| Теперь у него о. Вакх» (этот о. Вакх был очень странный, все искал великих подвигов; потом, как говорили, попал в Саров и в 20-х годах заболел психически). Она сказала мне: «Будь у батюшки, пока он тебя благословит». У батюшки была огромная грыжа, временами она ущемлялась, теперь было неполное ущемление. Я поселилась у батюшки. У него было три комнаты и ожидальня: спальня, приемная (довольно большая) и для келейника — маленькая. Батюшка думал, что я буду ночевать в приемной, но я попросилась в ожидальной, так мне было удобнее. Келейник Вакх читал правило, молились мы все вместе: батюшка, лежа в постели. Лечили мы батюшку вдвоем с доктором Казанским (он приехал из Кронштадта, очень опытный, и хороший человек; ко мне он относился очень хорошо). Несмотря на все наши старания, болезнь все ухудшалась. Батюшка все бледнел, слабел. Я сказала о. архимандриту Исаакию, что болезнь очень серьезная, — как он думает насчет схимы. Отец архимандрит предложил батюшке. Положение больного было очень тяжелым: он ничего не ел, состояние было такое — вроде бреда. Видно, организм постепенно отравлялся. Во время пострига он был так слаб, что не в состоянии был сам держать свечку, а голос был едва-едва уловимый. Мало было надежды на выздоровление. Прошло несколько тяжелых дней, и — Господь дал — батюшке сделалось немного лучше, он мог кое-что есть. Теперь на батюшке была надета скуфейка с белым крестом. Бывало, бережешь сон батюшки, чтобы не стукнула дверь, ведь ему так необходим сон. А стучат часто, всё спрашивают, нельзя ли видеть. Не брала я на себя этой обязанности — впускать, говорила: это дело келейника, а о. Вакх строго запрещал. Как жаль, что я не вела тогда записок! Теперь все забыла. Помню, что батюшка, несмотря на свою болезнь, все заботился, есть ли у нас с келейником что поесть? А когда стал немного подниматься, — велит приготовить обед и сам из каждого кушанья попробует и благословит нас… А келейник о. Евстигней все еще был болен и лежал в больнице. Когда батюшка немного окреп, но еще лежал, я, сидя на скамеечке около его постели, иногда читала ему. |
| Оказывается, еще при жизни мамы отец увлекался одной мечтательницей и сумасбродкой, княгиней Столбуновой-Энрици. У этой особы от отца есть мальчик, ему теперь десять лет, его зовут Евграф. Княгиня – затворница. Она безвыездно живет с сыном в своем особняке на окраине Омска на неизвестные средства. Мне показывали фотографию особняка. Красивый пятиоконный дом с цельными окнами и лепными медальонами по карнизу. И вот все последнее время у меня такое чувство, будто своими пятью окнами этот дом недобрым взглядом смотрит на меня через тысячи верст, отделяющие Европейскую Россию от Сибири, и рано или поздно меня сглазит. Так на что мне это все: выдуманные капиталы, искусственно созданные соперники, их недоброжелательство и зависть? И адвокаты. – И все-таки не надо было отказываться, – возразила Анна Ивановна. – Знаете, зачем я вас звала, – снова повторила она и тут же продолжала: – Я вспомнила его имя. Помните, я вчера про лесника рассказывала? Его звали Вакх. Не правда ли, бесподобно? Черное лесное страшилище, до бровей заросшее бородой, и – Вакх! Он был с изуродованным лицом, его медведь драл, но он отбился. И там все такие. С такими именами. Односложными. Чтобы было звучно и выпукло. Вакх. Или Лупп. Или, предположим, Фавст. Слушайте, слушайте. Бывало, доложат что-нибудь такое. Авкт или там Фрол какой-нибудь, как залп из обоих дедушкиных охотничьих стволов, и мы гурьбой моментально шмыг из детской на кухню. А там, можете себе представить, лесовик-угольщик с живым медвежонком или обходчик с дальнего кордона с пробой ископаемого. И дедушка всем по записочке. В контору. Кому денег, кому крупы, кому оружейных припасов. И лес перед окнами. А снегу, снегу! Выше дома! – Анна Ивановна закашлялась. – Перестань, мама, тебе вредно так, – предостерегла Тоня. Юра поддержал ее. – Ничего. Ерунда. Да, кстати. Егоровна насплетничала, будто бы вы сомневаетесь, ехать ли вам послезавтра на елку. Чтобы я больше этих глупостей не слышала! Как вам не стыдно. И какой ты, Юра, после этого врач? Итак, решено. Вы едете без разговоров. Но вернемся к Вакху. Этот Вакх был в молодости кузнецом. Ему в драке отбили внутренности. Он сделал себе другие, из железа. Какой ты чудак, Юра. Неужели я не понимаю? Понятно, не буквально. Но так народ говорил. |
| Две тому причины: праздники Диниса, большие и малые, подавали повод к торжественным и шутливым процессиям народа. Искусство же в Греции простирало всегда дружелюбную руку жизни. А самые предметы пластическими формами приходились по мысли ваяния. Шумное упоение обнимало все возрасты человека и оба пола. Младенцы, иногда бескрылые, иногда крылатые в виде амуров, фавны отроки, юноши и мужи, и старец Силен - все покоряется здесь могуществу веселья и вина. Звери свирепые и неукротимые: львы, тигры, барсы, быки, слоны, верблюды, смиряются на этих торжественных шествиях Диниса. Но вот что достойно внимания и чего, кажется, не заметили до сих пор исследователи искусства. Сам Динис, виновник этого упоения и шума, является середи веселых торжеств с важною думою на челе; в чертах его упоенного лица скорее выражается глубокая грусть, нежели безумная радость. Силен всегда представляет противоположность с Вакхом, как грубое опьянение чувств с высоким возбуждением духа, как пьяная веселость с важною, скорее печальною думою. В доказательство взглянем на некоторые горельефы Ватикана, относящиеся к тому же предмету. Они послужат нам средством к объяснению того произведения, которое мы хотим исследовать. Вот вакхическое жертвоприношение . Фавны его совершают. Силен, на одном конце рельефа, упился и падает, едва поддерживаемый двумя фавнами и эгипаном. На другом конце, грустный и задумчивый, стоит сам Вакх, опираясь на плечо Фавна. Дума и печаль склонили его голову. Он отворотился от фавнов, которые варят ему на жертву свинью в котле и обдирают козленка. Вот торжественная процессия Вакха : впереди две маски, трагическая и комическая, едут в колеснице, запряженной двумя барсами; пьяного Силена тащат неровно два осла: один упирается, другой рвется вперед; Вакх едет последний, в положении грустном и задумчивом, ведомый двумя бодрыми тиграми. Вот еще поезд Вакха с Ариадною : впереди два Фавна тащат пьяного Силена, который не в силах идти; за ним едет Ариадна, а Вакх, сидя на колене у Семелы, грустно и важно закинул правую руку на голову, увенчанную богатыми кудрями и виноградом. |
| Содержание произведения взято из цикла сказаний о Вакхе или Динисе. Поклонение Динису происхождения чувственного, как и вся религия языческой Греции. Динис с своею свитою эгипанов, фавнов, вакханок, менад и Силена, бог упоения, само вино в образе человека, веселье чувств, укрепление членов, возбуждение духа, с своими последствиями в крайностях: чувственною веселостью, сладострастием, безумием, буйством, опьянением до потери сил. Динис прибыл из Азии в Грецию, конечно вместе с виноградом. Но Греция, восприняв в себя всю чувственную сторону религий древнего Востока, стремилась к тому, чтобы своим художественным духом облагородить и возвысить всю эту плотскую чувственность. Ни в чем это так не видно, как в поклонении Динису, который из бога вина становится богом трагедии. В самой истории изображений его видно постепенное возвышение идеи Диниса. Древнейшие Греки довольствовались тем, что изображали его одним фаллическим гермом. Обычай ставить отдельные головы Диниса, или даже маски, сохранился навсегда в Греческом искусстве. Отсюда образовался величавый лик древнего Диниса, с роскошными кудрями, сдержанными повязкою, с цветущими чертами лица, в пышно-богатой женской одежде востока, с рогом вина в руке. Но Пракситель усовершенствовал тип Диниса: его резцу принадлежит тот светлый образ, в котором юношество и мужество сочетались воедино, где мужеские формы тела смягчены женственною природою самого бога, и в чертах лица блаженное упоение слилось с неясным, неопределенным желанием. В городе Элисе славен был Вакх Праксителя; другой, его же, литой из меди, описан Софистом Каллистратом. В женской одежде является Вакх иногда и в позднейших произведениях искусства. Предметы, относящиеся к мифологии Вакха, принадлежат к числу любимых предметов, одушевлявших резец древних ваятелей. Процессии менад, пляшущих в безумном упоении, колесниц, запряженных зверями, в которых едут две маски: трагическая и комическая, Силен и Вакх, и покорно идут свирепые звери; исступленные пляски фавнов с вакханками; оргии и вакхические жертвоприношения; торжественный поезд Вакха и Ариадны, и особенно первое свидание с нею после похода Индийского - вот что весьма часто встречается на горельефах древнего резца. |
| Ясно, что эта группа противополагается браку Вакха: там пламенная чувственность, здесь спокойный разум. Жаль, что голова Ариадны несколько потерпела от времени; а потому и нельзя сличить лица ее с лицом женщины остальной группы. Надобно предполагать, что это одно и то же лицо, в различных только моментах жизни. Можно также думать, что это или Церера, или Прозерпина. Изображение Геркулеса пьяным встречается на немногих памятниках, по свидетельству Винкельмана, Крейцера, Висконти и других археологов. Со стороны изящества, фигура Геркулеса - верх совершенства. В выражении силы и крепости мышц никакое искусство не может сравниться с ваянием. Какое ж значение этого горельефа? - Миф Вакха - самый многосложный, и сказания о нем чрезвычайно разнообразны. В этом имени слились поверья и Индии, и Египта, и Греции: оттого столько преданий о Вакхе, соответствующих той или другой стране, согласно с религиею и нравами жителей. Рождение этого божества, жизнь и подвиги были предметом ученых изысканий Крейцера, в его Символике, и в особом сочинении « Dionysius », и Ролля в « Recherches sur le culte de Bacchus ». Одни, по свидетельству Диодора, признавали одного Вакха, другие трех; Цицерон упоминает о пяти Вакхах. Очевидно, что Греки давали имена своих богов божествам других народов, и свои религиозные понятия смешивали с преданиями иноземными. Заимствуем изъяснение мифа о Вакхе из ученого исследования об Элевзинских таинствах самого владетеля памятника. В этом рассуждении, по сличении и соображении различных мнений, выводится следующее заключение. Древность представляет нам собственно трех Вакхов: Zagreus , Dionysius и Iacchus . Первый Вакх - сын Юпитера и Прозерпины. Так думает схолиаст Пиндара , Арриан принимает Иакха за сына Юпитера и Прозерпины. Очевидно, он смешивает Иакха с Загревсом, списанным с Озириса. Список близок к подлиннику: формы его грубые, совершенно Египетские. Вакх Загревс, растерзанный Титанами, соответствует Озирису, умерщвленному Тифоном. Этот Вакх присутствовал при таинствах Дионисиаческих, и должен считаться древнейшим из всех проявлений Вакха. |
| Из обители науки вы переходите в музей искусства, сверху освещенный. Он теперь еще достойнее этого имени. Стены покрыты алою краскою, поразительно отделяющею художественные произведения Финелли - изображения Минервы и Цереры, и Кановы - прелестные женские группы. В четырех углах помещены четыре времени года. По сторонам произведений Финелли и Кановы приготовлены места для заказанных в Италии бюстов: Рафаэля и Микель-Анжело, Данте и Макиавелли, Ариоста и Тасса. Но лучшим украшением музея служит новое приобретение, о котором мы уже упоминали, а теперь расскажем подробнее. Это саркофаг овальной формы - произведение высокого Греческого ваяния. Этот художественный памятник куплен владельцем в Риме. Он иссечен из Паросского мрамора; длиною три аршина, шириною аршин с четвертью, вышиною аршин и два вершка; весом около ста пудов. Поставлен он посредине Музея, на подножьях из пестрого зеленого Итальянского мрамора. Вышина подножий полтора аршина, и на одном из них следующая бронзовая надпись: Romae , anno MDCCCXLIII ; а на другом: ex aedibus Altempsianis . Драгоценность памятника составляет барельеф, которым он опоясан. На барельефе можно насчитать более тридцати цельных фигур. На обеих сторонах главным лицом группы изображен Вакх. На одной вы видите просто Вакха, сына Семелы, окруженного всегдашними его спутниками: Силеном, Фавнами и Сатирами. Это настоящая Вакханалия. Тут в особенности замечателен пьяный Сатир, которому юноша Фавн вынимает из ноги занозу. Удивительная группа по выразительности, произведение резца великого художника. Забавен хмельной парень Сатир. - На другой стороне представлен также Вакх, но Вакх таинств ( Bacchus Jacchus ) , в длинной мантии, подобно Аполлону Музагету, Барберини. Возле Вакха лежит распростертый по земле Геркулес. Художник, вероятно, хотел символически выразить, что и необыкновенная телесная сила побеждается страстями, в настоящем случае излишним употреблением вина. Геркулес пьяный изображен на весьма немногих памятниках, как замечают Винкельман, Крейцер, Висконти и другие Археологи. И эта группа отделана usque ad unguem совершенно художнически. Вообще изящество, богатство и разнообразие барельефа в целом, высокий вкус и необыкновенная отчетливость отделки в частностях дают этому памятнику место в первых рядах художественных произведений древнего Греческого ваяния. |
| Эвры волосы взвевали, Перевитые плющом; Нагло ризы поднимали И свивали их клубком. За нею Силен идет бодро, с тирсом в руке. Между Сатиром, стоящим около Ариадны, и занозившим ногу, есть также очевидное соответствие. В наслаждении - заноза, грусть, а в грусти начало Трагедии. Вот почему Вакх, бог вина, бог чувственного упоения , становится и богом высокого трагического искусства. И вот он таков, на другой стороне овальной урны. Здесь он облечен уже в таинственные одежды иерофанта и препоясан. Его пеплос покрыт барсовой кожей. На голове венок из винограда и мирта. Лицо и одежды напоминают музу Мельпомену в Ватиканской зале Муз. Фавн и Силен, первый с свирелью, а второй с тимпаном, идут за ним. Важны и печальны их лица. Вакх отворотился от полуобнаженной женщины, которая простерта на полу и лицом выражает чувственность. Барс лапою сдирает одежду с ее колена. Но Вакх торжественно движется вперед с своим увенчанным тирсом, а сосуд с вином обращает на женщину. Возле него, по левую сторону, им как будто не замеченный, лежит на горе пьяный Геркулес. Чудная фигура! Он упал на львиную кожу; булава выпала, а вместо ее в руке пряжа с тремя узлами. Фавн и два Сатира окружают его с чувством изумления и грусти. Маленькой Фавн показывает на пряжу, а другой пьет из меха, предлагаемого ему Фавном постарше. Далее Фавн с флейтою и Вакханка с лирою заключают группу: это самые слабейшие фигуры, принесенные в жертву художником повороту овала. Внизу козлиная голова на жертвеннике - сим вол трагедии. Фигура Вакханки сходится с фигурою Силена, который с той стороны замыкает шествие. Кругом группы Геркулеса миртовые деревья. По случаю этого пьяного Геркулеса, Винкельман упоминает об Альтемпской урне в одном из своих сочинений . Миртовые деревья, несколько раз встречающиеся на этом памятнике искусства, имеют отношение к мистериям. Из Аристофана видно, что сии последние совершались в миртовых рощах . Сила чувственная, изображаемая здесь Геркулесом, отяжелела от вина и побеждена им; но сила духа, сила художественная, в лице Вакха, восторжествовала над чувственностью, над вином и следствиями упоения, и вылив чашу на предмет своей неги, торжественным шагом двинулась вперед. Здесь на этом рельефе все, относящееся к Вакху, исполнено высокой грусти и важности. Остатки оргии пьяной все отнесены к Геркулесу. |
| Отдадим себе отчет в значении этой группы. Мы сказали, что дитя на руках Пана изображает Вакха-младенца. Действительно, змеи и корзинки принадлежат к признакам Вакха: змея - эмблема возрождения природы, а корзина - историческое воспоминание, относящееся к мифу Вакха. После взятия Трои, повествует Павзаний , при разделе добыч между героями Греции, Эврипиду досталась статуя Вакха, работы Вулкана, хранившаяся в корзине, или ящике, дар Зевесов Дардану. Вакху, под этим видом называвшемуся Эсимнетесом, учреждены были особые празднества. В ящике, как принадлежности таинств, хранились различные предметы жреческие: tacita secreta cistarum , Апулея. У Оппиана находим другое объяснение этой принадлежности Вакховых таинств. Вакх, говорит он, по рождении своем был спрятан в корзине Нимфами, преследуемый гневною Юноною. Они поставили корзину в пещеру, плясали вокруг юного бога, стараясь шумом кимвалов заглушить крик дитяти. Вакханки - всегдашние спутницы Вакха на его празднествах. У Аристофана в Облаках (ст. 605) хор так взывает к Вакху: «Ты, окруженный женами Дельфийскими, в исступлении пляшущими, пролей на нас твои благодеяния». Маска - один из признаков драматической поэзии, и происхождение трагедии относится к празднествам Вакха. Бычачья голова - эмблема покровителя земледелия, или Вакха Египетского, которого смешивали с Озирисом. Диодор Сицилийский приношение в жертву Вакху быка объясняет тем, что Вакх под видом быка поражал рогами Титанов. Рассмотрим другую группу горельефа, на задней стороне памятника. Тут изображен брак Вакха с Ариадной. На картоне Рафаэля, в кабинете Порецкого замка, представлен другой момент того же торжества. Всех фигур в этой группе тринадцать. Главное лицо - сам Вакх, цветущий силою, полный, свежий юноша, слегка прикрытый по плечу и лядвеям мантиею, с тирсом, или жезлом, плющом обвитым, в правой руке, стоит в раздумье. Левая его рука, в которой он держит опрокинутую кружку, эмблему благодеяний, изливаемых Вакхом на род человеческий, покоится на плече Фавна, умильно склоняющего его к наслаждению и указывающего на Эгипана, внизу их стоящего, с выражением огненной чувственности. Возле и Купидон, с пламенником в одной руке, а другою призывающий Вакха к радостям жизни. Вверху Эгипана возлежит Гименей, а пониже склонившаяся на руку Ариадна, супруга Вакха, которую встретил он на острове Наксосе, оставленную Тезеем, на возвратном пути из Индии. Покров головной Ариадны приподнимает дитя-Фавн. По другую сторону Вакха два Фавна: один с перевязью по плечу из миртов и винограда, с посохом в руке, другой, едва видный из-за него, с маскою на голове. Внизу у них барс, жаждущий чувственного упоения. Сюда принадлежит эпизодическое изображение Фавна, осторожно вынимающего занозу из ноги Эгипана, облокотившегося на дерево, под которым голова Силена и свирель. |
| Отдых на пути в Египет. Ок. 1596 г. (Галерея Дориа-Памфили, Рим) Отдых на пути в Египет. Ок. 1596 г. (Галерея Дориа-Памфили, Рим) Весной-летом 1596 г. он перешел работать к преуспевающему живописцу Дж. Чезари, кавалеру д " Арпино. В его мастерской К. рисовал цветы и фрукты «столь правдоподобно, что у него учились изящной манере» ( Mancini. 1956. P. 226). Спустя 8 месяцев К. ранила копытом лошадь, и в кон. 1596 - нач. 1597 г. он попал в больницу для бедных Санта-Мария-делла-Консолационе ( Sickel. 2009/2010. P. 5-73). Манчини сообщал, что К. написал неск. картин на религ. сюжеты для приора больницы Лучано Бьянки. Выйдя из больницы, К. работал в мастерской скончавшегося в 1597 г. Карли, видимо помогая вдове с детьми ( Curti. 2011. P. 65). Считается, что во время пребывания у кавалера д " Арпино К. написал картины «Маленький больной Вакх» и «Юноша с корзиной фруктов» (обе - Галерея Боргезе, Рим). «Маленький больной Вакх» - автопортрет художника, не имевшего средств на натурщика. В этой работе проявилась характерная черта искусства К.- сочетание внешней бедности изобразительного языка с принципиально новым методом создания образа - превращением натурной штудии в завершенную картину. Поэтический сюжет противоречит деидеализированному образу - индивидуальному, обостренно эмоциональному, «открытому» к личному контакту со зрителем. Художественные особенности картины «Юноша с корзиной фруктов» получили развитие в дальнейшем творчестве К. Так, основой для создания полотна служат классические образцы, сюжет заменен свободно избранным мотивом - реалистично показанным фрагментом жизни, изображение единичного и конкретного сочетается с предельной широтой обобщения, что делает образ монументальным, нейтральный фон концентрирует внимание на приближенных к зрителю фигурах, подчеркивая зрелищность и оптическую иллюзорность, свет играет роль формообразующего фактора. К раннему периоду творчества К. относятся картины «Вакх» (Галерея Уффици, Флоренция) и «Юноша, укушенный ящерицей» (собрание Р. Лонги, Флоренция). На этих полотнах художник разрабатывает тему сочетания живой и неживой натуры, относясь к обеим с равным вниманием. Поклонник и друг К. маркиз Винченцо Джустиниани вспоминал, что тот вопреки традиционной иерархии жанров говорил, что для него не было различия в работе над картиной с цветами или с фигурами (La natura morta… 1995. P. 104-105). Монументальность композиции, абстрактность видения, следствием которой становится репрезентативность «большого стиля», декоративное начало, энергия пластической формы, четкость рисунка - черты, ставшие постоянными в живописи К. Его тяготение к реализму сказывается в оживлении античной мифологии современной народной поэтикой, в обращении к мотиву костюмированного героя и в народно-игровом прочтении мифа, в попытке соединить реальное с идеальным, обыденное с возвышенным. |
| А что до того, что женщины участвуют в непристойных, как думает Пенфей, «оргиях ликующего бога» 624 , деля ложе с мужчинами, то тут Тиресий замечает: Конечно, женщин скромности учить Не Диониса дело: это дар Самой природы. Чистая душою И в Вакховой не развратится пляске 625 . В ответ на это Пенфей обещает поймать чародея – «лидийца женственного», что смутил народ, и предать злой смерти в назидание всем жителям города. Пенфей отправил слуг на гору, где проходили оргии, и через некоторое время те приводят пленного и связанного Диониса, причём, как говорят они, Вакх не сопротивлялся, напротив, дал связать себя добровольно и при этом молча улыбался. В то же время, как случилось это, пленницы, которых держал Пенфей в темнице, освободились чудесным образом от уз и сбежали. Пенфей расспрашивает пленного чародея о том, откуда он и зачем пришёл в Фивы, на что пришлец отвечает, что он из Лидии и его послал Дионис, чтобы обучить людей своим таинствам. Пенфей не верит чужестранцу, требует рассказать подробно о таинствах, но Дионис непреклонен. Тогда Пенфей переходит к угрозам, приказывая страже посадить его в заточение. Дионис предупреждает неразумного царя о возмездии бога за поношение и дурное отношение к его посланнику. Но стражники уводят его в темницу. Оттуда Вакх призывает своих почитательниц – вакханок, которые с радостью откликаются на его зов, затем повелевает земле сотрястись и разрушить дворец Пенфея, а молнии, что оставила след на могиле Семелы, – испепелить покои фиванского царя. Пенфей в ярости прибегает к горе и с удивлением обнаруживает там освободившегося узника. Вскоре к правителю приходит вестник, который описывает увиденные им вакханалии. Вопреки домыслам Пенфея там царит безмятежность и мир. Вакханки славят Вакха, им вторят все животные, земля, деревья и травы. Звери их не трогают, а напротив, очень нежны с людьми. Дионис творит чудеса, посылая своим менадам ( μαινδες – букв. «безумствующие») источники вод, молока и мёда. Когда же мужчины вздумали украсть одну из них, вакханки закричали и устремились вслед за нападающими, растерзали их скот голыми руками. По пути они несли везде разрушение, но дротики местных жителей, направляемые ими в вакханок, ни причинили им ни малейшего вреда. «Менадам тут не смертный помогал», – заключает вестник и обращается к царю Пенфею: |
|
|
