непоколебимый дух, молился Господу, ему явился юноша, одетый в снежно-белые одежды, и сказал ему: «Не бойся, Феликс, я послан Господом Иисусом Христом, чтобы укрепить тебя во всем». И когда он коснулся его членов, тотчас исцелились раны на его теле. 15. На другой день Руфин, восседая со всеми, вновь приказал привести святого Феликса: «Теперь принеси жертвы нашим бессмертным богам, и ты увидишь, что мы сегодня принесем в жертву животных с великой радостью». И тотчас приказал почтить алтари демонов кощунственным жертвоприношением. Подойдя к алтарям, презренный Руфин начал при всех называть имена демонов пагубными именами: «Взываю к вам, боги: Юпитер, Меркурий, Сатурн, Баал, Аккарон, Минерва, которыми прославлен мир и императоры стяжают славу и господин мой Дациан весьма возвышен. Помогите мне и всем, кто стоит со мной рядом!» Так же возопили и другие. 16. Руфин предложил святому Феликсу: «Согласись поступить так, как сделали мы, чтобы избежать грозящих тебе пыток». Но блаженный Феликс сказал: «О вы, неразумные и ослепленные дьяволом! Откажитесь, несчастные, от истуканов, сделанных вашими руками, которым вы нечестиво поклоняетесь, и познайте Бога живого, сотворшего вас из праха земного, потому что за все творения рук человеческих вы воздадите Богу живому во веки веков». Разозлившись на эти слова, они набросились на него, как встревоженные пчелы, бесновались и пытались отомстить за дерзкие слова убийством. Руфин передал его палачам, чтобы его пытали крючьями и отрывали кожу от плоти, он приказал повесить Феликса вниз головой и ждать его смерти. Когда подвесили святого Феликса, он вскричал: Восстани, Господи, внемли суду моему, Боже мой и Господи мой, и тяжбе моей ( Пс.34:23 )! И висел он с третьего часу до вечера и не чувствовал совсем никакой боли, но утешал его верный Свидетель на небесах. |
| 10 ноября 391 г. 275 Феодосий вместе с Гонорием вступил триумфально в Константинополь чрез золотые ворота 276 и в память своих побед совершил множество празднеств 277 . Так, благополучно окончился поход, предпринятый во имя чести и долга. Снова восточный император получил возможность посвятить себя заботам о своем государстве, которое было сиротою около трех лет. Впрочем судьба не была милостива к Феодосию, не хотела дать ему времени отдохнуть и успокоиться от тревог военной жизни. Если придворная жизнь вообще является удобной почвой для всяких интриг, то особенно она была такой в те далекие времена, когда случай, мимолетная удача вдруг поднимали на почти недосягаемую высоту дотоле неизвестного человека. И двор Феодосия не спасся от междоусобных домашних дрязг. В это время при дворе образовалось две партии, которые, как всегда бывает, враждовали между собой. Одна из них – прогрессивная во главе с Фравиттом, из готов, который всецело был предан римлянам; другая – консервативная, враждебно настроенная против всего римского. Во главе последней партии стоял Эриульф, человек грубый по природе. Однажды на пиру в присутствии императора возник спор между лидерами обеих партий. Спор перешел на улицу и закончился тем, что Фравитт убил Эриульфа 278 . Это событие как бы послужило прецедентом для еще большей дворцовой интриги… Неизвестно, военными ли подвигами или собственной пронырливостью проложил себе широкую дорогу к почестям некто Руфин, родом кельтиец. Он приобрел такое доверие у Феодосия, что играл более видную роль при дворце, чем Промот, Тимазий, несмотря на все их заслуги перед отечеством. Как всякий выскочка, Руфин был нетерпимым к своей священной особе и честолюбив до бесконечности. Оскорбление, нанесенное ему Промотом, погубило последнего. По настоянию Руфина Промот принужден был оставить дворец, отправился во Фракию, где стал жертвою засады, очевидно устроенной Руфином 279 . Заветной мечтой Руфина было добиться префектуры. Чтобы достигнуть этой цели, оставался один исход – удалить интригами префекта, которым в это время был Татиан . Руфин обратил свое благосклонное внимание не только на Татиана, но и на его сына Прокла. Правда, отец и сын не представляли собою безупречных личностей: их управление Востоком во время отсутствия Феодосия легло тяжелым бременем на народ, так что с этой стороны Руфин отчасти был прав, действуя против них 280 . Татиан был лишен префектуры и предан суду, а Прокл, предполагая возможный плохой исход процесса, поспешил скрыться. Путем обмана Руфину удалось вызвать Прокла из убежища. Суд приговорил Прокла к смерти, но Феодосий дал прощение. Впрочем, Руфин настолько был заботлив, что постарался привести в исполнение приговор прежде, чем успело дойти известие об амнистии 281 . |
|
|
