| Хотя св. Иустина можно назвать самым значительным из греческих апологетов II века и «наиболее благородной личностью» в истории древнехристианской письменности 202 , о жизни его известно очень немногое 203 . Родился он в конце I или в начале II века (обычно дату его рождения определяют примерно 100 год) в древнем самарийском городе Сихеме, который был разрушен во время иудейской войны 70 года, а затем вновь восстановлен императором Флавием Веспасианом и получил наименование «Флавия Неаполь» («Новый город Флавия»), Заселили восстановленный город преимущественно римские и греческие колонисты. К числу их принадлежали и родители св. Иустина; сам он сообщает имя своего отца (Приск) и деда (Вакх). Судя по всему, семья его принадлежала к высшему и состоятельному кругу провинциальной аристократии, что позволило св. Иустину получить солидное образование. С юных лет у него появилось стремление к истине, познанию смысла жизни человеческой и вообще всего бытия. Пытаясь удовлетворить это стремление, юный Иустин занялся философией, и о всех перипетиях своих поисков истины он поведал в «Разговоре с Трифоном Иудеем» (гл. 2–8) 204 . Сначала, как говорит святой, он отдал себя в руки одного из стоиков, однако, пробыв у него некоторое время, понял, что этот учитель не может сообщить ему какого-либо ведения о Боге, поскольку стоик не считал такого рода знание ( μθησιν) необходимым. Затем св. Иустин перешел в школу одного перипатетика, но тот сразу потребовал вперед всю плату, чем и разочаровал молодого искателя истины, душа которого была обуреваема желанием услышать о том, что составляет «лучшее свойство философии» ( τ διον κα τ ξα ρετον τς φιλοσοφας). Поэтому молодой человек обратился к пифагорейцу – «мужу, много размышляющему о мудрости». Тот сразу же спросил юношу о его знании музыки, астрономии и геометрии, поскольку эти науки, по мнению учителя-пифагорейца, отвлекают душу от чувственных вещей и подготавливают ее к созерцанию вещей умопостигаемых, а также вообще к тому, чтобы зреть красоту и благо такими, какие они есть сами по себе. Когда же св. Иустин открылся в своем незнании данных наук, пифагореец отослал его от себя. Юноша пришел к одному из платоников и здесь, как показалось ему, обрел желаемое. Судя по словам св. Иустина, в этой школе он провел достаточно долгое время и преуспел в «умозрении нетелесного» ( τν σωμτων νησις), а «созерцание идей» ( θεωρα τν δεν) окрыляло его мысль. Молодой Иустин уже стал считать, что «сделался мудрецом», и питать надежду на то, что вскоре сможет «узреть Бога» ( κατψεσθаи τν Θεν), το есть достичь высшей цели платоновской философии. Но здесь произошла одна встреча, которая круто изменила всю его жизнь. |
| Что только этим страданием за добро, раскаянием, люди могли искупить свою вину пред Богом, что только страдающее добро (любовь) могло быть действительной жертвой, об этом сейчас и будет здесь речь. Люди должны были понести всю тяжесть наказания за свои грехи во всех произведенных грехами следствиях. А последствиями этими были: отчуждение от Бога, омрачение ума и совести, вообще нравственная испорченность, труд, болезни и смерть; общее следствие греха было крайнее умаление жизни, потеря действительной жизни, счастья, полужизнь или призрак жизни. Все это должно было служить наказанием для грешника. Но в действительности было ли, и могло ли быть все это наказанием, именно, для грешника? Нет, напротив. Во всем этом грешник видел свое блаженство. Грех, т. е. ничтожество, и грешная жизнь, т. е. призрак жизни, в отношении к которой действительная смерть является не чем-нибудь новым, а лишь заключительным моментом, это – родная стихия грешника, вне которой он не может жить и мыслить жизнь. Отчуждение от Бога не горе для грешника, напротив. На этом отчуждении построены все радости его жизни, все, что он любит, лелеет, как свое сокровище, как счастье свое. Омрачение ума, совести, нравственное несовершенство, словом, грех со всеми своими внешними выражениями, вовсе не наказание грешника, а напротив, его гордость, счастье. Грешник любит грех, и в грехе только находит свое удовольствие. Он воздавал и воздает греху даже религиозное поклонение, обоготворял грех (Венера, Вакх, Гермес (бог обмана), Марс (бог насилия), Астарта и проч.). Ложь – наказание для грешника? Но чем же живет и дышит он, как не ложью?! Нравственное зло, пороки, страсти грешные – наказание для грешника. Тогда где же его счастье? Где счастье грешника, как не в пороках? Что радует его, как не успех лжи, порока? Печалит ли его зло? Нет. Печалит его лишь добро, а зло только радует грешника. Не зло наказание для него, а добро. Таким наказанием для него является труд, который есть необходимое условие духовного развития, стихия здоровой души и, следовательно, добро. |
| Крит составляет исторический переход от Финикии к Элладе. В нём начало развиваться антропоморфизм (человекообразие); в Элладе он получил совершенную самостоятельность и пластическую красоту. Необъяснимый закон, дающий везде победу Северу над Югом исполнился в Греции так же как он исполнился в борьбе Персии с Египтом, Рима с Карфагеном, Турка с Аравитяном, Германца с Римлянином. Звериная кожа, палица и меч Иранца вытесняли панцирь и стрелу Кушита. Исчезло поклонение змее, закрылись таинственные пещеры, некогда служившие святынею даже на приморье Эпира и Иллирии (пещера Кадма на Адриатическом берегу известна до нашего времени). Ираклы и Аполлоны, пошли войной против драконов; на горных вершинах поднялись алтари, и каменные ограды, и лёгкие храмы светлых Иранских богов. В подробностях трудно проследить этот переход, ибо синкретизм начался не в Элладе, а в землях Азиатских; но в больших массах, в религиозных группах характер служения ясен и не подвержен сомнению. Сцена борьбы между Зевсом и великанами переносилась с места на место по прихоти народов и певцов; но никогда могилы побеждённых Титанов и змееногих Гигантов не были помещены в северных странах. Это указание весьма важно, между тем как имя Иранского Тифона, перенесённое на побеждённых Кушитов, показывает только запутанность понятий, уже слившихся и смешавшихся при их первоначальной встрече в землях между Тигрисом и Средиземным морем. Никогда не должно терять из виду, что одни и те же боги шли в Грецию с Севера и Юга: тот же Иракл, та же Диана, та же Афродита; но при всём смешении и сплавлении религий, Иракл северный, Вакх и пр. совершенно отличны от Иракла-Мелекарта. Дионисоса Сабейского и других богов Кушитских. Гордый Алкид, смело покрытый кожей убитого лева, попирающий побеждённого дракона, сражающийся с Амазонками, пренебрегающий изнеженным служением Адониса, Алкид, вольный горец Фессалии или даже Иверии, конечно не одно лицо с Ираклом Диодора, закованным в медный панцирь и покровительствующим волшебству и таинствам ночным 115 . |
| Образ человека во всей его красоте является в Греции с элементом северным. Артемида, Диана Вендская (Вендис, при-Донская, Танаитис, или Таврическая дева, Парфенос) заменяет многогрудую Артемиду символического Востока строгой прелестью и девственной стройностью форм. Вакх, молодой, прекрасный, с весёлой улыбкой и слегка отуманенным взором, является на место таинственного ящика и уродливых изображений Диониса. Наконец Аполлон, светлоглавый, светловласый, совершеннейший тип мужественной красоты, и Афродита, осуществлённый идеал женской прелести, обозначают полное развитие художественного антропоморфизма. Конечно, не у Вендов родилось искусство, не они научили Греков высекать из камня божественный формы, оживлённые поэтической мыслью; но характер их простодушной веры, перенёсшей вполне человека в мир высший и надземный, дал резцу, полученному Эллином от южного Кушита, высокую задачу, разрешённую Фидием и Праксителем, и дал поэтической фантазии народа стремление, развитое слепцом Ионийским. Вспомним певучесть самого певучего изо всех народов, народа Славянского, и вспомним также, что Фракия была родиной баснословного Орфея. Не та ли была судьба Славянского племени, чтобы оно оживляло и пробуждало дремлющие стихии в других народах, а само оставалось без славы и памятников, с какими-то полу-стремлениями, не достигающими никакой цели, и с какой-то полу-жизнью, похожею на сон? Быть может, эта полу-жизнь, эти полу-стремления суть врождённый порок всей семьи Славянской. Быть может, они только следствие излишних потребностей внутреннего духа, не способного к развитию одностороннему и просящего полной жизненной гармонии, для которой ещё не созрело человечество. О, если бы это было! Во всяком случае, мы не должны и не имеем права отрицать ни сильного влияния Вендов на Элладу, ни глубокого сочувствия Славян с Эллинами. Вспомним хоть одно: Россия и Славянский мир одни только приняли, или, по крайней мере, сохранили, великий завет обновлённого Востока, жизнь веры и учения, которая не могла привиться к другим Европейским племенам. |
| Гедеон, чтитель Иеговы. Кн. Судей, 16:24.32. Начертание Церковно-библейск. Истории. изд. 9 стран. 179. 3) Макробий в Сатуриалиях (Saturnalia «празднества в честь Сатурна», кН. 1 гл. 18) пишет: Либер есть Солнце; на это ясно указывает Орфей в стихе: «Гелиос (солнце), его зовут Дионисом». Этот стих довольно удобопонятен; следующий стих того же стихотворца очень труден для уразумения: «Один Зевс, один Аид, один Гелиос, один Дионис». Смысл, заключающийся в этом стихе, раскрывается объяснением, какое дано ему в божественном ответе Аполлона кларийского, в словах оракула дается еще другое имя Солнцу, которое в тех же священных стихах, кроме других имен, называется Иао. Аполлон Кларийский, когда его вопросили: кого из богов надобно разуметь под именем Иао? изрек: «Посвященные в тайны должны бы скрывать недоведомое, Хотя льстится то знать скудный разум и немощный ум. Но скажи, что из всех богов есть самый высший – Иао: Он зимой есть Аид, а Дий – с наступлением весны, Он Гелиос – летом, а осенью – кроткий Иао». Смысл этих слов оракула, значение бога и его имени Иао, под которым разумеется отец Вакх и Солнце, исследовал и объяснил Корнелий Лябеон в книге под заглавием «Об ответе Аполлоне Кларийского». Сочинения Макробия. Собрание латинских писателей, с переводом на французский язык, изданных под редакцией Низарда. Париж 1854 г. Странж. 206.) В имени Иао, переданном Макробием, христианские филологи ясно видят еврейское имя Богу – Иегова. Это легко усматривается из одинаковости этого имени с тем, каким называет Бога Евреев Диодор сицилийский (разность только в ударении). Как и когда перешло это имя от евреев к жрецам Аполлона Кларийского? Храм Аполлона Кларийского, знаменитый у еллинов-язычников пророческими ответами, находился на берегу Малой Азии, в области ионии, в местечке Кларе, близ Колофона («Землеопис. известного древним света». А. Брута. Спб. 1828. Ч. 1 стран. 114). Вопрос, предложенный кем-то из еллинов жрецам храма: «кого надо разуметь под именем Иао?» показывает, что это имя для еллинов было непонятным именем, их ответа Аполлонова видим, что оно не было известно и самим жрецам этого храма, посвященным в таинства языческо-богословского учения у еллинов: под именем Иао жрецы разумели то Диониса или Вакха (Бахуса), то Гелиоса (Феба, солнце), то Аида (Плутона), то Диа (Зевса, Юпитера). |
| Что же со мной такое? Я вдруг встала, подошла, надела ему на голову венок. Вот он и Вакх. А я? Менада из Москвы, галкинская вакханка? Я обняла его, поцеловала в губы — помню запах остроты и свежести, смуглость и персик, и серьга серебряная в ухе. А я отвернулась и пошла назад, к вилле, распустив зонтик пестрый: точно хвост павлиний. Дома Георгий Александрович ждал, привез новую книгу — о гробницах Аппиевой дороги. — А у меня поклонник деревенский, — сказала я. — И моя нежность деревенская. Георгий Александрович снял пенснэ. — Это меня не удивляет. Вокруг вас атмосфера эроса. Я смеялась, и рассказывала. Он слушал. Всегдашняя задумчивость, как будто грусть была на твердо-выточенном его лице. — Вас развлекает это, значит, так и надо. По Сенеке полагается — взирать на все с бесстрастием и пониманием, он и взирает. И разговор наш тем закончился, что на другой день мы должны были отправиться на виллу Адриана. Что ж до Джильдо — он отлынивал теперь от дел пастушьих — то надо слушать, как я распеваю в зале, то тащить ежа, коробку светляков, мерцающих вечером синим у меня в комнате, то караулить выход мой. Когда я собиралась вниз, в Кампанью, то наверно можно было знать — где-то вблизи вынырнет голова Джильдо. Нравилось ли это мне? Надо сказать — нравилось. «Ну, шутка, глупость!» — все-таки не плохо. «Пусть за мной побегает, пусть поволнуется, пастушок из Кампаньи!» И я веселей шла в пропеченную жару, мимо безмолвных стад, шмурыгая по выжженной траве, под небом побледневшим и безоблачным, легко-струящим. Я ходила иногда и босиком, в одном халатике; вспугивала жаворонков. Иной раз куропатка с сухим треском вырывалась из куста, чертила острый зигзаг на Сабинских горах, бледноснежно маячивших. Как пустынно, и как чисто, тихо! Чем я отличаюсь от людей, тысячи лет назад здесь живших, и могу ли отделить себя от мифа, от дриад, сатиров, нимф, в речке мелководной плещущихся? Время милое остановилось тут, раскинуло шатер небесный, да пустыню, да цикад стрекочущих, да ящериц, что по камням гробниц перебегают, чешуей поблескивают. |
| Крель очень сомневается, чтобы божество получило свое название от упомянутой горы, на том основании, что ни один арабский географ ничего не говорит о находившемся здесь храме этому богу, о котором т.е. храме свидетельствуют западные писатели; притом ни один из них ничего не говорит о таком специальном характере этого божества, как божество какой-либо горы. 916 Далее Крель сомневается даже в самом существовании сколько-нибудь значительной цепи гор, идущих под именем Шеры, так как арабские географы говорят только об отдельных горных вершинах под этим именем. Затем он считает невероятным, чтобы культ местного божества, каким был бы Дзу-ш-Шара, если бы он заимствовал свое имя от горы Шера, получил столь необыкновенное широкое распространение. 917 Мы считаем со своей стороны возможным объяснить это именно тем, что имя было заимствовано от одной определенной горы, называвшейся Шера, но божество получило широкое распространение благодаря самой идее, которая заключалась в этом божестве. Нет никакого сомнения, что Дусарес был солнечное божество. 918 Приведенные нами выше писатели греческие сближают или отождествляют этого бога с Дионисом, богом солнечным, и, таким образом, не оставляют ни малейшего сомнения в солнечном характере этого бога. 919 Новейшие исследователи по части восточных древностей также признают за Дусаресом этот характер. Крель 920 , Шпренгер 921 , Ленорман 922 и другие признают солнечную природу этого бога. В подтверждение этого мнения можно привести то, что культ этому божеству, приведенные выше, древние писатели, приписывают набатеям, а, между тем, Страбон говорит о набатеях, что они чтили именно солнце. 923 На это близкое сходство вежду Дусаресом и Дионисом или Вакхом греков могут указывать также и некоторые частные черты, приписываемые этим богам и общие арабскому богу с греческим. У греков, как известно, солнечный бог Дионис или Вакх был в тоже время и богом винограда, как одного из приятных продуктов, доставляемых человеку теплыми лучами солнца, и был, так сказать, Богом солнца и винограда. |
| 467 Ср. Varro. De lingua lat. V, 68; Aug. De civ. Dei IV, 8; VII, 20; Isidor. Origin. Vili, 11. 468 Солнце (Sol, λιος) считалось особым божеством, но также отождествлялось с Аполлоном и Либером, или Дионисом (см.: Macrob. Saturn. I, 17, 18; Firm. Matern. De err. 7; Aug. De civ. Dei VII, 16). 469 Семелеец, т. е. сын Семелы, Либер (Дионис, Вакх) считался богом вина и веселости, и культ его сопровождался необузданным весельем. Аполлон, названный здесь Пифийцем, считался охранителем полей от полевых мышей и истребителем последних. Это обстоятельство в связи с тем, что полевая мышь (σμνϑις) была в древности символом предсказания, послужило основанием для особого культа его (сминфий), главным местом которого был троадский город Сминфа. 470 Сервий говорит, что стоики отождествляли Луну с Дианой и Церерой (Сошш. in Virgil. Georg. I, 7). Некоторые из новейших ученых полагают, что Арнобий здесь имеет в виду Корнелия Лабеона (Röhricht. Die Seelenlehre des Arnobius. S. 37). 473 Знаменитый, по мифам, охотник Актеон, который на охоте увидел купающуюся в источнике Диалу, за что был превращен богиней в оленя и растерзан своими собаками. 475 Ученик Эратосфена из города Патр (в Ахайе), живший в III–II вв. до P. X. и написавший большое географическое сочинение. 478 Миртил, или Мирсил, – историк из Мефимны на острове Лесбосе, живший, вероятно, при первых Птолемеях. 479 Кратет из Малла (в Малой Азии), глава пергамских грамматиков, живший во II в. до P. X. и известный своими научными грамматическими работами и комментариями к греческим классикам. 482 Луций Кальпурий Пизон Цензорий Фруги, бывший консулом в 133 г. до P. X. и написавший «Анналы» в семи книгах. 483 Novensiles, или Novensides, – класс римских богов, о значении которых, как видно из дальнейшего изложения, имели смутное понятие и древние, исходившие в объяснительных попытках из сродства этого названия со словами novem (девять) и novus (новый). По-видимому, это чужеземные, новые боги, принятые римлянами в очень древнюю эпоху от других народов и, в частности, от сабинян (см.: Preller. Röm. Mythol. I Bd. 3 Aufl. S. 101–103; Wissowa. Op. cit. S. 15–16). |
| 379 Тагет (Tages), основатель этрусского гадания о будущем, вышел из земли мальчиком по наружности, стариком по мудрости, в тот момент, когда один пахарь в области города Тарквиний провел глубокую борозду. На крик пахаря сбежались все этруски, а Тагет, преподан им тайны гадания, немедленно умер. Слова его были записаны и хранились в особых книгах этрусскими гадателями, гаруспиками (см.: Cic. Div. II, 23; Ovid. Met. XV, 553–559). 380 Молния, поражающая какое-либо место или предмет, считалась знамением божественного гнева, и для умилостивления богов совершались гаруспиками особые религиозные обряды. 382 Относительно Тевта, или Меркурия (Гермеса) Трисмегиста, см. выше II, 13. Платон (Phaedr. 274) говорит, что он изобрел числа, счисление, геометрию, астрономию и письмо. 383 По древним сказаниям, Атлант (Atlas) был мудрым титаном, носящим на себе или поддерживающим небесный свод; но рационализирующие толкователи изображают его человеком, в частности астрономом, приготовившим первый небесный глобус, математиком, философом, мудрым певцом и прорицателем (см.: Roscher. Austiihrl. Lexic. d. Mythol. I Bd. Lpz., 1884–1890. S. 704–708). 389 От союза Юпитера с Меморией (Мнемосиной) появились музы, с Алкменой – Геркулес, с Майей – Меркурий, с Юноной – Вулкан, с Латоной – Аполлон и Диана, с Ледой – Кастор и Полидевк, с Дионой – Венера и с Семелой – Либер, или Вакх. 391 Так определяет продолжительность жизни человеческой также Теренций Варрон (ср. Lact. Instit. Div. II, 13). 393 Культ Сераписа и Изиды уже в эпоху Суллы имел довольно широкое распространение в Риме, но не был официально признан. В консульство А. Габиния и JI. Кальпурия Пизона (58 г. до P. X.) совершавшийся на Капитолии культ этих божеств по постановлению сената был запрещен, и алтари были разрушены (Tert. Apol. 6; Ad nat. 10). Подобного рода запретительные меры принимались сенатом также в 53, 50 и 48 г. до P. X. Но в 43 г. до P. X. триумвирами было постановлено построить храм Сераписа и Изиды, и культ их получил, таким образом, официальное признание (см.: Preller. Röm. Mythol. II Bd. 3 Aufl. S. 378–379; Wissowa. Op. cit. S. 292–293). |
| 92. Новейшего Пилата — Филиппа IV. 93. Он в храм вторгает хищные ветрила. — Филипп IV разгромил орден рьщарей-храмовников (тамплиеров), чтобы завладеть его богатствами. Суд над ними сопровождался пытками и казнями на костре и плахе (1307-1314гг.). 97. Возглас мой — " Мария! " (ст. 19). 101-102. Покамест длится день — мы вспоминаем Марию и других бедных и щедрых. Поздней заката мы об обратной говорим судьбе — то есть провозглашаем примеры наказанного корыстолюбия. 104-105. Пигмалион — тирский царь, брат Дидоны (А., V, 61-62), предательски убивший ее мужа Сихея, чтобы овладеть его сокровищами (Эн., I, 340-368). 106-108. Мидас — фригийский царь, испросивший себе у Вакха дар превращать в золото все, к чему он ни прикоснется. Так как в золото обращались также и пища и питье царя, Вакх сжалился над ним и велел ему омыться в струях Пактола. Река после этого стала золотоносной, а Мидас впал в скудоумие, и когда, во время музыкального состязания Пана с Аполлоном, он отдал предпочтение Пану, Аполлон наделил его ослиными ушами (Метам., XI, 85-193). 109-111. Ахан — по библейской легенде, воин Иисуса Навина, похитивший часть военной добычи и за это побитый камнями и сожженный вместе с сыновьями и дочерьми. 112. Сапфира с мужем — по церковной легенде, одни из первых христиан, были поражены смертью за свое корыстолюбие. 113. Когда Гелиодор, посланец сирийского царя Селевка, вошел в сокровищницу Иерусалимского храма, чтобы взять для царской казны хранившиеся там богатства, таинственный всадник потоптал его конем, а двое чудесных юношей избили его бичами (Библия). 115. Убийца Полидора — см. прим. А., XXX, 13-21. 116-117. Кросс — римский полководец, скопивший огромные богатства и павший в войне против парфян (53 г. до н. э.). Когда его голову принесли парфянскому царю Ороду, тот велел налить ей в рот расплавленного золота и сказал: " Ты жаждал золота, так пей же " . 130-132. Остров Делос носился по волнам, пока не дал приюта Аатоне, родившей на нем Аполлона и Диану (очи неба — Солнце и Луну). |
|
|
