| Все нравилось им, все их удивляло, и больше всего неумолчная болтовня их старого чудаковатого возницы, в которой следы исчезнувших древнерусских форм, татарские наслоения и областные особенности перемешивались с невразумительностями его собственного изобретения. Когда жеребенок отставал, кобыла останавливалась и поджидала его. Он плавно нагонял ее волнообразными, плещущими скачками. Неумелым шагом длинных, сближенных ног он подходил сбоку к телеге и, просунув крошечную головку на длинной шее за оглоблю, сосал матку. – Я все-таки не понимаю, – стуча зубами от тряски, с расстановкою, чтобы при непредвиденном толчке не откусить себе кончик языка, кричала мужу Антонина Александровна. – Возможно ли, чтобы это был тот самый Вакх, о котором рассказывала мама. Ну, помнишь, белиберда всякая. Кузнец, кишки в драке отбили, он смастерил себе новые. Одним словом, кузнец Вакх Железное брюхо. Я понимаю, что все это сказки. Но неужели это сказка о нем? Неужели этот тот самый? – Конечно, нет. Во-первых, ты сама говоришь, что это сказка, фольклор. Во-вторых, и фольклору-то в мамины годы, как она говорила, было уже лет за сто. Но к чему так громко? Старик услышит, обидится. – Ничего он не услышит – туг на ухо. А и услышит, не возьмет в толк – с придурью. – Эй, Федор Нефедыч! – неизвестно почему мужским величаньем понукал старик кобылу, прекрасно, и лучше седоков, сознавая, что она кобыла. – Инно жара кака анафемска! Яко во пещи авраамстии отроци персидстей! Но, черт, непасеный! Тебе говорят, мазепа! Неожиданно он затягивал обрывки частушек, в былые времена сложенных на здешних заводах. Прощай, главная контора, Прощай, щегерь, рудный двор, Мне хозяйской хлеб приелси, Припилась в пруду вода. Нимо берег плыве лебедь, Под себе воду гребё, Не вино мене шатая, Сдают Ваню в некрута. А я, Маша, сам не промах, А я, Маша, не дурак. Я пойду в Селябу-город, К Сентетюрихе наймусь. – Эй, кобыла. Бога забыла! Поглядите, люди, кака падаль, бестия! Ты ее хлесь, а она тебе: слезь. Но, Федя-Нефедя, когда поедя? Энтот лес – прозвание ему тайга, ему конца нет. Тама сила народу хресьянского, у, у! Тама лесная братия. Эй, Федя-Нефедя, опять стала, черт, шиликун! |
| Дионис (греч. Δινυσος, Δινυσος ; микенск. di-wo-nu-so-jo; почитался в Риме как «Вакх» (лат. Bacchus) – бог, несомненно, индоевропейского происхождения 541 . Дионис был младшим сыном Зевса-громовержца. Как бог вина, Дионис почитался источником и подателем многих радостей для людей 542 , ведь вино «забот дневных с души снимает тяжесть, и от страдания верней лекарства нет» 543 . Вино даёт человеку пережить состояние опьянения, то есть, выражаясь языком психологии, состояние изменённого сознания. В этом изменении сознания древние эллины видели результат вмешательства божества. Недаром одним из имён Диониса было имя «Вакх» (греч. Βκχος , лат. Bacchus), что значило также «вино» 544 . Загадочен миф о рождении Диониса. Дело происходит в Фивах. Зевс влюблён в Семелу, дочь царя Кадма, но к беременной Семеле приходит Гера и внушает ей мысль просить у Зевса явиться ей во всём своём божественном величии. Зевс исполняет её просьбу, но любовное «объятие» в виде молний сжигает Семелу. Зевс успевает выхватить недоношенного ребёнка из чрева возлюбленной и вшивает его в своё бедро. Рождение из бедра – своего рода соответствие появлению Афины из головы. Но если воинственная богиня появляется из верхней части тела, то Дионис рождается из части тела, с которой связаны яркие эротические ассоциации. Кроме того, как отмечает В. Буркерт, рана бедра имеет символическую связь с кастрацией, смертью и, несомненно, с обрядом инициации 545 . «Младшие» боги Число богов в Древней Греции было огромным и трудно определяемым, так что составить их полный перечень возможным не представляется. По традиции, идущей ещё с микенских времён, каждый эллин, дабы уберечь себя от немилости случайно «забытого» им бога, в своей молитве предусмотрительно добавлял формулировку «все боги». Вместе с тем на выбор общегреческих, олимпийских богов несомненное влияние оказал гомеровский эпос. Но существовал и так называемый «второй ряд» богов, менее значимых, менее почитаемых, но всё же по-своему особо примечательных. Остановимся на некоторых из них. |
| Согласно с этими художественными созданиями и самое имя Вакха, указывающее на его грустный характер. Имя Диниса объясняют из Санскритского языка посредством Deva nishi : бог благодетельного напитка. Имя же Вакха, Греческое, от βχω, стенаю, плачу, и Вакх значит возбудитель плача. Древнейшее Греческое его имя, Zagreus указывает на мрачный его характер, на Диниса подземного, адского, сына Зевса и Персефоны. Третье имя Иакха употребляемо было при мистериях и указывает на Вакха Элевзинских таинств, в которых важное значение бога было уже совершенно возвышено . Стремление Греческих художников облагородить, возвысить чувственную идею Вакха, едва ли в каком-нибудь другом произведении древнего ваяния выражено так ясно и превосходно, как в тех горельефах, которые украшают Альтемпскую, а теперь Порецкую урну. Содержание их имеет отношение к мифу о Вакхе и Ариадне, но по всему заметно, что художник имел в виду мысль, которая уяснится из самых подробностей горельефа. По обеим сторонам урны представлен Вакх в двух разных видах. Но прежде чем изложить предметы двух главных рельефов, взглянем на боковой рельеф овала, в котором содержится, так сказать, зерно мысли, подробнее развиваемой в двух больших. Фавн держит на плече упившегося ребенка. Внизу, другой ребенок испугался змеи, которая выползла из таинственной корзины ( cista mystica ) и шипит на него своим жалом. Змея посвящена была Вакху. Иногда встречается и на других рельефах таинственная корзина с выползающею змеею . Нередко бывает она несома в руках или на голове. Катулл и Тибулл в описаниях вакхических оргий упоминают об ней, а Валерий Флакк называет корзины полными таинственного страха ( plenas tacita formidine cistas ). В оргиях и мистериях получили оне таинственное значение, но первоначально указывают на те тростниковые сквозные корзины, в которых топтали виноград и которые до сих пор употребляются на юге. В вине таится змея, которая означала phallus . Группа эта имеет отношение к рождению Вакха . Мальчик упившийся означает радость; мальчик, испуганный змеею, сладострастие и горе. В вине и то и другое. Здесь, можно сказать, зерно мысли, которая далее развита в бльших размерах. По обеим сторонам две группы: Фавн и Вакханка; слева выражают они упоение страсти, напоминая стихи Батюшкова: Я за ней... она бежала Легче серны молодой; Я настиг; она упала - И тимпан под головой. Фавн, в порыве желания, простирает руки к вакханке; на ней пояс, завязанный узлом. Еще миг - и она будет в его объятиях. Но под ногою Фавна другая корзина, откуда выползла змея, готовая ужалить его в подошву. Опять та же мысль: в вине страсть, а в страсти жало. Справа, Вакханка, без узла на поясе, и другой Фавн выражают чувство грустного упоения. Они не стремятся друг к другу, а расходятся. На груди Фавна перевязь из виноградных ветвей и трагических масок, весьма разнообразных. В выражении лиц, в положении их, видно упоение трагическое, упоение поэтической скорби. Внизу брошена козлиная голова, а на жертвеннике бычачья. |
| Скачать epub pdf Страдание святого мученика Христофора Память 9 мая О сем преславном мученике 3052 рассказывают нечто странное и необыкновенное, будто он имел песью голову и происходил из страны людоедов 3053 . Когда одним комитом 3054 он взят был на войне в плен, то не обладал даром человеческой речи. Он помолился Богу, и Господь послал к нему ангела, который сказал ему: «Мужайся, Репрев!» – таково было его первое имя, – а потом прикоснулся к его устам и сообщил ему чрез это способность говорить. Когда после сего он прибыл в один город, то стал обличать тех, которые преследовали христиан. За это некий Вакх избил его, но он в ответ на это сказал Вакху, что принимает со смирением от него побои только ради заповеди Христа, а если бы он поддался гневу, то не устоял бы ни сам Вакх, ни даже сила императора, которую он обратил бы в ничто. Вскоре за ним было прислано двести человек воинов, чтобы привести его к императору 3055 , и, когда они шли, то на пути совершенно сухой жезл, бывший в руках святого, чудесно расцвел, а затем когда во время путешествия у воинов не хватило хлеба, то он умножил его в изобилии. Это великое чудо привело в удивление воинов, и они уверовали во Христа и вместе со святым были крещены Антиохийским епископом, святым священномучеником Вавилою , причем святому вместо Репрева дано было имя Христофора. Когда святой приведен был к императору, то последний при виде его почувствовал ужас и неожиданно упал навзничь, а потом, придя снова в себя, задумал заставить его отречься от Христа, но не явными мерами насилия, а хитростью сперва изменить его настроение, а потом ласкою склонить его к исполнению своей воли. С этою целью он велел позвать двух женщин – блудниц, красивых лицом и готовых отдать себя на блудное соединение, которые соблазнительными беседами возбуждали в молодых людях непреодолимое, безумное стремление к блудодеянию. Имя одной из этих женщин было Каллиникия, а другой – Акилина. Император велел им войти к святому и внушить ему различные соблазнительные мысли, как это было у них в обычае, чтобы, побуждаемый преступною любовью к ним, он согласился отречься от веры во Христа и принести жертву языческим богам, но святой Христофор стал их поучать вере во Христа и своим словом отвратил их от идолослужения. |
| ( < < back) нынешняя Франция. ( < < back) приморский город южной Галлии, с превосходною укрепленною гаванью, — один из важнейших центров римской образованности в южной Галлии; ныне — Марсель, главный город французского департамента «Устьев Роны», первый морской торговый город Франции с числом жителей более 300 000 человек; лежит между устьем Роны и Тулоном, при восточной бухте Лионского залива, у подножия скалистых отрогов провансальских Альп. Отсюда в древности христианство распространилось по всей южной Галлии. ( < < back) древний город Галлии, на юго-восток от Парижа, между реками Луарой и Соной. ( < < back) древний кельтический народ, в стране бельгов между верхней Сонной и областью истоков Марны и Сены; столицею их был город Андематун, который здесь и разумеется, — ныне — Лангр — город и первоклассная крепость во французском департаменте верхней Марны. ( < < back) главный город эдуев (кельтского народа Галлии): ныне — Отюн в департаменте Луары и Соны. ( < < back) верованиям древних греков, Немезида была богиней, которая раздает людям по их заслугам долю, счастье и несчастье, назначает награду или наказание по нравственному суду за совершенные деяния, в особенности же мстит и наказывает зазнающихся людей, смиряет их гордость, назначает тому, кому судьба дала слишком много счастья, потери и несчастье, дабы справедливая мера была снова восстановлена и человек не забывал о своем человеческом жребии. ( < < back) страна находилась на востоке Галлии. ( < < back) мера расстояний: оно равнялось нашим 690 саженям. Два поприща, таким образом, составляли 1380 саженей (немного более 2,5 верст). ( < < back) Аврелий (иначе — Антонин) — римский император, царствовал с 161 по 180 год. ( < < back) Память святого мученика Данакта чтеца область Римской империи, обнимавшая собою все восточное побережье Адриатического моря с лежащими за ним местностями (нынешняя Далмация, Босния и Албания). — Авлон — город в Иллирии, при Адриатическом море. ( < < back) иначе Вакх, — греко-римский бог винограда и виноделия, даром вина радующий сердца людей и разгоняющий печаль и заботы. Вначале скромные торжества в честь его приняли впоследствии необузданный характер и сопровождались дикими оргиями, буйным пьянством и развратом, и сам Дионисий, или Вакх, стал олицетворять собою божество пьянства. |
| — Радуйтесь, мужи, — вас любят бессмертные боги, как подлинных сынов своих, и заботятся о вас. Они много раз говорили мне о вас во сне и ясно сказали мне на мои вопросы, что вы обратитесь к ним. Потому то они удержали мучителей ваших, чтобы они не погубили вас, ибо боги ждут вашего обращения, которое уже близко. Еще в прошлую ночь великий среди богов Вакх [ 11 ], явившись мне, сказал: «Приведи тех двух мужей ко мне». Теперь же, мужи, храм Вакха открыт, алтарь украшен, жертвы приготовлены; придите и принесите ему жертвы. Святые ответили ему: — Ты лжешь бесстыдно, судья! Ибо твои боги, как известно, немы; точно также и во сне они ничего не могут говорить. Притом, который Вакх говорил тебе? Ведь, два у вас здесь идола Вакха: один каменный, а другой медный. Коли говорил каменный, то мы пророчествуем ему, что скоро придет то время, когда он будет разбит на части или будет положен вместе с другими камнями в стену, создаваемую из камня, или, наконец, будет брошен в огонь и превратится в песок. Если же говорил тебе медный Вакх, то скоро он будет переделан в кувшины и другие ничтожные сосуды. Не будучи в состоянии слушать эти речи, Максим начал жестоко мучить их. Мучение было таково: он велел вонзить в землю различные острые железные орудия: рожны, ножи, гвозди, трезубцы и другие весьма острые предметы, какие только мог изобрести, — притом острием вверх и на близком расстоянии друг от друга. Высотою эти острия равнялись длине одной стопы ноги. Он велел положить на острия святого Климента нагого спиной, лицом вверх, и бить его толстыми палками, а святому Агафангелу велел лить на голову растопленное олово. В то время как святой Климент был бит палками по груди и по всему телу, от головы до ног, все тело его снизу искололось и изрезалось на тех острых орудиях; одни железные острия прошли до сердца, иные до груди, иные до внутренностей желудка, и иные, наконец, прошли насквозь и явственно виднелись наверху. Когда после долгого биения мучитель повелел снять мученика с того места, то едва несколько человек могли с большими усилиями освободить его оттуда. Максим недоумевал и изумлялся столь великому терпению, тем более, что никакие муки не могли ни обратить мучеников к богам, ни умертвить их. Сам Всевышний Бог соблюдал в них души их, не разлучившиеся с телом, ради большого прославления Своего святого имени и для постыждения нечестивых. Святые снова были ввергнуты в темницу. |
| 219 Вот текст этой телеграммы (от 5 марта): «Барнаульский купец Афанасий Мальков, известный до сего времени своим участием в устроении миссии, оказывается теперь человеком недобросовестным, неблагонадежным и вредным для нее. Вероятно, что Мальков находится ныне в С-Петербурге с целью недоброю для миссии». (Отчет Мисс. Общ. за 1867 г., прилож. 2-ое, стр. 122–123. 220 Домна Карповна – томская юродивая, пользовавшаяся большим уважением со стороны многих томичей. Какого она была происхождения – неизвестно. Говорили, что она была сослана в Сибирь из европейской части России за какое-то преступление, оплакивая которое приняла на себя подвиг юродства. Жила она в Томске, не имея определенного жилища. Ходила в рубище, нося с собой в карманах и за пазухой камни, щепки, битое стекло, опилки, кусочки сахара, и все это раздавала своим почитателям, предававшим ее действиям и словам иносказательный и даже пророческий смысл. Но в беседе с близкими она оставляла юродство, говорила разумно, назидательно и ее слово своею теплотою согревало и успокаивало души слушающих. Умерла в ночь на 16 окт. 1872 г. (Прот. М. Путинцев, Сказания о некоторых сибирских подвижниках благочестия (М., 1899), стр. 31–33). 222 Очевидно, священник-автор статьи: «Архим. Макарий Глухарев, основатель Алтайской церк. Миссии» в «Страннике» 1860, авг. (ср. 1862, февраль). 223 О. Вакх Гурьев – законоучитель томских гимназий. Воронежец родом, он вслед за некоторыми другими земляками потянулся на службу в Томск к преосв. Парфению и здесь свел тесную дружбу с о. Владимиром и о. Вениамином, инспектором и ректором семинарии. Человек честный, умный и прямой, он не мог быть угоден Малькову. В 1867 г. о. Вакх оказал услугу Алтайской миссии своей корреспонденцией о поездке туда («Современная летопись», 45, 46; см. И. И. Ястребов, о. с. 123). Впоследствии о. Гурьев был военным священником. Сконч. в 1890 г. настоятелем Калишского собора. Известен как автор многих статей («Душепол. чтение», 1894 г. Подробнее – в нашей статье о нем в «Томских епарх. ведомостях», 1905). Мальков устранил честного и правдивого о. Вакха, хотя последний получил от председателя Мисс. общества кн. Голицына предложение принять участие в учреждении в Томске отделения! |
| – Нам в Варыкино. Это как, далеко отсюда? – В Варыкино? То-то я никак ума не приложу, кого ваша дочь напоминает так. А вам в Варыкино! Тогда все объясняется. Ведь мы с Иваном Эрнестовичем дорогу эту вместе строили. Сейчас похлопочу, снарядим. Человека кликну, раздобудем подводу. Донат! Донат! Вещи снеси вот, пока суд да дело, в пассажирский зал, в ожидальную. Да как бы насчет лошади? Сбегай, брат, в чайную, спроси, нельзя ли? Словно бы утром Вакх тут маячил. Спроси, может, не уехал? Скажи, в Варыкино свезти четверых, поклажи все равно что никакой. Новоприезжие. Живо. А вам отеческий совет, сударыня. Я намеренно не спрашиваю вас о степени вашего родства с Иваном Эрнестовичем, но поосторожнее на этот счет. Не со всеми нараспашку. Времена какие, сами подумайте. При имени Вакх приезжие изумленно переглянулись. Они еще помнили рассказы покойной Анны Ивановны о сказочном кузнеце, выковавшем себе неразрушающиеся внутренности из железа, и прочие местные россказни и небылицы. Их вез на белой ожеребившейся кобыле лопоухий, лохматый, белый как лунь старик. Все на нем было белое по разным причинам. Новые его лапти не успели потемнеть от носки, а порты и рубаха вылиняли и побелели от времени. За белою кобылой, вскидывая хрящеватые, неокостеневшие ноги, бежал вороной, черный как ночь жеребенок с курчавой головкой, похожий на резную кустарную игрушку. Сидя по краям подскакивавшей на колдобинах телеги, путники держались за грядки, чтобы не свалиться. Мир был на душе у них. Их мечта сбывалась, они приближались к цели путешествия. Со щедрой широтой и роскошью медлили, задерживались предвечерние часы чудесного ясного дня. Дорога шла то лесом, то открытыми полянами. В лесу толчки от коряг сбивали едущих в кучу, они горбились, хмурились, тесно прижимались друг к другу. На открытых местах, где само пространство от полноты души как бы снимало шапку, путники разгибали спины, располагались просторнее, встряхивали головами. Места были гористые. У гор, как всегда, был свой облик, своя физиономия. Они могучими, высокомерными тенями темнели вдали, молчаливо рассматривая едущих. Отрадно розовый свет следовал по полю за путешественниками, успокаивая, обнадеживая их. |
| Вдруг он обернулся и, глядя в упор на Антонину Александровну, сказал: – Ты как мозгушь, молода, аль я не учул, откеда ты таковска? А и проста ты, мать, погляжу. Штоб мне скрезь землю провалиться, признал! Признал! Шарам своим не верю, живой Григов! (Шарами старик называл глаза, а Григовым – Крюгера.) Быват случа?ем не внука? У меня ли на Григова не глаз? Я у ём свой век отвековал, я на ём зубы съел. Во всех рукомествах – предолжностях! И крепежником, и у валка, и на конном дворе. Но, шевелись! Опять стала, безногая! Анделы в Китаях, тебе говорят аль нет? Ты вот башь, какой энто Вакх, не оной кузнец ли? А и проста ты, мать, така глазаста барыня, а дура. Твой-от Вакх, Постаногов ему прозвище. Постаногов Железно брюхо, он лет за полста тому в землю, в доски ушел. А мы теперь, наоборот, Мехоношины. Име одна – тезки, а фамилие разная, Федот, да не тот. Постепенно старик своими словами рассказал седокам все, что они уже раньше знали о Микулицыных от Самдевятова. Его он называл Микуличем, а ее Микуличной. Нынешнюю жену управляющего звал второбрачною, а про «первеньку, упокойницу» говорил, что та была мед-женщина, белый херувим. Когда он дошел до предводителя партизан Ливерия и узнал, что до Москвы его слава не докатилась и в Москве ничего о «Лесных братьях» не слыхали, это показалось ему невероятным: – Не слыхали? Про Лесного-товарища не слыхали? Анделы в Китаях, тады на что Москве уши? Начинало вечереть. Перед едущими, все более удлиняясь, бежали их собственные тени. Их путь лежал по широкому пустому простору. Там и сям одинокими пучками с кистями цветений на концах росли деревянистые, высоко торчащие стебли лебеды, чертополоха, иван-чая. Озаряемые снизу, с земли, лучами заката, они призрачно вырастали в очертаниях, как редко расставленные в поле для дозора недвижные сторожевые верхами. Далеко впереди, в конце, равнина упиралась в поперечную, грядой поднимавшуюся возвышенность. Она стеною, под которой можно было предположить овраг или реку, стояла поперек дороги. Точно небо было обнесено там оградою, к воротам которой подводил проселок. |
| Вот Вакх, увенчанный виноградом, торжественно возвращается из Индии , с тирсом в руке, сам полуобнаженный. Катуллов эпитет: florens , здесь олицетворен резцом: жизнью блещут все члены его тела. Он облокотился рукой на Фавна, который склоняет его к неге. Особенно выразительно лицо этого Фавна: сама жизнь, через резец, очевидно вошла в этот мрамор. Амур указывает Вакху на лежащую Ариадну. Пламенник зажжен, огонь горит и поджигает крылья Амуру. Сатир около женщины, и лицом и всем телом, изображает одну низкую чувственность. Но на верху, над Ариадною в высоком упоении, уже не чувственном, сидит Гименей, держась рукою за таинственное миртовое дерево. Чистое наслаждение брака облекает его каким-то светлым торжеством. Тело его прекрасно и целомудренно. Ариадна полузакрыта. Ее положение сходно с известною статуею в Ватикане. Лицо ее, к сожалению не сохранившееся, облечено покровом, в знак стыдливости, но маленькой Фавн его приподнял. Вакх стоит, задумчив и важен . Все кругом его раздражает его чувства, но он выше того. По другую его сторону еще стоят два Фавна, из которых один с перевязью из роз. У спутника же его лежит поднятая на голове трагическая маска. Внизу живая чудная группа: Сатир занозил ногу, а Фавн вынимает у него занозу. Кажется, резец достиг здесь крайних пределов совершенства. Сатир стиснул зубы от боли и сделал гримасу как живой. Из-под камня, на котором он присел, выглядывает комическая маска, а возле нее видна свирель. Между этой маской внизу, и той трагической, которая сверху на голове Фавна, есть заметное соответствие. Этот предмет нравился древним. В Ватикане встречаем отдельную группу: Сатира, который вынимает занозу из ноги Фавна . Группа на урне, если бы вынуть ее из рельефа, могла бы одна быть счастливым произведением резца, а она только прекрасная часть в многосложном целом. Горельеф с этой стороны заключается Вакханкой и Силеном. Одежды Вакханки развеваются по ветру. Это лучшая статуя рельефа по драпировке. Смотря на нее, припоминаешь стихи Батюшкова: |
|
|
